Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава xlIII
Бдение в ночи Флоренс, давно уже очнувшаяся от своих грез, грустно следила заотчуждением между ее отцом и Эдит, видела, что пропасть между ними всерасширяется, и знала, что горечь накапливается с каждым днем. Это знание, ежедневно углублявшееся, сгущало тени, омрачавшие ее любовь и надежду, пробуждало давнюю скорбь, ненадолго уснувшую, и теперь эту скорбь было ещетруднее нести, чем раньше. Тяжело было - об этом знала только Флоренс! - когда нежность верной ипылкой души оборачивалась мучительным чувством, а вместо ласки и заботыдевушка постоянно встречала пренебрежение и суровый отпор. Тяжело былоиспытывать то, что в глубине души испытывала она, и ни разу не увидетьпроблеска ответного чувства. Но гораздо тяжелее было поневоле не доверятьотцу и Эдит, такой ласковой и милой, и думать о своей любви к нему и к нейсо страхом, неуверенностью и недоумением. И, однако, такие мысли начали возникать у Флоренс; это был вопрос, поставленный перед нею непорочным ее сердцем, - вопрос, от которого она немогла уклоняться. Она видела, что с Эдит отец холоден и сух так же, как и сней; суров, неумолим, непреклонен. Не сделало ли такое обращение несчастнойи ее родную мать, - со слезами на глазах спрашивала она себя, - и та зачахлаи умерла? Потом она думала о том, как надменна и величественна Эдит со всеми- только не с нею, с каким презрением относится она к нему, как сторонитсяего и что сказала она в тот вечер, когда вернулась домой. И вдруг Флоренсначинало казаться чуть ли не преступным, что она любит ту, которая враждуетс ее отцом, и что в уединении своей комнаты отец, зная об этом, долженпочитать ее каким-то выродком, совершившим новое прегрешение, усугубивстарую, омытую столькими слезами вину, - то, что со дня своего рождения онатак и не завоевала отцовской любви. Но первое же ласковое слово Эдит, первыйласковый взгляд прогонял эти мысли, и они становились проявлением чернойнеблагодарности: кто, как не Эдит оживил печальное сердце Флоренс, такоеодинокое и такое измученное, и кто был лучшим его утешителем? Теперь, готовая отдать свою душу обоим, зная, что они оба очень несчастны, и неуверенная в своем долге по отношению к каждому из них, Флоренс, находясьвозле Эдит, страдала больше, чем в те времена, когда в печальном одиночествехранила свою тайну и ее красавица мама еще не вошла в этот дом. Одно великое несчастье, более страшное, чем все остальные, миновалоФлоренс. У нее никогда не мелькало подозрение, что Эдит своею нежностью кней увеличивала расстояние, отделявшее ее от отца, или давала новый поводдля неприязни. Если бы Флоренс допускала эту возможность - какое бы это былодля нее горе, какую жертву постаралась бы она принести, бедная, любящаядевочка! И небу одному известно, как быстро и уверенно мог совершитьсямирный ее уход к другому, высшему отцу, который не отвергает любви своихдетей и щадит их усталые, разбитые сердца! Но дело обстояло иначе, и этобыло к лучшему. Никогда, ни единым словом не обменивались теперь на эту тему Флоренс иЭдит. - Эдит как-то сказала, что тут их должна разделять пропасть имолчание, подобное самой смерти, - и Флоренс чувствовала ее правоту. Таково было положение вещей, когда ее отца привезли домой, страдающегои беспомощного. И он мрачно уединился в своих комнатах, где за ним ухаживалислуги и где Эдит не навестила его, и рядом с ним не было ни единого другаили приятеля, кроме мистера Каркера, который удалился около полуночи. - Что и говорить, приятное общество, мисс Флой, - сказала Сьюзен Нипер.- Да он настоящее сокровище! Если ему когда-нибудь понадобится рекомендация, не советую ему приходить за ней ко мне, вот все, что я могу ему сказать! - Милая Сьюзен, - перебила Флоренс, - перестаньте! - О, легко сказать " перестаньте", мисс Флой, - возразила Нипер, весьмарассерженная. - Но, прошу прощенья, у нас происходят такие вещи, что всякровь в жилах превращается в колючие булавки и иголки. Не подумайте дурно, мисс Флой, я ничего не имею против вашей мачехи, которая всегда обходиласьсо мной, как подобает леди, однако - должна сказать - она дама довольночванная, хотя я и не смею возражать против этого, но когда дело доходит довсяких миссис Пипчин, и их назначают командовать нами, и они сторожат удвери вашего папеньки, как крокодилы (хорошо еще, что они яиц не несут!), нам это уж слишком обидно. - Папа хорошего мнения о миссис Пипчин, Сьюзен, - возразила Флоренс, -и он имеет право выбирать себе экономку. Пожалуйста, перестаньте! - Ну, что ж, мисс Флой, - отозвалась Нипер, - когда вы говорите" перестаньте", я всегда перестаю, - правда? Но миссис Пипчин действует наменя, как зеленый крыжовник, мисс, ничуть не лучше. Сьюзен была очень возбуждена и в своих речах относилась с чрезвычайнымравнодушием к знакам препинания в тот вечер, когда мистера Домби привезлидомой, ибо когда Флоренс послала ее вниз справиться о его здоровье, онапринуждена была передать свое поручение смертельному своему врагу, миссисПипчин, а та взяла на себя смелость, не доводя о нем до сведения мистераДомби, дать ответ, который мисс Нипер назвала оскорбительным. В этом ответеСьюзен Нипер усмотрела дерзость со стороны сей образцовой жертвы Перуанскихкопей и пренебрежительное отношение к ее молодой хозяйке, которое нельзябыло простить; этим отчасти объяснялось ее возбуждение. Впрочем, ееподозрения и недоверие все усиливались со дня свадьбы, ибо, подобно многимособам с таким характером, как у нее, которые искренне и сильнопривязываются к человеку, занимающему, подобно Флоренс, гораздо болеевысокое положение. Сьюзен была очень ревнива, и, разумеется, ее ревностьобратилась против Эдит, разделившей с ней власть и вставшей между ними.Поистине горда и счастлива была Сьюзен Нипер, видя, что ее молодая хозяйкавыдвигается на подобающее ей место в доме, где в былые времена еюпренебрегали, и что в красивой жене своего отца она обрела подругу ипокровительницу; но тем не менее Сьюзен не могла уступить этой красивой женехотя бы крупицу Своей власти, не ропща и не чувствуя к нейнедоброжелательства, чему не преминула найти оправдание в гордыне истрастности, подмеченных ею в характере этой леди. Вынужденная после свадьбыотступить на задний план, мисс Нипер наблюдала положение домашних дел ствердой уверенностью, что ничего доброго от миссис Домби ждать нельзя; нопри каждом удобном случае старалась подчеркнуть, что ни единого дурногослова сказать о ней не может. - Сьюзен, - сказала Флоренс, задумчиво сидевшая у стола, - сейчас оченьпоздно. Сегодня мне больше ничего не понадобится. - Ах, мисс Флой! - воскликнула Нипер. - Право же, я часто вспоминаю отех временах, когда я сидела с вами до более позднего часа и засыпала отусталости, а у вас ни в одном глазу сна не было, все равно что в очках, нотеперь к вам приходит и сидит с вами ваша мачеха, мисс Флой, и, право же, яна это не жалуюсь. Я ни слова против этого не скажу. - Я не забуду, кто был старым моим другом в те времена, когда никого уменя не было, Сьюзен, - ласково отозвалась Флоренс, - никогда не забуду! И, подняв глаза, она обняла за шею свою скромную подругу, притянула еек себе и поцеловала, пожелав ей спокойной ночи; это так умилило мисс Нипер, что она начала всхлипывать. - Дорогая моя мисс Флой, - сказала Сьюзен, - позвольте мне еще разспуститься вниз и узнать, как себя чувствует ваш папенька, я знаю, что выужасно беспокоитесь, позвольте же мне еще раз спуститься вниз и самойпостучать к нему в дверь. - Не нужно, - сказала Флоренс, - ложитесь спать. Утром мы узнаем. Ясама справлюсь об этом утром. Вероятно, мама была внизу, - Флоренспокраснела, потому что на это она не надеялась, - а может быть, она сейчастам. Спокойной ночи. Сьюзен была растрогана и умолчала о том, считает ли она вероятным, чтомиссис Домби ухаживает за своим супругом; затем, не сказав ни слова, онавышла. Оставшись одна, Флоренс закрыла лицо руками, как, бывало, частоделала в прежние времена, и дала волю слезам. Тоска, вызванная семейными неладами и бедами; угасшая надежда - еслиможно назвать это надеждой - когда-нибудь завоевать сердце отца; сомнения истрахи, заставлявшие ее метаться между отцом и Эдит; ее любовь к обоим, жестокое разочарование и скорбь о том, что суждено оборваться мечте, рожденной светлыми надеждами, - все это сжимало ей сердце, и слезы бежаливсе быстрее. Мать и брат умерли, отец равнодушен к ней, Эдит враждует сотцом, но любит ее и любима ею. И Флоренс казалось, что ее любовь никогда непринесет ей счастья, на кого бы ни была она обращена. Эту мучительную мысльона быстро отогнала, но с другими мыслями, ее породившими, она слишкомсжилась, чтобы можно было от них отмахнуться; и ночь ее была тягостной. В это раздумье вторгался - так было и в течение целого дня - образотца, раненого, измученного, лежащего у себя в комнате, покинутого самымиблизкими людьми, страдающего и одинокого. Страшная мысль, которая заставилаее вздрогнуть и сжать руки - хотя она не в первый раз мелькала у нее вголове, - мысль, что он может умереть, так и не увидев ее, не назвав поимени, потрясла все ее существо. В смятении, с трепетом она подумала, чтонадо снова спуститься вниз и подкрасться к его двери. Выйдя из комнаты, она прислушалась. В доме было тихо и все огнипогашены. Много, много времени, - думала Флоренс, - прошло с тех пор, какона, бывало, совершала ночное паломничество к его двери! Много, многовремени прошло с тех пор, как она вошла в полночь к нему и он вывел ееобратно на лестницу. Все с тем же детским сердцем, с теми же детскими ласковыми и робкимиглазами, с волосами, распушенными, как в былые времена, Флоренс, чужаясвоему отцу в расцвете юности, как и в пору детства, крадучись спустиласьвниз, прислушиваясь на ходу, и приблизилась к его комнате. Никто нешевелился в доме. Дверь была приоткрыта, чтобы дать доступ воздуху; и былатакая тишина, что Флоренс могла расслышать потрескивание дров и тиканьечасов на каминной полке. Она заглянула в комнату. Экономка, завернувшись в одеяло, крепко спалав кресле у камина. Дверь в соседнюю комнату была неплотно притворена, иперед ней стояла ширма; но там горел свет, и отблеск падал на край егокровати. Прислушиваясь к его дыханию, она поняла, что он спит. Это придалоей смелости, она обошла ширму и заглянула в спальню. Один взгляд, брошенный на лицо спящего, был для нее таким потрясением, как будто она не ждала увидеть это лицо. Флоренс стояла, прикованная кместу, и - проснись он сейчас - не могла бы пошевельнуться. Его лоб был рассечен, и ему смачивали волосы, которые лежали, влажные испутанные, на подушке. Одна рука, покоившаяся поверх одеяла, былазабинтована, и он был очень бледен. Но не это сковало движения Флоренс послетого, как она быстро взглянула на него и убедилась, что он спокойно спит.Нечто совсем иное и более значительное придавало ему в ее глазах такойторжественный вид. Ни разу за всю свою жизнь не видела она его лица - или ей это толькоказалось - не омраченным мыслью об ее присутствии. Ни разу за всю свою жизньне видела она его лица без того, чтобы надежда ее не угасла, а робкие глазане опустились под его суровым, равнодушным, холодным взглядом. Теперь же, смотря на него, она увидела впервые, что его лицо не подернуто тем облаком, которое омрачило ее детство. Тихая, безмятежная ночь спустилась взамен этогооблака. При виде его лица можно было подумать, что он заснул, благословляяее. Проснись, жестокий отец! Проснись, угрюмый человек! Время летит. Часприближается гневной поступью. Проснись! Лицо его не изменилось; и пока она смотрела на него с благоговейнымстрахом, неподвижность его и спокойствие вызвали в ее памяти лица умерших.Такими были они - покойные, такой будет она, его плачущая дочь, - ктоскажет, когда? - такими будут все, любящие, ненавидящие и равнодушные! Когдапробьет час, он не покажется ему тяжелее, если она сделает то, что задумаласделать, а для нее этот час, быть может, будет легче. Она подкралась к кровати и, затаив дыхание, наклонилась, тихонькопоцеловала его в щеку, на минутку опустила голову на его подушку и, не смеяприкоснуться к нему, обвила рукой эту подушку, на которой он лежал. Проснись, обреченный человек, пока она здесь! Время летит. Часприближается гневной поступью. Шаги его раздаются в доме. Проснись! Мысленно она молила бога благословить ее отца и смягчить его сердце, если может оно смягчиться, или простить его, если он не прав, и простить ейэту молитву, которая казалась почти нечестивой. И, помолившись, посмотрев нанего сквозь слезы и робко пробравшись к двери, она вышла из его спальни, миновала другую комнату и скрылась. Он может спать теперь. Он может спать, пока ему спится. Но, пробудившись, пусть поищет он эту хрупкую фигурку и увидит ее возле себя, когда час пробьет! Горько и тяжело было на сердце у Флоренс, когда она крадучисьподнималась по лестнице. Тихий дом стал еще более угрюмым после того, какона побывала внизу. - Сон отца, который открылся ее глазам в глухой часночи, обрел для нее торжественность смерти и жизни. Благодаря еетаинственному и безмолвному посещению ночь стала таинственной, безмолвной игнетущей. Она не хотела, почти не в силах была вернуться к себе в спальню, и, войдя в гостиную, где окутанная облаком луна светила сквозь жалюзи, онапосмотрела на безлюдную улицу. Горестно завывал ветер. Фонари казались тусклыми и вздрагивали словноот холода. Далеко в небе что-то мерцало - уже не было тьмы, но не было исвета, - и зловещая ночь дрожала и металась, как умирающие, которым выпалана долю беспокойная кончина. Флоренс вспомнила, что когда-то, бодрствуя упостели больного, она обратила внимание на эти мрачные часы и, с каким-тозатаенным чувством отвращения, испытала на себе их влияние; теперь эточувство было нестерпимо гнетущим. В тот вечер ее мама не заходила к ней в комнату, и отчасти по этойпричине она засиделась до позднего часа. Под влиянием своей тревоги, а такжегорячего желания поговорить с кем-нибудь и стряхнуть этот гнет уныния итишины Флоренс отправилась в ее спальню. Дверь не была заперта изнутри и мягко уступила нерешительномуприкосновению ее руки. Она удивилась при виде яркого света, а заглянув вкомнату, удивилась еще больше, увидев, что ее мама, полуодетая, сидит употухшего камина, в котором рассыпались, превратившись в золу, догоревшиеугли. Ее красивые глаза были устремлены в пространство, и в блеске этихглаз, в ее лице, в ее фигуре, и в том, как она сжимала руками подлокотникикресла, словно собираясь вскочить, выражалось такое мучительное волнение, что Флоренс пришла в ужас. - Мама! - крикнула она. - Что случилось? Эдит вздрогнула и посмотрелана нее с таким необъяснимым страхом, что Флоренс испугалась еще больше. - Мама! - воскликнула Флоренс, бросаясь к ней. - Мамочка! Чтослучилось? - Мне нездоровится, - сказала Эдит, дрожа и все еще глядя на нее сострахом. - Мне снились дурные сны. - Но вы еще не ложились, мама? - Да, - сказала она. - Сны наяву. Черты ее лица постепенно разгладились; она позволила Флоренс подойтиближе и, обняв ее, сказала ей нежно: - Но что здесь делает моя птичка? Что здесь делает моя птичка? - Я беспокоилась, мама, потому что не видела вас сегодня вечером и незнала, как здоровье папы, и я... Флоренс запнулась и умолкла. - Сейчас поздно? - спросила Эдит, ласково приглаживая кудри, которыесмешались с ее собственными темными волосами и рассыпались по ее лицу. - Очень поздно. Скоро рассвет. - Скоро рассвет? - с удивлением повторила та. - Мамочка, что у вас с рукой? - спросила Флоренс. Эдит быстро отдернула руку и снова посмотрела на Флоренс со страннымиспугом (казалось, у нее мелькнуло безумное желание спрятаться), но тотчасже сказала: " Ничего, ничего. Ушибла". Потом добавила: " Моя Флоренс! " Потомначала тяжело дышать и разрыдалась. - Мама! - воскликнула Флоренс. - О мама, что мне делать, что должна ясделать, чтобы нам было лучше. Можно ли что-нибудь сделать? - Ничего, - ответила та. - Уверены ли вы в этом? Неужели это невозможно? Если я, несмотря на нашуговор, скажу, о чем я сейчас думаю, вы не будете меня бранить? - спросилаФлоренс. - Это бесполезно, - ответила та, - бесполезно! Я вам сказала, дорогая, что мне снились дурные сны. Ничто не может их изменить или помешать ихвозвращению. - Я не понимаю, - сказала Флоренс, глядя на ее взволнованноелицо, которое как будто омрачилось под ее взглядом. - Мне снился сон о гордыне, - тихим голосом сказала Эдит, - котораябессильна пред добром и всемогуща пред злом; о гордыне, разжигаемой иподстрекаемой в течение многих постыдных лет и искавшей убежища только всамой себе; о гордыне, которая принесла тому, кто ею наделен, сознаниеглубочайшего унижения и ни разу не помогла этому человеку восстать противунижения, избежать его или крикнуть: " Не бывать этому! " Мне снился сон огордыне, которая - если бы разумно ее направляли - могла принести совсеминые плоды, но, искаженная и извращенная, как и все качества, отличающиеэтого человека, только презирала самое себя, ожесточала сердце и вела кгибели. Теперь она не смотрела на Флоренс и не к ней обращалась, но говорилатак, словно была одна. - Мне снился сон, - продолжала она, - о таком равнодушии ижестокосердии, возникших из этого презрения к себе, из этой злосчастной, беспомощной, жалкой гордыни, что человек безучастно пошел даже к алтарю, повинуясь старой, хорошо знакомой, манящей руке, - о, мать, мать! - хотя они отталкивал эту руку, и желал раз и навсегда стать ненавистным себе самомуи всем, только бы не подвергаться ежедневно новым уколам. Гнусное, жалкоесоздание! Теперь, мрачная и возбужденная, она была такою, как в ту минуту, когдавошла Флоренс. - Еще снилось мне, - сказала она, - что этот человек, делая первуюзапоздавшую попытку достигнуть цели, был попран грязными ногами, но поднялголову и взглянул на того, кто его попирал. Мне снилось, что он ранен, загнан, затравлен собаками, но отчаянно защищается и не помышляет сдаваться, и что-то побуждает его ненавидеть попирающего, восстать против него ибросить ему вызов! Рука Эдит крепче сжала дрожащую руку, которую она держала в своей, акогда она посмотрела вниз, на встревоженное и недоумевающее лицо, еенахмуренный лоб разгладился. - О Флоренс, - сказала Эдит, - мне кажется, сегодня ночью я была близкак сумасшествию! И, смиренно опустив свою гордую голову ей на грудь, она сновазаплакала. - Не покидайте меня! Будьте около меня! Вся надежда моя на вас! - этислова она повторяла десятки раз. Вскоре она стала спокойнее и преисполнилась жалости к Флоренс, плачущейи бодрствующей в такой поздний час. Заря уже занималась, и Эдит обнялаФлоренс, уложила на свою кровать и, не ложась сама, села около нее исказала, чтобы та постаралась заснуть. - Вы устали, дорогая, вы расстроены, несчастливы и нуждаетесь в отдыхе. - Конечно, я расстроена сегодня, милая мама, - сказала Флоренс, - но вытоже устали и тоже расстроены. - Нет, мне станет лучше, если вы будете спать так близко, около меня, дорогая. Они поцеловались, и Флоренс, измученная, постепенно погрузилась вдремоту; но когда ее глаза сомкнулись и уже не видели липа, склонившегосянад ней, так грустно было думать о лине там, внизу, что в поисках утешенияее рука потянулась к Эдит. - Однако даже в этом движении быланерешительность, опасение изменить ему. Так, во сне, она старалась ихпримирить и показать им, что любит их обоих, но не могла этого сделать, ипечаль, терзавшая ее наяву, не покидала ее и во сне. Эдит, сидевшая у постели, смотрела на темные мокрые ресницы, смотрела снежностью и жалостью, ибо она знала правду. Но ее глаза сон сомкнуть не мог.Когда рассвело, она по-прежнему сидела, настороженная и бодрствующая, держав своей руке руку спящей и время от времени шептала, глядя на умиротворенноелицо: " Будьте около меня, Флоренс. Вся надежда моя на вас! "
Данная страница нарушает авторские права?