Книга пятая. разглядывания каких-то вещей и желания узнать, что это такое; если их прогнать силой, они возвращаются снова к тому же

разглядывания каких-то вещей и желания узнать, что это такое; если их прогнать силой, они возвращаются снова к тому же. Как радуются они, узнав что-то новое, как жаждут рассказать об этом другим, как захватывают их игры, процессии и другие подобного рода зрелища, как готовы они ради них терпеть го­лод и жажду! Мало этого? А разве не видим мы, как люди, увле­ченные благородными науками и искусствами, не думают ни о здоровье, ни о заботах своего хозяйства, готовы стерпеть все ради самого познания и науки и заплатить величайшими стра­даниями и заботами за то наслаждение, которое получают они от познания?

49- Мне кажется, что Гомер имел в виду нечто подобное в тех стихах, где он рассказывает о пении Сирен. Ведь тех, кто проплывал мимо них, они завлекали, как мне кажется, не сла­достью пения или некоей необычностью и разнообразием своих песен, но словами о том, что они знают многое; и люди устремлялись к их скалам из жажды знания. Именно так при­зывают они Улисса (я перевел это место, как и некоторые дру­гие стихи Гомера, следующим образом):

О, краса Аргоссцев, Улисс, почему не меняешь ты курс корабля?

Чтобы ты смог услышать своими ушами наши песни,

Ибо никто никогда не проплывал по этой лазури,

Без того чтобы не остановиться захваченным сладостью

Пения, А потом, насытившись жаждущим сердцем прекрасными

Песнями, Приплыл более ученым к отчим берегам. Мы помним тяжкое состязание и несчастье войны, Которые принесла Греция Трое по божественной воле, И все деяния, которые оставили свой след на обширной

Земле2.

Гомер понимает, что его рассказ не мог бы встретить одоб­рения, если бы столь великий муж оказался бы в тенетах песе­нок; они обещают знание, которое (и это неудивительно) для жаждущего мудрости дороже родины. Но желание знать все,

О пределах блага и зла

Что бы это ни было, присуще лишь любопытным, жажда же знания, порождаемая созерцанием великих вещей, достойна мужей выдающихся.

XIX. 50. Сколь пылкое стремление к науке было, по наше­му суждению, у Архимеда, который, увлеченно чертя что-то на песке, не заметил, что его родина захвачена врагами! 1 Сколько таланта потратил Аристоксен на занятия музыкой! С каким усердием, как вы полагаете, Аристофан посвящал свою жизнь изучению словесности? А что сказать о Пифагоре, о Платоне или о Демокрите? Из страсти к познанию они, как известно, объехали самые дальние страны2. Тот, кто не видит этого, ни­когда не любил ничего великого и достойного познания. И те, кто в данном случае утверждают, что этими вещами, о которых я говорил, занимаются ради удовольствия души, не понимают, что эти занятия желанны сами по себе, потому что душа на­слаждается, не заботясь ни о какой пользе, и радуется самому знанию, даже если оно приносит с собой неприятности.

Но зачем дальше искать примеры в вещах столь оче­видных? Спросим сами себя, как волнует нас движение светил, наблюдение за небесными явлениями, познание всего того, что природа окутала мраком? Какое наслаждение доставляет нам история, которую мы всегда стремимся исследовать до конца, возвращаясь к тому, что было упущено, продолжая нача­тое! Я прекрасно знаю, что история несет с собой и пользу, а не только наслаждение. Но почему мы с наслаждением читаем вымышленные рассказы, из которых невозможно извлечь ни­какой пользы?

А почему мы хотим знать имена тех, кто совершил ка­кие-то деяния, знать их родителей, родину и множество других вещей, совершенно не являющихся необходимыми? А почему люди самого низкого положения, не имеющие никакой надеж­ды на участие в государственных делах, даже каменотесы, на­слаждаются историей? И мы знаем, что особенно любят слу­шать и читать об исторических деяниях те, кто уже не может заниматься государственной деятельностью из-за глубокой