IV Ноно 3 страница

Пытаясь выиграть время, Шаплен спросил наудачу:

– Как вы меня нашли?

– Ты сам ошибаться. Звонил Амар с городского. Защищенный, но нам легко узнавать твой адрес.

Говорил он на ломаном французском слабым, тонким голоском. Произносил слоги, как плохо смазанный механизм. Арно звонил с городского всего один раз. Каким-то славянам, и речь шла о некоем Юсефе. Сомневаться нечего, это он и есть. Второй, тот, что на него напал, – Амар, с которым он говорил по телефону.

Имена мусульманские.

Вероятно, босняки…

Он вновь попытался протянуть время:

– Вы не знали, где я живу?

– Ноно очень осторожный. Видно, ты измениться. – Его мягкий голос внезапно стал угрожающим. – Где был, гаденыш?

Ну все, приехали. Теперь сойдет и провокация.

– Путешествовал.

Ни малейшей реакции. Лицо Юсефа казалось вырезанным из камня. Рытвины от угрей будто выжжены кислотным дождем.

– Где?

– Не знаю. Я потерял память.

Юсеф издал смешок, походивший на воркование. Глаза моргали все с той же бешеной скоростью. Щелк-щелк-щелк… Словно секундная стрелка, бегущая в обратную сторону. Шаплен продолжил свою игру. Своими россказнями он рассчитывал удержать Юсефа от насилия.

– Клянусь, я попал в аварию.

– К легавым?

– Будь так, я бы сейчас с тобой не разговаривал.

– Если только ты нас не сдал.

– Ну а тогда ты бы сейчас меня не слушал.

Юсеф снова рассмеялся. Под завесой своей сальной пряди держался он как-то странно. Слишком прямо. Слишком напряженно. Словно вместо сухожилий и позвонков у него были металлические штыри. Вернулся его напарник. Лицо все в пузырях от ожогов. Половина черных волос обгорела. Но не похоже, чтобы он что-то чувствовал. Амбал ростом больше метра восьмидесяти. Шаплену даже не верилось, что он так долго ему противостоял. Казалось, тот ждет одного – завершить то, что начал на лестнице.

– Ноно, говоришь складно. Но теперь нам вернуть то, что должен.

Сомнений не оставалось. Ноно наверняка зажал наркотики, или деньги за эти наркотики, или то и другое. Возможно, все это спрятано в лофте. А может, приступ случился с ним как раз тогда, когда он должен был их поставить. Чудо, что он все еще жив.

Шаплен из последних сил сохранял хладнокровие. Вытянуть как можно больше сведений о себе самом, прежде чем это встреча обернется сеансом пыток.

– Я не гоню, Юсеф.

– Тем лучше. Bolje ikad nego nikad.^[48] Товар где? О штрафных думать потом.

Он рискнул назвать его по имени: человек-щелчок – в самом деле Юсеф. Он узнал еще кое-что. Товар. Наркота. Шаплен отбросил предосторожности.

– Как мы познакомились?

Он взглянул на Юсефа, тот усмехнулся в ответ:

– Ты стать совсем glup, ^[49] Ноно. Я тебя тащить из канава, парень.

– Ты это о чем?

– Когда я тебя нашел, ты быть паршивый пес. – Он сплюнул на землю. – Кусок дерьма. Нет документы, не знать откуда, никакого дела. Я тебе всему учить.

– Чему?

Юсеф приблизился. Лицо у него застыло. Шутки кончились. Щеки казались впалыми под высокими скулами, затенявшими приподнятые уголки губ. Эта вечная улыбка делала его похожим на японскую маску.

– Уже не смешно, Ноно. Отдай то, что должен, и мы валить отсюда.

– А что я вам должен? – завопил он.

Бычара бросился на него, но Юсеф остановил его жестом. Он решил действовать сам. Схватил Шаплена за руку, держа дуло полуавтоматического пистолета в нескольких миллиметрах от его разбитого носа.

– Кончай дурить. Ты играть с огнем, браток.

Теперь глаза босняка были совсем близко. В кратких промежутках между морганиями Шаплен разглядел суженные зрачки. Они посверкивали холодным зеленоватым светом. Юсеф был еще молод, но что-то грызло его изнутри. Болезнь. Холод. Проклятие.

– Я не смогу вернуть тебе все сразу, – попытался выкрутиться он.

Юсеф поднял голову, словно отбрасывая назад свою прядь.

– Начни с паспортов. Там смотреть.

Тут его осенило. Подделыватель. Он был подделывателем. Тут же обрели смысл его противоречивые впечатления от этой студии. То, что кульман и рекламные эскизы выглядели как декорации. То, что краски, чистые полотна и химикаты казались фальшивыми. Он не рекламщик и не художник. У него вообще нет легального статуса: он мастер по фальшивкам.

Вот почему за ним гоняются все приезжие Парижа. Кланы, группы, сети, заплатившие ему за паспорта, удостоверения личности, разрешения на проживание, кредитки, но так ничего и не получившие.

– Завтра будут, – пообещал он, не задумываясь о последствиях.

Юсеф отпустил его и дружески похлопал по плечу. Лицо его слегка оттаяло. Камень превращался в смолу.

– Круто. Но без глупостей. Амар следить. – Он подмигнул ему. – Смотри не дразнить его, а не то поплатиться за свои проделки.

Он развернулся. Шаплен схватил его за руку:

– Как с тобой связаться?

– Обычно. Мобильный.

– У меня нет номера.

– Все похерил?

– Говорю тебе: у меня плохо с памятью.

Секунду Юсеф смотрел на него. Недоверие разливалось в воздухе, как опасный токсин. Время от времени босняк слегка кивал головой. Наконец он продиктовал цифры по-французски и добавил таинственное «glup». Шаплен догадался, что это ругательство, но прозвучало оно ласково.

Гости исчезли, оставив его одного в разгромленной студии. Он даже не услышал, как хлопнула дверь. Глядя прямо перед собой, он пытался освоиться со своим ближайшим будущим, словно оглушал себя дозой спиртного.

Впереди у него ночь, чтобы отыскать свою мастерскую.

И свое мастерство.

* * *

Он начал с простейшей гипотезы.

Мастерская в подвале.

Приподнял ковры в поисках люка. Но так ничего и не нашел. Нигде ни ручки, ни щели, за которыми мог бы скрываться проход. Он схватил метлу, валявшуюся среди разбросанной по полу кухонной утвари. Постучал по полу, прислушиваясь, не послышится ли где глухой звук. Но до него доносился лишь низкий и плотный отзвук плитки.

Он зашвырнул метлу в дальний угол. Лихорадочными волнами на него накатывал страх. Едва схлынуло облегчение, которое он испытал после ухода громил, как перед ним ясно обозначилась задача ближайших часов. Впереди всего одна ночь, чтобы отыскать мастерскую. Вновь обрести навыки, изготовить фальшивые паспорта… Сама эта мысль казалась нелепой.

Снова бежать?

Амар наверняка неподалеку.

Пока он рылся в ящиках в поисках ключей, адреса, хоть какой-то подсказки, часть его мозга осмысливала его новое положение. Подделыватель. Где он выучился этому ремеслу? Где нашел деньги, чтобы начать свое дело? Юсеф сказал, что вытащил его из канавы. Выходит, он выбрался из какого-то переплета. Без имени, без прошлого, без будущего. Славянин помог ему встать на ноги, но кто его выучил?

Подделыватель. Он твердил это слово себе под нос, продолжая поиски. Лишь чудом босняки не нашли его денежки в корпусе «Пен Дюка». Им помешал его приход. Обыск галереи они так и не закончили.

Подделыватель. Лучшего ремесла для хронического самозванца и не найти. Разве он не подделывает собственную жизнь? Он остановился, осознав тщетность своих усилий. Ничего для него здесь нет. Измученный, он присел и почувствовал, как пробуждается боль от ударов. Лицо. Живот. Промежность. Он ощупал ребра, моля бога, чтобы они не были сломаны. Зашел в ванную, смочил махровое полотенце, как накануне, и приложил компресс к лицу. Чуть-чуть полегчало.

Отбросив мысль о подвале, он прикинул, нет ли здесь потайной комнаты. Тоже полный бред. Несущие стены в этом лофте – в несколько метров толщиной. Нигде ни единого закоулка, чтобы устроить тайник. И все-таки он снова спустился на первый этаж. Передвинул холодильник. Обследовал чуланы. Обшарил стенные шкафы. Приподнял вентиляционные решетки…

Внезапно ему захотелось рухнуть на кровать, забыться сном и никогда не просыпаться. Но нужно держаться. Переступая через обломки, он направился на кухню и сделал себе кофе. Тут ему пришло в голову: а нет ли у него где-то в поселке лофтов подсобного помещения? Нет. Нашлись бы счета, квитанции об аренде.

Тем не менее он с чашкой в руке подошел к двери и оглядел мощеную улочку. Все тихо. Здешние обитатели и представить не могли, что творится у них под боком. Взгляд зацепился за металлическую плиту с двойными створками, врытую в землю в пяти метрах от его порога. Он обернулся к стойке Ноно-художника, порылся, нашел молоток и отвертку: с их помощью он, вероятно, закреплял полотна в подрамнике – или, по крайней мере, создавал видимость работы.

Он пошел к люку, воткнул отвертку между створками. Хватило удара молотком, чтобы она сработала как рычаг. Створка поддалась. Шаплен обнаружил бетонную лестницу. Он шагнул вниз, закрыл люк над головой, нащупал выключатель. Вспыхнул свет. От лестницы тянулся коридор с целым рядом деревянных дверей. Пахло затхлостью и пылью. Подвалы лофтов. Он двинулся вперед, гадая, какой из них принадлежит ему.

Через пару шагов сомнений не осталось: лишь одна дверь была металлической. Висячего замка не видно, только замочная скважина. За этой дверью то, что он ищет. В руках он по-прежнему сжимал молоток и отвертку. Отбросив все предосторожности, он просунул ее между стеной и дверным косяком и изо всех сил ударил молотком. Металл прогнулся, образовав щель. Он вогнал отвертку поглубже и вновь воспользовался ею как рычагом.

Замок поддался. У Шаплена вырвался ликующий крик. Он увидел несколько принтеров. На рабочей поверхности – микроскоп, грифели, кисти, резцы. На полках – химикаты, тушь, штампы. Под чехлами – несколько сканеров, прибор для ламинирования, аппарат для биометрии…

Он зажег лампы дневного света и выключил свет в коридоре. Закрыл дверь. Настоящий печатный цех. Вдоль стен – стопы бумаги. Листы пластика. Тонеры. Штемпельные краски. Ультрафиолетовая лампа…

И еще одно чудо: теперь он вспоминал все. Навыки возвращались к нему так же легко, как к пловцу, погрузившемуся в воду после тридцатилетнего перерыва. В чем тут дело? Следует ли отнести это мастерство ремесленника на счет его культурной памяти? Другое объяснение: он избавился от таинственного имплантата. И это высвободило его настоящую память…

Сейчас не время об этом думать. Он запустил принтеры, включил другие машины. Один за другим он обретал все свои навыки. Как отсканировать паспорт или любое другое удостоверение. Как вытравить водяные знаки или флуоресцентные полоски, позволяющие установить подлинность документа, чтобы затем создать новые, без всяких опознавательных знаков. Он вспоминал, как сам переделывал свои приборы, чтобы копировать микроскопические знаки, исключающие саму возможность подделки. Как уничтожал встроенные системы, придуманные производителями сканеров и принтеров, чтобы избежать изготовления фальшивок. Как скрывал не различимые невооруженным глазом серийные номера, которые наносит каждый копир, чтобы можно было отследить происхождение любого документа.

Теперь он понимал, почему Юсеф не стал его убивать. Он был гением фальшивок. Асом в подделке документов. Его руки дороже золота. Он наткнулся на новое сокровище. Это был деревянный ящик с отделениями, размером метр на метр, похожий на старый каталожный ящик из библиотеки. Внутри хранились тщательно рассортированные незаполненные удостоверения. Среди них были и обещанные Юсефу французские паспорта. В каждом – сложенный вчетверо листок, на котором указаны имя, фамилия и координаты будущего французского гражданина, дополненные фотографией. Все фамилии похожи на славянские. А уж морды – настоящая галерея йети.

Он скинул пиджак, включил вентиляцию, сел за рабочий стол. За ночь ему предстоит изготовить тридцать документов. Оставалось надеяться, что вместе со знаниями к нему вернулись отработанные жесты, ловкость и уверенность.

Вспоминания уже обретали четкие очертания. Его кредо подделывателя. Правила, которым он неизменно следовал. Никогда не использовать данные реально существующих людей. Никогда не мошенничать. Не покушаться на кредиты и банки.

У Ноно был другой крестовый поход.

Он создавал новых французских граждан.

Надев латексные перчатки, он взялся за незаполненные документы – электронные паспорта со значком, указывающим на наличие чипа. Все по последнему слову техники.

Он собирался приняться за дело, когда у него возникла новая идея. Наверняка неудачная, но уже поздно от нее отказываться. Обеими руками он откинул волосы: там видно будет.

А пока за работу.

Надо спасать шкуру Ноно.

* * *

Флери-Мерожис, бабский изолятор.

Ее беспокойный сон прервал гул голосов.

В коридоре шумели, говорили, топали. Она бросила взгляд на часы: десять утра. Она встала и прижалась ухом к двери. Гомон нарастал. Заключенные казались взбудораженными. Похоже, пятница здесь – день свиданий с родными.

Она было вернулась в постель и вздрогнула, услышав, как щелкнул запор. На пороге стояла надзирательница. Ее переводят в другую камеру. Хотят засадить в карцер. Срочно везут к судебному следователю. За несколько секунд она перебрала все варианты.

– Шатле. В комнату свиданий.

– Ко мне пришли?

– Ага, кто-то из родни.

Внутри что-то оборвалось. У нее всего один родственник.

– Так ты идешь?

Анаис натянула куртку с капюшоном и пошла за надзирательницей. В коридоре она попыталась приноровиться к шагу других женщин. Тени в тренировочных костюмах, черных чадрах и длинных широких бубу. Взрывы смеха, шарканье кроссовок. Дорога в комнату свиданий показалась Анаис бесконечной. Лишь удары собственного сердца толкали ее вперед. Тошнота подкатывала к горлу.

Она и не заметила, как оказалась во вчерашнем коридоре. Застекленные отсеки. Решетки на окнах. Двери из многослойного стекла. Но сегодня атмосфера здесь совсем другая. В кабинках смеялись дети. В стену ударялся мяч. Плакал младенец. Больше похоже на ясли, чем на тюрьму.

Надзирательница остановилась и открыла дверь. Мужчина, ждавший Анаис за столом, обернулся.

Это не был ее отец.

Это был Матиас Фрер.

Каким-то чудом ему удалось пробраться сюда, миновав все проверки, контрольные пункты, досмотры…

– Вам отсюда не выйти, – сказала она, садясь напротив.

– За меня не волнуйтесь, – ответил он спокойно.

Она втянула голову в плечи, зажала руки между колен, глубоко вздохнула. Это был ее способ найти в себе силы, чтобы справиться с неожиданностью. Она представила, как выглядит со стороны. С осунувшимся лицом, растрепанная, грязная. Одетая чуть ли не в больничную робу.

Она подняла глаза и решила, что это не имеет значения. Вот он здесь, перед ней. Похудевший. Израненный. Нервный. В дорогой одежде, но с разбитой физиономией. Анаис так долго ждала этой минуты… Хотя и не верила, что она наступит.

– Нам многое надо обсудить, – произнес он все так же спокойно.

Яркими вспышками замелькали воспоминания: вот он бежит прочь по холлу марсельского суда, пробирается между трамваями в Ницце, наводит оружие на убийц на улице Монталамбер.

– Вот только времени у нас всего полчаса, – продолжал он, указывая на настенные часы позади себя.

– Кто вы сегодня?

– Ваш брат.

Это ее рассмешило. Все так же втягивая голову в плечи, она потерла ладони одну о другую, словно мерзла или страдала от ломки.

– А как же документы?

– Это долгая история.

– Я тебя слушаю, – сказала Анаис, переходя на «ты».

Матиас Фрер – тот, кого она называла этим именем, – перечислил все три убийства. Минотавра. Икара. Урана. Объяснил, что страдает синдромом «пассажира без багажа». Назвал три личности, которыми ему довелось побывать. Психиатр Фрер – с января 2010 года. Бродяга Януш – с ноября по декабрь 2009-го. Безумный художник Нарцисс – с сентября по октябрь…

В целом ничего неожиданного. Она уже догадалась обо всем – или почти обо всем. Но кое-что узнала только сейчас. Фрер первый оказался рядом с трупом Икара – Жестянка видел его на берегу. Кроме того, русское слово «матрешка» играло в этом деле очень важную роль, но какую, он не знал.

– Ну а кто ты теперь? – спросила она.

– Тот, кто был до Нарцисса. Некто по имени Ноно.

Она нервно расхохоталась. Он улыбнулся в ответ.

– Арно Шаплен. Я был им не меньше пяти месяцев.

– И чем же ты занимался?

– Не стоит об этом.

Он перечислил все покушения, которые пережил с тех пор, как сбежал из Бордо. Всего пять. Как будто он был неуязвим, или ему невероятно везло. Повсюду, под любым именем, его настигали люди в черном. Эти типы посильнее полицейских. Во всяком случае, попроворнее.

Наконец Фрер сообщил кое-что действительно важное. Когда в Отель-Дьё после его задержания ему сделали рентген, оказалось, что под носовой перегородкой у него имплантат. Разбив себе нос, он сумел его извлечь.

Тут он разжал кулак. На ладони блестела крошечная хромированная капсула.

– Что это?

– Доктор в Отель-Дьё предположил, что это прибор для введения лекарств или микронасос из тех, что используют эпилептики или диабетики. Устройство, которое вживляют в тело, чтобы измерять физиологические показатели в режиме реального времени и при необходимости вводить препарат. Хорошо бы только узнать, какой именно препарат и как он на меня действует.

Выглядело это полным бредом, но Анаис кое-что припомнила: убийцы Патрика Бонфиса проследили за его трупом до самого морга при Институте судебной медицины в Рангее – только затем, чтобы вскрыть его нос. Вывод напрашивается сам собой. Им нужен был имплантат, скрытый под носовой перегородкой рыбака. Фрер и Бонфис подвергались одному и тому же воздействию.

Фрер/Януш говорил все быстрее. В этом потоке слов ясно звучала одна навязчивая идея: он хотел убедить ее в своей невиновности. Вопреки очевидным фактам доказать, что он не убийца с Олимпа.

– Мне кажется, я сам выслеживаю преступника. Я – не убийца. Я ищу убийцу.

– И ты его нашел?

– Даже не знаю. Похоже, каждый раз, когда я подбираюсь к нему слишком близко, я теряю память. Как будто… то, что я узнаю, закорачивает мой мозг. Так что я обречен начинать расследование снова и снова. С нуля.

Анаис вообразила, как он выкладывает свои доводы судье. Тюрьма или психушка ему гарантированы. Она смотрела на него и все не могла поверить, что видит его наяву и это не плод ее воображения. Она столько грезила о нем, что он стал ее наваждением…

За две недели он постарел на несколько лет. Глубоко запавшие глаза лихорадочно горели. На расквашенном, израненном носу – несколько пластырей. Ей пришло в голову, что каждая из его личностей чем-то его отметила. Он все еще походил на психиатра, с которым она была знакома, но в нем сохранилось что-то и от бродяги. В зрачках трепетала искра безумия. Скорее Винсент Ван Гог, чем Зигмунд Фрейд.

Пока еще рано судить, что оставит ему в наследство Арно Шаплен. Наверное, элегантность: нынешний тщательно продуманный костюм ничем не напоминал его облик в трех прежних ипостасях.

Она порывисто взяла его за руку.

Прикосновение оказалось таким приятным, что она тут же отдернула ладонь.

Удивленный Фрер умолк. Анаис взглянула на часы. Времени в обрез. Она торопливо заговорила. Рассказала о «Метисе», о его военном прошлом, о том, как из химического предприятия он превратился в фармацевтическое. Холдинг стал одним из крупнейших производителей психотропных средств в Европе.

Затем она упомянула о секретных связях между этой группой и силами национальной обороны. И наконец, высказала убеждение, именно сейчас окончательно созревшее: одна из лабораторий группы «Метис» испытывала на нем и на Патрике Бонфисе, равно как и на других подопытных кроликах, какое-то микроскопическое устройство. Содержащее препарат, который дробил их личность, вызывая что-то вроде цепной реакции. Серийное диссоциативное бегство от реальности.

Фрер принимал каждый факт как удар кулаком в лицо. Чтобы добить его, она описала могущество «Метиса», не боявшегося ни закона, ни государственной власти, поскольку истоки его силы крылись в самих этих структурах.

Она подвела итоги. По неизвестной ей причине холдинг решил провести чистку, уничтожив своих подопытных. «Метис» использовал профессионалов, чтобы устранить их всех. Его, Патрика Бонфиса и наверняка многих других. Их занесли в черный список.

Стиснув зубы, Фрер принимал удары. Анаис смолкла: она словно стреляла по машине скорой помощи. У них осталось всего две минуты. Она вдруг сообразила, что они забыли о предосторожностях. Не подумали о камерах наблюдения. О микрофонах, возможно записывавших их разговор. Об охранниках, способных опознать его или получить предупреждение извне.

– Мне очень жаль, – сказал он в заключение.

Анаис не поняла, что он имеет в виду, – ведь она только что зачитала ему смертный приговор. Не сразу она сообразила, что он говорит о следственном изоляторе, о том, как это дело отразится на ее карьере, о хаосе, в который она добровольно погрузилась.

– Это мой выбор, – прошептала она.

– Тогда докажи.

Фрер взял ее ладонь и сунул в нее сложенную бумажку.

– Что это?

– Время и дата звонка, полученного Шапленом на домашний телефон в конце августа. Крик о помощи. Я должен установить личность звонившей.

Анаис вздрогнула.

– Номер засекречен, – продолжал он. – Это последний звонок, полученный мною в роли Шаплена. На следующий день я сменил личность. Мне надо найти эту женщину!

Анаис взглянула на свой сжатый кулак. Сердце билось с перебоями. Ее душило разочарование.

– Я записал еще один номер, – продолжал он, понизив голос. – Мой новый мобильный. Могу я на тебя рассчитывать?

Она украдкой сунула записку в карман треников и уточнила:

– Шаплен тоже искал убийцу?

– Да, но по-другому. Он использовал сайты знакомств. В частности, один клуб датинга, Sasha.com. Не слышала о таком?

– Нет.

– Анаис, этот номер. Нужно найти звонившую. Я должен поговорить с этой женщиной, если еще не поздно.

Анаис уставилась в его покрасневшие глаза. На какой-то миг она возжелала смерти соперницы. Но тут же вырвала эту опухоль из своего сердца.

С трудом выговорила:

– Ты ради этого пришел?

Прозвучал звонок. Конец свидания. С усталой улыбкой он поднялся. Несмотря на потерянные килограммы и прибавившиеся годы, лихорадочный взгляд и разбитый нос, он по-прежнему излучал неотразимое обаяние.

– Не говори чепухи.

* * *

Сразу после свидания Анаис попросила разрешения поговорить по телефону. На практике это означало, что им придется сделать крюк, заглянув в северное крыло изолятора, где к стене были прикручены телефонные аппараты. Надзирательница не возражала. Она еще не приноровилась к режиму усиленного надзора.

Был час прогулки, и у телефонов не оказалось ни одной зечки. Анаис по памяти набрала номер. Надо поторапливаться, пока она не впала в депрессию. Выплакаться она успеет у себя в камере. Ну, увиделась с Матиасом Фрером, а толку? Обычная полицейская рутина. Профессиональное сотрудничество. И точка.

– Алло?

– Ле-Коз, это Шатле.

– Анаис? Во что ты вляпалась?

Новости о перестрелке и о ее аресте достигли Юго-Запада.

– Долго рассказывать.

– Чем я могу помочь?

Она оглянулась на надзирательницу: та расхаживала взад-вперед спиной к ней, лицом к широкому, забранному решеткой окну.

– Я продиктую тебе время и дату звонка с засекреченного номера и номер телефона, на который звонили. Пробей имя и координаты звонившего. Немедленно.

– Ты не меняешься, – засмеялся он. – Давай выкладывай.

Она назвала номер телефона, день и час. Услышала, как он переключился на другую линию. Передал кому-то полученные сведения и вернулся к ней.

– Мне тут звонил Абдулатиф Димун.

Она не сразу сообразила, кто это. Координатор из криминалистической службы в Тулузе. Воин пустыни.

– Что ему нужно?

– Ты вроде посылала ему кучку дерьма с марсельского пляжа.

Все это вылетело у нее из головы. Мусор, найденный возле тела Икара.

– Он его исследовал?

– Да. Просто мусор, принесенный прибоем. Но есть там кое-что любопытное. Осколок зеркала. Он считает, что это попало туда другим путем. Возможно, выпало из кармана убийцы.

– Почему?

– Потому что на осколке нет следов соли. Он не из моря.

Осколок зеркала. Настоящий прорыв, ничего не скажешь.

– Но это еще не все, – продолжал Ле-Коз. – Они обнаружили на нем следы йодистого серебра.

– И что это значит?

– Зеркало обрабатывали. Его специально погружали в йодистое серебро, чтобы сделать светочувствительным. Это старинная методика. Кажется, ей сто пятьдесят лет. Так изготавливали дагеротипы.

– Что-что?

– Предтеча фотографии. Я уточнял. Отполированное и покрытое серебром зеркало сохраняет отпечаток, отбрасываемый объективом. Затем его обрабатывают парами ртути и получают изображение. Когда появилась пленочная фотография, техника дагеротипа, не позволявшая воспроизводить снимок, вышла из употребления. Ведь она давала только позитивное изображение, без негатива.

– Димун думает, что это зеркало – носитель дагеротипа?

– Да. И это дает нам потрясающую зацепку. Не считая нескольких фанатиков, никто больше не пользуется этим методом.

– Ты уже что-то выяснил?

– Займусь этим немедленно.

– Отыщи мне организацию, в которой состоят эти типы. Список всех, кто еще применяет эту технику.

Продолжая говорить, она вдруг совершенно отчетливо представила себе, как поступает убийца. Он убивает. При этом он разыгрывает один из греческих мифов. Затем запечатлевает его, всего один раз и в единственном экземпляре, на покрытом серебром зеркале. Ее охватила дрожь. Где-то наверняка существует помещение, где хранятся эти ужасающие изображения. Они словно отпечатались в ее мозгу, посверкивая в полумраке. Зарезанный Минотавр. Обгоревший Икар. Оскопленный Уран. Кто следующий?

– Я получил информацию по твоему номеру. Есть где записать?

– Ага. В голове.

Полицейский сообщил ей имя и координаты таинственной собеседницы Арно Шаплена. Они ей ни о чем не говорили, но ее словно током ударило. Она поблагодарила Ле-Коза, взволнованная этим источником тепла, от которого ее отделяло пятьсот километров.

– Как мне с тобой связаться?

– Никак. Я сама разгребу это дерьмо.

Повисло молчание. Ле-Коз не знал, что еще сказать. Анаис бросила трубку, чтобы не разрыдаться. Она вернулась к надзирательнице и попросила оказать ей еще одну любезность: позволить использовать оставшееся от прогулки время. Та вздохнула, смерила ее взглядом, потом, вероятно вспомнив, что Анаис сама служит в полиции, направилась во двор.

У Анаис внутри все пылало. Новая зацепка с дагеротипами придала ей сил. Ее бесило, что она сидит здесь взаперти, когда расследование вот-вот сдвинется с мертвой точки. Возможно, это ничего не даст. А может, дело и выгорит… В одном Шатле не сомневалась: этот след она прибережет для себя. Солина ни слова.

Доносившийся снаружи шум прервал ее размышления. Надзирательница только что открыла последнюю дверь. Женщины, о чем-то разговаривая, прогуливались по двору в окружении прямоугольников вскопанной земли, баскетбольных корзин и бетонного стола для пинг-понга. Но эти декорации никого не могли обмануть. Поле зрения ограничивали стены, колючая проволока, кабели. Заключенные оставались заключенными. Оплывшие, дряблые фигуры. Потасканные лица, словно ручки ложек, истертых долгим употреблением, заострились до того, что стали смертоносными. Ледяной ветер, казалось, разносил отравленный воздух камер, запахи жратвы и немытого тела.

Она засунула руки в карманы и вновь влезла в шкуру офицера полиции. Следила за группами, парами, одиночками, выискивая подходящую цель. Заключенные четко делились на две категории, принадлежность к одной из них читалась в их лицах, позах, походке. Хищницы и сломленные. Она направилась к четырем магрибианкам, ничуть не похожим на жертв судебной ошибки. Бой-бабы, из которых тюремная машина еще не высосала все соки. Хотя позади да и впереди у этих женщин не один год тюрьмы, их ярость ничем не погасить.

– Привет.

Ответом ей стало тяжелое молчание. Никто из них даже не шелохнулся. Только глаза сверкнули черным блеском, таким же жестким, как асфальт у них под ногами.

– Мне нужен мобильный.

Женщины переглянулись, затем расхохотались:

– Может, тебе еще и документы предъявить?

Новости здесь расходятся быстро. Все уже знали, что она легавая, ненавидели и сторонились ее.

– Мне надо послать эсэмэску. Я заплачу.

– Сколько, сучка?

Одна из них взяла переговоры на себя. Из-под расстегнутой куртки выглядывала простая майка, в вырезе которой виднелись разъяренные драконы на груди и маорийские татуировки на шее.

Она даже не попыталась сблефовать.

– Пока нисколько. Я на мели.

– Тогда отвали.

– На воле я вам пригожусь. Я здесь не застряну.

– Все так говорят.

– Да, но в этом дворе одна я из полиции. Легавые долго не сидят.

Напряженное молчание. Девицы украдкой переглянулись. Идея медленно вызревала у них в головах.

– И чего? – спросила наконец женщина-дракон.

– Найдите мне мобильный. Как только выйду, сделаю что-нибудь для вас.

– Срать я на тебя хотела, – бросила та в ответ.

– Сри где хочешь, детка, но ты упускаешь шанс. Твой. Твоих братьев. Твоего парня. Кого угодно. Я тебе клянусь, как только выйду, поговорю с судьями, прокурором, легавыми.