Джей Дот 4 страница. Мне эта идея показалась весьма разумной.

Мне эта идея показалась весьма разумной.

«Наш сын — хороший парень, — добавил муж. — Нам хоть когда-нибудь звонили учителя? А директор? Обвиняли ли его в чем-нибудь другие родители?..»

Мы решили, что весной отправим Джеймса в Академию Истон, расположенную на северо-востоке Коннектикута. Мы уже давно хотели в старших классах перевести его в другую школу, поскольку нам не нравилось, как обучают старшеклассников в нашей собственной школе. Но когда Мы сообщили об этом Джеймсу, он взбунтовался. Он заявил,

что никуда не поедет. Как могут родители куда-то отсылать своего ребенка?

Я готова была уступить, потому что не хотела, чтобы он уезжал, потому что любила его и желала, чтобы он был рядом со мной. А еще я боялась, что вдали от меня он вообще перестанет учиться. Я даже не буду знать, чем он занимается субботними и воскресными вечерами. «С другой стороны, — размышляла я, — возможно, ему пойдет на пользу строгая дисциплина Истона? Разве я могу хоть на что-то повлиять? Он меня давно не слушает. Быть может, все выиграют от того, что он уедет и начнет самостоятельную жизнь. Быть может, это поможет ему найти себя».

Джеймс уехал в Истон с большой неохотой и тут же начал доказывать нам, что мы приняли неверное решение. Его оценки ухудшились. В отчетах, которые мы получали, указывалось, что он неорганизован, что он умен, но совершенно не хочет заниматься, что он постоянно выдумывает какие-то причины, якобы помешавшие ему выполнить задание. Мы встречались с его учителями и с его руководителем. Наш сын накапливал выговоры и взыскания за пропущенные уроки, за нарушение формы одежды, за курение. А я была уверена, что Джеймс не прикасается к сигаретам. Когда я задала ему вопрос, он ответил, что только один раз попробовал. Мне хотелось ему верить.

Джеймс заявил, что ему не нравится школа и он терпеть не может своих учителей. Его руководитель никуда не годился. Учителя истории он вообще ненавидел.

Только его тренер по баскетболу присылал отличные отчеты.

За девятый класс Джеймс вырос на шесть дюймов.[11]И еще на два дюйма в десятом классе. В баскетболе он был бесподобен. Тренер говорил, что такие таланты ему попадаются крайне редко. Он был одним из лучших баскетболистов со времен основания Истона. Джеймс всегда играл в баскетбол в городской лиге, но мы и не подозревали, что он так одарен. «Вот оно, — подумала я. — Это именно то, что поможет нашему сыну исправиться. Это его спасет».

Когда Джеймс приезжал домой, на выходные или на каникулы, он казался мне совсем другим человеком. Он был таким милым, таким хорошим. Выглядел более зрелым, более уравновешенным, беседовал с нами, делился своими идеями и планами. Мы болтали о баскетболе, прикидывали, на какие игры нам с мужем удастся приехать. И я чувствовала себя совершенно счастливой. «Все-таки мы поступили правильно, — думала я. — Хорошо, что мы отправили Джеймса в частную школу. Он взрослеет и становится более ответственным. Баскетбол его изменил. Он наконец-то поверил в себя».

Но потом Джеймс поднимался наверх и запирался в своей комнате. Он спускался вниз, чтобы пообедать, а потом отправлялся гулять с друзьями. Вранье возобновилось, но теперь уже мой сын стал настоящим профи. Теперь он овладел логикой, и я уже была не в состоянии понять, лжет он или говорит правду. Мне никак не удавалось это проверить. Я звонила родителям его друзей, каждый раз придумывая новые предлоги. А он спрашивал меня: «Зачем ты всем звонишь?» Он приходил домой все позже, а я спрашивала себя: «Что можно делать в этом городе после полуночи?»

Я беспрестанно волновалась. Мне казалось, сын по капле выкачивает из меня жизнь.

Тут чуть-чуть и там чуть-чуть.

Однажды ночью, во время рождественских каникул, Джеймс вернулся домой пьяный. Я в махровом халате сидела на кухне, дожидаясь его прихода. Когда он вошел, я заявила ему, что он пьян. От него пахло алкоголем, и он нечетко выговаривал слова. Джеймс разозлился и начал протестовать. Я разбудила мужа, попросив его спуститься и взглянуть на Джеймса.

Мэттью отправил сына в постель, сказав, что мы обо всем поговорим утром.

Утром Джеймс страдал от мучительного похмелья. Когда мы объявили, что запрещаем ему выходить из дома, он обвинил нас в том, что мы испортили ему жизнь. Он глубоко несчастен в Истоне. Он его ненавидит.

Теперь я отлично понимаю, что это обвинение было блестящим тактическим ходом.

В январе прошлого учебного года в Истон из Университета Гонзага прибыл селекционер. Он хотел взглянуть на Джеймса. Его команда в том году выигрывала все матчи подряд. Мой сын зарабатывал по двадцать-тридцать очков. Нам говорили, что он феноменален.

И мы передумали забирать Джеймса из Истона. Теперь, когда ему предлагали стипендию в Университете Гонзага, плохие оценки волновали нас значительно меньше.

Но его табель по-прежнему оставлял желать лучшего. Джеймс демонстрировал блестящие способности и полное отсутствие прилежания или желания учиться. Я вдруг подумала: «А что, если у него нарушение психики, выражающееся в патологической дезорганизованности? Может, мне уже давно следовало отвести его на прием к психиатру?»

«Я должна была сделать для него больше, — казнила я себя. — Я должна была ему помочь».

Когда Джеймс перешел в выпускной класс, он дал согласие играть за Университет Гонзага. Они сделали ему предложение, которое было невозможно отвергнуть. Это событие мы отпраздновали в кругу семьи. Мы с мужем выпили шампанского. Муж предложил бокал и сыну.

В апреле Джеймса исключили из Истона за продажу марихуаны на территории школы. Он не отпирался, объяснив мне, что сделал это всего один раз по просьбе друга, отчаянно нуждавшегося в деньгах. Я ответила, что не верю ему.

Я была вне себя от ярости, а муж совсем упал духом. Наш сын вышвырнул свое будущее в окно.

«Возможно, все не так плохо», — сказал селекционер, до него дошли слухи об исключении Джеймса, и он приехал к нам домой. Если за лето Джеймс наверстает упущенное, а потом поступит в какую-нибудь из частных школ на дополнительный курс, университет оставит свое предложение в силе.

Мы бросились искать школу для сына. Уже было слишком поздно подавать заявление в обычном порядке, кроме того, мы хотели, чтобы он был поближе к дому. Это дало бы нам возможность присматривать за ним.

Мы съездили в Академию Авери, и его зачислили туда в течение недели. Они раздули целую историю из исключения Джеймса из Истона и много говорили о необходимости сдавать вступительные экзамены, но мы отлично понимали, что они просто счастливы заполучить баскетболиста такого уровня, как Джеймс.

Мы заставили сына пройти курс психотерапии. Джеймс считал, что он умнее своего психотерапевта. Он вообще презирал «всю эту психотерапию». Он в нее не верил, а значит, она ничем не могла ему помочь. К июлю он начал пропускать визиты к врачу.

«Да ну его, — сказал мой муж. — Восемнадцатилетнего парня невозможно заставить делать то, чего он не хочет».

Все лето Джеймс ездил по спортивным лагерям и сборам, готовясь, как мы надеялись, к звездному учебному голу, призванному искупить все его прошлые грехи.

Осенью мы отвезли его в Авери. К этому времени я уже с трудом узнавала сына. Он стал

высоким и мускулистым, Да еще и отрастил бороду. Когда мы стояли рядом, он возвышался надо мной, как башня, и уже одно это подчеркивало мою неспособность повлиять на него. Перед тем как уехать домой, я усадила его рядом с собой и сказала, что люблю его. Я сказала, что ничто и никогда не заставит меня отказаться от борьбы за него. «Что посеешь, то пожнешь», — напомнила я.

Заметив на его губах легкую улыбку, я подумала: «Он смеется надо мной». Мы привезли его в Авери осенью, и я окончательно потеряла сына.

Что я могу сказать женщинам, у которых растут сыновья? Что-то влияет на этих ребят, но я не знаю, что именно. Оградите их от алкоголя. Если вы заподозрили проблему, это означает, что она существует. Не спускайте им с рук самую первую ложь, какой бы маленькой она вам ни показалась. Будьте бдительны.

Натали

Я смотрю, как эти большие парни входят в столовую. Нет, они не входят, они врываются. С них слетает лоск цивилизации. Теперь они просто животные, рвущиеся к кормушке. Они берут по четыре, пять гамбургеров, просят побольше картошки и заедают все это шестью кусками торта. В Авери можно есть до отвала. Я часто наблюдаю, как мальчишки опрокидывают в себя по шесть или семь стаканов молока. Ни один из них не ест овощи. Зачем мы вообще их готовим? Кормят здесь хорошо. У нас есть салатный бар, автомат с замороженными йогуртами, гриль. Можно заказать какой угодно сэндвич. У нас бывают итальянские и мексиканские обеды. В один присест ребята способны проглотить семь или восемь тако. Я знаю этих мальчишек с девятого класса. Кроме Джей Дота. Он прибыл на дополнительный курс.

Ее я знаю похуже. Девочки не едят. А если едят, то делают это так, чтобы никто не видел. От двери они прямиком направляются к салатному бару. Я работаю у стойки с закусками. Вот что я вам скажу: хоть у нас и существуют правила относительно одежды, но эти девчонки одеваются как шлюхи. Все эти крошечные маечки на бретельках и коротенькие юбочки… Я вообще не понимаю, как мальчишкам, да и преподавателям-мужчинам тоже, удается удержать свои члены в штанах. Их откровенно провоцируют.

Я прекрасно знала Сайласа и его родителей. Мы ходили в одну церковь. Это была крепкая католическая семья. Предки Оуэна жили в Авери, ну, как минимум на протяжении трех последних поколений. Анна была замечательной матерью. Если я отправляла своих ребятишек играть к Квинни, у меня на душе было спокойно. Я знала, что Анна о них позаботится, не то, что некоторые здешние мамаши… Имею в виду тех, кто пьет. Такие у нас тоже есть.

Роб мне тоже нравился. Он всегда говорил «спасибо». В наше время никто не говорит

«спасибо». Джей Дот, тот был любителем посмеяться. Всегда в центре внимания. Услышав взрыв хохота, можно было не сомневаться, что он доносится от столика, за которым сидит Джей Дот.

Впрочем, если в школе и был мальчишка, которому привили правильные ценности, так это Сайлас.

Девочку я не виню. Я виню репортеров. Я бы их поубивала за то, что они сделали с мальчишками.

Майк

В апреле Сайласа Квинни зачислили в Академию Авери.

Он должен был приступить к учебе осенью. К этому времени Майк освоился в доме Квинни, где его принимали уже не в кухне, а в столовой. Взяв на себя подачу заявления и решение финансовых вопросов, он постоянно привозил Анне и Оуэну какие-нибудь бланки на подпись. Майк довольно хорошо узнал Сайласа, несколько раз встретившись с ним дома и посетив один из матчей с его участием. Тренера баскетбольной команды Авери чрезвычайно обрадовала перспектива заполучить Сайласа, и Майк начинал думать, что он оказал и Авери, и семье Квинни огромную услугу, с лихвой компенсировав ущерб, который его «вольво», повинуясь законам матушки-природы, нанес собственности фермеров.

Сайлас показался Майку спокойным, рассудительным пареньком. Несмотря на юный возраст, он был уже сформировавшейся личностью, хотя в последние годы в обществе все больше ценилось не то, каков человек, а то, чего он достиг. Возможно, его характер сформировало воспитание в семье истовых католиков, этого Майк не знал. Внешне мальчик пошел в отца, хотя вокруг его глаз не было и следа озорной улыбки Оуэна. Майк подумал, что вряд ли она там когда-либо появится. Похоже, Сайлас очень серьезно относился к жизни, и это позволяло предположить, что он будет идеальным учеником и игроком. В школьную баскетбольную команду приняли только двух девятиклассников, в том числе и Сайласа.

Одним из преимуществ частной школы надгосударственной является загруженность учащихся. Занятия начинаются в восемь утра и заканчиваются около двух. После этого — спорт, обязательный для всех, как и два часа занятий по вечерам для пансионеров, вынужденных, таким образом, делать уроки. Хотя Сайлас (в отличие от Роба, Джей Дота и девушки) не был пансионером, он освобождался не раньше половины седьмого, после чего отправлялся домой и тратил не меньше трех часов на выполнение домашних заданий. Учителя обрушивали на девятиклассников шквал требований, не позволяя им расслабляться. Наведываясь в общежития между восемью и десятью вечера, Майк неоднократно видел новичков, сидевших за столом, уронив голову на руки. Они не спали, они предавались отчаянию, а кое-кто даже плакал. Майк считал, что Авери блестяще подготавливает своих учеников к поступлению в колледж, и новоиспеченные студенты университетов это неизменно подтверждали. Благодаря полученной в Авери базе знаний, учеба в колледже давалась им легче, чем старшие классы школы.

Сайласу как члену команды часто приходилось путешествовать. Почти половина матчей проходила за пределами школы. Кроме того, каждая вторая суббота была учебной. Подобные правила были сформированы с учетом необходимости лишить учеников-пансионеров времени и желания влипнуть в какие-нибудь неприятности, однако они были обязательны и для тех студентов, которые жили дома. Анна шутливо жаловалась на то, что она почти не видит сына, хотя было ясно, что это ее полностью устраивает. Ведь это означало упорный труд в стенах престижной школы. Она и сама стала активным членом Ассоциации родителей и учителей. Оуэн тоже, похоже, смирился с новым положением дел. И хотя Майк чувствовал, что фермер готов при малейших признаках неблагополучия выдернуть сына из школы, он очень гордился его успехами на баскетбольной площадке и не пропускал ни одной домашней игры. Каждый раз, когда Оуэн появлялся в зале и направлялся к трибунам,

Майк располагался рядом и либо справлялся об Анне, либо, если Оуэн опаздывал к началу, посвящал его в текущее положение дел, особо останавливаясь на действиях Сайласа. Оуэн никогда не хвастался сыном, и когда кто-нибудь хвалил Сайласа, лишь кивком головы благодарил собеседника. Однако в его глазах вспыхивал лучик гордости, присущий лишь отцам. Майк завидовал Оуэну. Сколько бы он ни радовался успехам школьных команд, ему был недоступен источник счастья, из которого черпал Оуэн.

Оуэн всегда приходил на игры в поношенном комбинезоне и толстой клетчатой куртке, благоухающей овцами. Он ничуть не стеснялся ни своей рабочей одежды, ни статуса местного жителя. Более того, если бы его спросили, он скорее бы признался в чувстве превосходства над другими родителями, многим из которых приходилось преодолевать изрядные расстояния ради присутствия на матче. Это объяснялось… А ничем это не объяснялось, таковы уж были вермонтцы. Иногда после матча Анна и Оуэн приглашали Майка и Мэг к обеду, но, как ни странно, за все время их знакомства Мэг ни разу не побывала в доме Квинни. По большей части это объяснялось занятостью Мэг — у его жены было много встреч и дополнительных занятий, не позволявших ей принимать подобные приглашения. Однако была и другая причина: Мэг считала общение с этой семьей частью работы Майка, а его работу она своей не считала. Муж и жена существовали в разных вселенных, их сферы влияния нигде не пересекались.

Анна Квинни превосходно готовила традиционные для Вермонтских ферм блюда. Особенно Майку запомнилось ее масляное печенье. Вкуснее Майк ничего не пробовал и сомневался, что попробует. Ее лимонное безе заслуживало Наивысших похвал, а жареный цыпленок получался необычайно нежным, сочным и ароматным. Их столовая была маленькой, но, поскольку они имели всего одного ребенка, всегда находился свободный стул для гостя. Майку казалось, что Анна немного рисуется, хотя он лишь догадывался об этом, потому что одновременно она была болезненно скромной. Стол накрывали голубой вязаной скатертью, похоже на салфетки на кухонном столе. Эта столовая и скатерть напоминали Майку детство, обеды в доме бабушки, и у Квинни у него часто возникало ощущение, что он перенесся н а несколько десятилетий назад. Он очень боялся забрызгать соусом скатерть, всегда блиставшую безукоризненной чистотой. Хотя слово «обедал» было очень неточным, правильнее сказать — «ужинал». Вино никогда не подавали, пища была вкусной, но простой, и за стол садились в обычной домашней одежде. Оуэн располагался за одним концом стола, Анна — за другим, а Майк — напротив раскрасневшегося после матча Сайласа.

Майк редко бывал у Квинни осенью или весной, поскольку чаще всего он сталкивался с Оуэном именно зимой, когда его приглашали к обеду каждые две недели. В комнате имелось одно-единственное окно, большие часы отбивали каждую четверть часа, на длинной полке располагались какие-то милые сердцу Анны безделушки. На другой полке стояли фотографии, среди них — много детских снимков Сайласа. Оуэн был хорошим рассказчиком и мог поддержать практически любой разговор. Существовали темы, способные воспламенить его почти мгновенно. Человек в Белом доме вызывал у него ярость, пробуждающую к жизни незаурядное красноречие. Когда он рассуждал о войне в Ираке, Майку казалось, его вот-вот хватит удар. Оуэн был убежденным пацифистом и не скрывал того, что если бы его сына призвали в армию, он посоветовал бы ему отправиться на север, в Канаду, а не становиться под ружье. Туристы его забавляли, он обладал неиссякаемым запасом историй о бестолковых гостях из других штатов, веселивших его вне зависимости oт

того, в который раз он рассказывал ту или иную байку. Иногда Майк поддавался соблазну тоже рассказать историю-другую о родителях и их чадах, приезжающих знакомиться со школой. Не самое дипломатичное поведение для директора школы, но в этой столовой он чувствовал себя в безопасности. Дело было в сочетании необыкновенно вкусной еды, пробуждающей ностальгические воспоминания скатерти и весьма ограниченного пространства, которое в других обстоятельствах могло вызвать у него приступ клаустрофобии. Он считал, что Сайласу ужасно повезло родиться в этой семье, несмотря на отсутствие братьев и сестер.

Оуэн ничуть не преувеличивал, утверждая, что никто лучше Сайласа не умеет пройти к кольцу. Недостаток роста Сайлас с лихвой компенсировал скоростью. Он также был на удивление ловок. Наблюдать за тем, как он обставляет соперников, превосходящих его размерами чуть ли не вдвое, было истинным удовольствием. Если он промахивался и не попадал в кольцо, особенно если речь шла о трехочковом броске, призванном спасти его команду от поражения, он очень расстраивался и уходил с поля, понурив голову, как будто в ожидании наказания. Майк был уверен, что ни Оуэн, ни Анна никогда и пальцем Сайласа не тронули, однако мальчик был склонен к самобичеванию. Он стыдился неудач и подолгу переживал их. Он не умел, как другие мальчишки, пожать плечами и выбросить неприятный эпизод из головы.

Иногда, встречая Сайласа на территории школы, Майк останавливался и заговаривал с ним. Майк задавал вопросы, а Сайлас на них отвечал. Как поживают родители? Каковы перспективы на субботний матч? Как успехи в учебе? В конце первого учебного года Анна и Оуэн пригласили к обеду всю баскетбольную команду. Майка тоже не забыли и в тот раз он удостоился допуска в гостиную. А когда Сайлас уже учился в одиннадцатом классе, между ним и директором школы состоялся первый настоящий разговор. Майк с грустью вспоминал, что обстоятельством, подтолкнувшим их к этому разговору, также стал секс. Двух одинадцатиклассников застали после занятий на парковочной площадке, где оставляли свои машины местные студенты. Они курили марихуану в серой «хонде сивик». Но это было лишь полбеды. С ними в машине находилась девушка-десятиклассница, делавшая одному из парней минет. Троице крупно не повезло, что их застал один из учителей, задержавшийся в школе после занятий и пробегавший мимо «хонды», торопясь к собственному автомобилю. Он тотчас же: привел всю компанию в кабинет директора школы. Вначале Майк побеседовал с парнями, один из которых уже давно ему не нравился. Он немедленно отстранил обоих нарушителей от занятий до заседания Дисциплинарного комитета. Что касается девушки, имя которой Майк уже и вспомнить не мог, то он усадил ее напротив себя и начал осторожно расспрашивать. Он был уверен, что мальчишки принудили ее к оральному сексу. Поэтому он испытал настоящий шок (хотя, проведя почти два десятка лет бок о бок с подростками, он навидался всякого), когда она без всякого нажима созналась в том, что сама пришла на парковку и попросила подвезти ее. Оказавшись в машине, она начала соблазнять их, и один из парней поддался на ее уговоры и позволил ей совершить с ним акт орального секса. То, что они курили марихуану, не имело к ее действиям ни малейшего отношения. Майка потрясло то, что она столь беспечно и непринужденно относится к таинству секса и не понимает, что такое поведение ее унижает и роняет в глазах парией. Сдерживая раздражение, он поинтересовался, как часто она садится к парням в машины, чтобы заняться с ними сексом, на что она ответила: «Было пару раз». Майку почудилось, что она произнесла это задумчиво, пожалуй, даже мечтательно, и он задал

следующий вопрос: кого именно она преследовала подобным образом. Она назвала с полдюжины имен, среди которых фигурировал и Сайлас Квинни. Майка это так поразило, что он заставил ее повторить это имя.

— Но с ним ничего не вышло, — добавила она, опять демонстрируя полное отсутствие каких-либо представлений о девичьей гордости. — Ему не хотелось.

Девушку отстранили от занятий на четыре дня, но потом приняли обратно. Если память Майка не обманывала, позже, она поступила в Боудойн. Майк пригласил Сайласа к себе в кабинет, и именно там произошла их первая беседа за пределами родного дома Сайласа, состоявшая более чем из трех предложений.

Майк смотрел, как Сайлас идет к его столу. Сумка с книгами болталась у него на плече. Он расположился в кресле напротив, где совсем недавно сидела упомянутая девушка. На его лице были написаны растерянность и одновременно настороженность. Он не понимал, зачем его вызвали, хотя с другой стороны, вызов в кабинет директора никогда не предвещал ничего хорошего. С тех пор как Майк увидел его впервые, он заметно подрос и раздался в плечах. От отца он унаследовал густую шевелюру, а на подбородке виднелась темная щетина, хотя, судя по всему, он брился сегодня утром или накануне вечером. На нем были его любимый синий шерстяной свитер и, как у большинства мальчишек его возраста, джинсы, но к радости Майка, они не болтались на бедрах, открывая взорам окружающих нижнее белье.

— Как родители? — поинтересовался Майк.

— Нормально, — ответил Сайлас, а затем добавил, возможно из вежливости: — Мама хочет восстановиться в колледже.

— Это замечательно. В каком?

Сайлас назвал местный двухгодичный колледж.

— Она хочет получить диплом и открыть пекарню, — пояснил он.

— Что ж, дело как раз по ней! — с энтузиазмом откликнулся Майк. — Нам хорошая пекарня совсем не помешает

Сайлас кивнул, не зная, что еще добавить.

— Наверное, тебе интересно, почему я тебя позвал, продолжал Майк. — Дело в том, что в школе произошло ЧП.

Майк назвал имя девушки и пояснил Сайласу, о чем он хочет поговорить. Кровь отлила от лица Сайласа, и оно приобрело цвет кремовых занавесок на окнах кабинета.

— Сайлас? — окликнул его Майк. Тот еле заметно покачал головой.

— Сайлас, все в порядке, тебе не о чем волноваться.

Молчание длилось так долго, что Майк успел расслышать голос Каси в приемной, стук дождя по стеклу (вот досада, после обеда должен был состояться футбольный матч школьной сборной), отметить проникший из вестибюля в кабинет запах кофе… Он поерзал на своем стуле.

— Я всего лишь пытаюсь понять, правду ли говорит эта девочка, — попытался успокоить он Сайласа.

Сайлас молчал, уставившись на край стола. Майк не знал, что он там видит. Реакцию своей матери на подобное сообщение? Девушку, пытающуюся его соблазнить? Перевод в государственную школу?

— Сайлас, посмотри на меня.

Он неохотно поднял голову и взглянул в глаза директору. Майк отметил, что его нога нервно постукивает по ножке стола.

— Тебя никто ни в чем не обвиняет, — опять принялся объяснять Майк. — Тебе вовсе не угрожают неприятности. Если уж на то пошло, это ты мог бы пожаловаться на то, что девочка тебя… — он не смог произнести слово «преследует», оно показалось ему слишком сильным, — к тебе пристает, — закончил он. — Она призналась в том, что попросила тебя подвезти ее и начала тебя… — Майк опять заколебался. — Мне кажется, тут следует употребить слово «лапать».

Сайлас снова покачал головой.

— Все было не так? — поинтересовался Майк.

— Да нет, так все и было, — тихо ответил Сайлас. — Почти так.

— Что ж, — произнес Майк, — мне очень жаль, но я на четыре дня отстранил ее от занятий.

Мальчик покачал головой, на этот раз очень энергично.

— Это несправедливо, — запротестовал он.

— Я так решил.

— Но ведь ничего не произошло.

Майк откинулся на спинку стула и постучал карандашом по столу.

— Иногда, — сказал он, — студенты нуждаются в… скажем, в перерыве. В предостережении. Случай с тобой — не единственный. Мы не можем оставлять подобное поведение безнаказанным.

— Но это было… — Сайлас развел руками.

— Я отлично знаю, что там было, — ответил Майк. Он уже сожалел о том, что вызвал Сайласа к себе в кабинет. Мальчик по-прежнему был смертельно бледен.

— Послушай, — наклонился вперед Майк. Ему вдруг страшно захотелось кофе. — Я всего лишь пожелал услышать от тебя подтверждение ее слов, и я его услышал. Если бы оказалось, что она солгала, назвав твое имя, нам пришлось бы действовать как-нибудь иначе. Возможно, пригласили бы для нее психоаналитика. Хотя она в любом случае нуждается в квалифицированной помощи.

Мальчик опять покачал головой. Майк отметил, что его нога продолжает стучать по ножке стола.

— Я не собираюсь ни о чем рассказывать твоим родителям, — успокоил его Майк. — Не вижу в этом никакой необходимости.

Сайлас резко вскинул голову.

— Вы думаете, меня только это волнует?

Майк был потрясен силой неожиданно выплеснувшихся наружу эмоций.

— Что скажут мои родители? — уточнил Сайлас на тот случай, если Майк его не понял.

— Нет, но… — замялся Майк.

— Я это допустил, — произнес Сайлас. — Я сидел за рулем, когда она постучала в окно. Я немного удивился тому, что она просит подвезти ее, ведь мы не были знакомы. Не успели мы выехать с парковки, как она положила руку мне на ширинку. Я остановил машину, но отстранился не сразу.

— Сайлас, ты всего лишь шестнадцатилетний мальчишка, — возразил Майк.

— Мне уже семнадцать.

— Вне всякого сомнения, ты был ошарашен. Быть может, даже парализован. Ты не знал,

как себя вести. Любой парень на твоем месте чувствовал бы то же самое.

— Я мог…

— Мог что? — поинтересовался Майк. — Отстраниться на долю секунды раньше?

— Я думаю, вы и меня должны наказать, — уверенно произнес Сайлас.

— Сайлас, я не могу тебя наказать. У меня нет для этого ни малейших оснований.

— Мне это кажется несправедливым. Она сама не знала, что делает.

— Я думаю, она отлично знала, что делает, — спокойно ответил Майк. — Хотя, возможно, она не знает, почему она это делает. Я надеюсь, что этот… перерыв пойдет ей на пользу… Она сама потом будет в шоке от своего поведения. Пока что у нее есть время подумать, и, быть может, в дальнейшем ей уже не захочется вести себя подобным образом… Но я убежден… Слышишь, Сайлас?.. Я убежден: она отлично знала, что делает.

Мальчик глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух через рот. Майк с облегчением отметил, что лицо Сайласа начало приобретать нормальный оттенок.

— Дело не в том, что я мазохист или ищу себе на голову приключений, — сказал он и опять замолчал. — Если бы меня отстранили от занятий, отец бы меня убил. Кроме того, я не смог бы играть в баскетбол. — Еще одна длинная пауза. — Просто я и в самом деле слишком долго колебался. Я мог остановить ее раньше. Я мог гораздо раньше попросить ее выйти из машины. Вместо этого я застыл, как статуя.

— Сайлас, я не вижу тут твоей вины, — произнес Майк несколько строже, чем того требовали обстоятельства. Он не хотел, чтобы Сайлас зациклился на этом происшествии. Более того, он не хотел, чтобы это повлияло на его жизнь и помешало ему оставаться тем, кем он был сейчас, — неплохим студентом, славным парнем и феноменальным баскетболистом.

Внезапная перемена тона удивила Сайласа. Он выпрямился на стуле и положил руку на сумку с книгами.

— Какой у тебя урок? — небрежно поинтересовался Майк.

— Химия.

— Тебе нужна записка?

— Нет, все в порядке, — ответил Сайлас, вставая. Майк тоже встал.

— Спасибо, что зашел, — произнес он, как будто они обсуждали изменения в плане обучения.

Сайлас кивнул.

— И передавай привет родителям.

Сайлас направился к двери, и Майк проводил его взглядом. У мальчика была странная подпрыгивающая походка, Которая напомнила Майку Оуэна. На пороге Сайлас обернулся, и Майку показалось, что он хочет что-то добавить.

Но он только пожал плечами и вышел. Выждав минуту Майк отправился в вестибюль и налил себе чашку безумно крепкого кофе.

Майк еще несколько дней думал об этом разговоре, спрашивая себя, зачем он вызывал Сайласа. Неужели он действительно всего лишь хотел убедиться в том, что девчонка говорит правду? Была ли в этом необходимость? Или же причина заключалась совсем в другом? Так отец хочет показать сыну, что он все видит и знает. Майк отдавал себе отчет в том, что он не является отцом Сайласа, но он допускал что, несмотря на заверения девчонки, Сайлас поддался искушению, и в этом случае, возможно, Майк пытался дать ему понять: ему