Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава xcVI. Салотопка
Американский китобоец можно отличить с виду не только по висящим надбортами вельботам, но еще и по салотопке. В структуре этого кораблямассивная каменная кладка, в нарушение всех обычаев, соседствует с дубом ипенькой. Кажется, что на деревянной палубе установлена перенесенная с поляпечь для обжига кирпичей. Салотопка расположена между фок- и грот-мачтой на самом просторномучастке палубы. Тимберсы в этом месте делают из особо толстых бревен, способных выдержать вес целой постройки из кирпича и извести площадью вдесять на восемь футов и высотой в восемь футов. Основание салотопки неуходит под палубу, однако стены ее надежно прикреплены к ней посредствомтяжелых железных скоб, которые привинчиваются прямо к тимберсам. По бокамона обшита досками, а сверху у нее находится большой, покатый, прочнозадраенный люк. Когда крышка с него снята, глазам вашим открываются огромныекотлы в количестве двух и емкостью в несколько баррелей каждый. В перерывахмежду работой их содержат всегда в необычайной чистоте. Обычно их начищаютмыльным камнем с песком, покуда они не заблестят в салотопке, словносеребряные пуншевые чаши. В ночную вахту старые матросы, потеряв всякийстыд, забираются подчас в котел, чтобы, свернувшись, вздремнуть там немного.Нередко случается, что двое матросов, занятые каждый в своем котле чисткойих полированного нутра, через их железные уста поверяют друг другу самыесокровенные свои мысли. Здесь также охватывает человека глубочайшеематематическое раздумье. Именно в левом котле " Пекода", пока мыльный каменьусердно описывал вокруг меня спирали, мне впервые открылся тот замечательныйгеометрический факт, что всякое тело, скользящее по циклоиде, например моймыльный камень, будучи отпущенным, из любой точки опустится вниз за одно ито же время. Если отодвинуть спереди заслонку, откроется кирпичная стена салотопки сдвумя железными устьями печей, приходящимися прямо под котлами. Устья этиснабжены тяжелыми железными дверцами. А для того чтобы сильнейший жар топокне передавался палубе, снизу под кирпичной кладкой устроен мелкий резервуар, который через канал, проложенный сзади, постоянно наполняется водой с такойже скоростью, с какой она оттуда испаряется. Никаких дымоходов там нет, дымиз топок выходит прямо через отверстия в задней стене. А теперь давайте и мыс вами вернемся немного назад. Было около девяти часов вечера, когда топки " Пекода" должны быливпервые за это плавание быть приведены в действие. Распоряжаться этим деломполагалось второму помощнику - Стаббу. - Ну как, все готовы? Тогда люк долой и запускайте ее. Эй, кок, поджигай топки. Это было нетрудно сделать, потому что корабельный плотник в течениевсего плавания запихивал туда стружки. Здесь надо сказать, что на китобойцеогонь салотопок лишь поначалу приходится разводить дровами. Дроваиспользуются только для скорейшего разжигания основного топлива, то естьлистов сала, почерневших и свернувшихся после вытопки и теперь уже именуемых" граксой" или " оладьями", в которых все-таки остается значительноеколичество жира. Именно этими " оладьями" и поддерживают огонь в печах.Подобно упитанному мученику на костре или прибегшему к самосожжениюмизантропу, кит, будучи однажды воспламенен, сам служит себе топливом игорит собственным огнем. Жаль только, он не поглощает собственного дыма! потому что вдыхать этот дым - сущее мучение; а все равно вдыхать егоприходится, да что там! какое-то время вы просто живете в нем. Он отдаетневыразимо гнусным смрадом, вроде того, что стоит, наверное, поблизости отиндуистских погребальных костров. Он пахнет, как левое крыло Судного дня, онслужит доказательством существования преисподней. К полуночи топки работали вовсю. Мы уже отделили китовое мясо откостей, паруса были расправлены, ветер свежел, и мрак над пустынным океаномстоял непроглядный. Но время от времени жадные языки пламени принималисьлизать эту тьму, вырываясь из закопченных печных отверстий и озаряя светомкаждый канат, каждую снасть, как будто бы по ним бежал прославленныйгреческий огонь. А горящий корабль шел все вперед и вперед, словно посланныйнеумолимой рукой на страшное дело мести. Так груженные дегтем и серой бригиотважного гидриота Канариса вышли из гаваней под покровом ночи, неся намачтах вместо парусов охваченные пламенем полотнища, ринулись прямо натурецкие фрегаты и спалили их в одном огромном пожаре. Крышка люка, снятая сверху, лежала теперь перед топками, точно каминнаяплита перед очагом. И на ней вырисовывались адские тениязычников-гарпунеров, неизменных кочегаров китобойца. Огромными вилами надлинных шестах они забрасывали шипящие куски сала в кипучие котлы иливорошили под ними огонь, так что узкие языки пламени вылетали, змеясь, изтопок, норовя уцепить их за ноги. А дым угрюмыми клубами уносился прочь. Ивсякий раз, когда корабль подбрасывало на волне, кипящее масловсплескивалось в котлах, словно хотело достать их разгоряченные лица. Анапротив раскрытых топок, у противоположного конца широкой дощатой плиты, стоял шпиль. Он служил корабельным диваном. На нем отдыхали вахтенные вперерывах между работой, сидели, уставившись в красное пекло топок и до болиобжигая глаза. Их огрубелые лица, покрытые теперь еще копотью и потом, ихвсклокоченные бороды и неожиданно яркий языческий блеск зубов то и деловыступали вдруг из тьмы в причудливом свете ослепительного пламени. И когдаони рассказывали друг другу о своих безбожных похождениях; когда словамивеселья вели свои жуткие рассказы; когда их дикарский хохот взмывал языкамик небу, подобно пламени из печей, а впереди, у топок, гарпунеры отчаянноразмахивали огромными зубастыми вилами и черпаками; выл ветер, мореволновалось, и судно стонало, зарываясь носом в волне, но все вперед ивперед несло свое красное пекло в черноту моря и ночи, и грызло с презрениембелую кость и в ярости выбрасывало из пасти белую пену, - тогда " Пекод", летящий в самую черноту тьмы с грузом дикарей, отягченный пламенем и на ходусжигающий мертвое тело, был словно зримое воплощение безумия своегокомандира. Таким казался он мне, когда я стоял за штурвалом и долгие часыбезмолвно направлял по волнам мой огненный корабль. Сам окруженный тьмой, ятолько отчетливей видел, как красны, как безумны, как призрачно жутки всеостальные. Вид этих бесовских теней, шныряющих передо мной наполовину вдыму, наполовину в огне, породил под конец в душе моей сходные видения, кактолько я поддался той загадочной сонливости, что всегда овладевала мною вполночь за рулем. В ту самую ночь приключилась со мной одна очень странная (и по сей деньнеобъяснимая) вещь. Очнувшись от короткого сна, я испытал мучительноеощущение чего-то непоправимого. Румпель из китовой челюсти, на который яопирался, ударил меня в бок; в ушах у меня раздался глухой гул парусов, заполоскавшихся на ветру; глаза мои вроде были открыты; к тому же со сна ястал пальцами бессознательно растягивать веки. И все-таки, что бы я ниделал, компаса, по которому я должен был держать курс, передо мной не было; а ведь всего только минуту, назад я, кажется, разглядывал картушку прировном свете нактоузного фонаря. Но теперь передо мной вдруг не сталоничего, кроме непроглядной тьмы, чуть бледнеющей по временам от красныхвспышек. И над всем этим в душе моей возобладало какое-то властное ощущение, будто быстро летящий этот предмет, на котором я стою, чем бы он вдействительности ни был, бежал не к дальним гаваням впереди, а уходил прочьот всех гаваней позади себя. Тяжелое смятенное чувство, подобное чувствусмерти, охватило меня. Руки мои судорожно уцепились за румпель, и при этоммне почудилось, будто он каким-то чародейским способом перевернут задомнаперед. Боже мой! что же это случилось со мною? - подумал я. И вдруг я понял: во время короткого сна я повернулся и стоял теперь лицом к корме, а спиной кносу и компасу. В то же мгновение я оборотился назад и едва успел привестикорабль к ветру, который неминуемо бы его перевернул. Как радостно, какприятно освобождение от сверхъестественных галлюцинаций этой ночи и отсмертельной опасности очутиться за бортом! Не гляди слишком долго в лицо огню, о человек! Не дремли, положив рукуна штурвал! Не поворачивайся спиной к компасу; слушайся указаний толкнувшеготебя в бок румпеля; не доверяй искусственному огню, в красном блескекоторого все кажется жутким. Завтра в природном свете солнца снова будутясными небеса; тех, кто метался как бес в языках адского пламени, заряпокажет в ином, куда более мягком освещении; прекрасное золотое, радостноесолнце - единственный правдивый светоч; все прочее - ложь! Однако и солнцу не спрятать ни гиблых топей Виргинии, ни богомпроклятой римской Кампаньи, ни бескрайней Сахары, не спрятать тысячи мильпустынь и печалей под луной. Не спрятать солнцу океан - темную сторону нашейпланеты, океан, который покрывает эту планету на целых две трети. Вот почемутот смертный, в ком больше веселья, чем скорби, смертный этот не может бытьправ - он либо лицемер, либо простак. То же самое относится и к книгам. Самым правдивым из людей был МужСкорби и правдивейшая из книг - Соломонов Екклезиаст, тонкая, чеканная стальгоря. " Все - суета". ВСЕ. Упрямый мир еще не до конца усвоил нехристианскуюСоломонову премудрость. Но тот, кто за версту обходит больницы и тюрьмы, ктоспешит побыстрей перейти через кладбище, кто предпочитает разговаривать обопере, а не об аде; тот, кто Каупера, Юнга, Паскаля и Руссо без разборазовет хворыми бедняками и всю свою беззаботную жизнь клянется именем Рабле, как достаточно умного и потому веселого сочинителя, - такой человек и недостоин взламывать печать зеленой плесени на могильных плитах со славнымСоломоном. А ведь даже Соломон и тот говорит: " Человек, сбившийся с путиразума, водворится" (то есть, покуда он жив) " в собрании мертвецов". Неподдавайтесь же чарам огня, иначе он вас изувечит, умертвит, как было в туночь со мной. Существует мудрость, которая есть скорбь; но есть также скорбь, котораяесть безумие. В иных душах гнездится кэтскиллский орел, который может сравной легкостью опускаться в темнейшие ущелья и снова взмывать из них кнебесам, теряясь в солнечных просторах. И даже если он все время летает вущелье, ущелье это в горах; так что как бы низко ни спустился горный орел, все равно он остается выше других птиц на равнине, хотя бы те парили ввышине.
Данная страница нарушает авторские права?