Онтогенетический метод 2 страница

Машинообразность инстинктивных дей­ствий, отличающих их от действий, которые нам приходится отнести к типу " разумных ", особенно бросается в глаза при так называе­мых ошибках инстинктов, когда правильный ход процесса вследствие каких либо причин нарушается и окончание его становится впол­не бесполезным и бесцельным, и тем не менее животное заканчивает его по раз на­всегда установленной рутине. Если у роющей

Эволюция и психика 17

осы, принесшей парализованную добычу, в то время как она осматривает норку, утащить до­бычу, то она некоторое время ищет ее, но за­тем успокаивается и заделывает пустую норку совершенно так же, как будто там была поло­жена добыча, что вполне бесцельно. Пчелы имеют обыкновение исправлять поврежденные ячейки сотов, причем производят ряд слож­ных действий; при нормальных условиях эти действия вполне целесообразны, но пчелы про­делывают те же действия, когда ячейка по­вреждена наблюдателем и пуста и действия совершенно бессмысленны. Таких примеров можно привести много и они показывают, что инстинкты суть приспособления видовые, по­лезные для вида в такой же степени, как и те или другие морфологические признаки и столь же постоянные. Если мы будем следить за последовательным изменением инстинктов в течении жизни насекомого или паука, то ока­зывается, что целый ряд инстинктов сменяет друг друга и что каждый инстинкт соответ­ствует организации и образу жизни животно­го в определенный период жизни особи: при этом каждый инстинкт определенного перио­да жизни является готовым, действует опре­деленное время и сменяется новым, таким же совершенным, когда изменяется при индиви­дуальном развитии организация и образ жиз­ни особи, например, когда личинка пре­вращается в куколку и т. д.

Мы видим таким образом, что инстинк­ты суть приспособления, во многих случаях очень сложные и биологически весьма важ­ные, что приспособления эти являются впол­не стойкими, т. е. повторяются у каждой осо­би неизменно из поколения в поколение. Мы выше поставили вопрос о том, к какой из перечисленных нами категорий приспособ­лений рефлексы и инстинкты относятся? Мы видим, что наш ответ на этот вопрос был правилен и что он вытекает из самого ха­рактера инстинктов и рефлексов, а именно из того, что и те и другие наследственны;

при этом весьма существенно, что наслед­ственным признаком является не способность к действиям определенного типа, а самые действия с их типичными чертами, т. е. пос­ледовательностью определенных движений, их характером и т. Д..

В виду того, что и инстинкты и рефлексы являются приспособлениями наследственны­ми, они эволюируют точно так же, как и прочие наследственные признаки, т. е. край­не медленно и постепенно, посредством суммирования наследственных мутаций ин­

стинктов*. Таким образом эти чрезвычайно важные для организма приспособления суть приспособления к медленно протекающим из­менениям внешней среды и о них мы можем сказать то же, что сказали о наследственных морфологических изменениях организма:

количественно они могут быть очень велики, но протекают очень медленно и поэтому не могут иметь значения для животных, когда последние подвергаются относительно быст­рым неблагоприятным изменениям среды. Иной характер имеют психические свойства организмов, которые мы относим к категории " разумных".

Здесь наследственной является только из­вестная высота психики и способность к оп­ределенным действиям, но самые действия не предопределены наследственно и могут быть крайне разнообразными. При этом эти слож­ные действия не являются готовым ответом на определенные внешние раздражения или внутренние состояния организма, как в слу­чаях инстинктов и рефлексов: каждая особь выучивается им заново в зависимости от тех более или менее своеобразных условий, в ко­торых она живет, чем достигается необыкно­венная пластичность этих действий, громад­ная по сравнению с инстинктами.

У читателя может возникнуть вопрос о том, существуют ли в действительности у живот­ных действия, которые мы могли бы отнести к категории " разумных"? Во избежание недо­разумений предупреждаю, что я употребляю этот термин только с классификационной точ­ки зрения, чтобы отличить известную катего­рию действий животных от других, а именно, от тех, которые мы охарактеризовали терми­нами инстинкт и рефлекс. Я здесь совершенно не вдаюсь в вопрос о том, обладают ли жи­вотные (и если обладают, то в какой степени) самосознанием, способны ли животные к аб­стракции и т. д.

Как пример самой низкой степени процес­сов психических этой категории, мы можем привести так называемые условные рефлексы:

'Это наиболее вероятный способ эволюции наслед­ственных рефлексов и инстинктов по современному со­стоянию наших сведений об эволюции наследственных изменений. Если бы мы стали на неоламаркистскую точ­ку зрения и предположили, что инстинкты и рефлексы эволюируют благодаря упражнению и влиянию внешних условий и затем делаются наследственными, то и этот способ эволюции является крайне медленным, так как и так по этой гипотезе требуется чрезвычайно большое число поколений, чтобы особенности, приобретаемые таким способом, сделались наследственными.

18 А.Н. Северцов

животное приучается реагировать постоянно и до известной степени машинообразно на раз­дражение, на которое оно нормально этим способом совершенно не реагировало: напри­мер, у него начинает выделяться слюна, ког­да оно слышит определенный звук, или при ином раздражении, при котором нормально слюна не выделялась, и таким образом уста­навливается новый рефлекс: этот рефлекс от­личается от обычного типа рефлексов тем, что он не наследствен и приобретен животным в необычно короткое с эволюционной точки зрения время. В искусственных условиях ус­ловные рефлексы могут быть нецелесообраз­ны с биологической точки зрения, но по ана­логии мы имеем полное основание думать, что вполне целесообразные условные рефлексы, имеющие приспособительный характер, могут устанавливаться и в естественной обстановке животных и что здесь они имеют весьма боль­шое биологическое значение. Мы знаем, на­пример, что некоторые дикие животные, на­пример, птицы и млекопитающие, живущие на уединенных островах и не знавшие челове­ка, при первом появлении его ведут себя как ручные животные и не боятся человека, не убегают от него и т. д.; при повторном появле­нии его и после того, как они испытали не­удобства и опасности, проистекающие от при­сутствия этого нового для них существа, они начинают пугаться и убегать: установился но­вый условный рефлекс. Между очень просты­ми условными рефлексами и несравненно бо­лее сложными действиями, которым животные выучиваются, и в которые несомненно вхо­дит элемент разумности, существует полный ряд постепенных переходов.

Близка к условным рефлексам и способ­ность диких и домашних животных к дресси­ровке, т. е. к приобретению новых навыков:

мы преимущественно знаем эту способность по домашним животным: и благодаря ей жи­вотное может производить крайне сложные и весьма целесообразные (конечно, с человечес­кой точки зрения) действия. Охотничья соба­ка приучается ложиться и вставать по коман­де, идет на свисток к хозяину, идет по его команде в определенном направлении, знает классические слова " тубо" и " пиль", подает дичь и т. д.. Многие комнатные собаки, на­пример, пуделя, проделывают гораздо более сложные вещи, отворяют и затворяют двери, приносят определенные вещи, снимают с хо­зяина шляпу, лают по команде, ходят за по­купками и аккуратно приносят их. Всякий зна­ет удивительные вещи, которые проделывают

дрессированные лошади, свиньи и другие жи­вотные в цирке. Весьма интересно, что к дрес­сировке способны не только домашние, но и дикие и прирученные животные. Как извест­но, слоны, обезьяны, даже такие крупные хищники, как львы, тигры, медведи, подда­ются дрессировке и после выучки у искусного дрессировщика проделывают удивительные штуки, носят поноску, прыгают через коль­ца, маршируют и т. д. В известных отношениях эти сложные действия близки к простым ус­ловным рефлексам, о которых мы только что говорили, но вместе с тем отличаются от них тем, что, во первых, они несравненно слож­нее, во вторых, тем, что в них, несомненно, до известной степени входит тот элемент, ко­торый мы у человека относим к категории ра­зума. Конечно, я этим не хочу сказать, что животное понимает мысли и цели человека, который с ним имеет дело, т. е. что собака, которую охотник заставляет идти у ноги, по­нимает, что он боится, что она спугнет дичь и т.д. Но всякий, кому приходилось дрессиро­вать собаку или лошадь, знает, что одна из главных трудностей дрессировки состоит в том, чтобы добиться, чтобы животное поняло то, что от него требуют. Сказать, что мы имеем здесь дело только с условным рефлексом — едва ли можно. В разбор этого, уже психологи­ческого, вопроса я вдаваться не буду, да он для нас и неважен. Для нас интересно, что как у домашних, так и у диких животных при известных условиях (приручении и дрессиров­ке) устанавливаются в сравнительно корот­кое время и простые, и очень сложные и длин­ные ряды новых действий, которых животное в обычной обстановке не производит и без этой выучки не способно произвести. По аналогии мы имеем полное право заключить, что выс­шие позвоночные (птицы и млекопитающие) и в естественной обстановке могут приобре­тать новые привычки и навыки, вызывающие ряды сложных действий уже биологически це­лесообразных.

Тут может появиться сомнение в том, воз­можна ли такая выучка (дрессировка) без дрес­сировщика. Наблюдения над домашними жи­вотными, а отчасти и над дикими, устраняет это сомнение: мы знаем, что птицы и млеко­питающие сами, без дрессировки, выучива­ются новым для них и сложным действиям. Собаки и кошки выучиваются отворять две­ри, доставать еду из тех мест (шкафов, по­лок), куда она спрятана и т. д. Молодого шим­панзе (которого исследовала Н. Н. Коте), когда он разыгрался, заманили в клетку с двумя

Эволюция и психика 19

дверцами, одной закрытой, другой открытой и для приманки положили в нее грушу; бегая, он немного приоткрыл закрытую дверцу, по­том быстро вбежал в открытую дверь, схва­тил грушу и выскочил в другую дверцу клет­ки. Одно время у меня жил попугай, который сам выучился отворять дверцу своей клетки, запертую на задвижку. Подобные примеры по­казывают, что животные, по крайней мере высшие позвоночные, способны вырабатывать новые и целесообразные способы поведения вполне самостоятельно.

Примеры, которые мы приводили до сих пор, касаются прирученных животных; явля­ется вопрос — происходит ли тоже и в есте­ственной обстановке, т. е. способны ли дикие животные вырабатывать под влиянием изме­нений внешней среды новые способы действия и новые привычки приспособительного характе­ра? Аналогия с прирученными животными является сильным аргументом в пользу этого предположения, но и кроме этой аналогии имеются, как мне кажется, указания на то, что такие привычки действительно вырабаты­ваются. Трудность решения этого вопроса зак­лючается в значительной степени в том, что наблюдение животных в их естественной об­становке всегда затруднительно, и что нам приходится в данном случае пользоваться ма­териалом, доставляемым нам путешественни­ками, коллекционерами, охотниками и т. д., к наблюдениям которых зоопсихологи, осо­бенно современные, склонны относиться крайне скептически. Принимая, что осторож­ность по отношению к достоверности сооб­щаемых сведений, конечно, здесь необходи­ма в той же степени, как и по отношению ко всяким другим наблюдениям биологического характера, как, например, относительно вре­мени гнездования, перелета и т.д., я думаю, что мы свободно можем, в виду особенности постановки нашего вопроса, пользоваться эти­ми данными. Дело в том, что зоопсихологи совершенно справедливо относятся скептичес­ки к толкованиям, даваемым наблюдателями действий животных, когда, например, согласованные действия общественных насе­комых приписываются их взаимной симпатии, когда говорят об особенной сообразительнос­ти пчел или муравьев и о разумности пост­ройки гнезд птиц или жилищ бобров и т. д.;

но для нас не интересен вопрос о том, что чувствуют те или иные из рассматриваемых нами животных при своих действиях, что они думают, словом, о чисто психологической сто­роне их деятельности (поэтому мы и употреб­

ляем такие неопределенные термины, как дей­ствия " типа разумных"): мы ставим вопрос о том, в какой мере и настолько скоро способ­ны высшие животные изменять характер сво­их приспособительных действий при измене­нии внешних условий. Трудность проверки относительно диких животных состоит в том, что нам приходится принимать в соображение только те стороны их поведения, которые ка­саются несомненно новых для них условий су­ществования: таким образом отпадает целый ряд проявлений их психической деятельнос­ти, в которых мы могли бы заподозрить суще­ствование уже установившихся привычек и инстинктов, например, их поведение при лов­ле привычной добычи, способы спасания от привычных врагов и т. д. Принимая во внима­ние это ограничение, мы тем не менее на­ходим ряд примеров, которые показывают нам, что высшие позвоночные приспособля­ются к несомненно новым для них условиям.

Рузевельд в своем путешествии по Африке приводит факт, что слоны изменили свое по­ведение с тех пор, как за ними стали охотить­ся охотники с дальнобойными винтовками:

они перестали пастись в открытой местности, где к ним охотник может подкрасться издали и использовать свое дальнобойное оружие, а стали держаться в лесу, где их отыскать гораз­до труднее и где дальнобойное оружие не пред­ставляет преимуществ; охота за ними стала гораздо труднее и истребление приостанови­лось. Интересно, что носороги, гораздо более тупые, не приобрели этой привычки и поэто­му усиленно истребляются.

Это изменение у слонов произошло очень быстро, в течение одного поколения, так что о наследственном изменении инстинкта здесь говорить нельзя. Совершенно аналогичное из­менение в повадках произошло у бизонов в Канаде: они тоже под влиянием преследова­ния из степных животных сделались лесны­ми, и тоже в короткое время.

С рассматриваемой точки зрения весьма характерным является отношение диких жи­вотных к различного рода ловушкам; здесь животное сталкивается с совершенно новыми для него опасностями, которые подготовляет ему человек и изменение его поведения, пос­ле сравнительно немногих опытов, является весьма показательным. Песцы, которым кла­ли приманку, соединенную шнуром с насто­роженным ружьем, первоначально ее хватали и погибали, но весьма скоро стали прорывать ход в снегу и схватывать приманку снизу, так что выстрел не попадал в них и они благопо-

20 А.Н. Северцов

лучно утаскивали добычу. В качестве анало­гичного примера упомяну о так называемых " контроблавах" на оленей: когда в данной местности произведено несколько облав, то поведение оленей изменяется, и они, вместо того, чтобы бежать от шума, производимого загонщиками, на стоящих тихо и спрятанных охотников, начинают бежать на шум, т. е. на загонщиков и прорываются через их линию и таким образом уходят. Это становится настоль­ко постоянным, что стрелкам приходится ста­новиться позади загонщиков, тогда олени на­рываются на них. Некоторые интересные случаи такого изменения поведения были со­общены мне нашим известным орнитологом, проф. П.П. Сушкиным; и ввиду авторитетнос­ти наблюдателя я их здесь приведу. Если кол­лекционер сторожит хищную птицу у гнезда с птенцами (П.П. Сушкин наблюдал это от­носительно соколов), то старые птицы, заме­тив охотника, не подлетают к гнезду и дер­жатся от него на почтительном расстоянии;

при этом птенцы, сидя без корма голодают и пищат. В этом случае иногда старые птицы, принося пищу для птенцов, не опускаются с ней в гнездо, а пролетая высоко над ним, т. е. вне выстрела охотника, бросают добычу в гнез­до; конечно, она далеко не всегда падает птен­цам, но все-таки иногда попадает и съедается. Тут мы видим ряд сложных действий явно при-способительного характера, которые едва ли можем истолковать иначе., как употребляя та­кие термины как сообразительность, сметка и т. д. Другой случай тоже весьма характерен:

если ворона пытается утащить птенца из вы­водка домашних уток, то сначала она просто бросается на утят и иногда ей удается схватить утенка и утащить его; но если старая утка от­била нападение и повторные попытки нападе­ния не удаются (старые утки защищают птен­цов весьма ожесточенно, и собирают утят под себя), то ворона начинает сильно кричать и обыкновенно на крик прилетает другая воро­на и атака возобновляется вдвоем: одна из во­рон нападает на утку и дразнит ее, стараясь отвлечь от утят, а другая держится в стороне и пользуется моментом, когда утка занята дра­кой с ее компаньонкой, чтобы схватить утен­ка и утащить его. По мнению П.П. Сушкина, факт, что первоначально атака производится одной птицей и только в случае неудачи дру­гая призывается на помощь, показывает, что мы имеем здесь не постоянный инстинкт, а ряд индивидуальных действий приспособитель-ного характера. Оценивая теоретическое зна­чение только что приведенных примеров, мы

должны обратить внимание на кратковремен­ность того периода времени, в течение кото­рого вырабатывается изменение поведения животных: здесь мы имеем развитие психи­ческой деятельности, совершенно отличной от инстинктивной и, наоборот, весьма похожей на сообразительность человека, где после не­скольких попыток выбирается наиболее целе­сообразный метод поведения.

Если мы сопоставим все сказанное отно­сительно только что рассмотренного нами типа действий высших животных, то мы можем сде­лать несколько небезинтересных для эволю­ционной теории выводов.

1. У высших позвоночных животных широ­ко распространены действия, которые в отли­чие от наследственных рефлексов и инстинк­тов мы имеем полное право отнести к типу, который мы обозначим условным термином " разумный"; в низшей форме эти действия подходят под тип простых условных рефлек­сов; у более высоко стоящих животных они усложняются настолько, что приближаются к действиям, которые мы у человека обозначаем, как произвольные и разумные действия.

2. В отличие от инстинктов, эти действия не наследственны и этим отличаются от ин­стинктов и рефлексов; наследственными при­знаками являются здесь не самые действия, как таковые, а только некоторая высота пси­хической организации (способности к установ­ке новых ассоциаций и т. д.).

С биологической точки зрения, т. е. с точки зрения приспособляемости животных, мы име­ем здесь фактор чрезвычайной важности, биологическое значение которого до сих пор не было достаточно оценено: значение его со­стоит в том, что он в весьма значительной сте­пени повышает пластичность животных по отношению к быстрым изменениям среды. При изменении внешних условий животное отве­чает на него не изменением своей органи­зации, а быстрым изменением своего пове­дения и в очень большом числе случаев ^ может приспособиться к новым условиям весьма скоро.

Чтобы оценить значение этого фактора (мы говорим именно о биологическом значении его) нам надо принять в соображение факт, что многие органы высших животных являются органами с полиморфными функциями. ^;

Мы знаем, что весьма многие органы жи­вотных, имеющие отношение к внешней среде, способны к довольно разнообразным i функциям. Это положение касается прежде i всего органов движения: мы видим, напри-

Эволюция u психика 21

мер, что конечности высших позвоночных способны к перемене функции без всякой перемены строения. Крылья крупных птиц служат для полета, но в случае надобности птица ими пользуется как органами нападе­ния и обороны: орлы наносят крыльями сильные удары и сбрасывают при случае до­бычу со скал ударом крыла. Задние лапы птиц служат не только для передвижения по зем­ле (первичная функция задней конечности), но и для обхватывания веток при сидении на них, для схватывания, перенесения до­бычи при полете, для нападения и защиты. То же можно сказать и о передних лапах мно­гих млекопитающих, которые служат для бе-гания, для лазания, для плавания, и в каче­стве органов обороны и т.д. Даже ноги копытных животных, гораздо более специа-лизованные, чем пятипалые конечности, служат и в качестве органов передвижения, и в качестве органов обороны. Напомню о необычайно разнообразных функциях всех четырех конечностей обезьян и лемуров; о разнообразных функциях рта и зубов очень многих млекопитающих и клюва некоторых птиц, например, попугаев; о необычайном многообразии действий, которые может про­извести своим хоботом слон и т. д. Даже ки­шечный канал способен к довольно разно­образным функциям: мы знаем, что многие животные, нормально питающиеся опреде­ленной пищей, как, например, млекопита­ющие, у которых о роде пищи, которой они питаются, можно судить по строению зубов, переходят в случае нужды к другому типу пищи, например, от мясной к растительной, или от мясной к питанию насекомыми, и свободно переваривают эту пищу. Я не буду останавливаться на подробном перечислении таких примеров органов с полиморфными функциями; всякий читатель, несколько знакомый с биологией, их легко подыщет сам. Для меня важно только отметить, что у многих высших животных (мы их здесь и имеем главным образом в виду) существует полиморфизм функций экзосоматических органов: другими словами, данное животное может употреблять один и тот же орган, име­ющий отношение к окружающей среде, для нескольких, часто весьма непохожих друг на друга функций.

Мы можем спросить себя, от чего зависит тот факт, что животное в известный момент своей видовой жизни вдруг станет употреб­лять данный орган для функций, для которых его предки этого органа не употребляли?

Если мы примем в расчет не только быст­роту и легкость изменения поведения живот­ных при наличности того типа психики, ко­торый мы обозначили как " разумный", но и полиморфность функций органов, то нам ста­нет понятно все громадное значение этого типа психической деятельности как фактора при­способления. Мы привели ряд примеров более или менее сложных и целесообразных изме­нений поведения животных при со­ответственных изменениях условий существо­вания; мы можем представить себе, что изменения эти могут быть еще более значи­тельными, если животные будут при этом пользоваться своими органами для несколько иных целей, чем они ими пользовались рань­ше: тогда изменения поведения могут приве­сти к весьма значительным изменениям в об­разе жизни животного. Например, наземное животное может сделаться путем описанного нами активного приспособления из бегающе­го лазающим или роющим без изменения своей организации, т. е. в весьма короткий промежу­ток времени.

Прибавим к сказанному еще некоторые соображения относительно деятельности " ра­зумного" типа: наблюдая жизнь высших жи­вотных, у которых эта психика развита до из­вестной степени высоты, мы видим, что всякое такое животное живет в обычное вре­мя среди условий, хотя и в достаточной мере сложных, но в общем повторяющихся; оно имеет дело с определенными условиями не­органической природы, определенным типом растительности данной местности, определен­ной и в общем знакомой ему фауной, конеч­но, в той мере поскольку эта фауна, т. е. дру­гие животные, касаются его в качестве конкурентов, врагов, добычи или полезных для него животных. Для того, чтобы выжить при этих данных и определенных условиях тре­буется определенная высота " разумной" пси­хики, и в среднем животные, приспособлен­ные к данным условиям, ею и обладают.

Но если условия резко и быстро изменятся в неблагоприятную сторону, т. е. если появит­ся новый и опасный враг (мы берем этот гру­бый пример для наглядности), то данному виду придется приспособляться к этим новым ус­ловиям посредством быстрого изменения оп­ределенных сторон своего поведения. Есте­ственно думать, что при этих условиях выживут и приспособятся, т. е. окажутся спо­собными быстро и целесообразно изменить свое поведение и выработать новые привычки, осо­би с потенциально более высокой психикой,

22 А.Н. Северцов

т. е. животные наиболее умные и наиболее спо­собные: говоря метафорически выживут " изоб­ретатели " новых способов поведения.

Другими словами, при эволюции этим пу­тем повышается потенциальная психика, при­чем дело здесь идет уже о наследственном по­вышении психических способностей данного типа. Этот процесс, как и другие наследственные процессы, идет, само собой разумеется, очень медленно. Когда животное приспособилось к наступившим изменениям и установилось не­которое новое состояние равновесия, так ска­зать, некоторая рутина жизни, то эта интен­сивная изобретательность, игравшая большую роль в период сильного изменения условий, не требуется, и животное ее может обычно не проявлять, но способность к ней, так сказать, некоторый " запасной ум" в психике живот­ного сохраняется, и при случае, т. е. при на­ступлении нового изменения условий, может проявиться. Таким образом мы приходим (я отношусь к этому предположению только как к гипотезе) к заключению, что высшие по­звоночные животные (птицы и млекопитаю­щие) в общем умнее, чем это кажется при наблюдении их при обычных условиях их жиз­ни. Мне кажется, что опыты дрессировки ди­ких животных (особенно таких, от которых по условиям их существования трудно ждать вы­сокой психики, как, например, тюлени или морские львы) вполне подтверждают эту ги­потезу о " запасном уме" млекопитающих. Мо­жет быть эта гипотеза могла бы оказаться по­лезной при суждении об исключительных проявлениях ума животных, которые мы име­ем у лошадей Кралля, собак проф. Циглера и т. д. Вдаваться в разбор этих вопросов, требую­щих специально психологического разбора (от которого я в настоящей статье сознательно ук­лоняюсь), я не буду.

В предыдущем мы сделали некоторую по­пытку разобрать способы, посредством кото­рых животные приспособляются к различным изменениям среды, и пришли к выводу, что способов этих два, причем каждый из них мо­жет в свою очередь быть подразделен на две категории: первый тип составляют наслед­ственные изменения, которые являются спо­собом, посредством которого животные приспо­собляются к очень медленным, но вместе с тем и очень значительным изменениям среды. По­средством наследственного изменения изменя­ются: а) организация животных и вырабатыва­ются те бесчисленные приспособительные изменения, которые нам известны на основа­нии данных палеонтологии и сравнительной

морфологии, и б) рефлексы и инстинкты жи­вотных, причем изменяется наследственно са­мое поведение животных; в некоторых случаях это изменение поведения происходит без изме­нения строения органов, в других сопровождает его, т. к. эволюция нового, активного, а часто и пассивного органа всегда требует изменения поведения животного.

Ко второму типу приспособления относят­ся ненаследственные приспособления, которые в свою очередь являются приспособлениями к быстрым, хотя и не особенно значительным изменениям в условиях существования живот­ных; сюда относятся: а) те изменения строе­ния, которые мы, за неимением лучшего тер­мина, обозначили как функциональные изменения строения животных и б) измене­ние поведения животных, происходящее без изменения их строения под влиянием тех пси­хических процессов, которые мы отнесли к разумному типу. Отметим, что в основе и тех и других приспособлений лежит, в конце кон­цов, наследственное изменение: способность животных к приспособительным реакциям на раздражения, получаемые из внешней среды, весьма различна у различных животных и мы имеем полное основание думать, что если не сама реакция, то способность к ней наслед­ственна и эволюирует по типу наследствен­ных изменений. Напомню о различиях в спо­собности к регенерации у различных животных, относительно которых мы с боль­шой вероятностью можем сказать, что они произошли от общих предков. Тоже самое мож­но сказать о психических действиях разумно­го типа: самые действия не наследственны, но способность к ним является наследственной и соответственно этому эволюирует очень мед­ленно. Указанное распределение можно выра­зить, следовательно, такой классификацион­ной схемой:

I. Наследственные приспособления к очень медленным изменениям среды:

1. Наследственные изменения строения животных.

2. Наследственные изменения поведения без изменения строения (рефлексы и инстинкты).

II. Ненаследственные приспособления к сравнительно быстрым изменениям среды:

1. Функциональные изменения строения животных.

2 Изменения поведения животных " ра­зумного" типа.

Мы видим таким образом, что существу­ет несколько отличных друг от друга спосо­бов приспособления животных к окружаю-

Эволюция и психика 23

щей среде, посредством которых они при­способляются к изменениям протекающим с различной скоростью. Эти типы приспособ­ления до известной степени независимы друг от друга, т. е. в одних эволюционных рядах сильнее развиты одни, в других другие. Я не буду подробно разбирать здесь значения наследственных (I, 1) и ненаследственных (II, 1) приспособительных изменений стро­ения животных, и только коротко останов­люсь на эволюции двух остальных типов при-способления посредством изменения действий и поведения животных.

Если мы возьмем членистых и членисто­ногих животных, начиная от аннелид* и кончая насекомыми и пауками как высши­ми представителями, то мы видим, что здесь прогрессивно развивалась деятельность рефлекторно-инстинктивного типа, так что у высших представителей членистоногих, на­секомых и пауков, инстинкты достигают вы­сокой степени сложности и совершенства. У многих общественных и одиноких насе­комых и очень многих пауков мы должны признать, что психическая деятельность это­го типа достигает необычной высоты, слож­ности и целесообразности: напомню строи­тельные инстинкты пауков, общественные и строительные инстинкты насекомых, ин­стинкты заботы о потомстве у тех и других и т.д. В каждом из таких инстинктов мы имеем длинный ряд очень точно регулированных и строго повторяющихся действий, которые при обычных условиях существования представ­ляют самые удивительные примеры приспо­собления животных к совершенно определен­ным условиям существования. Но даже у тех форм членистоногих, у которых инстинкты достигли высокой степени совершенства, психическая деятельность того типа, кото­рый мы обозначили как разумный, стоит от­носительно весьма низко. Приспособление, посредством перемены способа действий и выучки у них по-видимому играет весьма небольшую роль**.