💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Джордж Гордон Байрон 23 страница

А все же стал я неплохим поэтом!

Упрямство госпожи Амондевилл

Жуана злило, и по сей причине

Весь разговор их кисло - сладок был

И очень неприятен Аделине.

Но вот сребристый гонг провозгласил

Тот час, когда на дамской половине

Меняют туалет (хотя на глаз

Для этой цели вряд ли нужен час).

Но чу! Звенят серебряные чаши,

Стучат ножи, воинственно остры!

(Поспорят ли с Гомером музы наши,

Описывая пышные пиры!)

Меню у нас, пожалуй, даже краше,

Названья удивительно пестры,

Таинственные смеси и приправы

Напоминают древние отравы.

Там был отличный суп " a la bonne femine" *

(Дивлюсь я этой кличке безрассудной!),

И суп " a la Beauveau", известный вам,

И камбала с подливкой самой чудной;

Там был (но, видит бог, не знаю сам,

Как справлюсь я с такой октавой трудной!)

Большой индюк, и рыба всех сортов,

И поросята - гордость поваров.

{* " Хорошей жены" (франц.).}

Но мне в детали некогда вдаваться -

Я все смешаю вместе! Как тут быть?

Пожалуй, муза может растеряться

И прозвище болтушки заслужить.

Хотя и bonne-vivante* она, признаться

Но трудно ей о пище говорить,

И потому сейчас я очень кратко

Все яства перечислю по порядку.

{* Любительница удовольствий (франц.).}

Вестфальской ветчины окорока,

Апиция достойные картины,

И " sauses Genevolses" * для знатока,

И дичь " a la Conde", и лососина;

Там были - честь и слава погребка -

Все Аммоно-убийственные вина,

И пенистый шампанского бокал,

Как жемчуг Клеопатры, закипал.

{* " Женевские соуса" (франц.)}

Там было бог весть что " a l'Espagnole" *

И " a l'Allemande" **, " timballe" ***, и " salpfcon'ы" ****

(Не сразу нам понятно, в чем там соль,

Но к экзотичным яствам все мы склонны);

Там были " entremets" *****, которых роль -

Баюкать души негой полусонной;

Там сам Лукулл, великий чародей,

Венчал фазанов славой трюфелей.

{* " По-испански" (франц.).}

{** " По-немецки" (франц.).}

{*** " Пирог с дичью" (франц.).}

{**** " Пряное рагу" (франц.).}

{***** " Гарниры" (франц.).}

Увы, сравнится ль блеск подобной славы

Со славой тех, пред кем народы ниц

Лежали? Где их призрак величавый?

Где грохот триумфальных колесниц?

Проходит все - тревоги и забавы,

Победы и обеды знатных лиц;

Едва ль затмит их временная слава

Бессмертную Лукуллову приправу!

Люблю я трюфеля, признаться вам,

И лакомое блюдо " puits d'amour'ы" *

С вареньем или без - по вкусу дам, -

Как поучает нас литература

Кухмистерских. Я пробовал их сам,

Но даже вам скажу - " Sans confiture" **,

Без всякого варенья, эти " puits"

На вкус прелестны, милые мои!

{* " Кладези любви" (франц.)}

{** " Без варенья" (франц.)}

Теряется мой разум в созерцанье

Чудесных блюд, которым счету нет.

Великих несварений процветанье

Их результат, а может быть - секрет

Кто думать мог, что скромный акт питанья

Отца Адама через тыщи лет

Переродится в сложное ученье,

Дошедшее до грани изощренья!

Звенело рюмок тонкое стекло,

И челюсти работали отлично,

Гурманы задыхались тяжело,

А мисс и леди кушали тактично,

И юноши, чье время не пришло

Любить еду, держались романтично:

Они обилью лучших вин и блюд

Прелестную соседку предпочтут.

Увы, не вклеить мне в мои октавы

Сальми и консоме! Ну как тут быть?

Пюре, gibier* и разные приправы

Мне очень трудно в строчки уложить.

На ростбиф каждый бритт имеет право,

Но трудно ростбиф с рифмой примирить;

Притом, покушав сытно, сын Парнаса

Воспеть не в силах даже и бекаса.

{* Дичь (франц.)}

Люблю желе, бисквиты, марципан,

Мороженое, фрукты и закуски;

Желудок наш, изысканный гурман,

Страдает от излишней перегрузки!

В произношенье трезвых англичан

Становится подагрой " gout" * французский.

Я не знаком еще с подагрой, но

Спастись от сей напасти мудрено.

{* " Вкус" (франц.).}

Забуду ль о бесхитростных маслинах,

Союзницах первейших наших вин?

Закусывал я ими на вершинах

Гимета или Суния - один!

Я ел их с хлебом в Лукке и в Афинах

На изумрудной скатерти долин,

Пируя по примеру Диогена

(Он на меня влияет неизменно!).

Отягощенный стол напоминал

Роскошных павильонов вереницу,

Необычайный маскарадный бал

Из овощей, и рыб, и разной птицы,

Мой Дон-Жуан глазами пожирал

" A l'Espagnole" - конечно, не девицу,

А блюдо, что пленяло красотой,

Пикантностью и тонкой остротой.

Сидел мой Дон-Жуан на этот раз

Меж леди Аделиной и Авророй.

Претрудный случай, уверяю вас,

И это ощутил он очень скоро.

Он ежился, не поднимая глаз,

От ясно - проницательного взора

Миледи Аделины - этот взор

Его сверлил насмешливо в упор.

Мне кажется, у глаз бывают уши -

Иначе я не в силах объяснить,

Как удается женщинам подслушать

То, что никто не мог предположить.

Как пенье сфер, способны наши души

Таинственно звучать. И, может быть,

Поэтому порой посредством взора

Длиннейшие ведутся разговоры.

В спокойном равнодушии своем

Аврора на Жуана не глядела

Обычно мы с досадой узнаем,

Что ближним нет до качеств наших дела

Жуан мой не был фатом, но и в нем

Аврора самолюбие задела;

Себя он как бы лодкой ощущал,

Затертой между двух ледовых скал.

Он пошутить попробовал - напрасно.

Ему, конечно, вежливо ответили,

Но, глядя вдаль спокойно и бесстрастна,

Как будто шутки вовсе не заметили.

И скромность и заносчивость ужасны,

В каком бы облике мы их ни встретили.

Он видел, что миледи быстрый взгляд

Таил язвительной насмешки яд.

Она ему, казалось, говорила:

" Я так и знала! " Уверяю вас:

Подобное злорадство - это сила

Опасная и вредная подчас.

Герой, чье сердце шутка оскорбила,

Все выполнить старается как раз,

Что в мстительном намеке заключалось...

Глядишь - ан шутка правдой оказалась!

Но ловкий и любезный мой герой

Сумел искусно выказать вниманье

Своей соседке. Этою игрой

Он деликатно подчеркнул признанье

Ее достоинств. Я готов порой

Поверить сплетне! На его старанья

И на его веселые слова

Аврора улыбнулась раза два.

Могла ль от разговора воздержаться

Жуана миловидная соседка?

Сама миледи стала опасаться,

Что в ней проснется все-таки кокетка;

В холодном равновесии держаться

Нам трудно, и случается нередко,

Что мы... Но тут миледи не права:

Аврора уж совсем не такова.

Притом Жуан настолько был приятен,

Настолько гордо-скромен, так сказать,

Себя умел так ловко показать он,

Так он умел покорность проявлять,

Умел он быть и весел и занятен,

Умел он тактом шутки умерять,

Людей на откровенность вызывая,

А собственные замыслы скрывая,

Аврора в равнодушии своем

Его к толпе обычной причисляла

Пустых людей, но и Аврора в нем

Особенные свойства увидала.

Он льстил с таким умом и мастерством,

Что даже ей приятно слушать стало;

Так похвалы изысканных льстецов

Завлечь способны даже гордецов.

Притом он был красив, а это свойство

Смущает женщин, мы должны признать;

Супружествам большое беспокойство

Оно способно часто доставлять.

Пленительную внешность и геройство,

Увы, трудней всего не замечать;

Когда прекрасный образ нас смущает,

Нас никакая книга не прельщает.

Аврора больше внешности пленительной

Любила книги. И, служа Афине,

К ней относилась с нежностью почтительной,

Любуясь ею даже на картине.

Но лишь в корсете старости медлительной

Надежна добродетели гордыня.

Сократ, блюститель этики, и тот

Прекрасного влиянье признает.

В шестнадцать лет все девы сократически

Чтят красоту невинно - вслед Сократу.

Что ж? Если этот славный муж аттический

И в старости мечтал замысловато

(Платон писал о том метафизически),

То девушкам уж вовсе трудновато

Без грез - ведь их природа такова!

Но скромность для девицы - sine qua*.

{* Непременное условие (лат.).}

Замечу вскользь: когда свои сужденья

Я, как великий Кук, вам излагаю,

О них всегда свое второе мненье

Я мненью первому предпочитаю,

А может быть, и третье есть решенье,

А может, вовсе нет - почем я знаю!

Но, будь поэт логичен, скуп и строг, -

Мир сущего понять бы он не мог.

Весь род людской себе противоречит -

Ну как же мне другим не подражать?

Все мелкой ложью истину калечат,

Но я правдив и не желаю лгать.

Коль нас от скептицизма не излечат,

Мы ничего не сможем отвергать.

Противоречий много в человеке;

Источник правды чист, но мутны реки.

И притчи и стихи способны лгать,

Хотя иной раз могут быть правдивы,

А басня может нравы исправлять,

Клеймя пороки очень справедливо.

Но кто поможет сущее познать?

Философы? Они всегда кичливы!

Религия? Возможно, если знать,

Какой из сект разумней доверять.

Конечно, каждый может ошибаться.

А впрочем, может быть, и каждый прав.

Спаси нас боже! Трудно продвигаться,

В тумане маяка не распознав.

Пора пророку новому заняться

Защитой смелых догматов и прав;

Изношенные мненья, в самом деле,

За два тысячелетья потускнели.

Но для чего запутался и я

В тенетах метафизики? Не мне ли

Противна эта вся галиматья?

Безумье и судьба мне повелели

О косяки загадок бытия

Напрасно биться лбом. Осточертели

Мне все проблемы эти навсегда;

К терпимости я склонен, господа!

Теолог я умеренный (не скрою!),

Пресвитерьянец и мыслитель, право.

Умеренно люблю я Тир и Трою,

Как Элдон, судия сей величавый.

О доле низших классов я порою

Толкую Джону Булю очень здраво,

И, словно Гекла, кровь кипит моя,

Коль произвол тиранов вижу я.

Политику, религию, смирение

Вы встретите не раз в стихах моих;

Я придаю огромное значение

Моральной пользе диспутов таких.

Я публике устроил развлечение

Из разных философских заливных.

Желая угодить любому праву, я

Загробной вас попотчую приправою.

От споров я отрекся, видит бог!

Теперь ни на какое искушенье

Поддаться бы я, кажется, не мог;

Я полное предвижу исправленье.

А то читатель к музе очень строг:

Опасными слывут ее сужденья,

Хотя она едва ли злее тех

Судей, чей труд велик, да мал успех.

Ты веришь ли, читатель, в привиденья?

Конечно, нет! Ты хмуришься? Так что ж!

Тревоги и приятные волненья

Ты в этой пестрой повести найдешь.

Я говорю без всякого глумленья,

Что этот мир таинственный - не ложь;

Я веские имею основанья

Уверовать в его существованье.

Серьезно? Вы смеетесь?! Как же быть!

А я предпочитаю улыбаться.

Ведь, право же, могу я допустить,

Что призраки способны появляться!

Я не хочу об этом говорить,

Чтоб на знакомство к ним не навязаться;

Сам Гоббс в себе души не замечал,

А посещенья мертвых ощущал.

Я ночью эти песни сочиняю

То как сова, а то как соловей.

Минервы птица мрачная и злая

Над рукописью кружится моей;

Со старых стен, кольчугами сверкая,

Глядят портреты умерших людей,

И угольки в камине слабо тлеют, -

И мысли постепенно цепенеют.

И посему (хотя при свете дня

Я не привык писать) иные думы

Бывают в яркий полдень у меня;

Но полночи холодной мрак угрюмый

Меня смущает, сердце леденя, -

Мне бредятся таинственные шумы...

Кто знал такое состоянье, тот

Пусть это суеверьем назовет!

Меж двух миров, на грани смутной тайны

Мерцает жизни странная звезда.

Как наши знанья бедны и случайны!

Как многое сокрыто навсегда!

Прилив столетий темный и бескрайный

Смывает грани, толпы и года,

Лишь мертвых царств угрюмые могилы

В пространствах мира высятся уныло.

ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ

Учили персы юношей при Кире

Стрелять из лука, ездить на коне

И правду говорить. И в новом мире

Мы это все усвоили вполне;

Конечно - лук в музее, а не в тире,

Но конный спорт - по-прежнему в цене,

А что до Правды - то сия наука

Из моды вышла, как... стрела из лука.

Эффект дефекта этого велик,

Но сам " эффект сугубо дефективен", -

А почему - судить я не привык;

Одно лишь вам скажу: пусть я наивен,

Пусть часто заблуждаюсь, но язык

Патетики фальшивой мне противен

Уже не раз предупреждал вас я,

Что муза очень искренна моя.

Ее неотразимые сужденья

Частенько бьют не в бровь, а прямо в глаз,

И горьким, вместо сладкого варенья,

Она гостей попотчует не раз, -

Зато правдивы все ее творенья;

Мы пишем с ней, предупреждаю вас,

Чтоб вы на нас и впредь не обижались -

" De rebus cunctis et quibusdam aliis" *

{* " Обо всех вещах и еще о некоторых других" (лат.)}

Весьма правдивым будет мой рассказ -

Рассказ о привиденьях, как ни странно,

И даже без особенных прикрас!

Но кто постичь способен смысл туманный

Явлений тех, что окружают нас

Нам скептики мешают постоянно;

Но рот давно пора закрыть тому,

Кто б возражал Колумбу самому.

В легендах и преданьях исторических

Нам рассказали Монмут и Турпин

О случаях чудесных и мистических,

Реальных не имеющих причин

Всего искусней критиков скептических

Опровергал блаженный Августин -

Какими бы их воэраженья ни были -

Своим упрямым " quia impossibile" *

{* " Ибо невозможно" (лат.)}

Жить надо смертным в духе старины,

Придется предков следовать примеру:

Несбыточному верить вы должны

И невозможное принять на веру.

Столь таинства священные сложны,

Что мудрецы, рассудку зная меру,

В них верят, как в Писание Они

От споров только крепче в наши дни.

И Джонсон думал, что на протяженье

Шести десятков горестных веков

Тревожат человечество виденья

И выходцы из призрачных миров.

И тщетно им навстречу возраженья

Возводят вал из доводов и слов:

Есть в мире сила выше нашей силы,

Которую сознанье не открыло.

Но между тем закончился обед

И даже ужин; танцы замирают,

Замолк оркестр, в гостиных меркнет свет,

Веселый шум и говор затихает.

И вот последний бальный туалет,

Как облачко на солнце, исчезает,

А в окна льются лунные лучи,

И гаснет свет слабеющей свечи.

Напоминает прошлых пиршеств чад

Шампанское на самом дне бокала,

Пустую пену пунша, легкий взгляд,

В котором тенью чувство пробежало,

Морскую зыбь, неясный аромат,

Круговорот пленительного бала,

Систем философических туман

И опиума радужный обман -

Покоя или счастья благодать,

Неясный бред, ничто, одно мгновенье.

Всего трудней бывает понимать

Души и мысля тайные движенья -

Искусство тирский пурпур добывать

Так позабыли наши поколенья.

Но пусть же в мире сгинут поскорей

И пурпурные мантии царей!

Одеться перед балом, говорят,

Всем трудно, но труднее после бала

Надеть хандрой пропитанный халат,

Как Нессов плащ, и повторять устало,

Что вслед за Титом юноши твердят:

" Опять потерян день, и ночь пропала! "

По мне, однако, было бы умней

Вести учет удачных наших дней.

Мой Дон-Жуан один в своем покое

Большое беспокойство ощущал;

Глаза Авроры были ярче вдвое,

Чем он со слов миледи ожидал,

И знай он, что творится с ним такое,

Он, верно, философствовать бы стал;

Но, к философии не прибегая,

Он попросту мечтал, порой вздыхая.

Жуан вздыхал. А тут еще луна,

Богиня всех вздыхающих, сияла,

Настолько ослепительно ясна,

Насколько наше небо позволяло.

Лирической тоской уязвлена,

Душа героя нашего пылала,

В ней разгорался пафос нежных слов

И томно - восклицательных стихов.

Любовник, астроном и сочинитель,

Поэт или влюбленный свинопас

Луну - фантазий давнюю обитель -

Почтили вдохновеньями не раз,

Когда она, блестящая в зените,

Рождает и простуду и экстаз,

Приливами морей повелевает

И томные сонеты навевает.

Лирическим раздумьем обуян,

В готическом покое горделивом

Не думал о покое Дон-Жуан,

Он видел, как мерцает прихотливо

Гладь озера сквозь призрачный тумана

Вдали, конечно, наклонялась ива,

И водопад срывался с крутизны,

Сверкая пеной снежной белизны.

На столике - верней, на туалете

(Я точности придерживаться рад;

О самом незначительном предмете

Я говорить не стану невпопад!) -

Свеча горела тускло. В мутном свет"

Героя моего усталый взгляд

Встречал картины, вазы, гобелены

И темные готические стены.

Он вышел в зал. В багетах темных рам,

В неясной мгле таинственного света

Мерцали величаво по стенам

Прекрасные старинные портреты

Давно почивших рыцарей и дам, -

Кольчуги, шлемы, розы, кастаньеты -

Портреты мертвых под лучом луны

Особенно печальны и страшны.

Суровый рыцарь и седой монах

При лунном свете будто оживают;

Шаги твои на дремлющих коврах

Таинственные шорохи рождают;

Во всех углах гнездится смутный страх,

Причудливые блики выплывают:

" Как смеешь ты блуждать в ночной тени,

Когда не спят лишь мертвые одни? "

Неуловимо - призрачно смеется

Красавица, почившая давно;

Ее истлевший локон резво вьется,

Ее лицо луной озарено...

Портрет навеки юным остается,

Ему бессмертье странное дано;

Ведь и при жизни все портреты наши

Всегда моложе нас - и часто краше!

Итак, Жуан мечтательно вздыхал

О том, что все подвластно изменению -

И женщины ч чувство Он шагал,

Стараясь заглушить свое волненье, -

И вдруг неясный шорох услыхал...

Быть может, мышь? Быть может, привиденье?

(Никто не любит слышать в час ночной

Шуршанье между шторой и стеной!)

Но то была не мышь, а тень немая

Монаха в темной мантии, в шлыке;

Он подвигался, глаз не поднимая,

Сжимая четки в призрачной руке,

Ныряя в тень и снова выплывая

На лунный свет, как лодка на реке, -

И только поравнявшись с Дон-Жуаном,

Его пронзил каким-то взором странным.

Жуан окаменел; хоть он слыхал

О призраках в старинных замках этих,

Но как-то никогда не допускал,

Что человек способен лицезреть их.

Он россказням совсем не доверял:

Что призраки? Вранье! Ведь мы не дети!

Но что-то вдруг мелькнуло перед ним,

Как облако иль стелющийся дым.

Три раза кряду это порожденье

Земных, небесных или темных сил

Прошло по галерее; без движенья

За ним Жуан испуганный следил,

И волосы его, как дуновенье,

Неизъяснимый ужас шевелил.

Остановить монаха он пытался...

Увы! Язык ему не подчинялся!

На третий раз таинственная мгла

Глубокого глухого коридора

Монаха поглотила. Там была

Простая дверь, а может быть, и штора;

Бесплотные и плотные тела

Способны от внимательного взора

Вдруг исчезать неведомо куда

Без явственной причины и следа.

Встревоженный Жуан не шевелился,

Не отрываясь глядя в полутьму,

В которой непонятно растворился

Ужасный дух, явившийся ему.

И каждый бы, я думаю, смутился,

Увидев непонятное уму.

Рассеянный и бледный, еле - еле

Он ощупью добрался до постели.

Здесь он протер глаза и поспешил

Взглянуть вокруг: свеча на туалете

Горела безмятежно. Он решил

Найти забвенье в лондонской газете,

Где дипломат, и критик, и зоил

Охотно судят обо всем на свете -

О короле, о ваксе, о балах,

О внешних и о внутренних делах.

Здесь все напоминало мир живых,

Но все - таки его дрожали руки;

Прочел он несколько столбцов пустых

И, кажется, статью о Хорне Туке;

Под одеялом съежился, притих,

Ловя тревожно все ночные звуки;

И скоро сон - целитель слабых сил -

Его глаза усталые смежил.

Но часто просыпался он тревожно,

Не понимая, что же видел он:

Виденье ль? Сновиденье ль? Все возможно,

Хоть суеверный страх уже смешон.

К утру он задремал, но осторожно

Слуга прервал его недолгий сон,

Предупредив почтительно и чинно,

Что время одеваться господину.

Мой Дон-Жуан оделся. Сей обряд

Обычно развлекал его немало,

Но в этот день его унылый взгляд

И зеркало почти не занимало.

Он локоны расправил наугад

И застегнул жилет довольно вяло,

И галстук у него на левый бок

Подвинулся - почти на волосок.

Он появился к утреннему чаю,

Рассеянно к столу придвинул стул

И, на приветствия не отвечая,

Рассеянно из чашки отхлебнул,

Обжегся - и, смешков не замечая,

За ложечкою руку протянул

Тут сразу угадала Аделина.

Что тайная тоска всему причина.

Он бледен был - она еще бледней.

Она украдкой что - то прошептала,

Лорд Генри невпопад ответил ей,

Что на тартинках масла слишком мало.

Графиня шалью шелковой своей

Спокойно и задумчиво играла,

Аврора же - святое существо -

Во все глаза глядела на него.

Печали без достаточной причины,

Как водится, не терпит высший свет.

" Здоровы ль вы? " - спросила Аделина.

Жуан ответил: " Да... Немножко... нет..."

Домашний врач осведомился чинно

По части сердца и других примет,

На что Жуан ответил лаконично,

Что, право, чувствует себя отлично.

" Да", " нет", " отлично" - странные слова,

И выглядел Жуан довольно странно:

У бедного кружилась голова,

Да и в глазах темнело непрестанно.

Он отвечал врачу едва - едва,

И понял тот по виду Дон-Жуана,

Что ежели недуг его лечить,

То не врача бы надо пригласить.

Лорд Генри между тем разговорился,

Свой шоколад откушав превосходный,

Сказал, что гость, наверно, простудился,

Хотя погода не была холодной, -

Потом к графине мило обратился:

" Что граф? И как недуг его природный -

Подагра, эта ржавчина господ,

Суставы благородные грызет? "

Жуану, как хозяин благосклонный,

Он улыбнулся: " Вид у вас такой,

Как будто наш монах неугомонный

Нарушил ваш полуночный покой! "

С гримасою притворно - удивленной,

Но все-таки бледнея, мои герой

Сказал, тревогу тайную скрывая:

" Какой монах? Я ничего не знаю! "

" Помилуйте! Фамильный наш монах!

Легенда, впрочем, часто привирает;

Но все - таки хоть в нескольких словах

Вам рассказать об этом подобает,

Хотя уже давно в моих стенах

Сей древний посетитель не бывает

Не знаю - он ли стал смирней, чем был,

Иль наше зренье разум притупил".

" Ax, милый мой! - миледи возразила

(Взглянув на Дон-Жуана моего,

Она весьма легко сообразила,

Что эта тема трогала его), -

Я много раз, уж кажется, просил

Не говорить об этом ничего;

Шутить на эти темы неуместно,

А древнее преданье всем известно",

" Да я шутить совсем и не желал" -

Сказал милорд. - Припомни, дорогая,

Как нас он после свадьбы напугал,

По галерее в сумерки блуждая! "

Но тут он поневоле замолчал,

Увидев, что супруга молодая

Взялась за арфу, в струнах пробудив

Задумчивый и жалобный мотив.

" Баллада о монахе! Это мило! -

Вскричал милорд - Но ты прибавь слова,

Которые сама же сочинила"

Без текста эта музыка мертва! "

Все общество тотчас же попросило

Хозяйку спеть, на что она сперва

Поколебалась, несколько смутилась

И под конец, понятно, согласилась.

Прелестные певицы каждый раз

Разыгрывают милое смятенье,

Обычно умиляющее нас, -

И Аделина, начиная пенье,

Ни на кого не поднимала глаз,

Но проявила тонкое уменье

И высший дар изящной простоты

(Что для меня дороже красоты).

Песня леди Амондевилл

Спаси нас, помилуй, пречистая сила!

Монах на могиле сидит,

В полночной тиши за помин души

Молитвы и мессы твердит.

Когда разорил лорд Амондевилл

Обитель отцов честных,

Один не забыл священных могил

Почивших братьев своих.

Губя и деля мечом короля

Угодья господних слуг,

Топтали солдаты леса и поля

И села сжигали вокруг.

Но, строг и суров, не боясь оков,

Печален, угрюм и упрям,

В часовню и в дом, невидимый днем,

Монах приходил по ночам.

Порожденье злых или добрых сил -