Главная страница Случайная страница Разделы сайта АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?
Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже.
Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал.
Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее. ✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать». Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами! Письмо 14
Письмо от декабря 20 числа «Как трепетно, как нежно я прикасалась к этому письму, словно в моих руках лежало сокровище! Запершись в комнате, с чувством волнения и счастья, бесконечной любви и страшной тревоги, я вскрыла печать, извлекла листок из конверта, и тут же меня охватило небывалое чувство покоя и любви, когда я узнала его почерк. Ровные аккуратные буквы служили доказательством того, что он не раз переписывал письмо, возможно, не зная, что писать, а, может, написав слишком много. Как я была счастлива в тот момент! Вот, что я узнала из письма, Лизет: " Мой милый друг! Что я могу ещё сказать Вам? Вы, верно, расстроитесь, получив короткое письмо, поэтому я опишу Вам свою службу, хотя, поверьте, я с радостью бы отказался от этой затеи, потому что в моей службе нет ничего, что заслуживало бы Вашего внимания. Наверняка Вы уже слышали про недавнее сражение на Синопе. Иначе и быть не может - это была оглушительная победа. Она непременно войдет в историю как образец непревзойденного гения Его Высокопревосходительства и мужества солдат. Наша решительность, напор и отвага, - и турецкая эскадра полностью уничтожена уже к концу дня. Лишь один турецкий пароход, тот самый, на котором за ходом боя наблюдали англичане, уцелел и пустился в бегство. Вы бы слышали, как громко кричали от радости и сознания того, что они все ещё живы, моряки! У них даже появилась поговорка «труслив, как Слэд», поскольку тем самым уцелевшим пароходом командовал капитан с таким именем. Мой бриг «Эней» - не помню, упоминал ли я раньше, что служу на нем - был отправлен командованием за подкреплением ещё за несколько дней до начала сражения. Я запросил разрешения остаться и, несмотря на ожидаемый отказ, впервые, пожалуй, не выполнил приказа. Позвольте мне объяснить, в чем причина столь неуместного упрямства. Дело в том, что незадолго до этого я узнал о назначении своего друга, Вам знакомого, Петра Станиславовича Красилева, на должность адъютанта при капитане на фрегате «Три святителя» - одном из суден, блокировавших вход в порт. Поскольку мой отец был опекуном Петра и оберегать последнего от опасностей было не столь моим долгом перед отцом, сколь обязанностью старшего брата, я не смог оставить друга в гуще назревающего сражения, поэтому-то и ослушался приказа. Меня посадили под арест, однако и тут Его Высокопревосходительство оказал небывалую милость к моей персоне, уже во второй раз, приказав немедля отпустить и назначить на «Три святителя». Так я оказался в самом центре сражения. Не знаю, сможете ли вы понять, хотя бы представить, как сложно и непривычно видеть повсюду кровь и смерть, когда ещё недавно лишь свет и яркие огни столичного Петербурга окружали меня. Много лет я провел в учениях, много путешествовал, однако ничто не способно подготовить человека к такому событию, как война. Я вернулся на службу, чтобы вновь очутиться среди того уклада жизни, к которому привык; чтобы соленый ветер и капризное море заглушили внутри боль и горечь, вызванные разочарованием и тоской. Я надеялся, что война избавит меня от этих чувств, но теперь понимаю, как жестоко ошибался, рассчитывая на милосердное забвение от глупых обид. Они не идут ни в какое сравнение с тем, что уготовила для нас всех война. Я помню, как смотрел на горящий город, на древние зубчатые стены с башнями, ярким силуэтом выделявшиеся на фоне пламени, и пытался отыскать в душе ростки тех чувств, от которых бежал, и понять, стерты ли они сражением или по-прежнему таятся где-то глубоко? Увы, последнее. Даже война не смогла заглушить боль от той раны, что нанесла мне Марья Константиновна, - нет, что я сам себе нанес. И все же именно близость смерти помогла мне осознать, насколько ничтожны и бессмысленны мои обиды в сравнении с тем, что действительно важно. Случилось самое страшное. То, чего я так боялся и чего так стремился избежать. Мой друг был убит. Вражеское ядро, запущенное нелепой случайностью, так как пламя на тонущем турецком судне дошло до заряженных орудий, угодило в наш фрегат, сломав при этом мачту. Часть её обрушилась на Петра. Я до сих пор вижу его угасающие глаза, слышу его тихий плач, умоляющий помочь ему, ведь он не хотел умирать… Но умер на моих глазах. И после всего пережитого и утраченного разве могу я придавать хоть какое-то значение своим обидам, столь несущественным и ничтожным? Несмотря на то, что эта война вызывает у меня теперь только негодование и ненависть, поскольку что-то подсказывает мне о тщетности наших усилий, я не могу сдаться. Я должен заботиться о своих солдатах, и это мой долг. Нет, я не хочу расстраивать Вас более. Поэтому на том и закончу свое письмо. Я надеюсь, Вы все-таки не получите его. Но если получите, обещайте, что не будете грустить. Это последнее, чего я бы хотел в своей жизни. Я перечитывала эти строки снова и снова, не сдерживая слез, помня о его просьбе не печалиться, но так и не сумев перебороть нахлынувшее расстройство. Страшная тоска овладела мною, сжимая сердце. Воспоминания заполонили разум, я задумалась и очнулась от них только тогда, когда догоревшая свеча начала гаснуть. Комната погрузилась во мрак, за окном стояла глубокая ночь, а я по-прежнему держала в руках письмо, будто вырванная из привычной жизни. Ничто не волновало меня сильнее, чем эти слова, написанные знакомой рукой. Нет, Лизет, ничто больше не волновало меня! Все стерлось из памяти, поблекло, и моя душа, казалось, покинула тело, чтобы навсегда улететь в те края, откуда пришло письмо, ведь там был он. Я бережно сложила листок обратно в конверт, а потом спрятала его в шкафчике, наперед зная, что ещё не раз достану письмо и снова буду перечитывать эти строки... Ночью я спала плохо. А наутро получила приглашение от Натальи Владимировны снова навестить их. Ехать мне не хотелось, в этот день я мечтала предаться приятным воспоминаниям и уединению, навестить могилу старого господина Бессонова. Однако мадам Совушкина упомянула, что меня очень хотела бы видеть Настасья, и я все-таки приняла решение приехать, не желая разочаровывать эту прелестную девочку. Тем более, она так напоминает тебя, моя дорогая подруга! И будучи рядом с ней, я надеялась, что Бог окажется милосерден и рано или поздно и нам с тобой позволит снова быть вместе. Меня встретили как хорошую знакомую и долгожданную гостью, и такой прием окончательно убедил меня в установлении с семьей Совушкиных теплых дружеских отношений, что меня весьма радует. Они очень хорошие люди, и я не раз ловлю себя на мысли, как сильно бы мне хотелось познакомить их с Максимом Савельевичем, будучи в полной уверенности, что они смогут оценить как и его благородство, так и ум по достоинству. Ужин ещё не был готов, так что хозяин дома и его брат играли в карты в кабинете, маленький Никита с Настей веселились в гостиной, там же меня развлекала беседою Наталья Владимировна. На ужин также была приглашена её соседка, которая производила впечатление добропорядочной и любезной женщины. Зная друг друга достаточно хорошо, они незаметно для самих себя вскоре заговорили о вещах, мне совершенно неизвестных, но я была рада воспользоваться этой возможностью, чтобы поиграть с детьми, поскольку, несмотря на мои теплые приятельские отношения с хозяйкой дома, иногда она бывает излишне болтлива. - Что ты думаешь о мадемуазель Самойловой, Андрей? - со странными интонациями раздался вопрос, и по голосу я поняла, что это Алексей Павлович. - Перестань, Андрей! Я говорю серьезно! Сколько можно уже жить подобным образом, кой ты для себя выбрал? Пора бы и остепениться. Жениться, завести детей. - Вот в этом ты ошибаешься, брат, - возразил Андрей Павлович с полной уверенностью в своих словах. - Соединять себя узами брака, клясться в верности и вечной любви по меньшей мере глупо, поскольку никогда не знаешь, что ожидает тебя через год, через десять лет или же день! Я уже не говорю о том, что в большинстве случаев брак - это всего лишь сделка между двумя алчущими выгоды людьми либо же семьями! И осознанно подвергнуть себя этому? Вряд ли! - Но, как я слышал, приданое мадемуазель Самойловой не так уж велико. - Так значит, тебе она все-таки нравится? - с удовлетворением спросил хозяин дома. Я же никак не могла успокоиться. Услышанное в той же мере взволновало меня, в коей и расстроило. Мне нечасто удавалось услышать, что меня считают красивой и умной. Комплименты, отданные мне, но моим ушам непредназначенные, отозвались в груди радостью и восторгом. Однако меня огорчило как мнение Андрея Павловича по поводу брака, так и предложение, сделанное его братом. В конце концов, ни одно из этих мнений я не разделяла. Я считаю, что брак - это духовное развитие любви, подтверждение её искренности, доказательство уважения и доверия. Никакие " свободные" отношения не могут дать людям ощущения полноценности их чувств друг к другу, а ведь любовь в браке процветает и живет потом в детях и внуках, обретая вечность. Но и выгодной сделкой я отказываюсь называть этот союз, ибо никогда из холодного расчета не появится нечто прекрасное... Озадаченная, смущенная и расстроенная, я вернулась к покинутым мною собеседницам, а затем мы вместе прошли в столовую, чтобы поужинать. Там же к нам присоединились и мужчины. Их появление заставило меня почувствовать неловкость, поскольку я гадала, обнаружили ли они мое невежливое любопытство, когда меня позвала Настя, или же нет. Кажется, нет, так как они вели себя как обычно. За ужином братья Совушкины много говорили о политике и войне. Зачастую между ними возникал спор, но к этому уже все привыкли, в том числе и я. Про войну в Крыму я слушала с особым интересом, потому что, как ты понимаешь, подруга, это весьма волнует меня. - Милая! Тебе не следует вмешиваться в разговоры взрослых! - строго запретила мать. - Капитан Бессонов? - удивился тот. - Я знаком с ним. Он отличный военный. - Да-да, дорогая, мы с твоим отцом уже не раз обсуждали это! А почему бы нет? У него неплохое имение, он - офицер, обладает хорошим состоянием и безупречной репутацией! А вы как думаете, Софья Александровна? - Вы правы, мадам... - И он эту помолвку расторгнул. Я слышал, в петербургском обществе поступок его вызвал массу осуждения и недовольства, его даже разжаловали! Так что не советовал бы вам, моя дорогая невестка, строить насчет него какие-то планы! - Это неправда, - строго прервала я Андрея Павловича, готовая защищать своего друга. - Помолвка была расторгнута совершенно по другой причине, и осмелюсь сказать, виновата была в этом моя кузина. А теперь, если позволите, я бы не хотела обсуждать наши семейные дела. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Дальше беседа зашла на обычные темы, и я попыталась унять бешено бьющееся сердце, требующее неуместной справедливости. Однако перед тем успела заметить, как, взглянув на меня, Андрей Павлович чуть снисходительно улыбнулся. Возможно, его проницательный ум позволил ему заметить куда больше, чем было сказано. Что ж, если он догадался о моих чувствах к месье Бессонову, пусть так. Меня это мало волнует. К вечеру я засобиралась домой. Господин Совушкин снова вызвался сопровождать меня, и я не стала возражать. Попрощавшись со всеми, я села в карету, и та неспешно покатила в Митюшино. Однако погода установилась ужасная, дул холодный ветер. Я слышала топот копыт снаружи, и несколько минут мучилась беспокойством, пока, наконец, не высунулась в окошко. - Ну что ж, раз вы так упрямы, то хотя бы сядьте в карету, а Семен привяжет вашего коня к остальным! Едва господин Совушкин сел напротив, я поняла, какой долгой и неловкой покажется мне теперь поездка. Несмотря на то, что сердце мое было отдано, столь близкое присутствие другого мужчины не могло не взволновать меня и привести в крайнюю степень смущения. Возможно, часто думаю я теперь, если б не мои чувства к капитану Бессонову, я смогла бы полюбить Андрея Павловича, поскольку он обладает теми качествами, которые я ценю: умом, честностью, благородством. Конечно, его либеральные взгляды пугают меня, дерзость натуры смущает, как и его проницательность. Но о чем я говорю? Мое сердце больше не принадлежит мне, так что за его сохранность я могу не волноваться. Тем не менее, я пожалела, что пригласила господина Совушкина присоединиться, хотя и оправдывала себя беспокойством за его здоровье. Какое-то время я упорно глядела в окно, но тут мой взгляд скользнул на спутника, и я обнаружила, что он еле заметно улыбается. - Вы правы, мадемуазель, не привык. Оттого-то ваше смущение и кажется мне очаровательным. Знаете, московские барышни, как и столичные, впрочем, в большинстве своем красноречивы, бойки и дерзки. Вы же совершенно другая. Какое-то время стояла тишина, за окном дул ветер, карета медленно тащилась по дороге, и мне даже пришла в голову нелепая мысль приказать кучеру погнать быстрее. Но я сдержалась, так как это было бы явным проявлением моей трусливости. - Вы знали, что я слышу вас? - удивилась я. - С самого начала? - Ах, вот вы о чем, - снова рассмеялся он. - Вы не должны так думать, мадемуазель. Напротив, я произнес их только потому, что знал, вы их услышите. И это не было лестью. Я просто хотел, чтоб вы, наконец, поняли, что их заслуживаете. Вы слишком невысокого о себе мнения, и это меня огорчает. - Полагаю, говоря про самодовольство, вы имеете в виду меня, - нисколько не обидевшись, констатировал он. - Что ж, вы правы. Я действительно таков. И знаете почему? Я много путешествовал и скоро открыл для себя удивительную вещь: в большем своем проявлении русский человек думает об интересах других людей, нежели о своих собственных. На западе все обстоит иначе. Оттого-то у них есть свобода воли и выбора, которой у нас, к сожалению, нет. И я решил последовать их примеру и думать прежде всего о своих интересах. - Дурной пример заразителен, - отпарировала я, но вот карета остановилась перед крыльцом дома. - Благодарю вас, сударь, за сопровождение. Я не хотела оборачиваться, когда поднималась на крыльцо по лестнице. Но не удержалась и увидела, что господин Совушкин по-прежнему стоит у кареты и смотрит мне в след, а на лице его все та же легкая улыбка, которая, как я уже успела испытать на себе, смущает собеседников, а порой и выводит из себя. Вот и я рассердилась и поспешила скрыться в доме».
|