Закончилось все разом. Ужасно. Нелепо.

Князь Илья сидел, чуть раскачиваясь, словно баюкая прижатую к груди больную руку.

Новая мысль не давала ему покоя.

Как же все так могло случиться? Ведь начиналось все так хорошо…

Когда ему исполнилось ровно три года, как и положено, над ним был совершен обряд сажания на коня.

Все это было известно ему со слов матери и теперь трудно было отделить, то, что слышал от нее, от того, что действительно помнил сам.

Вначале его, в княжеском красном плаще, сапожках, с маленьким мечом на боку вывели на крыльцо терема. Показали бесчисленным гостям, среди которых были многие князья, в том числе и князь Владимир. Его жена, княгиня, держала на руках совсем недавно родившуюся дочь – Гориславу…. А затем крепкие руки отца, взметнув над землей, посадили его на самого смирного, низкорослого конька, который, конечно, показался ему тогда конем-великаном, на котором ездили сказочные богатыри…

После этого праздника начались будни, хорошо известные каждому княжичу. Приставленные к нему дружинники учили его умению владеть любым оружием, своим и врагов: мечом, саблей, копьем, стрельбе из лука. Целыми часами заставляли стоять с тяжелым камнем на вытянутой руке. Слезы мешались на его лице с потом, но он терпеливо выдерживал это испытание. Знал, что все это нужно для того, чтобы потом он мог справиться с самым тугим луком и послать стрелу на целый перестрел, а то и дальше, как это иногда показывал для примера отец. Седой воевода, сопровождая его по лесам и полям, учил его без ошибок находить нужные пути и дороги. Он рассказывал о боях, в которых участвовал сам, объяснял, как правильно начинать и вести бой, где ставить засады и что делать, если противник окажется сильней или слабее тебя…

А потом опять – бои на деревянных мечах с ровесниками, и ненавистный камень на вытянутой руке

Лишь однажды он не выдержал и, вконец обессилев, признался отцу, что больше не может.

Тот обнял его и отирая грубой ладонью его лицо, сказал памятные слова:

- Чем горше пот, тем слаще плод! Единственное, чем я могу помочь тебе – это не жалеть тебя сейчас.

- Как это? - Не сразу понял он еще детским своим разумом и услышал в ответ жестокое:

- Пожалеть – значит, убить. Причем, возможно, в самом же первом бою. Ведь тогда телохранители будут только с боков защищать тебя, а впереди будет враг. Нацеленные на тебя копья, занесенные над головой сабли, мечи. Летящие прямо в грудь стрелы…

Отец помолчал и, обводя рукой град с теремами и церквами на верху горы, небольшие избушки в низине, свою дружину, которая, дожидаясь князя, отдыхала на мягкой траве, добавил:

- Кроме того, отвечая за жизнь дружинников и за судьбу своего княжества, ты должен не только первым идти в бой, но и уметь выигрывать целые войны! А это значит, знать все тонкости их. Так что не мной придумана эта учеба, княжич, не мне ее и отменять! Так учил меня мой отец, твой дед, а его, в свою очередь – его отец… Такова уж нелегкая судьба князя! Готовься измлада к ней. Это только со стороны, в красных плащах, впереди дружины, мы кажемся самыми счастливыми людьми на земле!

- А разве это не так? – помнится, с изумлением спросил и не помнится, чтобы услышал тогда ответа…

Детство сменило отрочество. Будь у отца еще хоть одно княжество, как, например, у Всеволода Ярославича, он бы тоже отправил его, как тот своего тринадцатилетнего сына Мономаха княжить им. Но такого княжества у него не было. Зато был давний друг, более могущественный князь - Владимир, у которого дочь Горислава подросла настолько, что можно было обручать ее с Ильей.

Самого обручения Илья почти не запомнил. Но Горислава полюбилась ему с первого же взгляда. К их будущему счастью, как казалось тогда, взаимно.

Потом были редкие тайные свидания, память о которых целыми месяцами согревала его потом.

А в перерывах – уже боевые мечи и сабли, бешеные скачки на взмыленных конях, первый настоящий бой, в котором все было так, как говорил отец. И даже после него – снова учеба… учеба…

Закончилось все это разом. Ужасно. Нелепо...

В тот теплый летний месяц внезапно занедужилось и так стало душно в тереме деду, что он повелел поставить на берегу реки для себя палатку и там медленно приходил в себя. Отец, отпустив большую часть дружины к великому князю, затеявшему новую войну, в которой принял участие и князь Владимир, остался в своем граде. А сам Илья, воспользовавшись случаем, ради нескольких минут встречи с любимой помчался в его княжество…

Он уже скакал со свидания, молодой, крепкий, счастливый. Улыбаясь, вспоминал ее слова, улыбку, глаза… как вдруг к нему подъехал окровавленный гонец, который, сползая с седла, сообщил, что дома – беда. На палатку деда, узнав, что тот находится вне спасительных крепостных стен, внезапно напал давно зарившийся на его княжество сосед. Его дружинники подрубили палатку, отчего дед задохнулся под ней. А отец… отец с небольшим отрядом, узнав об этом, бросился из града на выручку, да только сам лежит теперь до смерти исколотый копьями, изрезанный нашим же, русским мечом…

Поначалу Илья не понял до конца всех тех изменений, которые произошли в его судьбе. Горе от потери отца и деда затмили все остальные мысли. Во время отпевания, похорон он не замечал каких-то особенно сочувственных взглядов и значения некоторых сказанных в его адрес слов.

И только потом, когда на вопрос, почему князь Владимир не привез с собой Гориславу, тот отвел в сторону глаза и каким-то чужим голосом сказал, что Горислава теперь не сможет с ним видеться, он вдруг понял, что с ним случилось самое страшное, что может произойти в юности с любым рюриковичем. Лишившись деда, он еще мог стать владетельным князем после отца. Но так как погиб, не успев взойти на стол, и тот, он по закону лишался всякого права на княжество. То есть, становился изгоем.

Несколько раз князь Владимир пытался уговорить великого князя выделить Илье хоть маленький град, но тот неизменно отвечал, что бессилен перед законом, данным самим Ярославом Мудрым.

И началась для Ильи долгая полоса скитаний и борьбы с сомнительной надеждой, а если честно, то безо всякой надежды на счастливый случай, который снова поможет ему сделаться законным князем…

Наконец, к нему обратился с обещанием серьезной поддержки, решивший породниться или хотя бы войти в союз с князем Владимиром, разумеется, как только настанет для этого подходящий момент, Борис Давидович.

Тогда-то и произошло их первое и последнее, после того, как он стал изгоем, свидание с Гориславой.

Они стояли на берегу пруда, в котором было много одолень-травы. Ее белые кувшинки с зелеными сердечками могли радовать своей красотой кого угодно, только не их.

Стоял июль, макушка лета. И плакучие ивы роняли частые слезы в воду, слушая их негромкий разговор.

- Ну так что? – в который раз спрашивал он у нее и в который раз слышал один и тот же ответ:

- Я согласна!

- Может, все-таки передумаешь?

- Нет! Я готова бежать с тобой хоть на край света! Ты и в рубище нищего будешь мне так же люб, как и в княжеском плаще…

- Княжеский плащ… Что ты можешь понимать в этом. Ради него я… я… - он оборвал себя на полуслове и снова спросил: - Итак, ты согласна?

- Да! Да!

Князь Илья осторожно обнял девушку, и та сделала попытку высвободиться из его рук:

- Боязно обниматься… Грех!

- Бежать на край свет не страшно, а обниматься с любимым - грех? Ничего, мы все-таки обручены! – успокоил ее он и, сам отстранившись, вздохнул: - И потом, как знать, может, я это в последний раз обнял тебя. Время сейчас такое, да и судьба моя такова, что в любой момент все может оборваться единым разом…

- Ты говоришь такие страшные слова и так мрачен сегодня…

- Меня сделали таким…

- Я знаю это. И все бы отдала, чтобы еще хоть раз снова увидеть твою улыбку. Я все готова для этого сделать… - прошептала Горислава.

- Тогда, едем? – уже окончательно спросил князь Илья.

- Прямо сейчас? – с готовностью посмотрела на него девушка, но он, приостанавливая ее порыв, покачал головой:

- Нет, как только даст знак один человек, обещавший мне помочь вернуть этот княжеский плащ…

Борис Давидович, все лето и осень выгадывавший, где и с кем ему выгодней быть, вспомнил о нем, точнее о союзе с князем Владимиром, только зимой. И Горислава сразу отозвалась на зов своего любимого. Поехала с ним. Ничего не понимая, перешла в руки Бориса Давидовича, который лишь посмеявшись над князем Ильей, вместо обещанной помощи, выгнал его вон из своего терема. Казалось бы, князя Илью должна была ослепить ярость от такого коварства и обмана обидчика. Но вместо этого он, наоборот, словно прозрел и, содрогнувшись от того, что едва не потерял, попытался выкрасть Гориславу, но неудачно, и князь Борис, едва ли не со всей дружиной, бросился за ним следом.

Полутьма поруба стала сгущаться на глазах. Князь Мстислав прищурил глаза, чтобы от боли и стыда не видеть света даже от свечки…

…Продолжая думать о той погоне, он вдруг зримо вспомнил совсем другую, давнюю - от самого князя Андрея Суздальского, который, вроде, никогда за ним не гонялся, всегда поручая это другим... И почему-то уже была не зима, а лето…

Впереди было огромное болото, со спасительным за ним лесом, которое он в спешке принял за луг, и где сразу стал увязать сам и убегавшие с ним люди.

Огонек свечи неожиданно превратился в высокое солнце, которое ему уже никогда не суждено было увидеть…

Какие-то люди, ноги которых почему-то не увязали в трясине, бросились к нему на помощь. Среди них были его дед, отец, мать…

«Странно! – с удивлением подумалось князю. – Оказывается, они живы?! Для чего же тогда я так страдал, только зря считаясь изгоем?!»

Он хотел радостно крикнуть им, что здесь, что видит их, но вязкая тина уже плотно залепляла ему рот и даже нос. Хрипя, задыхаясь, он дернулся и, разом приходя в себя от дикой боли в руке, открыл глаза.

Над ним, зажимая ему рот и нос тряпицей, склонялся охранник.

Князь тут же понял, что происходит. Только обожженная рука спасла его, приведя в чувство… Он собрал все свои силы и ударил кулаком по голове никак уже не ожидавшего сопротивления от полузадушенного князя, дружинника. Затем хлестнул по нему цепью, как можно дальше оттолкнул его от себя ногами и обессиленно прижался спиной к стене.

Несколько мгновений они сидели молча, тяжело дыша, и с ненавистью глядя друг на друга.

- Все равно я тебя порешу!.. - наконец прошептал охранник!

- За что? – не понял князь Илья и услышал в ответ не оставлявшее ни малейших сомнений, что тот сделает все, чтобы сдержать свое слово:

- Ты отнял у меня все! После того, как ты навел на мой город поганых половцев, да и сам прошелся по нему со своими головорезами не лучше их, я лишился отца и матери. Они заживо сгорели в моем родном доме. А жену и детей – навсегда увели на длинном аркане в полон… И где они теперь? Хорошо если стали рабами в православном Царьграде… Хоть в Божий храм разрешат иногда сходить и веру родную сохранят. А ну, как попали к туркам или арабам?..

Князь Илья, слушая охранника, с каждым словом все ниже и ниже опускал голову.

В другой раз он не сумел бы так близко принять к сердцу слов о чужой боли. Но тут так свежи были воспоминания от несправедливости своей собственной судьбы, что он вдруг, неожиданно для самого себя, понял этого, едва не убившего его человека. Точно так же, как у него самого отняли в жизни все самое дорогое и главное, так же и он полностью обездолил его.

Можно, конечно, было возразить, что его вынудили встать на такую дорогу. Но стало ли бы тому от этого легче?

И ничего не ответив, он снова стал смотреть огонек свечи, которая всего минуту назад уже казалась ему последним светом в его жизни…