Экспедиция АН СССР.

Восхождение на пик Коммунизма*

20 июня. Широкой выжженной долиной движемся к перевалу Талдык. Деревца попадаются лишь по самому руслу речки, а по бокам уже громоздятся огромные ска­листые хребты. Шоссе хорошее, и часа через полтора мы в Софи-кургане. Вскоре выехали. Шоссе и тут доброе. Ветер в спину. В радиаторе вода кипит ключом. Прихо­дится часто останавливаться доливать машину или менять воду. Запылились мы жутко.

Кругом замечательные горы и по цвету, и по форме. Внизу — глубокий каньон речки, отвесные края промыты глубокими кулуарами и стоят гигантской колоннадой. Выше — горы из красной глины с ясно выраженной слои­стостью принимают пластичные и самые неожиданные формы. Зелень лугов, необычайно ярких, и деревьев — изумрудом вкраплена в красный фон. Еще выше — нагро­мождение серых с разными оттенками огромных скал с вершинами, убеленными снегом. На цветных лугах груп­пами приютились юрты киргизов. Дети бегут к дороге посмотреть на машину. Смех, шум, говор.

С 2800 метров свернули в боковое ущелье, а с 3000 до­рога пошла зигзагами по склону. «Перевал Талдык» — гла­сит дощечка на столбе. Высота 3625, а на моем высото­мере — 3550. В будущем будем примерно на 50 метров делать поправку.

Конечно, не взойти на ближайшую «кочку» совершенно невозможно.

Пригласили и Ивана Георгиевича Волкова — нашего топографа. Он очень лениво поплелся за нами. Первая вершина под нами. Но, увы, и отсюда почти никаких ви­дов на Заалайский хребет, лишь в одной выемке показа­лись окутанные снегом белые громады. Конечно, этот уго­лок попал на пленку.

Гудит клаксон. Спешим к машине. Шофер поражен: «быстро умеете бегать!». Еще один зигзаг, изобилующий скелетами верблюдов, и машина плавно несется по долине, затем круто сворачивает влево — в долину, выходящую уже в Алайскую.

У самого поворота открываются могучие вершины. Необычайно белые, стеной стоят вершины Заалая. Гигант­ский массив Курумды открывается первым с уходящими влево вершинами (Заря Востока и Мальтабар). На запад высятся остроконечный пик Пограничника и пик Архар, эффектно заканчивающий скалистый, очень крутой и обледенелый гребень. Затем, после небольшого пониже­ния — четыре очень похожие друг на друга вершины: это пик Е. Корженевский, горы Баррикад и Кзыл-Агын. За ними высится громадный массив пика Ленина, явно до­минирующий над всем хребтом, но не имеющий характер­ной формы пика, настолько пологи его ребра. Большое понижение — и вновь вздымается красивой округлой вер­шиной пик Дзержинского.

Характерная и необычайная особенность Заалая: снеж­ники его спускаются очень низко к расположенной на высоте 3200-3300 метров Алайской долине, как бы це­пляясь за нее пальцами. Поэтому Алайская долина даже в летние месяцы нередко бывает засыпана снегом.

Не велика, кажется, Алайская долина, а пересекали мы ее на машине часа полтора. Дорога пошла хуже, кое-где ее размыло, кое-где она еще не достроена. Приходилось пользоваться старой. К Бордобе небольшой подъем. Не­сколько домиков — база и один домик на отлете — кон­тора Памирстроя. А дальше — долина с сетью речушек, до крайности насыщенных глиной, и стена белых грома­дин. Напротив базы большая поляна. Здесь лагерь.

Стало совсем не жарко. Полушубки — одно удоволь­ствие. К тому же и дождик накрапывает. От нашего зав­хоза Михаила Васильевича Дудина узнали много ново­стей: путь по Балянд-киик оказался для каравана непро­ходимым. Придется двигаться через Алтын-мазар, и нужно спешить, пока еще речки невелики.

22 июня. Утром, пока не покажется солнышко, до­статочно прохладно. Без полушубка просто тоскливо. Доупаковываем вещи. Вес груза получился основательный — 2, 5 тонны. Все взять — нечего и думать. Остается надеж­да на обещанных в Дараут-кургане верблюдов.

Я занялся чисткой винтовки, грязной до жути. Вычи­стил здорово, и все пошли потренироваться — стреляли в мишень. Стрелки здесь хорошие. Живут на мясе кийков и архаров, так что поучиться у них не грех.

23 июня. Утро очень хорошее.

Вьючим на полный ход. Необходимые верблюды при­шли, и это сразу вывело нас из затруднения. Восемь верблюдов и десять лошадей. В Бордобе нам выделили в помощь четырех верховых и еще две лошади, и мы, рас­прощавшись, пошли догонять уже ушедший караван.

Широкое галечное русло бывшего ледника абсолютно ровно. Перепрыгнули через несколько рукавов желтой реч­ки, но последний преодолеть прыжком не удалось — ши­рок. Чтобы не разуваться обоим, я сел верхом на товарища и так транспортировался до другого берега. Одна долина соединяется с другой, еще большей. Долго идешь и, ка­жется, ничуть не продвигаешься. Речка Корженевского. Эта речка дала себя знать. Разуваться пришлось уже обоим. Ледяная вода сводит ноги.

Вступили на моренные холмы левого берега. Масса цветов и все как в далеком Красноярске. И сурков не меньше. Целыми семьями, штук по пять, стоят у норок большими рыжими столбиками; и так по всем окрестным холмам. Вскоре их свист стал надоедать.

Наконец показалась и наша кавалькада красноармей­цев. Выехав за морену, она поднялась на нее и поехала правым берегом. Так, на разных берегах двигались мы километров десять. Но вот с того берега отделились двое с двумя лошадьми на поводу. «За нами, видно», — решили мы, и не ошиблись. Сели на лошадей, и продвижение пошло быстрее. Вскоре после подкормки лошадей и осталь­ные решили перебраться на левый берег.

Выезжаем на широкую равнину. У предгорий движется ленивым шагом верховой. Обратили на него внимание красноармейцев. Двое отделились и поскакали наперерез. Лишь только верховой заметил их, как повернул к горам, и сразу взял в галоп. Еще двое наших дали шпоры и вчетвером в хорошем темпе понеслись догонять всадника. Тот мчался к долине и скрылся. Наши взяли в холмы, наперерез, но расстояние большое, надежды настигнуть мало.

Догнали караван. Я иду пешком, ничуть не отставая от лошадей. Раз даже взял рысцой, за мной побежали и лошади. Даниил Иванович взмолился. Караванщики пой­мали заблудившегося верблюда (это уже девятый) и на­валивают на него груз без стеснения.

Лагерь устроили в цирке холмов. Палатки в ряд. Верблюды жалобно кричат, когда их ставят на колени, чтобы развьючить. Из вещей караванщики делают подобие шалашей, накрывая их кошмами.

Приехали наши бойцы и, конечно, с пустыми рука­ми — ушел! К вечеру распределили дежурства: один из нас и один красноармеец по два часа. Настроение тревож­ное. Кроме винтовок, у нас есть одна граната, которая и передается каждой смене. Я уже начал засыпать, когда пошел дождь. Досталось дежурным порядком. Спал чутко, будить на дежурство не пришлось. Натянул гольфы, по­лушубок, винтовку наперерез. Кругом тьма. Верблюды легли тесной массой и свистят, как змеи. Храпят усталые лошади и люди. Контуры холмов неясны. Смотреть сверху нет смысла. Лучше видно снизу, на фоне неба. Долго тянулись два часа. Все время напряженно вслушиваешься, вглядываешься. Что-то высовывается на ровной черте холма. Приглядываюсь, кажется движется. Долго наблю­даю — оказывается камень. Смочило дождиком. Приятно будить следующего на смену.

24 июня. Утро облачное. С пяти часов варят суп. К семи часам управляемся с ним, быстрые сборы, вьючка — и в путь!

Сегодня еду на молодом верблюде. Печет солнце. Ши­рокая сухая долина. Направо в дымке сероватой гаммой в скалистых вершинках — Алайский хребет. Налево белы­ми призраками стоят громады Заалайского. Прямо перед нами — массив пика Ленина. Размашисто и мерно пока­чивается верблюд. Нападает дрема. Мертвая тишина иног­да нарушается резким жалобным криком верблюда. Солн­це клонится к западу. Очень надоело качаться. За бродом кормежка лошадей. Сполз с верблюда — на ногах стоять трудно, словно чужие стали. Дальше с удовольствием по­шел пешком.

Опять встреча с подозрительным всадником у кишлака. Долгие поиски пастбища и воды. Лагерь разбили за широким каньоном охристой речки на чудесной зеленой поляне. Меркнет нежно-розовый пик Ленина. Лишь одно облако долго лежит на его фирнах, но вот и оно рас­плылось.

Сегодня дежурю третьим — с двух до четырех часов утра. Тепло. Чудесная ночь. Хожу и как привороженный смотрю на небо. Кончилось тем, что потерял наган. На рассвете нашел его с помощью Даниила Ивановича.

25 июня. Сегодня у меня новый вид транспорта — еду на вьючной лошади без седла и стремян. Уздечка им­провизированная. В довершение из-за стертой холки сижу на крупе. Ничего, даже удобно.

Дудин с двумя красноармейцами поехал в Дараут-курган договариваться насчет верблюдов и прочего, сказав, что к вечеру догонит нас на повороте к Терс-агару или в колхозе, куда ориентировочно мы должны прибыть к этому времени.

К 4.30 доехали лишь до мазара и остановились. Лоша­ди и верблюды устали. Кругом трава, чистый ручей — для ночлега лучшего места желать нельзя. За Дудиным реши­ли послать одного из караванщиков; но они категорически отказались. Рассудив, что Дудин сам догадается и найдет нас, успокоились.

Подзаправившись недоваренным супом, распределили дежурства. Расчет на возвращение Дудина с приближе­нием вечера сильно уменьшился. Приходилось распола­гать лишь наличным составом. Решили: я один с вечера буду дежурить полтора часа, затем по парам по два с по­ловиной часа.

Я вышел на горку — кругозор хороший. Сегодня нужно быть особо внимательным и осторожным ввиду теплившейся надежды на появление Дудина. Резко стемнело. Ползет туча. Блеснуло: гром, еще и еще. Ветер рвет по долине, едва устоишь. Ослепительно полыхнула молния, затем черный мрак и раскат. Пошел дождь. Почти ощупью спускаюсь к палаткам. Сажусь на корточ­ки около нашей палатки. Снизу еще еле-еле видны ближ­ние предметы: вещи, два-три силуэта лошадей. Стараюсь успеть всмотреться во время вспышек молний. А дождь все льет и льет. Со шляпы побежало за шиворот. Ноги до колен насквозь промокли. Хорошо хоть полушубок за­щищает. Понемногу светлеет. Дождь кончился как раз к половине двенадцатого. Повезло Даниилу Ивановичу! С наслаждением скидываю мокрую одежду и лезу в мешок.

26 июня. В восемь часов уже вышли, предваритель­но осмотрев мазар. Он интересной архитектуры, глино­битный, с волосом и сухой травой. Внутри могила. Масса молитвенников, каких-то восточных письмен. На стене иероглифические рисунки — очень хороши. Видимо, до нашего прихода здесь молились; пахло чем-то вроде ла­дана. Остались и свежие тряпочки па многочислен­ных рогах кийков и архаров. Фотографировали со всех сторон.

Высота 2700. Спустились почти на километр от Бордобы. Караванщик, показавшийся сзади верхом на верблю­де, крикнул, что надо сворачивать. Внизу я с радостью отдал свою клячу Позыр-хану.

Начался легкий подъем по долине реки. Встречный охотник сказал, что видел наших на расстоянии одного камня (около пяти километров). Однако самого Дудина встретили почти сразу: он выехал к нам навстречу. Слегка ругнул нас (самый пыл прошел). Ругали они нас ночью во время грозы, промочившей их до нитки и при неудав­шихся попытках перейти через взбухнувшую речку. По­шли к месту их ночлега, захватив предварительно съестно­го: они со вчерашнего дня не ели. Речка действительно бурная, хотя сейчас уже небольшая. Переехали вдвоем на лошади.

Под языком ледника Федченко был разбит лагерь.

Рисунок сделан Е. Абалаковым из лагеря «2900»

Опять брод. На этот раз моя лошаденка чуть не свали­лась в воде; я едва успел выпрыгнуть на берег. В хорошем темпе вполне успеваю за лошадьми и так разогнался, что чуть не пробежал свой лагерь.

Караван стал довольно рано, расположившись в сторо­не от дороги среди холмов. Кругом открываются хорошие вершинки. Пришла блестящая идея: а почему бы не схо­дить вон на ту, снегом запорошенную вершинку? Завтра все равно в Алтын-мазаре. Решено! Докладываем Михаи­лу Васильевичу — ему не совсем «по шерсти», но мы уго­ворили, обещав завтра к четырем часам пройти в Алтын-мазар. Быстрые сборы. На ходу пообедали. Двинулись размеренным шагом.

Высота лагеря 3100. Прикинули — вершинка более 4500 метров не должна быть. До вечера еще часа два.

«Травянистый ледник» буграми уходит вверх. Вдали на горе появились, три всадника. Подозрительно. Но тут же за ними показалась собака. Видимо, охотники. Да и все равно не нагнать — высоко.

По главной гряде поднялись почти до морен. Начало вечереть. Высота 3900 метров. Нашли огромный камень и под ним с двух сторон залегли. Погодка — снег, про­хладно. Надели белоснежные телогрейки и по телу прият­но разлилось тепло. Я забился под камень. В трусах влез в мешок и занялся шоколадом — неплохо! Снег не заста­вил себя ждать, пришлось с головой влезть в мешок. Под камнем тает, и вода каплями скатывается как раз на голо­ву. Неприятно, но все же под монотонные звуки скоро заснул.

27 июня. Высунул голову — кругом бело, нас присы­пало. Встали, конечно, без задержки. Закусить решили выше. У первого ручейка, покрывшегося за ночь толстой коркой льда, подкрепились шоколадом, сахаром и галета­ми. По моренам двинулись дальше. Немного выше 4000 метров вступили на снег. Сюда спадает небольшой ледник с левого склона (орографически), образующий ледо­пад, а левее довольно ровный фирновый взъем на седло­вину.

Траверсируя левый склон в нижней части, подошли к нему, обойдя с левой стороны, и начали подъем в лоб. Снег местами проваливается и затрудняет передвиже­ние, но в общем хорош. Я иду первым, сильно врубая ботинки. Делаю траверс вправо, затем опять в лоб, обхожу небольшие каменистые выходы. Взъем становится положе. Вот и седловина. Ах, черт! Да, вправо она ниже. Кричу ребятам: траверсируй на другую сторону.

Исключительная панорама: богатые оснежением сте­ны, с массами сбросов; образуют большой ледник, уходя­щий на юго-восток. На востоке высится вершина со ска­листым гребнем высотой примерно 5700-5800 метров. На запад — намеченная нами вершина, образующая две гла­вы. До нее нужно пройти несколько вершинок на гребне седловины.

Разгорелась дискуссия: кто за вершину, кто против... Очевидно, что к четырем часам в Алтын-мазар не успеть. Я стоял за вершину. Даниил Иванович воздерживался. Но в конце концов стало ясно: без ночевки с вершиной не справиться. Пришлось апеллировать к остаткам благора­зумия и начать спуск. Написал записку, и маленький тур остался стоять на маленьком пике. Пошли.

Как только стало круче, мы сели на лед и «взяли курс». Ледоруб сзади регулирует ход, ноги впереди, если нужно бороздят. Получается целый снежный каскад, который окончательно забивает очки. Ничего не видно. Попали ё полосу тумана. Я слегка торможу, потому что обогнал ребят порядочно. Выскочил из тумана. Спуск положе. Ход замедлился. Стоп! Смотрю: высота 4500. Здорово — 500 ме­тров в пять минут!

Пошел пешим ходом, с подбежкой, а там опять испы­танным способом. На пологом спуске несет плохо. При­шлось применить новый метод: поднять ноги и сильно отклониться назад. На пологом месте ход развивается приличный. Далеко обогнал ребят. По морене идем, только камни сыплются.

Внизу показывается большой караван — лошадей сем­надцать. Чей бы это мог быть? Не Бойкова ли? * Решили идти, не заходя на старое пепелище, влево по верхней тро­пе. Вершины заволокло. Сыплет мелкий дождичек — прият­но освежает. С холмов вышли на равнину.

Родник вытекает прямо под дорогой и ниже образует озерко, чистое, как слеза. Я моментально раздеваюсь и стою в задумчивости на камне. Выглянуло солнце. Я рысью по­бежал в воду и поплыл. Как ошпарило! Рысью на берег, и пляска в хорошем темпе. А ребят после такого экспери­мента купаться не потянуло. Мне же понравилось и я еще раз «освежился». Быстро накинул трусы, рубаху, рюкзак и, не дожидаясь остальных, понесся в гору и вполне со­грелся.

Долина стала положе. Речка бежит в изумрудных бере­гах, иногда образуя плесе. До перевала подъем почти не­заметен. Сам перевал крайне оригинален. С правого склона бурно сбегает поток и, немного не доходя долины, делится на две части — одна бежит на север, другая на юг. Терс-агар бежит к Алтын-мазару.

Долина сходит на нет. Перед нами огромная белая стена с массой сбросов. Вершину окутали облака, понемно­гу рассеивающиеся. И вдруг высоко вверху выплыла вер­шина. Масштабы потрясающие. За ней другая, третья. Это уже на той стороне Мук-су. Все это основные верши­ны, образующие хребет Академии наук. Высшая, пра­вая — Мусджилга, левее, трапециевидная, с острым греб­нем — Сандал и затем Шильбе. Но удачно сфотографиро­вать не пришлось. Все снова закрыло облако.

Крутая часть спуска началась неожиданно, сразу по выходе из долины. Змейкой вьется дорожка с высоты 3300 до высоты Алтын-мазара — 2700. Итого на 600 метров.

В Алтын-мазаре теплая встреча. Здесь оказался Арка­дий Георгиевич Харлампиев со своим неизменным пова­ром Усумбаем. Дудин был уже и тому рад, что мы сегодня пришли. Усумбай. угостил обедом, и не плохим. Вечером и кибитке занялись проявлением фотоснимков — получи­лось удачно.

Приятная особенность Алтын-мазара: здесь много зе­лени, деревьев, цветов. Это оазис среди громадных скали­стых обрывов, ограничивающих ровную, как стол, широ­кую долину, перерезанную сеткой бурных речек.

28 июня. Сегодня день бродов. Собрались довольно быстро, и кавалькада двинулась. Первый и самый серьез­ный брод через Саук-сай, вырывающийся из крайнего ле­вого ущелья, бурлящий желтыми бурунами. До брода пе­реходили бесконечное количество старых русел.

Аркадий Георгиевич Харлампиев — коновод. Гуськом пересекаем Саук-сай вверх по течению. Я еду последним. У берега самое глубокое место, а сзади уже буруны. Но конишко упорно идет к берегу, ноги его уже еле держат. Все старания направить вверх ни к чему не приводят. Я озлился, взмахнул плеткой, но она зацепилась за луку и сломалась. Тогда я поддал ногами, направил коня и удачно «вынесся на берег пенистый». Товарищи поздрави­ли меня с успехом.

Вторая светлая река Коинда далась совсем легко.

На третьей, Сельдаре, всадники переправились через все рукава удачно, но одна вьючная лошадь с неопытным караванщиком взяла ниже, попала в глубокое место и перевернулась. Мы уже отъехали далеко, когда поднялась паника.

Караванщики сбросили одежду — и в воду. Попытки поднять лошадь с грузом ни к чему не привели, и лишь, когда обрезали веревки, удалось вытянуть уже не раз пе­ревернувшуюся лошадь. Подмокли манная крупа и ячмень.

Громадные скалистые стены высятся с обеих сторон долины. Высоко нужно задирать голову, чтобы глянуть на небо. Впереди вылезает черный язык ледника Федченко.

Через час мы у места бивуака. Несколько березок и зеленый склон приятно оттеняют суровую панораму. Горячо палит солнце, рядом ледяная речка с ледника Малый Танымас (температура 1, 5 градуса тепла). На больших камнях поставили палатки. Много суматохи с вещами. Разборка и пересмотр всего снаряжения и продуктов.

После обеда погода несколько испортилась. Подул хо­лодный ветер. Чуток брызнул дождь. Полушубки опять оказались не лишними. Пробудем здесь, видимо, дня три. Необходимо передохнуть, поохотиться на кийков и про­думать организацию дальнейшего пути.

29 июня. Хорошая прохладная ночь, чудесное утро. Вершины сияют белым блеском.

Сегодня уезжает в Алтын-мазар наш караванщик узбек Елдаш. Готовим срочно письма. Три красноармейца уеха­ли еще вчера; здесь нечем кормить лошадей. Решили се­годня же выйти па Балянд-киик на охоту. Уже собрались, как показался всадник, за ним долгожданный караван с необходимыми продуктами. Это изменило наши планы. Вечером решено идти охотиться на Малый Танымас. Пока занялся печатанием фотоснимков на дневной бумаге, по­лучается хорошо.

Вышли в семь часов. Я и еще несколько человек подня­лись сразу вверх по скалам. Остальные пошли берегом по камням. Впереди отвес. Пришлось взять еще и еще выше.

Широкая долина между двумя языками. Подошли к нашим. Они в трагическом положении: припертые к стене потоком, уныло бросают камни, пытаясь сделать перепра­ву через рукав. Безнадежно. Пришлось всем бродить в бо­тинках.

Опять стена. Обход через верх. Вышли на язык, эффект­но вклинившийся в ущелье. Ждем отставших и обсуждаем, где ночевать. Решили на противоположном правом берегу. Приятно залечь в мягкий мешок. Утром решено встать со светом, подняться по первой лощине и взять ее в кольцо.

30 июня. Уже стало светать, когда Аркадий Георгие­вич разбудил незадачливых охотников. Холод подгонял. Быстро оделись и сразу же вышли. Киргизенок, сын одно­го из караванщиков, как всегда, впереди, за ним я. Вошли в ущелье и по ущелью вверх.

Вдруг киргизенок затаился и нам машет. Залегли и мы. Но я лично ничего увидеть не смог. (Вот зоркий чертенок!). И только спустя порядочное время над скалами увидел козла. Рога его, как ниточки, — далеко! Крадучись, долезли выше — козел скрылся и больше ого уже не видели. Нако­нец киргиз сел и заявил: «Киик теперь далеко ушел». И сам дальше не пошел.

Кругом вершины изумительные. Мощный пик Комин­терна — 6600 метров. Правее, за острой, как бы гофриро­ванной, вершиной Сандала виднеется пик Мусджилги и правее, еще более мирный, но тоже мощный Шильбе. Ниже они обрываются очень крутыми голыми скалами, изрезанными узкими кулуарами. Кулуары заполнены изорванными ледниками; а в нижней части черными лед­никовыми моренами. Танымас тоже, насколько видно, по­крыт целиком моренами.

Я решил лезть выше — по крутым травянистым скло­нам, изрезанным скалами и осыпями. «Вот до выступа долезу, посмотрю — и обратно». Долез. Дальше опять ухо­дит склон вверх и венчается скалистым пиком. Ну конеч­но, как же на него не влезть, к тому же и кийков, навер­ное, с него увидеть можно. Долго пришлось «поцарапать­ся» до него. Вот уже снежники начались. У скал перелез один снежник. Скалы обошел справа и вылез на гребень. Надо спускаться. На снежнике применил старый способ. Съехал удачно, хотя внизу оказался лед, выходящий пря­мо на камни. Дальше вперепрыжку быстро пошел вниз.

На скалистом спуске из-под ног выскочил камень, и я съехал как-то неудобно, боком. Немного поцарапался, но задержался. Дальше без особых приключений спустился до места нашего ночлега.

Наши ушли! Оставлен. Ну что же делать? Галеты и ле­пешку сунул в рюкзак (хочется лишь пить). Туда же в мешок и страшно надоевший свитер и штурмовку. Пошел правым склоном. Следы ребят: видно, пошли тем же пу­тем. Начались осыпи. Впереди песчаный склон с дерев­цами арчи, похожими на тую.

Увлекшись хорошей дорожкой, взял ниже и попал в узкие сыпучие и крутые кулуары. Пришлось опять лезть вверх, песок сдает — тяжело. Дальше, осторожно, по осы­пи. Спустился до речки — отлегло. Прошел долинку под правым обрывом и около ледника с наслаждением напился чистой ледяной воды. Опять подъем по леднику, засы­панному мореной. С холма вышел на караванную дорожку. Напротив палатки. Аркадий Георгиевич издали привет­ствует меня.

1 июля. Опять сборы на охоту, и удержаться я, ко­нечно, не смог. На Балянд-киик вышли довольно рано. Первая забава переходить реку Малый Танымас. «Старич­ки» пошли ниже. Я же переправился против лагеря. Бой отчаянный, холод сводит ноги. Вылез мокрый выше пояса.
Вот старое русло Сельдары. С прошлого года эта река от­ступала к долине Балянд-кйик и сейчас огромным клю­чом бьет из самого правого угла ледника, клубясь дальше огромными бурунами.

До лагеря на Балянд-киик прошли больше двух часов.

Иван Георгиевич сразу же значительно отстал. Арка­дий Георгиевич тоже не спешит. На скалах, почистив вин­товки, решили сделать засаду и ночлег. Иван Георгиевич подошел значительно позже, предварительно аукнув (это в засаде-то!).

Настигнув нас, заявил: «Ну, знаете, очень высоко за­лезли, тут и кийков не бывает!» А залезли не более чем на 200 метров. Засада неплохая. Но тут и Аркадий Геор­гиевич заявляет, что Абдурахман еще давно сказал ему, что кийков здесь не бывает. Оба они решили идти в ла­герь (вот так номер!). Мы, конечно, остаемся. Повыше на склоне заночевали. Чудесная ночь. Луна мягко освещает склон. Прислушиваюсь к шорохам: видимо, повлияли рос­сказни про барсов.

2 июля. Когда встали, утро было уже не раннее. Кийков, конечно, нет. Начали подниматься с расчетом

осмотреть склон, направленный к Казыл-кургану. Подъем небольшими скалами и травянистыми склонами нетруден. Дошли до самых обрывов. И здесь ни одного кийка! Доли­на Кызыл-курган с левой стороны увенчана белыми кону­сами хорошей формы. Я начал подъем выше. Поднялся опять до снежка — и тут никого! Зато панорама на самые верхние скалистые вершинки исключительная. Спустился быстро.

С аппетитом поели, запивая кристальной водой. Взгля­нули вниз — там движется вторая группа и почему-то только двое. Где Даниил Иванович? Нагоняем уже пол­ную тройку в кустах. Выяснилось: попытка перебродить через Кызыл-куро не удалась. Говорят — глубоко очень. И засели «орлы» в скалах, под нами же (а мы-то пек­лись об их участи!). Начался дождик. Торопимся «до дому».

Перейдя «мост», решил срезать путь прямо через лед­ник. За мной и остальные пошли. Поломали ноги крепко, но дошли быстрее — часа за полтора.

Приехали караванщики. Сборы. Завтра отправляемся в дальнейший путь. Еще новость: один из старателей утонул в Саук-сае. Вот тебе и малая вода!

Последняя ночь под шум Малого Танымаса.

3 июля. Втроем отправляемся в девять часов марки­ровать дорогу. За нами выйдут красноармейцы. Они долж­ны привести дорогу в порядок, и затем уже пойдет караван. Вначале бойковская дорога — как шоссе и прилично мар­кирована. Дальше пошло хуже. С передвижкой ледника целые куски дороги пропали совсем или были едва замет­ны. Приходилось подолгу искать новые пути и ставить бес­конечное количество туров. На первый лед вышли в чет­вертом часу. Итого шесть часов на проклятой морене!

Здесь нас подозрительно быстро догнали красноармей­цы, вышедшие на час позже. На наши вопросы о дороге заявили, что она готова для каравана. Дальше пошли быстро, с одного ледяного камня на другой (как на Безингийском). За два часа проделали добрый конец.

Опять морена. Пересекаем наискось, прямо на выступ, заканчивающий правый берег Бивачного. Открылись пик Орджоникидзе и нижняя часть пика Коммунизма. Масшта­бы колоссальные. На морене пометок не делали — ровная. Вторая, рядом, пошла ехиднее, но проходима.

Впереди вздымается высокая гряда морен. Проход нашли быстро и удачно. Опять полоска грязного льда. Идем вверх и отсюда начинаются основные поиски. Врезались в трещины. Даниил Иванович ушел дальше, кричит: «Путь есть». Пришлось рубить и строить всерьез. К самому вечеру добрались до «чертова гроба». Действительно, дыра чертова.

Сидеть и отдыхать некогда. Иду обратно навстречу ка­равану. Ребята залезли на ближние морены и подняли крик. Дальше я услышал три выстрела. (Это, видимо, вер­нулись ушедшие вперед посмотреть кийков). Вышел на первый ледок и встретил Аркадия Георгиевича с Абдурах-маном. Оказалось, что караван не смог пройти по нашему пути. Вызвали завхоза Дудина. Он ушел навстречу кара­вану в четыре часа. Из всего этого можно было заключить, что караван сегодня не дойдет.

По моему настоянию Аркадий Георгиевич пошел со мною навстречу каравану. Уже темнеет. Морена, лед, опять морена, опять лед. Идем вниз, кричим и непрерывно стре­ляем. Все зря, никакого ответа. Они или совсем не вышли, или прошли очень мало.

Идем обратно уже явно механически — зверски хо­тим есть (целый день ничего не ели). При чуть просве­чивающей сквозь тучи луне отыскиваю путь и довольно удачно. К «гробу» сгустились — Аркадий Георгиевич пря­мо повалился: «Дальше не пойду». Я слышал ответные крики с верха ледника, видимо, ребята залезли туда. По­шел по морене почти ощупью, а больше на четвереньках... Вырастает фигура, ближе, оказался Абдурахман.

Сразу же за выступом морены открылся пик Орджоникидзе

— Где ребята?

— Там, Бойков, дрова, чай, — и показывает на паль­цах три.

Обратно Абдурахман идет впереди по едва заметной тропе, за ним я и Аркадий Георгиевич.

Ура, внизу огонь. В лагере Бойкова нас встречают мрачные фигуры. На мои приветствия отвечают туманно. Потом выяснилось: киргизы.

Снизу раздаются знакомые голоса. Лежит «банда» ку­чей, прикрытая одним полушубком. Кому рукав, кому по­ла. Я подклинился и получил кусочек полы.

4 июля. Встали, когда солнце обдало теплыми лу­чами.

Залезли на склон, а я на самый гребень и там разлегся. Временами привставал и вглядывался в грандиозные доро­ги ледника, но все выделяющиеся точки оставались непо­движны: караван не появлялся. Жаль, пик Коммунизма отсюда рассмотреть не удалось — закрывал ближний гре­бешок. Зато пик Калинина (6300) весь открыт. К двум часам спустился вниз.

Решили возвращаться к языку Федченко. Аркадий Георгиевич с красноармейцами пошли верхней тропой, до­говорившись на случай встречи с караваном выстрелить два раза. Дошли до второго льда и... ура! караван. Вот и Михаил Васильевич показался на своем верном коне, а за ним другие... Мы несколько холодно поздоровались, по­требовав объяснения столь крупного опоздания. Но те в свою очередь навалились на нас, заявив, что дорога про­ложена черт знает как, что все лошади перекалечены и хорошо, что они вообще дошли. Доводы, судя по их виду, достаточно основательны, возражать не приходится. Вспомнился быстрый пробег красноармейцами самого тя­желого участка. Очевидно они сделали там слишком мало!

Перекусили наскоро лепешками с сахарным сиропом. (Одна лошадь с грузом сахара и конфет купалась в лед­никовом озере). Дали залп и рысью пошли подправлять оставшийся уже прилично разработанный участок дороги. Перед носом лошадей забрасывали большие дыры, скапы­вали склоны. Прошли удачно; лишь в одном месте лошадь дала кульбит через голову, завязла ногой в камнях и оста­валась в этом положении до тех пор, пока мы не обрезали веревки с грузом. Удивительно, как ноги целы остались.

Мы в лагере. Первое дело — есть, есть! Консервы всех видов и рисовая каша с мясом в заключение. Как только наелись досыта — половину усталости как рукой сняло! Тут же решили идти на охоту.

Часов в пять вышли с рюкзаками. Идем по прошлогод­ней тропе. Вот поворот к Бивачному. Открывается пик Коммунизма во всей мощи. Самая трудная часть — обход над ледниковым озером: тропа почти целиком съехала. Дальше хорошая дорога по береговым моренам.

Условились: Михаил Васильевич садится в засаду на гребешке с обзором левой долины и небольшого ледничка, а мы значительно далее, в моренных столбах. Разошлись.

Уже стало темнеть, когда мы подошли к нашим местам. Я начал подъем к первым столбам, условившись насчет мест и сигнализации. Увы, от первых столбов засады не видно, да, к тому же самый столб принял форму гриба и ночевать под шляпкой что-то не хочется. Полез к следую­щей колоннаде. Ни одного сколько-нибудь подходящего места! Лишь на третьей колоннаде нашел гребешок, ножеобразный, меж двумя столбами. Потрудился здорово, пока гребень превратился в узенький мостик, на который д уда­лось положить спальный мешок.

Луна ярко освещает противоположные вершины. Вы­лез на вышестоящие столбы и увидел всю панораму. Изу­мительная картина! Правда, в мягком свете луны пик Ком­мунизма терял свою грандиозность, перспектива пропадала.

Укладываюсь с величайшей осторожностью. От всякого движения каскады камней с грохотом сыплются вниз. Вин­товку девать некуда. Кладу с собой в спальный мешок, сплю чутко. Тепло.

5 июля. На рассвете несколько раз просыпаюсь. Сон­ным глазом обвожу склоны — никого. И вновь засыпаю. Солнце уже здорово пригрело. Спросонок слышу — рядом камни валятся, а затем голос: «Женя! Выше стадо. Идем!» Балансируя, оделся.

Подходим с двух сторон. Еще до бугорка заметил мир­но пасущегося козла. Пригнувшись, крадусь. Не замечает. Шагах в двухстах лег, взял па прицел, но решил, что нуж­но ближе подползти. Совсем почти на бугор выполз, но лишь успел залечь — выстрел, за ним второй. Встрепенул­ся козел — и наутек влево в ложбинку. А из зеленой ямки рядом со мной — целое стадо, штук шесть! Еще выстрел, стадо врассыпную. Один киик — прямо вниз, совсем мимо меня. Щелкнул затвором — не выходит патрон! Еще и еще — все без толку, выдернул шомпол и тогда лишь вы­бил. Киик тем временем скрылся.

Вдогонку стаду, пересекающему осыпь, веду беглый огонь. Пули ложатся рядом, лишь кийки не ложатся. Вижу в скалах поднялась подозрительная пыль, затем вы­бежал козел и резко подался вниз. Огонь по нему, но да­леко уже. Все скрылись. Охотнички возвращаются домой. Вносится предложение — пойти посмотреть места, где паслись кийки. Смотрим — кровь. Значит ранили. Дальше по кровавым следам. Неожиданно впереди в ущелье обла­ком поднялась пыль. Что есть духу кинулись по осыпи. На ходу загоняю патрон прямо в ствол. С края увидали: козел скатился с обрыва и лежит на дне. С винтовками наготове спустились, но в них уже нет нужды — мертв. Рана в жи­вот и все кишки смотаны на рога.

Освободили рога и поволокли козла вниз по ущелью. Иногда он легко катился сам, стукаясь о камни. На остат­ках лавины в узком ущельи мы его оставили. Место поме­тили туром. Поздравили себя с удачей, распределив каж­дому по полкозла.

За полтора часа дошли до «Гроба». Михаила Василье­вича нет. Ну, видимо, решил не отступать. Наши расска­зы об охоте привели Абдурахмана в страшный восторг.

Уже около четырех, а Миши нет. Беспокоимся. Не сва­лился ли со скал, а может быть, барс задрал? Масса пред­положений о конце жизни славного завхоза. Мы опять идем на поиски, отказавшись от помощи красноармейцев.

На пути вдруг вынырнул маленький человек.

— Миша! а мы уже твой труп искать пошли.

— Ну, я живучий!

Оказалось, что мы разошлись. Оп, Заслышав нашу пальбу, пошел навстречу, а мы тем временем, видимо, опе­рировали с козлом в ущелье. Нас он искал с полдня, а за­тем, не спеша, пошел дорогой, расставляя туры.

Договорились: он сходит в лагерь, вернется, а мы тем временем вскроем козлу брюхо (я взял Мишину финку), и у ручья сойдемся, а затем пойдем в засаду к перевальчику.

Оставив рюкзаки и винтовки у ручья, налегке пошли по осыпям к лавинным сбросам. Немного не дойдя до ущелья опешили, глаза протираем: по сбросам на пере­ломленных ногах ковыляет козел: то свалится, то вспрыг­нет, перевернется, опять свалится. Воскрес из мертвых. Без кишек бегает. Что делать? Ножом бить — рука не поднимается. Камнем тоже. Глаза огромные, печальные и умные. Решили моим ремнем ноги связать. Козел сва­лился и не встает. Побежали за винтовкой вниз, а я полез вверх, чтобы окончательно убедиться тот или не тот киик. На полпути обнаружил — нет ножа (выронил, когда сни­мал ремень).

Вот тур. Приподнимаюсь над обрывчиком и вижу рог. Здесь! Поддавшись волнению, рванулся вперед и... опроки­нул на себя огромный камень. Он свалился на кисть. Боль зверская. Пробую согнуть — гнется и пальцы тоже: костя, видимо, целы. Опираясь ободранными локтями, все же влез и убедился — козел не воскрес. Значит это был вто­рой. Здорово! С трудом спустился. Рука опухла, как по­душка. Глухая боль.

Второй козел еще больше первого и, видимо, это он первым запылил в скалах. Через час с небольшим расска­зываем в лагере необычайную историю. Ну теперь мясо есть, пятая часть нормы нами выполнена.

Ложимся, выбирая место с меньшими шансами на кам­непад. Луна залила все мягким светом.

6 июля. Утром киргизенок, Абдурахман, я и два крас­ноармейца двинулись вперед. Мы — спустить и выпотро­шить козлов, а красноармейцы привести в порядок Пере­вал пяти.

Абдурахман, как заправский хирург перед операцией, по дороге вымыл тщательно руки и, пока мы лазали за верхним козлом, разделал нижнего, а затем и за спущенного принялся. Ловко работает! Затем — за рога и воло­ком донизу, с передышками. Козлы тяжелые, пудов по пять каждый. Прикрыли их камнями и курткой Абдурахмана.

Подходим к перевалу и видим: красноармейцы разраба­тывают совсем не тот путь. Пришлось начинать сначала.

Наконец показался и караван, замеченный, конечно, Абдурахманом, которого и послали сказать насчет козлов. Началась перевальная эпопея. Первые лошади взошли еще ничего, а затем пошло! Одна перевернулась, за ней другая, сшибли третью и четвертую. Вьюки рассыпались. Пришлось самим взяться за переноску. Однако все оста­лось цело, лишь банку с рыбой помяли, ее же и съели с аппетитом, пожалев, что пострадала только одна. Позже я серьезно волновался за судьбу высотомера, спрятанного в суме.

Дальше хорошая дорога на грани морен и осыпи. По­года изумительная. Второй день ни облачка на темном небе. Ослепительно блестят пики Калинина, Орджоникид­зе и в центре — массив пика Коммунизма.

В одном месте врезались. Гривка, на ней большой тур. Михаил Васильевич говорит, что в прошлом году дорога шла низом. Но Аркадий Георгиевич уверяет, что верхом. Пошли верхом, тем более, что ребята сверху не сигнали­зировали, и попали в. такие развалы — ужас, все кончи­лось обрывом. Даниил Иванович кричит: «Низом нужно». Ну где ж тут возвращаться!

Пришлось наскоро делать дорогу и с большим риском проводить лошадей. Одна все же сорвалась и чудом как-то сбежала на собственных ногах. Часа через два по хорошей дороге добрались до Подгорного лагеря.

Начался пир. Козел, жаль один (второго лошадь не подняла), пошел в ход. Высотомер оказался цел. Спим без палаток. Тепло. Высота около 4000 метров.

7 июля. День совещаний. Остро стоит вопрос о но­сильщиках, которые так и не появляются. Любителей еще раз ехать за ними не нашлось. Если не подойдут, придет­ся из местных сил набирать.

Мы с Аркадием Георгиевичем остановились на таком плане: идем с красноармейцами и Усумбаем до Леднико­вого лагеря «4600», ищем дорогу для каравана. Затем от­правляем «носильщиков» обратно, а сами лезем на плечо пика 5600, ставим палатку и по возможности пытаемся взять гребень и установить лагерь на 6200 метрах.

Взяли питания на шесть дней, три палатки. Вес полу­чился солидный.

8 июля. В девять часов выходим солидно нагружен­ные. Красноармейцы с рюкзаками из простых мешков, а Усумбай — верх кустарщины — даже фляжку с кероси­ном в руках несет.

Застряли в сераках и вскоре действительно полезли. Для лошадей пути здесь нет. Пройдя дальше, обнаружи­ли: есть обход по левой (орографически) морене.

Отсюда разделились: Даниил Иванович с красноармей­цем Шибшовым пошли правой мореной, Аркадий Геор­гиевич с остальными — средней, я — левой, наиболее буг­ристой. Условились сойтись на углу пика Орджоникидзе. Мне много идти не пришлось, чтобы убедиться, что ка­равану здесь не бывать. Частые морены покрывали тон­ким слоем крутые ледяные склоны, на которых и с ледо­рубом корячишься, а из-под ног все плывет. Рядом тре­щины, обходов нет, а там сплошные бугры. По бокам путь замыкают стены и иглы белоснежных, чудесной фор­мы сераков, с протекающими в промежутках потоками. Вылез на возвышение, впереди впадина, подъем, еще впадина и тогда лишь желанный угол. Иду на грани се­раков у потока, нависают ледяные громады, готовые рухнуть. Руки без действия не остаются: лезть приходит­ся на всех четырех конечностях. Впереди береговая море­на и вот, наконец, вылез на склоны. Снял рюкзак и хоть бегом в гору беги — легко стало. Залез повыше, кричу — нет ответа. Лишь через полчаса показались Аркадий Георгиевич со «свитой».

У озерка начали варить кофе и суп. Даниил Иванович что-то запаздывает. Успели доотвала наесться и напить­ся, а их все нет. Пошли к ним навстречу. С высокого серака я заметил на той стороне фигуру. Кричим. Лишь после долгих усилий разобрали фразу: «Пойдем выше» я что-то еще. Но и этого достаточно, целы — выше пе­рейдут.

Путь между льдом и склоном труден: скалы и крутые осыпи, страшно сыпучие, с одной стороны, и ледяная стена – с другой, а внизу озерами вода, достаточно холодная и глубокая, чтобы отбить всякое желание искупаться в ней. Едва удерживаясь на ледорубе, траверсируем осыпи. Красноармейцу Рынкову и Усумбаю приш­лось лезть черт знает куда к скалам, чтобы обойти прок­лятые местечки. Отстали здорово. Я ожидал их с верев­кой: на тот печальный случай, если придется вылавливать их из озера. Легче пошло по моренам и лавинным сбросам.

Выше на склоне фигура, другая — это группа Даниила Ивановича. Подтянулся и я. Оказалось, здесь они совсем легко перешли ледник, а ниже из-за трещин у них не выш­ло. Идем верхом среди крупных обвалов. Даниил Ивано­вич отстает. И вот конец. Большая выемка меж осыпью и льдом. Здесь лагерь.

Подошел Даниил Иванович, позже Аркадий Георгие­вич и уже под вечер остальные, уходившись весьма крепко. Я не терял времени, занялся рисунком. Вечер. Стоят две палатки. Одна с белой крышей, наша будущая кибитка, пока спим без нее. Раздевшись до трусов, быстро ныряю в теплый мешок. Высота 4400 метров — выше «Приюта одиннадцати», но высоты еще не чувствуем. Температура — плюс 1, 5 градуса.

9 июля. Температура — на нуле. Ночь проспали, не мерзли. «Носильщики» покушали и отправились восвояси. Мы не спешим и лишь в одиннадцать часов выходим.

Спор, как пройти сераки ледника левого цирка. Взяли правее. Пролазали 50 минут, но вылезли удачно, почти прямо к подъему. Сераки красивейшие. С высоты 4500 мет­ров начали подъем на пуп полувисячего ледника. Порядок: 15 минут ходу, 5 минут отдыха. За первый переход, идя сугубо медленным шагом, поднялись примерно на 100 мет­ров. Тут же прикинули — если подниматься даже по 200 метров в час и то часов за пять дойдем.

Пошли трещинки, связались веревкой. Больная рука не дает мне с нужной силой втыкать ледоруб. На кошках легко поднимаемся по крутеньким склонам. По мосту про­шли через крупную трещину. Выше таких уже не замет­но. Проблема обходов на невидимый карниз решилась в пользу обхода ледяных сбросов справа (орографически), как предлагал Аркадий Георгиевич, а не между скал и льда. Есть еще один возможный путь — по скалам через левое седлышко, но не видя, я не мог точно сказать, выве­дет ли он на карниз.

Высота 5000 метров. Начались более свежие сбросы, но и эти, видимо, давние — весенние. А сверху грозно на­висает грандиозный висячий ледник. Траверсируем сбро­сы. Подъем круче.

Высота 5200 (седловина Эльбруса). Поперечные тре­щины. Обходим правой стороной. Солнце скрывается за жандармом пика. По настоянию Аркадия Георгиевича, к которому присоединился и я, траверсируем влево. Исклю­чительно удачно вышли на карниз. Мерзнут ноги. Под­крепляемся и пьем, видимо, последнюю воду. Даниил Ива­нович идет первым. Левые склоны грозят камнепадом. Начались скалы. Долой кошки и веревку. Я и Даниил Иванович впереди. Высота дает себя знать: 5400 метров. Часто отдыхаем. Седловинка и полуосыпной скат.

Вылезаем на гребень. Высота 5600 метров. Немного правее находим меж карнизом и склоном осыпь, достаточ­но широкую и удобную. Принялись за площадку для ла­геря. Аркадий Георгиевич пошел дальше к прошлогоднему лагерю — он оказался засыпан снегом. Работы поря­дочно. Две палатки прочно встали рядом на высоте Эль­бруса.

10 июля. Сон часто перерывался: будили лавины. Одна, видимо, была громадной. Даниил Иванович говорит, что хотел выскочить из палатки. Во всяком случае наши палатки крепко обдало снежной пылью. Чуть сыплет сне­жок из застрявшей на пике тучи.

Сегодня решили сходить вверх по гривке к жандарму, обследовать его — и вниз. Хороший подъем по гривке и осыпи вдоль карниза. На первый маленький жандармик взобрались легко. Снежный гребень рядом со скальным — иди, где удобнее. Второй жандармик, пустячный. Лишь на третий ушло довольно много времени и то из-за расчист­ки на редкость сыпучей породы.

Впереди снежный гребень, прерывающийся еще не­сколькими жандармиками, а затем — жандарм, и на сей раз не пустяковый и по величине и по трудности.

Лавины грохочут очень часто. Особенно грандиозны две. Нас обдало снежной пылью. Однако до нашего пути они не докатились. Быстро сбежали назад. Спустили па­латки, в них сложили оставшиеся продукты, кое-какое снаряжение, примус, высотомер. Все это привалили кам­нями и в пять часов начали спуск.

За 25 минут прошли скалы, надели кошки и, обвязав­шись веревкой, двинулись по карнизу. Кошки держат хорошо. С карниза прошли несколько ниже (я иду пер­вым) и дальше — по старой дороге. Несколько спрями­ли путь сбросами, а затем удачно обошли трещину с пра­вой стороны.

У сераков спустились на километр за 1 час 25 мин., (а вверх шли около девяти часов). В сераках резво раз­бежались, и каждый шел своей дорогой. «Залевили» здо­рово и вышли значительно выше. Пролазали до лагеря 35 минут, а в общей сложности, со всеми остановками — два с половиной часа.

11 июля. Сегодня день отдыха и дневника. Сидим преимущественно в трусах. Печет зверски. Изумительная панорама. Чудесная сияющая вершина близлежащего пика и искрящиеся грандиозные сбросы. Видны пять ба­стионов пика Коммунизма со свисающими меж ними громадными висячими ледниками. Стоят они, как крепкое основание трона вершины.

Выходим с расчетом просмотреть дорогу и заночевать на той стороне, чтобы утром подняться на гребень, об­следовать его, а также заснять и зарисовать пик Комму­низма.

12 июля. Меня разбудил Даниил Иванович. Фото­ графы забеспокоились: пик, мягко залитый утренним солнцем, обнажен. Холодно. Страшно не хочется вставать. Даниил Иванович уже ушел. «Ну его к черту!» — отвечаю спросонья и влезаю с головой в мешок. Мысленно пы­таюсь себя оправдать: «Фотографам еще щелкать можно,
ну а рисовать в такой мороз удовольствие маленькое...» Но как-то стало не по себе. В одних трусах быстро выско­чил из мешка; сразу прошибло ветерком. Схватил рубаш­ку — она мокрая и покрылась инеем. Штаны тоже обледе­нели. Надел. Сверху натянул пуховку и штурмовку,
обулся. Вот теперь ладно! До снежника долез — жарко стало. Довольно быстро по снежнику добрался до наклон­ных плит. Ярко ударило солнце, — теперь совсем жарко, а тут еще пришлось не в шутку карабкаться по гладким плитам. Вылез на хребет выше ребят — увы, за время вос­хождения весь пик влез в облака. С выступа хорошо виден Бивачный со всеми завершающими вершинами.

Решили подняться на Довольно большой выступ. Ё об­легченном состоянии быстро пошли по страшно сыпучей гривке. Скалистым препятствием встала ближняя вершин­ка. Траверсируем справа на заключительной оледенелой стенке. Вдруг с Даниила Ивановича соскочила и полетела вниз шляпа. Чуть замедлит и дальше, дальше, пока не скрылась в кулуарчике. Даниил Иванович переживал каж­дый прыжок своей единственной и любимой. Решили на обратном пути достать ее. Однако Даниил Иванович с го­ря дальше не пошел. Мы, пройдя снежник, уперлись в крупный жандарм-вершину. Помучились порядочно, об­лезая вправо по карнизу и дальше по лривке.

Вершина! Чудесно виден весь Бивачный. Смотрим по карте — слева, несколько отдельно, охристый острый пик ГПУ, за ним венчает большой цирк Дарваз, дальше цепь заканчивается значительной вершиной, чуть ниже пер­вой. Ясно видна перемычка, отделяющая долину Бивач­ного от Ганди) (предположительно), правее две вершинки: 5400 и 5600 метров. Севернее опять впадина, образующая с северо-запада прекрасную, мягкой формы вершинку. Вершина перемычкой соединена с большим пиком, закры­тым, к сожалению, от нас облаками. Эти две вершинки образуют еще цирк со спадающим большим ледником, ползущим вдоль нашей гривки. А над перемычкой вдали видна еще одна прекрасная и громадная вершина. Какая? Засел за рисунок.

Спустились с вершинки. Вторую обошли справа, сде­лав лихой траверс отвесной стены. Вышли недалеко от наших вещей. Свитера Даниила Ивановича не нашли, зато я обнаружил записку: «Шляпу нашел, буду ждать внизу». Значит все в порядке.

Спуск. Взяли вправо и врезались. Отсюда спадает на первый взгляд безобидный снежник, с которого мы и со­бирались съехать. Но при ближайшем рассмотрении склон оказался почти ледяным, и камень, сброшенный нами, развил сразу же бешеную скорость. Чтобы нам так же съехать, нужно иметь по крайней мере прочность этого камня.

Пришлось лезть по невероятно сыпучим, чуть не съе­хавшим под нами плитам, а затем с ледорубной работой траверсировать снежник. Лишь спустившись не совсем приятными наклонными плитами, сошли на более глубо­кий снег и покатили сидя, подпрыгивая на кочках, к ждущему нас внизу Даниилу Ивановичу. Баночки сгу­щенного молока и языка приятно подкрепили и прибавили резвости на дальнейший спуск.

Кругом большие камни, надоедает лазать по ним. У конечного ледопада пришлось полазить всерьез по не­приятным сыпучим скалам. На лед вылезли, лишь подру­бив ступени, и после сотни обходов спустились вниз. Чудесный вид назад на пик Ворошилова. Гордо стоит он над ущельем, охраняемый громадными иглами белых сераков. Пересечь ледник большого труда не составило. По тропе кийков резво добежали до лагеря.

Начался пир горой — и консервы, и киик (вернее, остатки, так как в наше отсутствие уплели почти всего), и кофе, и какао, и каша рисовая с молоком.

Вечером Аркадий Георгиевич и Даниил Иванович перебрались на «дачу», где и были сейчас же залиты во­дой разбушевавшегося ручья. Даниил Иванович с лопа­той в руках с воинственным видом, не успев даже обла­читься в одежды, бросился вверх отводить злосчастный ручей. Работал он с жаром, до тех пор, пока опасность не миновала.

13 июля. Первая зарядка на высоте 4000 метров. Да­ниил Иванович с противоположной стороны озера снимает в двойной проекции наши неторопливые движения. В за­ключение небольшая пробежка и купанье. Так как это не стадион «Динамо», то даже от такой зарядки легким боль­шая работа.

Аркадий Георгиевич приглашает к себе побеседовать. Устроившись поудобнее, приготовились слушать речь на­чальника. После небольшого вступления о наших успехах, он полностью перешел на роль начальника. Попало всем. Стало тоскливо. Вечером палатку поставили, а спали все же на воле.

Пик Реввоенсовета

14 июля. Солнце разбудило горячими лучами. Чудесное утро, озеро спокойно отражает величавые снежные шапки вершин. Позавтракав, Аркадий Георгие­вич тоном приказания, но не очень уверенно сказал:

— Разведчикам идти левой стороной, к серакам; туры будете ставить через каждые двадцать шагов.

Мы не выдержали.

— Да там непроходимо. Нужно правой стороной!

Аркадий Георгиевич тут же согласился, изменил при­каз и мы отправились действовать, конечно, по своему усмотрению.

Закипела работа. Вначале искать пути особенно не приходилось — морены хорошие. Лишь в одном месте нужно было обдумать переправу через поток. Дальше встала проблема: идти ли вверх, вдоль сераков? Едва ли целесообразно — до них не было и вполне хорошего пере­хода. Все же мне пришлось просмотреть весь путь вдоль сераков и убедиться в невозможности перехода. Думаю, дорога должна быть правее. Завтра посмотрим еще раз.

Издали кричат: «Кончай, обедать ушли».

Я сложил еще тур, огромный, и пошел обратно. У ла­геря Аркадий Георгиевич раздвигал камни. В общем до­рога получилась неплохая. Только наши камнесвалы пе­рестарались: наставили такой частокол туров, что глаза разбегаются и не знаешь куда идти. На обед — остатки кийка, затем каша и какао (уже без всякого энтузиазма). Нам выдали премиальные: по баночке рыбных. Нет соли. Рынков отправился за ней галопом на лошади. Через пол­часа вернулся с сообщением: идет караван. Какой? С кем?

И вот картина: в авангарде каравана Иван Георгиевич на белом коне, руки в боки и рядом адъютант Белов. Ка­раван въехал под звуки фанфар.

15 июля. На зарядку нынче вышли все, включая Ива­на Георгиевича и Белова. Потом — омовение: брюхом в ил, а в спину — холод ледяных вод. Занялись печатанием вчерашних снимков на дневной бумаге.

Много ледорубной работы. Аркадий Георгиевич крик­нул клич: «Давай, ребята, проведем дорогу до потока!» Опять зазвенел лед под ледорубами, с грохотом покати­лись отваливаемые камни. Дорога становится длинной.

Вечером чтение «Евгения Онегина» (на высоте 4000 метров). Занятие удивительно приятное. Иван Георгиевич возвратился лишь к темноте. Долго болтаем о былом.

16 июля. Трубный, хриплый, со срывами звук раз­ будил меня. Собственно, я уже не спал — солнце будит раньше. На зарядке опять полный состав. Даже Усумбай в кальсонах трусит за нами. Иван Георгиевич явно недо­волен утренним беспокойством и стоит за снижение нормы зарядки.

А погода изумительная. Немногочисленные облака лишь сели на пик Коммунизма и на пик Орджоникидзе. Солнце печет. Тихо. Глубока синева неба, ярки и сильны белизной вершины.

На этот раз решено идти на прокладку дороги после обеда. Занялся акварелью. Привел в систему высохшие краски и, прикинув заранее (как Делакруа), довольно быстро набросал приличный эскиз нижней долины.

Обедали без соли, спасаясь консервами. Работаем впятером. Проложили дорогу через поток и дальше, в глубь последней морены. За мной установилась специаль­ность разведчика.

Прекрасен пик ГПУ. Видимо, из мрамора, охристо-теплого. Мощными готическими башнями и стрельчатыми арками убегает он ввысь. Решено — завтра беру альбом.

Вечер. Дочитываем «Евгения Онегина»; даже Аркадий Георгиевич пришел слушать.

17 июля. Зарядка. Потом всплески и вопли. Завтрак. Зарисовал общий вид лагеря. Перед обедом вторично осве­жающее купанье.

После обеда, отдохнув, выходим на работу. Ведем путь вверх по последней морене.

С увлечением рисую пик ГПУ. А ближе и левее еще один не менее интересный, особенно по богатству красок, пик. Долго присваивали ему различные имена и остано­вились на имени Менжинского. Сделал еще один беглый, но удачный набросок — вид с береговой морены.

18 июля. Утренняя зарядка. Усумбайка бойко скидывает рубаху и бегом бежит в строй; ревностный физкультурник в усердии готов носом землю пахать. Очередное купанье. Лишь Аркадий Георгиевич отка­зался: плохие сны видел — и других отговаривает ку­паться.

Дорога дошла до грядообразных морен. Я опять бегу вперед. Смотрю — уж близок переход. Елдаш оказался ре­тивым работником. Кончили работу, забрались на морен­ный холм, сидим, дорога вьется к нашим ногам.

Сегодня, по расчетам Аркадия Георгиевича, должен подойти караван. Завтра с караванщиками прокладываем путь до гривки. Послезавтра караван отправляется по но­вой дороге, а мы тем временем прокладываем ее дальше. Затем новая вылазка на высоту 5600 метров и прокладка пути на 6200 метров.

Это — планы, а факты иные: караван вечером «не при­шел. Явные признаки ухудшения погоды. Тяжело заложи­ло восток. Облака пошли с юга. Все же решили лечь на воле. Лишь заснули — молния как-то особенно продолжи­тельно осветила небо, и пошел дождь. Паника. С кошмой, полушубками, песком, камнями и спальными мешками мокрые вдвигаемся в палатку. Дождь застучал по крыше.

19 июля. Сыро. Низко сели облака. В палатке лужа. Не вылезая из мешков, завтракаем. Уже поздно. Немного расступились облака, солнце пригрело нас и подсушило вещи. День нарушен, зарядки нет. Скоро обед, а мы толь­ко встали. На работу все же вышли и путь с Елдашем проложили отменный. А я и переход нашел, поставил боль­шой строй туров. Облака бурным потоком несутся низ­ко над лагерем, окутывая подножья гор. (Полное подо­бие Миссес-коша.)

Начальник предложил нам полудатскую палатку. Вот палок только нет. От двух палаток Шустера мы взяли палки, составили их и, потрудившись, поставили на кам­нях палатку.

На новоселье, на траве, у палатки, расстелив мешки, пьем какао и ведем долгую беседу о своем ремесле, о на­ших сподвижниках, заслуженных и рядовых, молодых и старых.

Ночь. Не спится. В полумраке мерцают полчища ярких звезд. Красиво прорезав полсвода, блеснет и мерк­нет падучая звезда.

Уснул. И вдруг на меня начало капать, Я терпеливо жду. Но капли все крупнее. Видно, не избежать палатки. Мы вдвинулись в нее, а дождь забарабанил еще сильней.

21 июля. Я отправился с альбомом в кулуар, к лед­нику. И вскоре в альбоме остался след и висячего ледни­ка, и легких призрачных вершин.

Сегодня опять поработали на славу. Разрыли всю гря­ду морен, дорогу провели почти до спуска и вернулись в темноте.

Опять крутит непогода, сыпется снежная крупа. Заж­женный фонарь освещает палатку, спальные мешки, две фигуры и томик Пушкина с историей Гринева.

22 июля. Ясное утро, хоть и холодно. Но это уже не страшит и купаемся без дрожи.

Я решил взобраться повыше и с высоты зарисовать мощные хребты. Сперва легко поднимаюсь по травяни­стым склонам, по первой гривке. Пошли крутые осыпи, скользит нога. Двигаюсь по киичьим тропам, осторожно прощупывая путь. Иду уже час, а ближайший гребень все на месте. Но вот горы и ледники лежат подо мной, а впереди необозримая панорама.

Какие чудные громады, белые, как перламутр, а ниже выпирают грозные темные массивы, в ущелье сползают ледники и в глубине чешуйчатой змеей средь черных скал поблескивают речки. Подавляющей громадой возвышает­ся пик Коммунизма. Правее белой пирамидой — пик Орджоникидзе, затем пик Ворошилова, рядом прекрас­ная стена РККА. Что за вершина над цепью подняла го­лову? Незнакома, но величава! Притупился карандаш. Но не зря — образы ваши, вершины, я увезу в Москву.

На обратном пути взял вправо и понесся вниз. Пыль, шум, грохот, едва ногами успеваешь работать и голову от камней уберегать. Так скакал донизу. Внизу спешу стащить ботинки; они имеют жалкий вид! Запудренный пылью, бегу к ручью, а потом к обеду.

Еще не окончен обед, а Даниил Иванович уже торопит провести дорогу к спуску (а ведь еще до спуска работы уйма!). Я ушел вперед, побегал — искал переход меж сераками. Нашел, и мы поставили тур. Скатывали камни. Установили переход. Кончили поздно. Обратный путь длинен. Через час извилины выводят к крутой морене и лагерю.

На ужин вкусная каша и чай с шоколадом, вечером три главы из «Капитанской дочки» и сон.

23 июля. Зарядка явно разладилась. Остались лишь двое. Но мы за всех усердно проделываем упражнения над озером. В воде отражаются все наши движения.

Скалы манят. Идем снимать и зарисовывать. Все выше и выше. Ноги ступают осторожно. Стена загородила путь, но на помощь приходят руки — и стена покорена. Поро­да ужасно рыхлая. На гривке так рвет ветер, что с трудом можно устоять. Гул падающих камней. Летят, как снаря­ды. Грохот, пыль! Возвращаемся назад, лавируя в зыб­ких камнях. Одна стена заставила нас изрядно покру­титься.

Лагерь оживлен. Приехал Усумбай и привез отряд­ную весть: вдалеке он видел караван, а впереди его пять человек. Пошли догадки, толки и началась подготовка к встрече.

Шум, говор, рассказы, вопросы. Гурьбой идут в ла­герь носильщики, караванщики, среди них Абдурахман.

— Ну, Коля, как бутылки? Привез?

— Вы знаете, ребята, разбились бутылки, попортили все вещи. Довез только две...

Довольны и этим. Вечером банкет. Закуска: сыр, кол­басы, по чашкам разлит коньяк. Первый тост за взятие высот, за дружный коллектив. Глаза блестят. Коля уже поет романс. Шум, смех.

Вырос новый строй палаток.

24 июля. Все вошло в норму. Утром трубный глас на зарядку. Абдурахман сзывает всех носильщиков. У таджиков усердия хоть отбавляй. Замелькали руки, торсы согнулись, разогнулись, влево, вправо, ногу вверх, глубо­кое приседание, бег легким шагом и под конец веселый плеск в озере.

Сегодня отдыхаем. Сортируем вещи и понемногу соби­раемся в дорогу. Занялся рисунком. Вечером рвет ветер и заставляет поспешно обновить новые ватные штаны, они вздуваются. Не альпинист, а рыжий в цирке, зато приятное тепло. Получаю пару пуховых рукавичек, теплое белье, рюкзак. Сзади хохот. Костюмы приводят всех в ве­селое настроение: у каждого свой оригинальный покрой. Особенно забавен Коля.

Сборы в основном закончены. Завтра — в дальний путь по Бивачному.

25 июля. Приподнял голову. Лагерь освещен косы­ ми лучами солнца. Подъем. Суматоха. Надо еще кое-что уложить, позавтракать и вперед, не дожидаясь каравана, готовить дорогу. Лицо дороги изменилось: там мост разру­шен, там оплыл кусок грунта, здесь яма, тут открылся
лед. Мы идем вперед доделывать неоконченный участок. Время пробежало быстро. Нас нагнал караван.

Вот перевал. Хотя работали мы дружно, но он задер­жал нас на два часа. На поворотах поддерживая лошадей, вывели их удачно наверх. Далее пошло благополучно, лишь у одной лошади завязла нога. Лошадь ободрала живот и ноги — едва жива. Я с Масловым поспели кстати. Весь груз навьючили на себя и потащили вверх. Лошадей вытягивали за хвосты.

Была уже вторая половина дня, когда мы спустились в котловину. Там, около озера остановились на отдых и ночлег. Поужинав, залегли в две шеренги и после трудно­го пути быстро смолкли. Я читал вслух Маяковского, но вскоре обнаружил, что все спят. Залез в мешок, пригрелся и заснул.

26 июля. Солнце ярко светит и гонит сон. У ручья зарядка. Потом купанье и приятный завтрак. Подняли на плечи рюкзаки и вновь помечаем дорогу. Туры растут, катятся камни. Близок переход, но еще не ясно, где он будет. Наконец Даниил Иванович его находит. Нужно лишь в одном месте подрубить, засыпать дыры и офор­мить проход между крупными сераками. Срубаем между сераками кусок крутого льда, вырубаем на нем ступени и присыпаем все мелкими моренными камнями.

Но самое сложное — ледяной мост. Здесь бездна руб­ки! Громадный камень, с трудом сдвинутый с насиженно­го места, летит в воду и островом торчит из озера. Я с усердием выбил во льду полдороги, но ледоруб нагрузки не выдержал — сломалась рукоятка. Однако мост полу­чился эффектный!

Спешим провести к нему дорогу. Ворочаем крупные камни, закладываем дыры. Даниил Иванович недоволен, что мы расточаем силы, которые нам будут нужны потом. Но караван уже идет, и разговоры бесполезны.

Быстро бежим среди сераков кончать спуск. И вот уже растянутая за хвост и за повод первая лошадка благопо­лучно проходит мост, скользя среди сераков и задерживая ход на морене. За ней другая (крепко держу за хвост) — не менее удачно. Итак, по очереди все. Путь дальше уже нетруден.

Первая гряда сераков. Берем легко. Опять морена. Идем вдоль нее и... новый переход! Снова держу хвост ло­шади, она скользит, а я за ней, лавируя и хватаясь за ру­ки Даниила Ивановича. Забавная картина. Но все же ло­шадей вывели.

Последняя морена. Легко идем вверх. Один небольшой переход и можно считать, что мы «дома». Наспех разгре­баем последнюю извилистую тропу среди моренной зыби.

Мы довольны успехом. На лошадях под самый пик! Довольны, что отмаялись с дорогой. По этому случаю за­катили пир. Чудесный вечер. Ветер стих, совсем тепло. Спим на старом месте — на площадке, среди камней. Звезды светят ярко. Все погрузилось во мрак. Лишь гро­хот лавин часто нарушает тишину ночи.

27 июля. Жизнь идет обычным порядком. Утром за­рядка. Пробиваем в озере лед и из чашек обливаемся ле­дяной водой, которая хватает за сердце и обжигает, но зато прибавляет энергии и бодрости и возбуждает аппе­тит.

Караван уже подходит. Прошли хорошо. Радостные крики. Все довольны. Якши!

Лагерь опять занят раскладкой. Банки, лестницы, ве­ревки, сумы, рюкзаки, кунган. Всюду живописный беспо­рядок — прелюдия походов.

28 июля. Ребята гурьбой спешат на сераки и там дают таджикам первые уроки альпинизма.

Ярким блеском сверкают сераки. На одном из них, по­добно цветку на стебле, копошатся люди. Слышен звон льда, идет рубка ступеней, натягиваются веревки и с серака в глубину, напрягая руки, вонзаясь кошками в лед, спускаются таджики. Смелые ребята! Абдурахман сколь­зил не раз, но выпрямлялся и не трусил. Лазание закон­чил я, «проделав для лейки» эффектный подъем и спуск. Коля волновался, в результате всего не сняли. Он был страшно недоволен.

К вечеру закончили все сборы. Ребята опять прояв­ляют, и на этот раз результаты приличные.

29 июля. Усумбай еще до света занялся варевам. В 7.10 выходим.

Зрелище солидное: шесть альпинистов и шесть но­сильщиков вытянулись цепью, лавируя по морене. В сераках, как и всегда, путаемся. Отсюда же увидали грандиозную лавину, заполнившую весь кулуар, половину лед­ника. Снежная пыль перелетала через гривку. На носиль­щиков лавина произвела подавляющее впечатление.

Связались, надели кошки и вытянулись гуськом. Пер­вая пара, возглавляемая Аркадием Георгиевичем, берет сугубо медленный темп, так что отдых решили уменьшить, делая Переходы по полчаса. Вторая пара — Коля и Витя. Коля усиленно водит Витю, соблюдая