О методах социальной практики

Одну из попыток выделения особой теории практики предприняла Л.В. Яценко, которая утверждала, что истинность общей теории, по­строенной на основе методического знания, удовлетворяется через эффективность ее практического использования в ходе организации практической деятельности.[271]

Решением сходных проблем занимаются и представители праксиологии как комплексной дисциплины, синтезирующей данные различ­ных наук (теории организации, теории управления, психологии труда, эргономики, инноватики и др.), искусства и практического опыта, относящихся к формам организации труда и эффективности любой деятельности. С точки зрения праксиологии, как считает ее основатель Т. Котарбинский, под методом следует понимать «способ выполнения сложного действия, заключающийся в определенном подборе и рас­становке его составных частей, причем это способ, запланированный и пригодный для многократного повторения».[272]

Однако при более глубоком проникновении в суть данного во­проса оказывается, что такое обобщение практических методов явля­ется чисто внешним, носит формальный характер и фактически сводит все практические методы только к организационным, противопостав­ляя методы познания и методы преобразования действительности, а значит — знания и предписания. Противопоставляя категории «зна­ние» и «предписание», «дело логики» и «логика дела», праксиология абсолютизирует их, не допуская, что знание может выступать в функ­ции предписания, а предписание — в функции знания, что эти функ­ции могут переходить одна в другую.

Конечно, можно согласиться, что в основе диалектики теорети­ческого и практического лежит прежде всего взаимосвязь между дес­криптивным и прескриптивным (или нормативным). Хотя и дескрип­тивное знание, оформленное в виде теории, описывая связи, отноше­ния, законы, тем самым уже предписывает определенный образ дей­ствий с объектом, но все же если знание сформулировано в виде метода, то его прескриптивная функция становится явно выраженной, основной и специфичной.

В любой деятельности (научной, технологической, организацион­ной, практической и др.) метод всегда выступает как особый вид знания о способах, приемах и процедурах, нормах действия, предпи­саниях и требованиях к мыслящему и действующему субъекту, руко­водствуясь которыми он совершает те или иные операции, поступки проверяя тем самым истинность используемых правил и, соответст­венно, знаний, лежащих в их основе.

На самом деле: 1) научные методы есть не что иное, как теоре­тическое обобщение практических методов, а последние суть продол­жение, конкретизация первых; 2) методология не ограничивается либо только изучением методов познания (знания сущего), либо методов практической деятельности (предписания должного), чтобы не превра­титься либо в натурфилософию, либо в чистую методическую инструк­цию, имеющую сугубо утилитарное значение; 3) ни объединять (сво­дить), ни противопоставлять (абсолютизировать) эти методы познания и практики нельзя, не рискуя смешать методологию с методикой (подобно отождествлению фундаментальных исследований с приклад­ными, теории с практикой).

Метод, таким образом, всегда опосрсдует взаимодействие теории и практики. Как субъективный аналог объективных закономерностей социальных явлений метод служит не только для объяснения, но и для практического изменения действительности. В этом находят свое специфическое содержание и назначение методы социологии практи­ки, выражающие одновременно и логику познания, и логику действия. логику творчества, умение «творить будущее». Но одно дело развер­тывать их содержание на материале социологической науки (в плане познания объективной истины), другое — показать их как формы реальной практической, творческой деятельности людей. Последнее в социологии почти не исследуется. Задача, следовательно, состоит не только в том, чтобы сделать наши знания, теории адекватными сущ­ности предметов, но и в том, чтобы реальную социальную действи­тельность сделать адекватной человеческим потребностям, целям людей.

В современных исследованиях разведение и автономизация прак­тических (должных) и теоретических (сущих) суждений основывается на отрицании значений истшшости у императивов, оценок, нормативов и т.д. Но тогда получается, что их вообще нельзя анализировать с точки зрения логики, Сложилась парадоксальная ситуация: практика использования норм и оценок в социологии, социальном управлении свидетельствует о наличии логической связи между посылками и следствиями, которая, однако, отрицается представителями феноменологической социологии на логических основаниях.[273]

Речь, по-видимому, должна идти о рассмотрении диалектики нор­мативно-ценностного и описательного компонентов осмысленного зна­ния и ее выражения средствами логического аппарата. Методологи­ческая основа решения этой задачи — общий принцип диалектичес­кого материализма как принцип выведения социальных явлений из материальных общественных отношений. Вплетенность социального познания в непосредственный процесс жизни людей послужила для феномснологов и этнометодологов основанием для отказа от его по­нимания как истинного отражения действительности. И хотя их вы­воды несовместимы с материалистической теорией деятельности, все же нельзя не отметить, что ими была правильно подмечена, но неверно понята важная особенность социального познания, заключающаяся в том, что социальные явления — продукты целеполагающей деятель­ности людей, а значит, они не могут быть объективными.

Для марксиста же принципиально важен синтез истины как «объ­ективного долженствования» и цели как стремления, «субъективного долженствования». В «Философских тетрадях» В.И. Ленин подчерки­вал необходимость теоретического анализа связи между познанием и практикой («волей», «стремлением») как двумя средствами преодоле­ния односторонности «и объективности и субъективности».[274] Идея должна предстать как синтез знания истинного (должного и возмож­ного), в силу чего ее логические характеристики соответствуют ана­логичным свойствам преобразовательной модели социальной деятель­ности. С логической точки зрения идея есть «заключение действова-ния». В ней выделяются две посылки — знание субъективной цели и знание объективных средств ее достижения и совпадение объективного и субъективного в практической деятельности.

Отметим, что логическое содержание идеи, а также целевых про­грамм, моделей, нормативов, соответствует схематизму практического рассуждения, впервые рассмотренного Аристотелем. Если в теорети­ческом рассуждении из двух посылок следует утверждение некоторого заключения, то принятие хотя бы одной из «практических» посылок нормативного или оценочного характера вынуждает нас к действию. Именно такую логическую структуру и принципы имеют соответствующие рассуждения в методологии науки, эвристике, инноватики, теории управленческих решений, социальных технологиях, когда из стремления и возможности (невозможности) следует действие (допу­щение его) или его отсутствие (запрет на него).[275]

Согласно Аристотелю, «если цель — это предмет желания, а средства к цели — предмет принимания решений и сознательного выбора, то поступки, связанные со средствами, будут сознательно избранными и произвольными».[276] Аристотель предложил даже прин­ципиальную схему «практического силлогизма» — из двух посылок следует практическое следствие: «Одно мнение (т.е. посылка) касается общего, другое — частного, где, как известно, решает чувство. Когда же из этих двух (посылок) сложилось одно (мнение), то при (теоре­тической посылке) необходимо, чтобы душа высказала заключение, а при (посылках), связанных с действием, — чтобы тут же осуществила его в поступке. Например, если " надо отведывать все сладкое", а вот это — как один какой-то из частных (случаев) — сладкое, то, имея возможность и не имея препятствий, необходимо тотчас осуществить соответствующий поступок».[277]

В настоящее время литература о практическом рассуждении до­статочно обширна, и можно говорить о новых исследованиях в этой области.[278]

Аристотель не дал детальной логической разработки практичес­кого силлогизма. Однако, справедливости ради, надо отметить, что он не только проводил прямое сопоставление оценки теоретических суж­дений (созерцания) и практических суждений (стремлений), как соот­ветствия некоторой ценности: «для созерцательной мысли, не предпо­лагающей ни поступков, ни созидания, ни творчества — добро и зло — это соответственно истина и ложь». Он не просто сводит оценку «истина — ложь» к «соответствию — несоответствию» ценности и цели. Он идет дальше, подчеркивая, что для мысли, связанной с поступками, критерий — это «истина, которая согласуется с правиль­ным стремлением». Иначе говоря, «дело обеих частей души — истина». «Вот почему, — писал Аристотель, — сознательный выбор не­возможен ни помимо ума и мысли, ни помимо (нравственных) устоев; в самом деле, благополучие (как получение блага) в поступках, так же как его противоположность, не существует в поступке помимо мысли и нрава».[279] Норма как социальный образец (ценность) и дейст­вительность — вот два критерия оценки практического суждения.

Истинность или ложность оценочных суждений есть выражение не столько чувств, сколько социально-классовой позиции в практичес­кой, политической, нравственной или эстетической сферах. Поэтому проверка ценности нормативного суждения на истинность осуществля­ется соотношением его не с фактом, а с тем значением, которое имеет оцениваемый объект для социальной практики, для развития общества. Оценка, в отличие от ценности, может иметь положительное и отрицательное значение — соответствовать или не соответствовать цен­ности. И в этом плане оценка аналогична истине — она соответствует или не соответствует действительности.

Если прибегнуть к словарю Аристотеля, то в каждом процессе практической деятельности необходимы материя и действующая при­чина. Следуя Марксу, можно аналитически рассматривать социальную деятельность как производство, т.е. работу над и с материальными причинами, и, вслед за Вебером, отказываться реифицироватъ (овеще­ствить) его. Тогда легко можно предположить, что и общество и человеческая практика должны иметь двойственную природу. Обще­ство есть и вездесущее условие, и непрерывно воспроизводимый ре­зультат человеческой практики. А практика выступает и как труд (работа), т.е. сознательное производство, и как воспроизводство ус­ловий производства, т.е. общества. Первое из предложений можно считать выражением двойственности социальной структуры, второе — выражением двойственности социальной практики. Так, практическая реализация истины человеческой свободы в марксистской социологии требует не дедукции должного к сущему или к ряду частных следст­вий, которые каждый человек мог бы проверить на своем личном опыте, а создания совокупного субъекта политической практики, пре­дельно всеобщей формы практической деятельности в классовом об­ществе, соизмеримых по масштабам с объектом, на который направ­лена цель практического действия. Это особенно важно с социологи­ческой точки зрения, ибо организация практического социального действия, в котором осуществляется выход за пределы исторической ог­раниченности, обеспечивает как возрастание совокупного теоретичес­кого -знания, так и достижение практического освобождения человека от давления обстоятельств.[280]

Подчеркнем еще раз, эффективное практическое рассуждение и проблемно-целевое управление социальными процессами, как предмет анализа социологии практики, базируется только на истинном знании, которое оценивается также и с точки зрения его пригодности для практического воплощения идеи. Таким образом, можно говорить, по крайней мере, о трех уровнях оценок (истинности), предложенных И.С. Ладенко и Г.Л. Тульчинским:

1. Нормативно-ценностная оценка адекватности целей с точки зре­ния соответствия описания цели (желаемого результата) некоторому нормативному образцу (ценностная адекватность, «истинность» или «ложность» стремлений как «идеологическая истинность»).

2. Оценка адекватности предполагаемой деятельности с точки зре­ния соответствия средств и возможностей сформулированной цели (достижимость цели данными средствами как «теоретическая адекват­ность», или «теоретическая истинность»).

3. Оценка адекватности возможностей и средств с точки зрения их практической реализуемости (практическая адекватность и истинность).

В принципе возможно выделение и четвертого уровня оценки — адекватность полученного практического результата выполнения со­циального действия (плана, программы) сформулированной цели (це­левая адекватность).

При таком методологическом подходе к практическому социаль­ному действию можно говорить о нем как о синтезе знания, взятого в принципы «практической целесообразности», «потенциальной осу­ществимости» и «физической реализуемости», т.е. как программы рационального и эффективного практического действия. Преобразова­тельная модель социальной деятельности практически совпадает со следующими видами эффективности социального управления: 1) нормативным (как соответствие выбираемых целей ценностным нормам), 2) затратным (как отношение затрат к предполагаемому (или факти­ческому) результату), 3) результатным (как отношение результата к цели) и 4) реальным (как отношение потребностей возможных норм к имеющимся возможностям и ресурсам).

ЛИТЕРАТУРА

1. Ишмуратов А.Т. Логический анализ практических рассуждений. Киев, 1987.

2. Котарбинский Т. Трактат о хорошей работе. М., 1975.

3. Ладенко И.С., Тульчинский Г.Л. Логика целевого управления. Ново­сибирск, 1988.

4. Ленин В.И. Философские тетради. // Полн. собр. соч. Т. 29.

5. Ленин В.И. О социальной структуре власти, перспективах и ликвидаторстве // Полн. собр. соч. Т. 20.

6. Липский Б.И. Практическая природа истины. JI., 1988.

7. Плахов В.Д. Социальные нормы: философские основания общей теории. М., 1985.

8. Резник Ю.М. Социальное измерение жизненного мира. М., 1995.

9. Трубников Н.Н. Время человеческого бытия. М., 1987.