Книга пятая. он только и видит благо, то, во-первых, сказанное против на­слаждения можно сказать и против отсутствия страдания]^

он только и видит благо, то, во-первых, сказанное против на­слаждения можно сказать и против отсутствия страдания...]^

22. Не следует искать других возражений и против приве­денного выше суждения Карнеада. Ведь как бы ни излагалось понятие высшего блага при том, что в него не входит достой­ное, в такой теории не смогут иметь место ни долг, ни добро­детель, ни дружба⁶. Объединение же достойного с наслаждени­ем или свободой от страдания позорит самоё достойное, кото­рое оно хочет включить. Соотносить свои действия с этими ве­щами, первая из которых утверждает, что не испытывающий страдания достигает тем самым высшего блага, а вторая стро­ится на самой слабой (levissima) части нашей природы, - зна­чит затемнять сияние достойного, чтобы не сказать - осквер­нять его⁷. Остаются стоики, которые, заимствовав все у пери­патетиков и академиков, в других терминах говорили о тех же предметах. Но лучше говорить об этом, критикуя философов по отдельности. А сейчас вернемся к нашей теме, о них же по­говорим, когда это будет удобно.

23. Демокритовская безмятежность (securitas), которая есть некое душевное спокойствие, называемое им ёиОщга, не должна рассматриваться в нашей беседе потому, что это и есть сама счастливая жизнь. Мы же исследуем сейчас не какова она, а откуда возникает⁸. Отброшенные уже и осужденные взгляды Пиррона, Аристона и 1£ рилла9 вообще не нужно рассматри­вать, поскольку они не могут войти в очерченный нами круг. Ведь коль скоро любое исследование этого вопроса о пределах и как бы крайних точках блага и зла исходит из того, что мы назвали соответствующим и согласным с природой (naturae aptum et accommodatum) и что само по себе является первым объектом побуждения, все это целиком уничтожают те, кто за­являет, что в вещах, в которых никак не проявляется ни до­стойное, ни постыдное, не содержится ничего, что заставляло бы предпочесть одно другому, и считают, что между подобны­ми вещами вообще нет никакого различия; Герилл же, полагая, что, кроме знания, ничто не является благом, тем самым унич­тожает всякое основание для принятия решения и возмож-

О пределах блага и зла

ность определения того, в чем состоит наш долг (intentio officii). Таким образом, поскольку мы отказались от мнений ос­тальных философов, тем более что никаких других и быть не может, по необходимости остается в силе [изложенное мною] учение древних. Итак, по обычаю древних философов, которо­му следуют и стоики, начнем наше изложение со следующего.

IX. 24. Всякое живое существо любит само себя и, едва ро­дившись, все свои действия направляет на самосохранение, по­тому что это побуждение к поддержанию жизни дано ему от природы первым - сохранять собственное существование и на­ходиться в условиях, наилучшим образом соответствующих его природе¹. Поначалу эта цель вырисовывается для него смутно и неопределенно и сводится к сохранению существования, каким бы оно ни было, но само это существо не понимает, ни что оно такое, ни каким может быть, ни какова его собственная приро­да. Когда оно несколько продвинется в своем развитии и начи­нает замечать, в какой мере каждая вещь касается его и имеет к нему отношение, оно начинает понемногу совершенствоваться (progredi), познавать себя и понимать, почему оно обладает тем душевным побуждением (animi appetitus), о котором мы говори­ли, и стремиться к тому, что, как оно чувствует, согласно с при­родой, и отвергать противоположное. Следовательно, для любо­го живого существа объект его побуждения заключен в том, что согласуется с природой. Тем самым высшее благо состоит в том, чтобы жить, следуя природе, находясь в состоянии, наилучшим образом соответствующем этой природе.

25. Поскольку же каждое живое существо обладает собст­венной природой, то конечная цель (finis) каждого из них не­обходимо сводится к полной реализации этой природы (ибо ничто не мешает, чтобы и у всех остальных живых существ, и у человека, и у животных было бы нечто общее, потому что и природа у всех общая), но то предельное и высшее, которое мы ищем, различно для каждого рода живых существ, для каж­дого из них особое, согласующееся с тем, чего требует приро­да каждого.