Четверг, 2 марта 1944 г.

Дорогая Китти,

Сегодня я сидела с Марго на мансарде, но не чувствовала себя так

особенно, как с Петером. Хотя знаю, что наши с Марго ощущения часто

совпадают.

После мытья посуды Беп стала жаловаться маме и госпоже Ван Даан на свое

продавленное настроении. Но чем они могут ей помочь? И прежде всего, моя

бестактная мать! Знаешь, что она ей посоветовала? Больше думать о страданиях

других людей. Как будто это помогает, когда тебе самому плохо! Я так прямо и

сказала, и в ответ, разумеется, услышала, что не доросла до понимания

подобных вещей.

Как же взрослые иногда тупы и непонятливы! Как будто Петер, Марго, Беп

и я не чувствуют того же, что они. А помочь и утешить может только любовь --

любовь матери или очень хороших, настоящих друзей. Но наши две мамаши ровным

счетом ничего в нас не понимают! Хотя, пожалуй, госпожа Ван Даан чуть

больше, чем мама.

О, я так хотела сказать бедной Беп слова, которые непременно поддержали

бы ее! Но пришел папа и довольно грубо отодвинул меня в сторону. Как они все

глупы!

С Марго я немного поговорила о папе и маме, о том, как бы нам здесь

хорошо жилось, если бы они не были такими несносными. Мы бы, например,

устраивали вечера, на которых каждый по очереди о чем-то рассказывал. Но как

бы не так, ведь мне нельзя говорить! К тому же господин Ван Даан имеет

привычку перебивать, а мама все время ехидничает -- она просто не в

состоянии вести обычный разговор. Папе надоели наши вечные столкновения, а

Дюсселю -- и подавно. Что касается госпожи Ван Даан, то во время споров она

чувствует себя такой оскорбленной, что вся краснеет и не произносит ни

слова. А мы, дети? Мы не имеем право на собственное мнение! При этом они

считают себя современными. Можно заткнуть людям рот, но нельзя запретить им

думать, лишь потому, что они слишком молоды. Беп, Марго, Петеру и мне

помогла бы лишь большая настоящая любовь, которая в наших условиях

невозможна. И никто, особенно эти глупейшие существа здесь, не могут нас

понять, потому что мы мыслим и чувствуем гораздо глубже, чем они

предполагают!

Любовь, что такое любовь? Я думаю, что это не выразишь словами. Любовь

-- это значит понимать другого, делить с ним счастье и горе. И физическая

любовь в какой-то момент тоже неотъемлема от этого. Ты что-то делишь с

другим, отдаешь и получаешь -- и не существенно, в законном ли это браке, с

детьми или без детей. Неважно, невинны отношения или нет, главное, что

кто-то рядом, понимает тебя и полностью тебе принадлежит!

Анна Франк

Сейчас мама снова ворчит, она явно ревнует меня к госпоже Ван Даан, с

которой я разговариваю чаще, чем с ней. Но меня это совершенно не трогает!

Сегодня днем мне удалось поймать Петера, и мы болтали примерно сорок

пять минут. Петер не привык открыто говорить о себе, но все же постепенно

расковывается. Я не знала, как лучше -- уйти или остаться. Но мне так

хочется помочь ему! Я рассказала ему о Беп и бестактности наших мам. А он

пожаловался, что его отец и мать постоянно ссорятся: то о политике, то о

сигаретах, то еще о чем-то. Как Петер не смущался, он признался мне, что с

удовольствием не видел бы своих родителей года два. " Мой отец не такой

обходительный, как кажется, но в вопросе с сигаретами, несомненно, права

мама". Поговорили и о проблемах с моей мамой. А за папу он вступился горой и

заявил, что считает его замечательным парнем!

Вечером, когда я закончила мыть посуду и сняла фартук, он подошел ко

мне и попросил никому не рассказывать о нашем разговоре. Я пообещала, хотя

уже рассказала Марго, но в ее молчании я абсолютно уверена.

Петер, -- сказала я, -- разумеется, ты можешь не бояться. Я уже давно

отвыкла сплетничать и никогда не передаю другим то, что узнала от тебя". Он

был очень доволен. Я еще сказала, что у нас слишком много злословят, да и я

сама не исключение. " Так считает Марго, и правильно: ведь я постоянно ругаю

Дюсселя".

" И весьма справедливо! " - сказал Петер и покраснел, а я даже слегка

смутилась от его искреннего комплимента.

Потом мы снова вернулись к теме " нижних" и " верхних". То, что наша

семья не очень жалует его родителей, Петера удивило и огорчило. " Петер, -

сказала я, -- я с тобой совершенно откровенна. Почему же я стану скрывать

это от тебя? Ведь мы признаем и свои собственные ошибки". И прибавила: " Я

очень хочу помочь тебе. Ведь нелегко находиться между двух враждующих

лагерей, хоть ты сам не признаешь этого".

" Что ж, я рад твоей помощи".

" Ты всегда можешь также довериться моему папе, не сомневаясь, что все

останется между вами".

" Да, я знаю, что он настоящий товарищ".

" Ведь ты любишь его, не правда ли? "

Петер кивнул, а я продолжала: " И он тебя тоже, я знаю точно! "

Петер покраснел, он явно был растроган: " Ты думаешь? "

" Да, это чувствуется, когда он говорит о тебе".

Тут явился Ван Даан.

Петер тоже замечательный парень, как папа!

Анна Франк