Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!
Приведем некоторые примеры смешиваемых слов.
|
|
Нужно было сказать:
Ребенок сказал:
| аптека ветеран гладиатор глоток десна двойняшки погон гроб сорняк ботанический кинооператор купе |
Библиотека
Ветеринар
Гладиолус
Желток
Весна
Дворняжки
Вагон
Сугроб
Сырник
Металлический
Император, пират
Кафе
| Есть определенные закономерности, объясняющие вытеснение одного слова другим. Слова из «правого» списка, как правило, раньше входят в активный лексикон ребенка и чаще им используются в повседневной речи. Слова из «левого» списка еще не укоренились в сознании как следует. Другой случай — смешение однокоренных близкозвучащих слов. Близость звучания не является случайной: она объясняется наличием общего корня. Примеры таких смешений: |
| Нужно было сказать: |
| Ребенок сказал: |
| милостыня милость кожа кожура («Язагорел, уже КОЖУ- РА облезла».) колония колонна («Его взяли и отправи- ли в эту, где все преступники... КОЛОННУ^.». осмотр просмотр («Мария Ефимовна сказала, что завтра будет ПРОСМОТР. Врачи придут».) Подобные случаи не всегда легко отделить от словообразовательных и лексико-семантических инноваций, а также от модификаций по типу «детской этимологии». Если, например, ребенок |
пломба
сервировать
инструкция
фотограф
пудинг
шиповник
лорнет
гусыня букет
глазированный утроба
торба
пюре
амулет
клумба {«Мне на зуб поставили
КЛУМБУ».)
Консервировать
Конструкция
Автограф
Пудель
Подшипник
пинцет («Смотри, коза смотрит
В ПИНЦЕТ!»)
Гусеница
Буфет
Газированный
трущоба («Он об этом знал еще
в материнской ТРУЩОБЕ».)
Орбита
Перо
Омлет
сказал: «Не пойду к КОЖАНОМУ врачу», то как нам решить, с чем мы имеем дело, — с употреблением слова кожаный в окказиональном значении, для чего есть соответствующие предпосылки, с самостоятельным образованием слова по модели серебро — серебряный или же со смешением паронимов кожаный — кожный? Выбрать решение иногда затруднительно. Но следует смириться с тем, что в нашей области есть задачи, допускающие несколько решений, а есть и вовсе нерешаемые.
Смешение антонимов. Замечено, что дети многих поколений смешивают одни и те же пары слов-антонимов: вчера и завтра, еще 11 уже: «Я ЕЩЕ большой, могу сам ложкой есть !» — кричит трехлетний мальчик, явно имея в виду, что он уже большой. Можно предложить двоякое объяснение причин этого явления.
Антонимы, как известно, совпадают по большинству компонентов лексического значения и различны лишь по одному из компонентов, противоположному по смыслу аналогичному компоненту другого слова (завтра — день, непосредственно следующий заднем, включающим момент речи, и вчера — день, непосредственно предшествующий дню, включающему момент речи). Именно различие слов предшествующий — следующий может оказаться еще неусвоенным, вследствие чего антонимы на какое-то время у ребенка совпадают по значению, становятся своего рода временными синонимами. Возможно также, что ассоциативная связь между ними в языковом сознании так сильна, что одно слово как бы выскакивает (при условии ослабления контроля со стороны говорящего) вместо другого. Выяснить реальную причину такого словоупотребления можно было бы, если бы удалось проверить функционирование антонимов в перцептивной речи (если и там они смешиваются, значит, справедливо первое из предположений о механизме данного явления).
Смешение слов одной тематической группы. При этом обнаруживается ассоциативный механизм запоминания слов. «Яударила СОВОЧЕК», — плачет маленькая девочка. Оказывается, она упала на спину и ударила лопатку. Вторая просила, чтобы ей принесли из кухни СЫРОГО КЛОУНА. После расспросов выяснилось, что речь шла о петрушке. Очевидно, воспринимая слово лопатка, ребенок запомнил сам механизм переноса названия с одного понятия на другое (лопатка — «маленькая лопата» и «широкая треугольная кость в верхней части спины»), а затем подменил одно слово другим из той же тематической группы. Аналогичный сбой произошел и со словом петрушка. Первоклассница сообщила родителям, что ей задали изобразить ИСПОРЧЕННУЮ ЛИНИЮ. Оказалось, что речь шла о ломаной линии.
Таким же образом могут запоминаться и части слов. Так, ребенок, который объявил, что слышал по радио ПЕСНЮ КУВШИНИ, явно перепутал кувшин с графином (речь шла об арии старой графини). Затем звуковой образ слова был утрачен, вернее, подменен другим, но сохранилась ритмо-мелодическая структура слова, в которую и был вставлен чужой корень.
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ПРОИЗВОДНЫХ СЛОВ
Производное слово отличается от непроизводного тем, что оно связано по форме и смыслу с другим словом современного языка, которое по отношению к нему является производящим. Формальная выводимость производного слова заключается в том, что его основа равняется основе производящего слова с присоединенным к ней формантом (морфемой или сочетанием морфем), а семантическая выводимость состоит в том, что значение производного слова вбирает в себя значение слова, от которого оно произведено. Последнее проявляется в том, что производное слово может быть объяснено через производящее. Это дает возможность, опираясь на морфемную структуру слова, определить (хотя бы в самых общих чертах, а иногда и совершенно точно) его значение: «Ключом к семантическому прочтению и истолкованию любого производного слова оказывается в конечном счете его поверхностная морфологическая структура» (Кубрякова, 1981, с. 19). Если слово употреблено в определенном контексте, то он играет подсказывающую роль, которая тем существеннее, чем менее информативна морфемная структура. Без контекста морфемная структура становится единственной опорой для определения значения. Нарукавник — это что-то, помещающееся на рукаве. А как именно оно выглядит и какую функцию выполняет, по морфемной структуре определить невозможно. В сущности, нарукавником могла бы называться и повязка дежурного на рукаве. Бездомный — лишенный дома. Значение слова «прочитывается» с помощью имеющихся в языке словообразовательных моделей при опоре на аналогии, относящиеся к сфере языкового сознания индивида. Языковой опыт говорит нам, что слово намордник относится к слову морда и в формальном, и в семантическом отношении точно так же, как слово нагрудник — к слову грудь, а слово нарукавник — к слову рукав. Словообразовательная модель характеризуется одним формантом (сочетанием префикса НА- с суффиксом -НИК) и постоянством словообразовательного значения, которое можно сформулировать как «нечто, располагающееся поверх того, что названо производящим словом».
Затрудняет процесс определения семантики незнакомого слова наличие уникальных формантов. В таких случаях нет возможности провести какие бы то ни было аналогии, опираясь на словообразовательный механизм современного языка. Сравним, например, уникальные словообразовательные пары коза — козел или король - королева. Ни суффикс -ЕЛ, ни суффикс -ЕВ не встречаются в морфемной структуре других слов. Эти слова, правда, широкоупотребительные, и их не приходится разгадывать, однако в каких-нибудь других случаях уникальность форманта может оказаться существенным препятствием для понимания слова.
Некоторые слова, образованные, казалось бы, по регулярным словообразовательным моделям, отклоняются от того значения, которое предписывается их морфемной структурой. Производные слова, которые могут интерпретироваться с помощью продемонстрированного механизма аналогий, без труда прочитываются детьми. Однако когда есть расхождения между семантической и формальной структурой производного слова, «прочтение» может быть ошибочным или не совсем точным.
Так, один мальчик понял слово накомарник как «что-то надеваемое на комара» и после долгого размышления предположил, что это «наверно, САЧОК ТАКОЙ СПЕЦИАЛЬНЫЙ, ЧТОБЫ КОМАРОВ ЛОВИТЬ». Когда ему объяснили смысл этого слова (сетка, которую надевают на голову для защиты от комаров), он был очень удивлен и предложил переименовать его в ОТКОМАРНИК. Слово растительный по форме соотносится с глаголом расти, а по смыслу — с существительным растение (растительное масло — масло, приготовленное из растений). Ребенок же, опираясь на аналогии типа наблюдать — наблюдательный, развлекать —развлекательный, трактует его как «помогающий расти». Четырехлетний мальчик ел хлеб, макая его в растительное масло, и на вопрос, зачем он это делает, ответил: «Хочу скорее вырасти».
Ребенок постоянно исходит из предположения (вполне разумного и основанного на знаковой концепции языка), что должна существовать симметрия формальной и семантической структур слова. Практически всем словам (за редкими исключениями), которые конструируются самими детьми, такая симметрия действительно свойственна.
Чтобы понять значение производного слова, необходимо, опираясь на его формальную структуру, определить производящее, выбор которого обусловлен выбором мотивирующего признака, положенного в основу номинации, т. е. необходимо осознать, что подснежник связан со снегом, молочница — с молоком, а паровоз - сразу и с паром, и с перевозками. Предстоит, кроме того, опираясь
на соответствующую словообразовательную модель (или, при отсутствии таковой, на единичный образец), уяснить, каков вклад, вносимый в общую семантику слова формантом. Слова подснежник, снежинка, снежок, Снегурочка имеют общее производящее, но различаются по своим значениям.
Во многих случаях необходимо определить смысловое наращение при образовании слова. Наращения часто целиком относятся к языковой норме и определяются лишь традицией, поэтому усваиваются поштучно, списком. Однотипны по семантике производящего слова и совпадающие по словообразовательной структуре, т. е. построенные по одной модели, слова утренник, вечерник, дневник, ночник. Не зная реальных контекстов употребления этих слов, по одной их морфемной структуре нельзя определить, что в первом случае мы имеем дело с развлекательным мероприятием, происходящим в утренние часы, во втором — со студентом, обучающимся вечером, в третьем — с тетрадью, в которую записывают события каждого дня, в последнем — с маленькой лампочкой, включаемой обычно ночью. Положение осложняется тем, что многие словообразовательные модели располагают целой системой частных значений, уяснить которые вне контекста не всегда возможно. Так, отглагольные существительные с суффиксом -ТЕЛЬ могут иметь значение деятеля (учитель), инструмента, приспособления для действия (выпрямитель), места (вытрезвитель) и т. п. Многие неточности интерпретации объясняются тем, что, верно понимая общее словообразовательное значение, закрепленное за конкретной моделью, ребенок приписывает производящему слову не то частное значение, которое было реализовано. Часто неверная интерпретация связана с неосведомленностью относительно семантических «надбавок» в значении слова сверх того, что дано словообразовательной моделью:
При интерпретации языковых фактов, как и при их конструировании, срабатывает механизм аналогий, но глубина аналогии может быть различной — иногда достаточно единичного образца («ОСЕЛ — это, наверно, муж осы?», по аналогии коза — козел). Воздействие конкретного образца отчетливо видно и когда соответствующая модель отсутствует. Если модель имеется, то можно предположить, что в сознании ребенка сформировано соответствующее словообразовательное правило. При этом нельзя исключить и воздействие конкретного образца как стимулятора словообразовательного или интерпретационного процесса.
Зафиксированы удивительные случаи (подобные явления отмечены и в словообразовательных процессах), когда ребенок опирается на словообразовательные модели, сконструированные им са-
мостоятельно, — в языке на уровне языковой нормы их нет, хотя их возможность предусмотрена языковой системой (их можно условно назвать сверхмоделями). Так, именно прочтением семантики слова в соответствии со сверхмоделями можно объяснить следующие случаи: «Исключительный суп — его, что же, из КЛЮЧА сварили?»-', «Искусственный — значит, сделанный из КУСТА»', «Всадник — это кто работает В САДУ» (как, например, подводник — под водой). В любом случае при интерпретации слова устанавливаются ассоциации, основанные на аналогии. Можно ли упрекнуть в нелогичности ребенка, решившего, что «спец — это тот, кто много спит» (пример К. И. Чуковского: «Дядя Филя спец — значит спит много»)? Если тот, кто лжет, именуется лжецом, тот, кто жнет — жнецом, то почему бы не называться СПЕЦОМ человеку, любящему поспать?
К подобным ассоциациям любят прибегать и взрослые, только в их речи это сознательная словесная игра. Большое число шутливых интерпретаций, основанных на неверных, но вполне логичных с точки зрения системы языка ассоциациях, приведено в книгах Б.Ю.Нормана: волнушка — мелодрама, дантист — специалист по Данте и т. п. Некоторые из них совпадают с аналогиями, выявленными в речи детей: ПРИВРАТНИК — любитель приврать, БАРАНКА - жена барана, ЗАКЛЮЧАТЬ —- запирать ключом. Примеры совпадений лишний раз свидетельствуют о том, что в основе детских инноваций лежат те же механизмы, что и в основе речевого творчества взрослых, только у взрослых оно связано с установкой на комический эффект, а у ребенка носит чаще всего бессознательный характер. Основной ассоциацией ребенка является ассоциация по корню, при этом зачастую часть слова, осмысливаемая как формант, в расчет вообще не принимается. Приведем еще примеры поисков значения слова: ПЛЕНУМ — это значит в плен кого-то взяли, АГРЕССОР — он, значит, по голове кого-нибудь огрел. Четырехлетний мальчик, увидев флажок на грузовике, спросил, что этот флажок обозначает. Ему ответили, что этот дядя — ПЕРЕДОВИК, на что последовало замечание: «Многих, значит, ПЕРЕДАВИЛ».
Совпадение формальной и семантической структуры производного слова способствует установлению нужных ассоциаций и, следовательно, верной интерпретации значения производного слова. В противном случае ребенку трудно установить связь между производным и производящим словом, что приводит иногда к ложным ассоциациям: «Тут шиповник как ЗАШИПИТ.» Усечение конечного согласного в слове Польша при образовании от него существительного поляк затрудняет восприятие последнего: «Поляки — они, наверно, В ПОЛЕ живут?» Важнейшим обстоятельством, объясняющим неверное или неточное осмысление производных слов деть-
ми, является свойственная ряду производных слов асимметрия формальной и смысловой структуры (несовпадение формальной и семантической производности).
В языке постоянно происходят изменения, вследствие которых семантическая производность слова утрачивается или ослабляется, при том что формальная связь остается отчетливой. Опираясь на формальную структуру слова, исходя из однотипных аналогий, ребенок реконструирует исходное значение слова, восстанавливает его прежнюю смысловую структуру.
Пятилетняя девочка спрашивает у бабушки, почему у ее дедушки — инвалида войны — только одна нога. Услышав ответ: «5 дедушку на фронте фашисты стреляли», она немедленно задает вопрос: «А кто же им СТРЕЛЫ дал?» Глагол стрелять и в самом деле имел первоначальное значение «выпускать стрелы (из лука)», однако оно уже давно утрачено. Четырехлетний мальчик не одобрил фразы взрослого: «Возьмем удочки напрокат» — «Это велосипеды можно взять НАПРОКАТ, а удочки берут НА ЛОВ». Расширение семантики слова напрокат ребенку не может быть известно. Аналогичный случай со словом напрокат в речи другого ребенка: «Возьмем НАПРОКАТ стиральную машину (об этом велись разговоры в доме) и поедем на ней к бабушке». И здесь исконное, этимологическое значение слова напрокат проявляется со всей определенностью. Утрачена в современном языке смысловая связь между словами трава и отравить (хотя первоначально они составляли словообразовательную пару). Женя Гвоздев ее восстановил самостоятельно: «ОТРАВИТЬ — значит накормить травой, чтобы издох».
Во всех трех случаях реконструируемое исходное значение слова оказывается уже его современного значения, оно включено в состав последнего.
Обостренное внимание к формальной структуре слова приводит к нечаянным этимологическим открытиям: «Эта ложка — НЕГОДЯЙКА, она старая, ни на что не годная» (этимологически слово негодяй действительно восходит к не годится). Одна девочка, вернувшаяся домой из детского сада, задает родителям поразивший их вопрос: «Наша воспитательница называет детей ПАДАЛЬ, потому что они часто падают?» Чтобы не обидеть современных воспитателей, отметим, что это запись пятидесятилетней давности из архива К. И. Чуковского. Многие дети восстанавливают утраченную связь между словами порядок и порядочный, трактуя последнее как «любящий порядок»: «ЯПОРЯДОЧНЫЙ — все игрушкиуби-раю». Фактически утрачена в современном языке связь между словами машина и машинист, однако в речи детей она возникает заново: «Вырасту — буду МАШИНИСТОМ, на машине буду ездить».
Некоторые слова во взрослом языке появились благодаря метафорическому переосмыслению своих производящих. Так, вертихвосткой называется та, которая «как бы вертит хвостом», а на самом деле — это легкомысленная женщина; непоседа — тот или та, кто «как бы не может сидеть на месте», а это живой и подвижный человек. В речи ребенка могут быть возвращены первоначальные значения слов. «Белку можно назвать ВЕРТИХВОСТКОЙ, потому что она все время хвостом вертит», — рассуждает мальчик, стоя у клетки с белкой. «Сиди, НЕПОСЕДА», — говорит девочка, пытаясь усадить свою куклу. Подобным образом переосмыслено слово босяк: «ЯБОСЯК — тапки снял!» Характерен вопрос ребенка, свидетельствующий о попытке осмыслить внутреннюю форму слова: «Кто на боку спит — ЛЕЖЕБОКА, а если на спине, то как называется!» В ряде случаев производные слова по форме связаны с гипонимами, а по смыслу — с гиперонимами. Например, сапожник — мастер, занимающийся ремонтом не только сапог, но и любой другой обуви. Однако в формальной структуре слова отражена лишь связь с сапогом. Отсюда недоуменные вопросы детей: «Сапожник сапоги чинит, а туфли кто? ТУФЛЕЖНИК?» Значение слова сапожник сужается. Аналогично сужается значение таких слов, как булочная («Разве в БУЛОЧНУЮ за хлебом ходят? За булками только»). Пятилетняя Соня подвергла критике слово подъезд — «Почему ты говоришь подъезд? Мы же к нему не подъезжаем, а ПОДХОДИМ. Надо говорить ПОДХОД.
Встречаются ситуации, когда производное слово по форме соотносится с одним из членов антонимической пары, а по смыслу — сразу с обоими. Так, с помощью выключателя не только выключают, но и включают свет, араскладушки столь же часто раскладываются, сколько и складываются обратно. Взрослый обычно не замечает подобных несообразностей, но они не могут ускользнуть от пытливого взгляда ребенка: «Ткни ВКЛЮЧАТЕЛЬ: темно стало!» — В ответ на замечание: «Надо говорить выключатель», — следует незамедлительная реакция: «Но я же не выключать свет просил, а ВКЛЮЧИТЬ». Шестилетняя девочка негодует по поводу слова раскладушка: — «Она ведь и СКЛАДЫВАЕТСЯ тоже». Аналогичные вопросы: «В раздевалке РАЗДЕВАЮТСЯ, а ОДЕВАЮТСЯ разве в другом месте?», «Почему называется прихожая, а не УХОЖАЯ? Мы же не в окно вылезаем!»
Во многих случаях в нормативном языке производное слово по смыслу мотивируется двумя производящими одновременно, а по форме — лишь одним из них. Так, прилагательное морской означает одновременно и относящийся к морю, и относящийся к морякам: морское путешествие и морская форма. В речи ребенка значение подобных относительных прилагательных часто сужено, при этом ребенок опирается на то производящее, которое подсказыва-
ется формальной структурой. Слово морской утрачивает значение «относящийся к морякам». Чтобы передать это значение, ребенок образует инновацию: «Мне форму скоро купят МОРЯЦКУЮ». Подобным образом сужается значение прилагательного охотничий как «относящийся к охотнику», так и «относящийся к охоте». В речи детей оно используется лишь в первом значении, а при необходимости передать второе ребенок говорит: «Охотное ружье — оно пулями стреляет?»
Многозначность производящего слова — еще одно явление, затрудняющее понимание производного. Если контекст и ситуация речи не подсказывают ребенку правильный выбор в ряду возможных значений производящего, он может неверно сконструировать значение производного: писатель, писательница — «тот/та, кто умеет писать, т.е. изображать на бумаге какие-нибудь буквы, цифры, тексты»: « Смотрите, смотрите, я ПИСА ТЕЛЫЯуже две буквы умею писать]» В то же время в нормативном языке эти слова имеют другое значение. Слово бессонница означает отсутстви сна, а в детской речи оно употреблено в смысле отсутствие снов, сновидений: «Уменя сегодня БЕССОННИЦА была: ни одного сна не видела!»
Обстоятельством, провоцирующим семантические инновации, служит и омонимия производящих основ. Например, слово первоклассный может быть воспринято ребенком как «относящийся к первому классу», где класс — подразделение учащихся школы, тогда как в нормативном языке в качестве производящего слово класс выступает в значении «степень, уровень». Отсюда возможность ситуаций, обусловливающих следующие диалоги: «Посмотри, спектакль первоклассный!» — «Меня не пустят, я же не ПЕРВОКЛАССНИК».
Большинство детей шести лет на вопрос, что значит слово домочадцы, ответили: «Это те, кто дома КУРИТ». Сочетание пиковая дама вызывает единодушное удивление и вопрос, как это из пики смогли сделать даму. Многие дети пребывают в уверенности, что камерная музыка — это музыка, исполняемая в тюрьме.
УСВОЕНИЕ ПЕРЕНОСНЫХ ЗНАЧЕНИЙ СЛОВ
Крапива кусается?
А как же она тогда лает?
Вопрос ребенка в эпиграфе содержит упрек и даже скрытую полемику со взрослыми. Ребенок хочет сказать: «Эх вы, неразумные взрослые! Разве же можно употреблять слова таким странным образом? Кусается, как известно, собака, а крапива тут и вовсе не при чем». Дети в принципе отвергают наши попытки употреблять одно
и то же слово в разных значениях. Кусаться — это «хватать, рвать зубами, причиняя боль», а второе значение ребенку пока не встречалось — «вызывать ощущение жжения, раздражать кожу». Дети, как мы знаем, строго следят за соблюдением закона симметрии языкового знака, т. е. за тем, чтобы одному означающему соответствовало одно и при этом постоянно одно и то же означаемое, и наоборот. А проявления асимметрии они принять никак не могут.
Ситуация, которая обнаруживается в недоуменных вопросах ребенка, определяется как конфликт известного и нового значения многозначного слова. Известное значение может быть исторически исходным, первичным, но это вовсе не обязательно. Очевидно, ребенок первым усваивает то из значений многозначного слова, которое актуально в его предметно-практической деятельности. Употребление слова во втором, неизвестном ребенку значении создает конфликтную ситуацию, которую он пытается осмыслить. Возможны, очевидно, психологически разные ситуации:
• ребенок не понимает произнесенного взрослым высказывания, в
котором употреблено известное ему слово в новом для него значении;
• понимает, но расценивает данное словоупотребление как не
логичное, ищет объяснение для такого переноса и т. п.
Рассмотрим реакцию детей на метафорические переносы наименований с одного явления на другое (переносы на основании сходства признаков).
« Ты не можешь оторваться на минутку?» — спрашивает мать у дочери и тут же слышит ответ: « Что я ПРИКЛЕЕНА, что ли?» «Я люблю все острое: перец, горчицу». «А что, и НОЖИК можешь съесть?» ~ интересуется ребенок.
Очень часто реакция детей отражает укор или неодобрение по поводу нелогичного, по их мнению, употребления слов: «Как это может быть — сухое вино? Вино ведь ЖИДКОСТЬ», — говорит шестилетняя девочка.
Особенно часто критикуют дети высказывания, в которых используются глаголы движения, перемещения в пространстве в их производных значениях:
«Молоко не может убежать, у НЕГО ЖЕ НЕТУ НОГ!»
«Солнце село». «На СТУЛ, что ли?»
«Дорога сбегает с горки». «А что, разве у нее НОГИ есть?»
«Пошел тебе четвертый год». «Интересно, а куда это он ПОШЕЛ?»
«Как это пар может ПОДНИМАТЬСЯ?» «У него же нету ног!»
«Наши часы опять спешат». «Куда это? На работу?»
«Надо убрать горчицу в холодильник, а то будет бродить...» -«Разве у нее НОГИ есть?»
Слово ноги фигурирует в большинстве недоуменных детских вопросов:
«Ты говоришь: «Часы идут». А где же у них ноги!»
«Поезд не идет, а катится, у него же нет ног!» (в словаре С.И.Ожегова «идти = двигаться, переступая ногами» — ребенок подчеркивает дифференциальную сему, входящую в значение данного слова).
Дети критикуют и метонимические переносы наименований, основанные на смежности явлений. «Я уже съела целую тарелку, больше не хочу», — говорит мать. И тут же слышит упрек дочери: «А почему же она тогда на столе!» Первичное значение слова -«посуда округлой формы с плоским дном», второе значение — содержимое, помещаемое в такую посуду. Мать использовала слово во втором значении, дочь же ориентировалась на первое. Два значения у слова салат, связанные тоже по смежности: «травянистое растение, листья которого идут в пищу в сыром виде», и «холодное кушанье из данного растения и не только из него». Взрослый произносит: «В огороде растут лук, редиска, салат». Ребенок молниеносно переспрашивает: «И ВИНЕГРЕТ?» Взрослый имел в виду первое значение слова, ребенок ориентируется на второе. Семилетняя девочка самостоятельно придумала каламбур, основанный на комбинации двух значений слова салат: «Можно ли положить салат в салат»?
Некоторые глаголы имеют переносные значения только в форме повелительного наклонения. К ним относятся, например, дуй и катись. Употребление их взрослыми приводит к недоразумениям. Мать сказала четырехлетней дочери: «Дуй из кухни!» Та, нисколько не удивившись, повернулась к двери и стала дуть в ее сторону. Другой девочке, четырехлетней Марьяше, неосмотрительно сказали: «Катись из комнаты!» Она выразила свое недоумение по поводу столь странной команды: «Как же я покачусь? У меня и КОЛЕСИКОВ-ТО нет!» Очень многие вопросы детей метки и свидетельствуют о рано развившихся у них металингвистических способностях (способностях к анализу языковых фактов). Шестилетний Женя А. спрашивает: «Почему люди говорят «выпей лекарство»? Ведь не все лекарства пьют, есть и таблетки».
Детское доверие к первичному значению слова может быть так велико, что ребенок даже не замечает несоответствия слова и фактической ситуации. Мать с пятилетней дочерью были у озера и видели там купающихся в проруби людей — любителей зимнего плавания, за которыми уже закрепилось название моржей. Дочь не усомнилась в том, что перед нею и впрямь животные, и потом с увлечением рассказывала об этом событии: «Мы сегодня в Озерках видели МОРЖА. У него мордочка была, как у настоящего дяденьки».
Многие дети считают, что любой автомат (даже с газированной водой) должен стрелять, раз он так называется, и на любой машине, даже стиральной, можно куда-нибудь уехать.
Переносными значениями обладают многие «соматизмы» — существительные, называющие части тела человека. Признав это обстоятельство, дети требуют логичности в подобных переносах: «А почему это у кастрюльки ручки есть, а НОЖЕК нет?» — спрашивает шестилетний Леня.
Трехлетний Алеша А. сумел самостоятельно сделать важное обобщение, суть которого можно выразить так — любой соматизм нагружен переносными значениями: «У кровати — спинка, у чайника -носик, у стула — ноги, а у меня — все есть!»
Вспоминается обращенное к детям стихотворение Ирины Токмаковой «В чудной стране», основанное на метафорических значениях соматизмов:
В одной стране, в чудной стране, Где не бывать тебе и мне, Ботинок острым язычком С утра лакает молочко И целый день в окошко Глазком глядит картошка. Бутылка горлышком поет, Концерты вечером дает, А стул на гнутых ножках Танцует под гармошку.
Опыт показывает, что чуткие педагоги и родители, способные разбудить природную языковую интуицию ребенка, добиваются больших успехов в работе с ними, развивая внимание к слову как к совокупности его разнообразных, соотнесенных друг с другом значений.
В процессе развития языка иногда происходит семантическая компрессия, в результате чего сочетание сахарный песок превращается в песок, детский сад в сад или садик, трамвайный парк — в парк. Это вызывает вопросы детей:
— А почему песок не копают, а едят?
- В трамвайном парке деревья растут?
Слово сад в производном значении (детский сад} привычнее для ребенка, чем в исходном, исторически первичном. Поэтому Лена С. отказывалась употреблять это слово, говоря об «участке земли, засаженной плодовыми деревьями, кустами, цветами» (определение словаря). Она предпочитала говорить ЛЕС ЯБЛОК, ЛЕС ГРУШ, мотивируя это так: «Там же ДЕТКОВ нет!»
Бывают и другие случаи, когда производное значение усваивается раньше основного. Когда у мальчика спросили, где шишки растут (предполагаемый ответ: «на елке, на сосне»), он ответил, обманув все ожидания взрослых: «На лбу». Даже слово болеть, такое привычное в его исходном значении, дети умудрились переиначить. Бабушку, которая пожаловалась, что болеет, немедленно спросили: «За кого? За «Динамо»?» Впрочем, возможно, это была и сознательная шутка.
Заслуживает внимания вопрос о том, как, каким образом употребляет ребенок слова нормативного языка в новых, необычных значениях. Если в предыдущем случае речь шла о сокращении семантической структуры слова, то сейчас рассмотрим, как дети расширяют эту структуру, вводя в нее новые звенья, новые лексико-семантические варианты.
Примирившись с фактом многозначности слова, дети начинают конструировать свои собственные лексико-семантические варианты, опираясь на способы переноса наименований, имеющиеся в нормативном языке. Так, существует модель переноса наименования i отвлеченного свойства на субъект, обладающий данным свойствох колкость его замечаний — говорить колкости. Аналогичным путем идет и ребенок. Девочка шести лет рассказывает содержание сказки «Украденное время»: «Тут главный волшебник и говорит им: Сколько лет мы прожили на свете, а еще никакой злости людям сделали». Случай обратного рода, когда наименование перенесенс с субъекта свойства на само свойство: «Папа не хочет в Форос ехать? Неужели забыл его чудо?»
Один из широко распространенных случаев метонимического переноса наименования — с действия на приспособление для его осуществления: «Вы мне укол не будете делать?» — спрашивает мальчик в поликлинике. Его пытаются уверить, что нет. Но он не теряет бдительности: «Л зачем тогда УКОЛ варится?» — задает он вопрос, проследив за действиями медсестры. Шприц называют уколом многие дети.
Часто переносится наименование со средства передвижения на действие, осуществляемое с его помощью: «Помнишь, как мы перес кораблем пельмени ели? Ну, перед теплоходом этим?»
Слово маникюр некоторые дети употребляют в значении «лак, которым покрывают ногти». Получается, что наименование переносится с действия на средство для его осуществления: «Мама маникюром ногти мажет».
Аналогичные процессы возможны также с прилагательными и глаголами. «Не хочу это ТОЛСТОЕ платье надевать», — плачет пятилетняя модница. Толстое значит в данном случае «заставляющее
меня казаться более толстой, чем я есть на самом деле». Данная модель переноса наименований заимствована из взрослого языка. Той же моделью руководствовался ребенок, заявивший: «Ой, какой мокрый дождик пошел]» (перенос по схеме: имеющий определенное свойство — каузирующий данное свойство). Изменение значения глаголов сопровождается изменением глагольного управления: «ПОДТЯНИ МЕНЯ» означает «подтяни мне колготки или чулки». «ПОЧИСТИ МЕНЯ» — «почисти мне зубы» и т. п. Распространенный случай -употребление глагола пахнуть, имеющего значение «источать запах», в значении «воспринимать запах», т. е. вместо нюхать'. «Дайте мне цветочек, буду ПАХНУТЬ» (Аня, 2 г. 2 мес.). Трехлетний мальчик заявил: «Уменя нос ПАХНЕТ», т. е. «чувствует какой-то запах».
ОВЛАДЕНИЕ ФРАЗЕОЛОГИЕЙ
Существование в языке фразеологизмов — словесных сочетаний, обладающих целостным значением, осложняет усвоение языка ребенком. Во-первых, фразеологизм по форме напоминает свободное сочетание обыкновенных слов, и поэтому существует опасность его буквального понимания. Примеров такого рода очень много. Мальчик удивленно спрашивает после ухода гостей: «Вот ты говорил, что дядя Вася сидит у тети Алены на шее, а я проверял — он все время НА СТУЛЕ сидел». Другой мальчик очень разволновался, услышав, что его кот спит без задних ног. Разбудил кота, сосчитал лапы и, успокоенный, вернулся. Многие наши выражения вызывают у ребенка смех, поскольку, понятые буквально, поражают его своей нелогичностью. Дети слышат, например, что кто-то под землю провалился, и заливаются смехом: «Какже его оттуда ВЫКАПЫВАТЬ будут?» Очень смешит их просьба не валять дурака: «Где дурак? Давай мне его, я его валять буду]» Замечание отца «У тебя ветер в голове!» вызывает язвительный вопрос шестилетней дочери: «И как это ты увидел?» Мать, заявившая, что у нее забот полон рот, получила совет выплюнуть их поскорее. Фраза «Ты растешь на глазах» вызывает бурный протест: «Я НА ГОЛОВЕ расту, а не на глазах».
Буквальное понимание фразеологизма приводит иногда к забавным казусам. Пятилетний Леня вызвался быть дежурным в отсутствие воспитателя. Воспитатель попросил его посмотреть за детьми одним глазком. При появлении воспитателя спустя полчаса Леня с облегчением открыл зажмуренный левый глаз и спросил: « Теперь уже можно ДВУМЯ ГЛАЗАМИ смотреть?»
Мальчик разглядывает картинку и удивленно замечает: «Вот идут солдаты, и все с пустыми руками. А где же СЛУЖБА? Папа
говорил, что они НЕСУТ СЛУЖБУ». Шестилетняя девочка смотрит по телевизору трансляцию заседания: «Мама, почему так — ему сказали: даем вам СЛОВО, а он все говорит и говорит!» Трехлетняя Ирочка не хочет надевать новый костюм, плачет, потому что слышала, как кто-то из взрослых заметил: «Она в нем утонет». Оказывается, многие дети разглядывают на картинке зайку, который «весь до ниточки промок», и ищут эту самую ниточку, полагая, что она где-то внутри зайки.
Если в составе фразеологизмов есть устаревшие и непонятные слова, это также вызывает недоуменные вопросы. Четырехлетний Андрюша понял выражение упал в обморок как известие о том, что кто-то куда-то свалился, и просил ему разъяснить, что у этого обморока на дне и можно ли будет оттуда выбраться без посторонней помощи.
При буквальном понимании фразеологизма он прекращает свое существование в качестве самостоятельной лексической единицы и начинает функционировать как свободное сочетание слов, каждое из которых имеет свое собственное значение.
Иногда даже при верном понимании общего смысла фразеологизма ребенок продолжает равняться на образ, который создается в результате его пословного прочтения. Четырехлетняя Лена нарисовала человека, у которого глаза оказались на лбу, и объясняет удивленной матери: «Все правильно, мама. Это глаза от удивления на ЛОБ ЗАЛЕЗЛИ» (тут к тому же случай деформации фразеологизма глаза на лоб лезут»-). Дети, склонные к словесным шуткам, иногда не прочь покаламбурить, контаминируя общий смысл фразеологизма и семантику составляющих его компонентов. В книге В. С. Мухиной «Близнецы» приводится следующий факт. Отец мажет краской кафель и приклеивает его к стенке в ванной комнате. Дело продвигается медленно, и отец замечает: «Работа не клеится». Четырехлетний Андрей смеется: «Ха! Очень даже КЛЕИТСЯ1»
Примеры контаминации буквального и настоящего значения фразеологизма могут приводить к его своеобразным развертываниям: «Если нет никакой работы, то прямо ужас. Я не покладаю рук. У меня руки прямо тянутся к метле или к кастрюле», — так пишет десятилетняя девочка в газету для детей. Первоклассница замечает, что, когда она получает двойку, ей становится так стыдно, что, «кажется, провалилась бы под землю и никогда оттуда не вылезала». Дети могут ощущать, что у того или иного сочетания единый смысл, но не совсем точно его интерпретируют. Значение фразеологизма оказывается расширенным, суженным или вовсе не соответствующим тому значению, которое он имеет в нашем языке. Смутно ощущая цельное значение фразеологизма, ребенок может
ошибаться в определении этого значения: «Нужен он мне, как банный лист\» Изменение семантики спровоцировано значением составляющих фразеологизм элементов. Так, выражение дать маху использовано шестилетним ребенком в совсем другом смысле: «Если Люба будет приставать, я ей ДАМ МАХУ!» — «Как это?» — «Размахнусь и дам!»
Встречается явление, весьма близкое к смешению паронимов, когда ребенок смешивает два фразеологизма, чем-то похожие: имеющие сходное звучание или компонентный состав. Маленькая девочка спутала ни гу-гу и ни бум-бум: «Я в этих ваших компьютерах НИ ГУ-ГУ!» — она хотела сказать, что не умеет играть в компьютерные игры.
Фразеологизмы характеризуются незыблемостью состава своих компонентов. Именно эта незыблемость и нарушается ребенком, не знакомым с этим важным обстоятельством. Некоторые фразеологизмы видоизменяются грамматически. Так, многие из глагольных фразеологизмов не имеют видовых коррелятов, т.е. употребляются только в значении совершенного или несовершенного вида. Ребенок может образовать видовую пару, используя правила, которые ему известны: «Он был готов все для нее ДОСТАВАТЬ С МОРСКОГО ДНА» (достать со дна морского). Кроме преобразования вида здесь существенно и то, что изменен порядок слов.
Часто наблюдается лексическая модификация фразеологизмов. Дети заменяют один из компонентов фразеологизма синонимом или другим словом, не нарушающим общего смысла сочетания. Это явление приоткрывает завесу над механизмом запоминания фразеологизма. Очевидно, происходит фиксация в сознании смысла составляющих фразеологизм лексических компонентов, но не их конкретных звуковых оболочек. Поэтому дети говорят: пойти ПО СЛЕДАМ кого-нибудь вместо пойти по стопам кого-нибудь и т.п.
| Ребенок сказал: ботинки есть хотят пойти на исправку куда глаза видят душа в подметки ушла свободная птица открыть Африку посчитать в голове глаз упал на книжку на свежий ум нервы скандалят он у нее под сапогом в пятки не годится |
Взрослые говорят:
ботинки есть просят пойти на поправку куда глаза глядят душа в пятки ушла вольная птица открыть Америку посчитать в уме взгляд упал на что-нибудь на свежую голову нервы шалят он у нее под башмаком в подметки не годится
Фразеологизмы, как правило, обладают свойством непроницаемости, т.е. в их состав обычно нельзя ввести новый компонент. Дети тем не менее зачастую деформируют их, расширяя объем, вставляя, например, прилагательные или местоимения: «Он этого ДО СВОЕГО ГРОБА не забудет». Они могут опускать какой-нибудь компонент фразеологизма, разрушая его как языковой знак: «Ну, КАМЕНЬ УПАЛ», — с облегчением произносит семилетняя девочка, узнав, что ее пес, о котором она беспокоилась, здоров. Компонент с души оказался пропущенным.
Многие фразеологизмы характеризуются ограниченной сочетаемостью, которую можно постичь лишь в результате достаточно длительного пользования языком. Основная сложность заключается в том, что отсутствует какая бы то ни было мотивированность выбора, — необходимо просто запомнить, что с чем сочетается. Именно такие случаи для ребенка особенно сложны. Ограниченная сочетаемость свойственна большой группе фразеологизмов, имеющих значение большой степени проявления какого-либо качества. Так, из рук вон означает только плохо. Однако речевой опыт ребенка еще не настолько велик, чтобы это усвоить. Если он слышал этот фразеологизм несколько раз, то еще не может сделать вывод обо всех особенностях его употребления. Ведь ребенок слышит примеры правильного употребления лексической единицы, а ему нужно понять не только то, когда ее можно употребить, но и то, когда ее употребить нельзя, он должен знать о наличии так называемых запретов на сочетаемость слов. В этом состоит одна из сложностей усвоения языка: ребенок должен усвоить язык вместе с определенной системой имеющихся в нем запретов, в то время как случаев неверного употребления взрослые в его распоряжение не предоставляют. В высказывании ребенка «Мы жили тогда ИЗ РУК ВОН ДАЛЕКО» фактически нет смысловой ошибки, однако такое сочетание невозможно из-за сложившейся традиции. Аналогичные ошибки: «Тишина — ХОТЬ ГЛАЗ ВЫКОЛИ» (мы ведь так говорим только о темноте); «Он плачет С НОГ ДО ГОЛОВЫ»; «Пить хочу КАК РЕЗАНАЯ»; «Зачем вы радио ВО ВЕСЬ ОПОР включили?»
Для части фразеологизмов характерен устойчивый порядок элементов. Дети его нередко нарушают. «Ну, БОГУ СЛАВА, приехали», — сказала семилетняя девочка, когда поезд благополучно прибыл в Крым, и мать поняла ее не сразу.
Встречаются случаи контаминации двух в чем-то схожих фразеологизмов: «Я ВЫБИВАЛСЯ ИЗ КОЖИ, ноу меня ничего не получилось» (выбиваться из сил и лезть из кожи); «Они хотели РАСПОЛОЖИТЬ его в свою сторону» (расположить к себе и привлечь на свою сторону); «Будете у меня ХОДИТЬ НА СТРУНОЧКАХ» (ходить по струнке и ходить на цыпочках).
Одно из знаменательных явлений, фиксируемых в речи детей, — модификация фразеологизма, объясняемая в большей или меньшей степени осознаваемым стремлением ребенка вернуть фразеологизму мотивированность, так называемую внутреннюю форму, т.е. восстановить связь между общим значением фразеологизма и значениями составляющих его компонентов. При этом непонятные, устаревшие слова заменяются более понятными. Фразеологизм хоть кол на голове теши никак не устраивает детей. Во-первых, глагол тесать им фактически не знаком, а если кому-то и знаком, то все равно «тесание кола на голове» представляет собой совсем невероятную картину, поэтому фразеологизм подвергается серьезной перестройке, призванной обеспечить его мотивированность. Одна девочка переделала его так: «Хоть КОЛОМ В ГОЛОВЕ ЧЕШИ». Чесать — понятнее, чем тесать, к тому же весь образ зримее и яснее, соответствующим образом преобразуется форма слова кол, превращающегося в орудие действия. Другой ребенок тот же фразеологизм переделал иначе: «Хоть КОЛ НА ГОЛОВЕ ПИШИ». Тут кол совсем другой, и действие с ним другое, однако перестройка отнюдь не бессмысленная. Потускневший образ, легший в основу образования фразеологизма, заменяется другим, более живым и ярким.
Сестру-отличницу младший брат характеризует так: «Она такая умная, у нее СЕМЬ ПРЯДЕЙ НА ЛБУЪ Возможно, ребенку не очень понятно, почему пряди на лбу должны свидетельствовать о способностях человека, но пяди и вовсе непонятны, и нет никакой возможности увидеть за этим словосочетанием какую-нибудь живую, осязаемую картину, а именно к этому стремится ребенок. Самое главное в любой структурной перестройке, осуществляемой ребенком, — выявление некоего первоначального образа, может быть, не до конца ассоциируемого со значением целого высказывания. Даже если смысл целого не всегда ясен ребенку до конца, все же какая-то мотивированность или намек на нее появляется.
Уже поколения детей переделывают выражение вверх тормашками в ВВЕРХ КАРМАШКАМИ. Довелось нам слышать и ВВЕРХ РОМАШКАМИ. В самом деле, что такое эти загадочные ТОРМАШКИ? Колени? Пятки? Какой-нибудь вид одежды? Или еще что-нибудь? Взрослых, однако, такая неопределенность не смущает. Смысл целого ясен, и этого достаточно. Ребенку нужна еще и какая-то мотивировка, в противном случае выражение теряет свою образную основу. Случилось услышать и выражение ШЕВЕЛИ ТОРМАШКАМИ в значении иди быстрее — так модифицирован фразеологизм шевелить ногами со структурной заменой компонента тормашки, осмысленного в значении ноги.
Мы уже не раз говорили о том, что, не упорядочивая факты, ребенок не в состоянии овладеть языком. Лучший способ запомнить какую-либо лексическую единицу — это хоть в какой-нибудь степени осмыслить ее форму и связать со своим предшествующим опытом. В ходе подобной перестройки устраняются устаревшие слова, которые могут входить в состав фразеологических сращений. Так, не совсем понятен глагол витать во фразеологизме витать в облаках. Многие дети приспособились переделывать его, заменяя витать на летать: «ЛЕТАТЬ В ОБЛАКАХ». Это несравненно проще и понятнее.
Еще забавный пример модернизации фразеологизма. Вместо «Молодец был такой красивый — ни в сказке сказать, ни пером описать» — «...такой красивый, что НИ В ГАЗЕТЕ ПРОЧИТАТЬ, НИ В КНИГЕ НАПИСАТЬ». Образ получился более современным, а общее значение высшей степени качества сохранилось. Одна девочка в течение ряда лет говорила вместо заморить червячка — ЗАМАНИТЬ ЧЕРВЯЧКА и вспоминала, уже повзрослев, что ей всегда казалось, что есть какой-то специальный червячок, который нужен для аппетита, и его приходится специально приманивать каким-нибудь небольшим угощением.
Подобного рода модификации возможны и в речи взрослых. Если внимательно прислушаться, то можно заметить в речи некоторых взрослых суть да дело вместо суд да дело или скрипя сердцем вместо требуемого нормой скрепя сердце.
В состав некоторых фразеологизмов входят и устаревшие грамматические формы слов, например краткие прилагательные, стоящие в форме косвенных падежей, деепричастия совершенного вида на -А/-Ям т. п. Дети их модернизируют, порой сами не отдавая себе
|
|