Джонатан 1 страница

Kак ни странно, Роб Лейхт запомнился мне в основном благодаря своему сочинению по Фолкнеру. Задание заключалось в том, чтобы выбрать отрывок из романа «На смертном одре»[16]и на его материале раскрыть либо одну из сюжетных линий, либо характер одного из действующих лиц. Я помню, как несколько раз спрашивал Роба о его идеях относительно книги и сочинения, но почти ничего не смог добиться, и у меня сложилось отчетливое представление, что он даже не читал произведение. Но по мере того как приближался срок сдачи сочинения, я заметил, что он все сильнее налегает на него. В последние дни он задал мне много вопросов, которые показались мне удивительно тонкими. Если честно, впервые за все время работы в Авери я увидел такого глубокого читателя и мыслителя. Я тружусь здесь уже пятнадцать лет и могу говорить только о тех студентах, которых знал лично, но по- моему, все мои коллеги считали Роба необычайно талантливым, блестящим студентом.

У него была одна проблема — непоследовательность. Если задание было трудным, оно задевало его честолюбие, и тогда его работы оказывались превосходными, я бы даже назвал их выдающимися. Если курс казался ему слишком легким или не складывались отношения с учителем, а это иногда случается, он расслаблялся и с трудом получал проходной балл. Он был великолепен в дискуссии и сдается мне, что это часто выручало его на уроках, где он демонстрировал более чем скромные результаты. Здесь, наверное, уместно упомянуть, что в старших классах я был у Роба руководителем, а не только учителем английского языка.

Что касается работы по Фолкнеру, то Роб выбрал самый трудный отрывок из всей книги, тот, где высказывается сама покойная Эдди Бандрен.[17]Значение этого отрывка постичь нелегко. Нужно очень много копать, чтобы понять этот образ, такой странный и, тем не менее, занимающий одно из центральных мест в романе. Роб написал работу, которую я забуду не скоро. Я очень сомневаюсь, что многие студенты колледжей способны так глубоко раскрыть тему «смерти в жизни». Мне показалось, что Роб лично знал Эдди Бандрен. Я был сражен. Я проверил все очевидные и доступные источники, дабы убедиться, что он не позаимствовал у кого-нибудь свои идеи, хотя и без того было ясно, что это его собственная работа. Бесспорно, работа такого уровня была ему по силам; в этом я не сомневался. Роб мог быть остроумен и глубок одновременно. Я бы даже сказал, что в его глубинах таилась какая-то темнота, и, наверное, именно эта сторона его души помогла ему понять Эдди Бандрен.

Работа безоговорочно победила на конкурсе сочинений одиннадцатиклассников.

Я писал Робу рекомендацию для Брауна, и меня ничуть не удивило сообщение о том, что его зачислили заранее. Но, как я уже говорил, была в Робе и какая-то темная сторона характера. Я встречался с его родителями, которыe показались мне самыми обычными людьми, так что это могло быть результатом домашнего воспитания. Кто знает, почему человек становится именно таким, какой он есть? Когда я говорю «темная сторона», я не имею в виду, что Роб мог взять пистолет и начать стрелять направо и налево. Нет, под этим я подразумеваю, что ему был присущ нигилизм, который не часто встретишь в шестнадцати- семнадцатилетнем подростке. В конце одиннадцатого класса он прогулял несколько уроков, и эта тенденция сохранилась и следующей осенью, когда Роб уже учился в выпускном классе. Я попытался побеседовать с ним об этом, но, боюсь, не преуспел. Он получил

предупреждение и остановился как раз вовремя, иначе ему пришлось бы предстать перед Дисциплинарным комитетом.

От общения с Робом я получал истинное наслаждение. Вы, наверное, видели его фото. Это был высокий худощавый паренек с густыми темными волосами. Красавцем я его не назвал бы, но у него очень приятное лицо. Я с нетерпением ожидал наших встреч. Он любил, когда с ним общались как со взрослым. Если ему чудилась снисходительность, он моментально ощетинивался. Учителя быстро усваивали, что он этого не выносит. Некоторые ребята никогда не достигают этого уровня зрелости и восприятия окружающего мира.

Роб был так взволнован предстоящим поступлением в Браун! Он позвонил мне, как только узнал о принятом решении. Я это понял, потому что он все еще часто дышал. Я очень обрадовался за него. Именно поэтому случившееся так глубоко меня потрясло. Видеть, как самые способнее и талантливые люди занимаются самоуничтожением, невыносимо.

Я совершенно не понимаю причин его поступка. Я вообще не вижу его в подобном сценарии. Мне трудно даже представить, что в какой-то момент он не сказал, обращаясь к себе и остальным: «Это же полное безумие!» Я часто пытаюсь вспомнить, что я чувствовал, когда был подростком. Пытаюсь поставить себя на его место.

Я попробовал связаться с Робом приблизительно через месяц после огласки известных событий, просто для того чтобы поддержать его, и позвонил ему домой. Я слышал, как его мать уговаривает его подойти к телефону, но он так и не подошел. Возможно, я позвонил слишком рано.

Сиенна

Вот так лучше. Обожаю «Старбакс». Я бы умерла, если бы возле школы его не было. Обычно я заказываю большой стакан кофе без кофеина с обезжиренным молоком. Я бы съела сэндвич. Давай закажем один на двоих. Я люблю сэндвичи с ветчиной. Но пора покончить с этой историей. Что еще ты хочешь знать? Они меня напоили. Я не люблю об этом говорить. Я стесняюсь. Здесь холодно. Если бы я сразу же отправилась в больницу, чего я, к сожалению, не сделала, они наверняка обнаружили бы у меня в крови такую ерунду, которую подсыпают в напиток, чтобы девушка отключилась. «Рофатол» или что-то в этом роде. Я уверена, что так они со мной и поступили, ведь я бы ни за что… Да ты посмотри на меня, разве похоже, что я на такое способна? Только честно. Теперь я вообще не пью. Потому что поняла, как это опасно. Если идея с колледжем не выгорит, я бы отправилась в турне с лекциями о том, как парни злоупотребляют доверием девушек. Но мои родители меня за это убьют. Они хотят, чтобы я обо всем забыла. Ну так как, может, закажем сэндвич? Нет, я не умираю от голода, просто хочу, чтобы сахар в крови был на нужном уровне. Если заказать сэндвич у стойки, они потом приносят заказ сами. Я бы держала рот на замке, честное слово. Но меня вызвали в кабинет директора. Кажется, это было в среду утром после того, как все случилось. Бог ты мой, было еще так рано! Я никак не могла проснуться и вообще не понимала, чего от меня добивается мистер Бордвин. Он сказал, что к нему в руки попала кассета, и я спросила: «Какая кассета?» Ну и он заявил что-то вроде: «Это запись того, как ты вступаешь в отношения с несколькими парнями в одной из комнат общежития». Ну а я ему: «Что за хрень вы тут городите?» Хотя, конечно, я выразилась иначе. Он ответил, что включит меня кассету, если мне этого так хочется. А я сказала, что меня не интересуют никакие кассеты. А он стал объяснять, что это очень серьезное происшествие, но мне пока ничто не угрожает, зато угрожает парням. Поэтому было бы неплохо, если бы я смогла вспомнить хоть что-нибудь из того, что там происходило. Мистер Бордвин такой слабак! На его месте любой директор разобрался бы с этим делом намного лучше. Так считает мой папа. Я ответила: «Ну да, я ходила в субботу на вечеринку. Я часто хожу на вечеринки. Бывает, меня пытаются напоить; может быть, я и выпила пива, а может, и не выпила. Я почти ничего не помню о субботнем вечере, потому что, наверное, мне подсыпали что-то в пиво. Вот поэтому я ничего и не помню». У мистера Бордвина такие темно-синие глаза, и мне трудно было смотреть в них, поэтому я сказала, что неважно себя чувствую и хочу лечь в постель. А он велел мне возвращаться к себе в комнату и подумать о том, что мы с ним обсуждали, особенно о том, что все это очень серьезно, и когда я буду готова говорить об этом, чтобы я опять пришла к нему. Я вылетела от него, как пробка из бутылки, ты даже не представляешь! И я вернулась к себе ни жива ни мертва, потому что, если и в самом деле существовала такая кассета, тогда… О господи, до меня дошло, что я теперь и в глаза никому не смогу посмотреть. Ты меня понимаешь? Тогда я начала понемногу вспоминать. Прошло несколько часов, прежде чем ко мне полностью вернулась память. Это все было так странно… Я сообразила, что должна позвонить родителям. Потому что иначе мистер Бордвин сделает это за меня. Если честно, я была поражена, что он сразу этого не сделал. И я позвонила. Отец сразу же завопил: «О господи, ты должна немедленно позвонить в полицию!» А я ему: «Я не собираюсь звонить в полицию». Но он сказал, что я должна это

сделать, потому что меня изнасиловали, потому что я жертва, мол, все это очень скверно и ни одной школе не должно сходить с рук. Он сам позвонил в полицию. Когда они явились ко мне в комнату, я была в полном шоке. Все казалось таким странным, практически нереальным, и я была уверена, что теперь меня все возненавидят. Но они заявили, что я должна поехать в больницу, потому что таков закон, и тогда я поняла, что отец прав, это очень серьезно, и я должна поступать по закону. Поэтому я поехала с ними и рассказала все, что знала. Но знала я очень мало, потому что в тот вечер я была в отключке. Я почти ничего не помню. Да, в больнице обнаружили у меня в крови алкоголь, но мой адвокат заставил их выкинуть эти анализы, потому что прошло уже четыре дня, и какое это имело значение, что уровень алкоголя составлял… Да какая разница, сколько он составлял! Прошло уже четыре дня. Я успокаивала нервы. Я была вынуждена выпить. Представь себе, каково мне было вдруг оказаться в центре внимания по такому поводу! На днях я смотрела шоу Опры и подумала, что было бы здорово оказаться на этом шоу с другими девчонками, моими ровесницами. Мы поговорили бы об этом, вынесли бы на широкое обсуждение, как парни могут напоить девушку и заставить ее делать вещи, которые она иначе ни за что не стала бы делать. Как можно отвечать за свои действия, если ты даже не понимаешь, что делаешь? Вот о чем я все время думаю: если я была без сознания, ну, если и была, то совсем чуть-чуть, тогда, выходит, для меня этого как будто и не было, так ведь? Мне кажется, эта ветчина какая-то скользкая. Я съем только половину от своей половины, а вторую половину оставлю на вечер. Так что сегодня я съем не слишком много калорий. Еда в здешней столовой просто отвратительная. Хотя они готовят салаты и суп и еще есть замороженные йогурты, так что, наверное, я что- нибудь смогу выбрать. Весной здесь становится очень жарко, и если бы не кондиционеры, тут можно было бы умереть. Слава богу, кондиционеры у них есть. Мне было так противно, когда меня осматривали врачи. Получается, ты становишься жертвой два раза, ведь потом приходится проходить через все эти унизительные процедуры Я много об этом читала. Мне кажется, я могла бы стать юристом, представлять интересы детей, например, в колледже. Ну, или что-нибудь в этом роде. Я ненавижу эту блузку. Ненавижу фиолетовый цвет. Наверное, я отдам ее какой-нибудь бродяжке. Я рассказывала тебе о нашей общественно-полезной деятельности с бездомными. Это будет мне плюсом при поступлении. Но если я не поступлю в колледж, то, как я уже говорила, скорее всего, подамся в индустрию звукозаписи. В результате всего этого у меня ухудшилась успеваемость. Мне пришлось уйти из школы, поэтому все мои предыдущие оценки пропали. У меня никак не получается забыть об этой истории, и мне кажется, это мешает мне учиться. Они уверяют меня, что все понимают, а потом берут и ставят плохие оценки. Ну что мне с этим делать? Но знаешь, я могла бы написать об этом потрясное эссе, честно. Мой консультант в школе сводит меня с ума. Только и твердит: почитай об этом колледже, да о том колледже, а для меня все это только лишнее домашнее задание. Я знаю, что они помогают поступить в колледж и все такое, но ведь это их работа, верно? Поэтому я не понимаю, почему я должна быть с ними суперпредупредительпой, как от меня требует мама. Она говорит: «Если ты не нравишься консультанту, твое дело — труба». Слава богу, нигде не записано, что меня исключали из школы или что-нибудь в этом роде. Во-первых, меня не исключали, я сама ушла, а во-вторых, у этого будет какое-то объяснение, типа, мне понадобилась смена обстановки или у меня разыгралась аллергия. Надо же будет как-то объяснить, почему я приехала в Хьюстон. Потому что, честное слово, в Авери, пока все это не случилось, у меня были содеем неплохие оценки. В первом семестре я получила в основном С+ и В—, а это нормально, верно? Я

собиралась улучшить свою успеваемость, но потом случилась эта история. Она меня очень травмировала, и теперь я борюсь с посттравматическим стрессовым расстройством. Я думаю, это тоже мне поможет. Поступить в колледж.

Ноэль

Я жду Сайласа после тренировки. Я стою в белом коридоре с кафельными стенами и синим крашеным полом и заглядываю в затянутое мелкой сеткой окошко. На сегодня почти все тренировки уже закончились, и из раздевалки пахнет потом. Я надеюсь, что Сайлас скоро выйдет, и я успею на обед в столовую.

На площадке еще играют мальчишки помладше, класс, наверное, девятый или десятый, и Сайлас тоже играет с ними. Он двигается с грацией животного, очень быстрого и ловкого животного. Он командует мальчишками и подбадривает их; по их лицам я вижу, что им нравится Сайлас. Они делают все, что он велит. Одного из мальчиков, промазавшего по кольцу, он заставляет повторять бросок еще и еще, пока тот не начинает бросать правильно. Мальчик улыбается до ушей. Я вижу, что из Сайласа получился бы хороший учитель. Он заставляет мальчишек играть все лучше и лучше. Я стою по другую сторону сетки и представляю себе, каким Сайлас будет через много лет. Я вижу его тренером по баскетболу у старшеклассников. Возможно, даже в частной школе. Мальчишки будут его уважать, а он будет на них покрикивать, когда необходимо прикрикнуть, или подбадривать их, когда они будут в этом нуждаться. Девчонки все поголовно в него влюбятся, но Сайлас будет любить только меня. Я стану его женой, и из него выйдет прекрасный отец. Я все это вижу уже сейчас.

На пасхальные каникулы я домой не еду, ведь они слишком короткие, чтобы отправляться в такую даль. Родители Сайлаca приглашают меня на праздничный обед. Я уже знакома с отцом Сайласа. Мы встречались на баскетбольных матчах. Но я еще ни разу не видела его маму. Сайлас заезжает за мной в школу. На нем рубашка с галстуком. Он поясняет, что вместе с родителями ходил в церковь. Мне хочется потрогать его рубашку и галстук. Я сажусь рядом с Сайласом в его пахучую машину и только теперь понимаю, что мое платье слишком короткое. Оно ползет по бедрам вверх, и я уверена, что мама Сайласа его не одобрит. Мне хочется выскочить из машины, помчаться в общежитие и вместо этого платья натянуть джинсы и футболку, но Сайлас уже развернулся и выезжает на дорогу.

У меня замерзли ноги, потому что, несмотря на Пасху, весна еще не наступила. На земле лежит снег, а я даже колготки не надела. Платье хлопчатобумажное, светло-голубое. Оно казалось мне очень подходящим, но теперь мне кажется, что я ошибалась. Сайлас кладет руку на мою обнаженную ногу чуть повыше колена. Я не знаю, что он хочет сказать этим жестом. Он успокаивает меня, чтобы я не волновалась из-за платья? Или он просто хочет ко мне прикоснуться?

Возможно, я зря переживала насчет платья, потому что у Сайласа очень хорошая мама. Мы с ней беседуем на кухне. Мне кажется забавным, что, не успели мы войти в дом, как я оказалась на кухне с женщинами, а Сайлас — в гостиной с мужчинами. Они смотрят по телевизору какой-то чемпионат по гольфу. Миссис Квинни печет булочки с изображением креста. Я впервые вижу человека, который печет булочки с крестом. Она собрала для меня пасхальную корзинку. Когда она вручает мне корзинку, я не знаю, что сказать. В моей семье

Пасха никогда не считалась важным праздником. В последний раз мне дарили пасхальную корзинку, когда мне было восемь лет. В корзинке, выстланной желтой пластиковой соломой, лежат шоколадные яйца, похожие на настоящие яйца малиновки, на них даже видны крапинки. Еще тут есть желейные бобы и печенье в форме пасхальных яиц. Я не знаю, что сказать, и на мгновение обнимаю миссис Квинни. Вот так, неожиданно для самой себя. Миссис Квинни удивлена, но потом она улыбается, а я успокаиваюсь и уже не нервничаю.

За столом мы с Сайласом сидим напротив. Между нами цветочная композиция. Это фарфоровый кролик с отверстием для цветов в спине. Я думаю, нас с Сайласом не посадили рядом, потому что никто не хочет официально признать, что мы с ним пара. Я пытаюсь поддерживать разговор, но Сайлас в упор смотрит на меня. Я встречаюсь с ним глазами и забываю, что хотела сказать. Время от времени мистер Квинни поглядывает на меня, а потом на Сайласа, как будто пытается разгадать какую-то тайну.

После обеда Сайлас объявляет, что мы с ним пойдем гулять. Мы надеваем пальто, и он берет меня за руку прямо перед своими родителями, а также тетей и дядей. Он не выпускает моей руки, пока мы идем по дорожке, ведущей в лес. На мне зимние сапоги миссис Квинни. Они мне немного велики и постоянно ездят вверх-вниз по пятке. Мои голые ноги опять замерзли. Я представляю, как миссис Квинни обувала эти сапоги и как они, должно быть, сотни раз заходили в хлев к овцам.

Мы карабкаемся наверх по склону. Сайлас идет впереди. Иногда он останавливается и оглядывается на дом. Сквозь голые ветки мне удается рассмотреть машину Сайласа. Я думаю, Сайласу кажется, будто за нами кто-то идет, но потом до меня доходит, что он всего лишь пытается вычислить точный момент, когда мы скроемся с глаз потенциальных наблюдателей.

Я отстала. Он останавливается и поджидает меня. Я слегка запыхалась. Он смеется и говорит, что я не в форме. Сайлас обхватывает меня одной рукой за плечи и привлекает к себе. Он целует меня. Вначале его поцелуи очень жесткие и какие-то отчаянные, но постепенно становятся все мягче и кажутся мне голодными. Я тоже голодная. Я касаюсь груди Сайласа, его красивой белой рубашки. Его руки проскальзывают под мое пальто, и сквозь ткань платья я чувствую его горячие ладони. Мы долго целуемся, а когда Сайлас, наконец, отстраняется, мне кажется, что он снял с меня тонкий слой кожи. Я прислоняюсь к нему, и мне приходится привстать на цыпочки, чтобы не упасть.

Когда мы возвращаемся в дом, я тут же захожу в ванную комнату возле кухни. Я смотрю в зеркало и вижу, что мой рот распух и покраснел. Края губ как будто расплылись. Я жду, пока вода станет холодной, и умываюсь, несколько раз обливаю губы холодной водой и промокаю их полотенцем, потом опять смотрю в зеркало. Мой рот все еще распухший, и я знаю, что все сразу поймут, чем мы с Сайласом занимались в лесу. Но мне пора выходить из ванной, иначе все подумают, что меня тошнит.

Когда я вхожу в кухню, миссис Квинни стоит ко мне спиной. Она моет посуду, и я с запозданием понимаю, что не предложила ей свою помощь. Я извиняюсь за то, что мы ушли, и я не помогла ей с посудой. Она оборачивается, чтобы отшутиться, но слова застывают у

нее на губах. Она смотрит на мое лицо. По-моему, ей не стоило бы так удивляться. Неужели матери не понимают, что происходит, когда юноша и девушка уединяются? Но этот момент кажется мне очень важным. Миссис Квинни такого не ожидала. Я затаила дыхание.

— Сайлас в другой комнате, — говорит она.

Джефф

Как директор Академии Авери, я считаю, что эту ситуацию разрешили наихудшим образом. На протяжении последних двух лет я всячески пытался исправить тот значительный урон, который был нанесен репутации школы. Но все обстоятельства были против меня. Сначала на нас обрушилась пресса, затем многочисленные судебные иски. Нам никак не удается сбросить с себя этот печальный груз. Приблизительно через месяц наступит двадцать первое января, и перед административным зданием опять выстроится шеренга грузовиков, из которых выпрыгнут газетчики и начнут расспрашивать всех студентов подряд. Я совершенно отчетливо представляю себе, как будут начинаться их статьи. «Прошло два года после трагического случая с изнасилованием девятиклассницы в Академии Авери…» Пожертвования ничтожны, заявлений поступает все меньше соответственно, особыми успехами мы похвастать не можем. Мы бы не оказались в таком дерьме, если бы Майк Бордвин не попытался замять это дело, если бы он немедленно передал бы трех студентов полиции, вместо того чтобы вымогать у них признания. Ну, неприятностей избежать бы все равно не удалось, но их масштаб был бы намного скромнее. Можно было сослаться на испорченность одного-двух парней. После того, как Бордвин приложил к делу свою руку, испорченной выглядела уже вся школа.

Хотя мы об этом тогда не догадывались, но еще в понедельник кто-то выложил в Интернет целые куски той записи. К счастью, качество изображения было отвратительным, но я не сомневаюсь, что эту выборку посмотрели очень многие. Зная Роба и Сайласа, можно только удивляться, что они сразу же не явились к директору с этой информацией, хотя трудно предвидеть, как поведет себя тот или иной человек перед лицом столь унизительных улик.

24 января я разговаривал с Касей Горзински. Она сообщила мне, что Бордвин попросил ее никому не рассказывать о существовании кассеты, которую он запер в сейфе. Я узнал, что кассету конфисковала Арлен Родригес, дежурившая в общежитии. Она вошла в одну из комнат и застала ее обитателей за просмотром известной записи. Я побеседовал с ней в тот же день. По ее словам, Бордвин взял аналогичное обязательство и с нее. Мы немного поговорили о том, что такое происшествие невозможно сохранить в тайне, и решили, что мне следует побеседовать с Бордвином. Я это сделал сразу после тренировки хоккеистов. В то время я тренировал хоккейную команду.

Я не застал Бордвина в кабинете и отправился к нему домой. Он открыл мне дверь.

— Джефф, — сказал он. По его лицу было видно, что он совсем не рад моему появлению. Но, возможно, он просто вымотался. — Входи, входи, — спохватился он. — Присаживайся. Мэг ушла на собрание. Выпьешь чего-нибудь?

Я отклонил угощение, поскольку не мог представить себе подобный разговор со стаканом в руке.

Он провел меня в знакомую гостиную. Я часто бывал у него в гостях. Он сел в кресло, а я расположился на диване.

— Лучше я сразу перейду к делу, — начал я. — Насколько я понял, тебе в руки попала некая кассета.

— Попала, — ответил он и заерзал в кресле. — Я положил ее в сейф в своем кабинете.

— У меня сложилось впечатление, что об этой кассете известно очень многим, как студентам, так и учителям. А некоторые даже видели кусочки записи, которые уже успели попасть в Интернет.

Бордвин побледнел.

— Этого я и опасался, — пробормотал он.

— Мне кажется, нам необходимо принять срочные меры, — произнес я. Бордвин помолчал.

— Утром я первым делом побеседую со всеми троими парнями, — наконец проговорил он и опять замолк. — Я предъявлю им кассету и сообщу, что в пятницу состоится заседание Дисциплинарного комитета и им следует готовиться к отчислению.

В пятницу должно было состояться очередное заседание Дисциплинарного комитета, которое происходит раз в две недели и на котором разбираются все совершенные за это время правонарушения.

— Дело очень деликатное, — сказал я, наклоняясь вперед. — Сокрытие подобных обстоятельств от полиции могут расценить как заговор и попытку замять инцидент.

— Я твердо убежден в том, что это внутреннее дело школы, — ответил Бордвин. Его лицо уже приобрело нормальный оттенок. — Мы должны предоставить мальчикам возможность изложить свою версию событий, прежде чем передавать их в руки полиции. Если мы вообще решим связываться с полицией. Если это выйдет за стены школы, на нас обрушится пресса. Мы сами еще не до конца оценили ситуацию.

— Но разве ты не понимаешь, что, учитывая количество студентов, посмотревших кассету, эта ситуация уже не является тайной?

— Я сказал, что информация не должна выйти за стены школы, — возразил он.

— Ты поговорил с родителями девочки? — спросил я.

— Я собирался поговорить с ними утром.

— Если хочешь, я возьму это на себя, — предложил я.

— Спасибо, я справлюсь, — отказался он.

Тогда я еще не знал, что Бордвин планирует вынудить мальчишек описать случившееся на бумаге. Хотя я не могу утверждать, что он сам об этом знал.

Мы немного поговорили о том, что никто не мог да предположить, что Сайлас Квинни и Роб Лейхт способны вести себя подобным образом.

— Ты ведь дежурил на дискотеке, верно, Джефф? поинтересовался он. Я кивнул.

— Насколько я помню, ты упоминал о чрезмерном употреблении спиртного.

— Ты уверен, что я употребил именно слово «чрезмерное»? — спросил я.

— Уверен. Более того, если не ошибаюсь, я даже сделал соответствующую пометку в своих записях. Если хочешь, я могу завтра распечатать тебе копию.

Мне показалось, что Бордвин собирается взвалить всю вину за случившееся на меня.

— Хотя я и отвечаю за работу со студентами, — напомнил я ему, — за эту конкретную дискотеку отвечал не я. Дежурила там Аза Трой.

— Мне кажется, что за дискотеки несут ответственность все без исключения сотрудники школы, — неожиданным для меня самодовольным тоном заявил он.

Я встал.

— Мне кажется, мы сказали друг другу все, что должны были сказать относительно этого происшествия, — подвел итог я.

Бордвин кивнул, и я уплел.

За все время работы Бордвина в школе я так и не смог с ним подружиться. Должен признать, он отлично умел исходить источники финансирования. В этой области ему не было равных. Но мне всегда казалось, что он не в состоянии утвердить в школе высокие морально-этические принципы. Он не был естественным лидером, он не был энтузиастом, он не стремился заставить студентов проявить свои лучшие качества. Мне думалось, что его как-то чересчур устраивает существующий порядок вещей. Школа нуждается в человеке, способном подхлестнуть как студентов, так и преподавателей, но Майк Бордвин не был таким человеком. Я всегда считал, что совет поспешил, предоставив ему место временно исполняющего обязанности директора, но, поскольку я и сам претендовал на эту должность, мне было неудобно оспаривать решение попечителей. После юридического хаоса и налета прессы, последовавших за арестом ребят по обвинению в сексуальном насилии и за отставкой Бордвина, попечительский совет решил, что мне удастся лучше других справиться с возникшими трудностями, и предложил мне возглавить школу. Кое-кто из попечителей сказал, что им уже давно следовало сделать меня директором вместо Бордвина.

Майк

Разговор с юной женщиной, имя которой Майк выяснил, просмотрев список студентов, стал для него мучительным. Она показалась ему невероятно маленькой и растерянной. Вначале она как будто даже не понимала, о чем он говорит. Затем призналась, что была в той комнате. Возможно, она выпила пива, а может, и нет. Она якобы ничего не знала о существовании компрометирующей ее кассеты и была шокирована, услышав о ней от Майка. Она расплакалась. И все же, наблюдая за своей юной собеседницей, Майк не мог отделаться от ощущения, что под этой очаровательной внешностью скрывается туго сжатая пружина. Впрочем, он боялся доверять своим о ощущениям, потому что во время беседы перед его глазами постоянно всплывали кадры с кассеты, накладываясь на хрупкое тело напротив. Он также был по-своему растерян. Она то и дело отказывалась от собственных слов, произнесенных минуту или две назад, и под конец Майк окончательно запутался в сплетенном ею Лабиринте. Он был вынужден отослать ее в общежитие с просьбой хорошенько поразмыслить о предмете их беседы и через несколько часов вновь зайти к нему. Он думал, что они договорились вместе позвонить ее родителям.

В совершенно изможденном состоянии и с чувством нарастающего ужаса Майк ожидал прихода ребят, которых Кася вызвала по его просьбе. Мать Сайласа, Анна, не поверит собственным глазам, увидев сына на кассете. Он и представить не мог, что она будет сидеть в кресле и смотреть, как на экране телевизора ее сын совершает акт сексуального насилия. Это разобьет ей сердце. Он знал, что должен заставить себя позвонить ей, чтобы сообщить как о самом инциденте, так и о том, что он вызвал Сайласа для беседы. Он должен убедить ее не смотреть кассету. Его мысли прервала Кася, просунувшая голову в дверь. Она соообщила, что Джей Дот и Роб уже идут к нему, но Сайласа нигде нет. Майк попытался скрыть свое облегчение.

— Продолжайте искать, — распорядился он.

Не успела Кася исчезнуть, как раздался робкий стук в дверь. Не глядя в глаза Майку, в кабинет вошел Роб. Это, а также то, что он не поинтересовался причиной вызова, убедило директора в том, что юноша догадался о сегодняшней повестке дня. Майк отметил аккуратный внешний вид юноши — темно-синяя рубашка «поло» была заправлена в модные брюки, подпоясанные кожаным ремнем. Бейсболку он держал в руке.

— Подождем Джей Дота, — сказал Майк, намеренно используя прозвище, под которым баскетболист был известен всем студентам. Роб на мгновение закрыл глаза. — Нам не удалось найти Сайласа, — добавил Майк.

Роб кивнул. Майку стоило немалых усилий, чтобы удержаться от вопросов, которые он хотел обрушить на парня. «Почему? О чем ты думал?» Знает ли Роб, что он уже ознакомился с содержанием кассеты? Наверное, смотреть на собственные сексуальные опыты в присутствии других просто невыносимо.