Определение объекта морфологии

Что же изучает современная морфология? Объектом морфологии являются минимальные двусторонние (или «знаковые») единицы языка (чаще всего называемые морфемами) и «жесткие» комплексы этих единиц, обладающие особыми свойствами (такие комплексы называются слово­формами или просто словами³'). Таким образом, можно сказать, что вся морфологическая проблематика помещается в пространстве между мор­фемой и словоформой; на менее техническом языке морфология опреде-

²* По-видимому, главное уточнение, которое следует внести в эту общую формулировку, состоит в том, что морфология занимается словом и единицами, меньшими, чем слово; явления, связанные с сочетаниями слов (а это, конечно, тоже «релевантный аспект» слова) к морфологии все же не относятся: эта область традиционно закреплена за синтаксисом.

' Термин словоформа впервые был предложен московским германистом и теоретиком А. И.Смирницким [1954; 1957: 18-24], вклад которого в морфологическую теорию (особенно в рамках русской грамматической традиции) очень значителен. О соотношении понятий словоформа и форма слова см. также раздел 2.4.

ляется как описание свойств слова и его (значащих) частей (ср. приведен-; ную выше формулировку И. А. Мельчука). Те языковые средства, который позволяют выражать значения внутри слова, являются морфологическими средствами', те языковые значения, которые выражаются внутри слова, являются морфологическими значениями.

В соответствии с этим противопоставлением, внутри морфологии иногда раз­личают две самостоятельные области: морфемику (или «формальную» морфоло­гию), описывающую морфологические средства естественных языков и особенно­сти организации внешней стороны словоформ, и грамматику (точнее, граммати­ческую семантику), описывающую морфологические значения, т.е. внутреннюю сторону словоформ. Структура настоящей книги также в целом следует этому делению. Термин морфемика (в близком к предлагаемому значении) вводится в работе (Лопатин 1977]; ср. также [Лопатин/Улуханов 1980].

Наглядное представление о различных способах определения объекта и задач морфологии может дать табл. 1, заимствованная нами (в слегка модифицированном виде) из работы [Булыгина 1977: 22] (Т. В. Булыгина сама, в свою очередь, использовала схему, предложенную французским филологом Пьером Гйро около 40 лет назад).

Таблица 1

Различные взгляды на объект морфологии («схема Гиро—Булыгиной»)

Значения

(2) «Словесные» концепции морфологии vs. традиционный синтаксис

(4) Область синтаксической семантики

Как можно видеть из этой таблицы, наиболее традиционное понима­ние морфологии ограничивало ее объект «формами слов» (т. е. описанием того, из каких значимых частей могут состоять словоформы данного языка и по каким правилам происходит соединение этих частей в единое слово). Следует уточнить, что традиционную морфологию интересовали даже не любые морфемы в составе слова, а преимущественно грамматические; ее задачей, таким образом, оказывалось лишь описание формальных ме­ханизмов словоизменения («парадигм»). Описание словообразовательных механизмов целиком относилось к ведению лексикологии; что касает­ся значений грамматических морфем, то и их описание из морфологии исключалось и считалось задачей синтаксиса. Так, во многих традицион­ных грамматических описаниях какого-либо языка еще совсем недавно

\в разделе «Синтаксис» можно было найти параграф, озаглавленный, на­пример, «Употребление глагольных форм»: это «употребление» и было ге переводе на современную терминологию) описанием морфологической семантики словоизменительных глагольных показателей. А в конце XIX -начале XX вв. подобный взгляд на «разделение труда» между синтаксисом и морфологией был скорее правилом, чем исключением.

При этом, конечно, проблемы грамматической семантики оставались суще­ственно менее разработанными. Асимметрия «формального» и «содержательного» плана в традиционных (да и во многих современных) описаниях языков неред­ко поражает: вполне типичной является ситуация, когда правилам образования какой-нибудь «основы перфекта» посвящена не одна страница, тогда как зна­чению тех же самых «перфектных» форм — всего лишь несколько невнятных строчек. По мере возможности, мы постараемся исправить эту асимметрию, пред­ложив (во второй части) максимально подробный обзор достижений современной грамматической семантики.

В дальнейшем в лингвистической теории возобладало расширенное понимание задач морфологии. Попытки расширения происходили в двух направлениях: «формальном», от клетки (1) к клетке (3) нашей схемы, и «словесном», от клетки (1) к клетке (2). При «формальном» понимании в морфологию — в соответствии с буквальным значением этого терми­на — включается все то, что имеет отношение к описанию «формы», будь то форма слова или конструкции; тем самым морфология (полностью оправдывая свое название) вторгается в традиционно синтаксическую область. Такой взгляд, популярный в особенности в 20-30 гг., в пери­од резкой смены традиционной парадигмы (и защищавшийся самыми разными исследователями от И. А. Бодуэна де Куртенэ и Ф. де Соссюра до О. Есперсена и В. Матезиуса), несмотря на его логичность, не получил распространения в дальнейшем. В настоящее время преобладает, как мы уже убедились, «словесный» подход, согласно которому к морфологии имеет отношение все то, что выражается «внутри слова» (будь то содержа­тельные или формальные аспекты его устройства). Именно этот подход отражен в процитированном в начале определении И. А. Мельчука; он был свойствен уже многим представителям европейского и американского структурализма 30-40 гг. (В. Брёндаль, Л. Блумфилд и др.).

В отечественной русистике встречается и несколько иное понимание объекта морфологии, согласно которому задача морфологии сводится к описанию слово­изменения (как и при традиционном подходе), но, в отличие от традиционного подхода, значения грамматических показателей также рассматриваются в рамках морфологического (а не синтаксического) описания. Эта точка зрения после­довательно проводится, например, в Академической грамматике русского языка (ср. [Плотникова 1980]) или в очерке [Милославский 1989]. Представленный в настоящей книге более широкий подход к морфологии (при котором в мор­фологию включается как словообразование, так и словоизменение) обусловлен прежде всего ее типологической ориентацией. Не во всех языках существуют

словоизменительные морфемы; тем не менее, представляется естественным гово­рить о морфологическом описании и применительно к таким языкам, в которых имеются словообразовательные морфемы, но отсутствуют словоизменительные. Число таких языков, как полагал еще Дж. Гринберг [! 966: 138], значительно. Кроме того, граница между словоизменением и словообразованием для целого ряда языков далеко не так очевидна (см. подробнее Часть вторая, Га. 1), поэтому включение в морфологию любых «внутрисловных» значений, независимо of их грамматического статуса, представляется методологически более надежным.

В настоящей книге, как правило, не рассматриваются более специальные задачи, связанные со словообразовательным анализом слов, т. е. с описанием отношений, связывающих пары типа стрелять ~ стрелок или слушать ~ подслу­шивать (но см., впрочем, материал следующей главы, особенно раздел 1.2). Тем самым, наше изложение ориентировано, скорее, на грамматический анализ слова (в духе словаря [Зализняк 1977]), дополненный его морфемным анализом (в духе словаря [Кузнецова/Ефремова 1986]), чем на чисто словообразовательный анализ (в духе словаря [Тихонов 1985])⁴'.

Указанное понимание объекта морфологии опирается на некоторые общепринятые в современной лингвистике (или, по крайней мере, раз­деляемые большим числом независимых друг от друга теорий языка) представления об устройстве языка в целом, об уровнях языка и едини­цах каждого уровня; ниже мы кратко воспроизведем эти представления в том объеме, который необходим для анализа морфологической пробле­матики. Проблемы морфологии во многом связаны с тем, как проводится граница между морфемой и единицами меньшими, чем морфема, с одной стороны, и между словоформой и единицами большими, чем словоформа, с другой стороны. На этих проблемах мы также остановимся.