Картина шестая

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Картина шестая

Комната дочерей Дюпле, в глубине двора, во втором этаже. Окно выходит в сад женского монастыря «Непорочное зачатие». На сцене Элеонора, Элизабета и Анриетта — сестра Леба.

Элеонора (Элизабете). Садись сюда! (Усаживает ее в кресло у окна.) Ты устала, должно быть. В твоем положении от Люксембургского сада до улицы Сент-Оноре конец немалый. Бедные твои ножки!

Элизабета. Да, мне становится тяжело таскать этого постреленка. Я едва доплелась; хорошо, что милая Анриетта поддерживала меня. Я несла одного, а ей-то приходилось тащить на себе двоих.

Анриетта. Вот лгунишка, это она торопила меня. Я не могла угнаться за ней.

Элеонора. Ты бежала бегом? Зачем было так спешить?

Элизабета (полусердито, полусмеясь). Неправда. Он сказал, что придет сюда... Неужели он обманывает меня?

Элизабета (огорчена). Не может быть... Он обещал меня дождаться.

Элеонора. Он вернется. Он не думал, что ты придешь так рано. Тебя ждали только к ужину.

Анриетта. Не успел Филипп уйти, как она потащила меня вслед за ним.

Элеонора. И не стыдно тебе так гоняться за мужчиной?

Анриетта. Можно подумать, что у тебя его отбивают.

Элизабета. Все! И Конвент, и Комитеты, и армия, а главное — Максимилиан... Все, все! Отнимают на недели, на месяцы и даже когда он здесь, в моих объятиях, когда я держу его крепко, они не могут оставить его со мной даже на день, на целый день. Я, наконец, похищу его и спрячу, да так, что никто и не найдет.

Анриетта. Я краснею за тебя. Как тебе не стыдно?

Элизабета. А ты, моя скромница, моя душенька, лучше не задевай меня. Не то я скажу, кто из нас больше спешил и кого ты надеялась здесь встретить.

Элизабета (Элеоноре). А что, красавец Сен-Жюст не заходил к Робеспьеру?

Элеонора. Его уже давно не видно. Не знаю, что с ним такое.

Анриетта. Какая ты злая, Элизабета! Я же просила не говорить о нем со мной.

Элизабета. Да я не с тобой и говорю. (Элеоноре.) Подумай, эти чудаки вот уже две недели как в ссоре.

Анриетта. Неправда! Ты не имеешь права читать мои мысли... И потом, теперь все кончено... Да и вообще между ним и мной никогда ничего не было.

Элизабета. Ты сама себе противоречишь: если никогда ничего не было, почему же теперь все кончено?.. К тому же ничего не кончено. И он тебя любит, и ты его любишь. Да, да, да, да!

Анриетта. Нет, нет! Он никогда меня не любил. А я разлюбила его... Все кончено. (Плачет.)

Элеонора. Она плачет... (Обнимает ее). Ну, перестань, милочка... Все обойдется.

Анриетта. Нет, не обойдется... Да я и не хочу... Я и не думаю плакать... Зачем она меня мучает? (Указывает на Элизабету.)

Элизабета. Душенька моя! Я не хотела тебя огорчать... Я не думала, что ты примешь это так близко к сердцу... Я просто пошутила...

Анриетта. Ты вот счастливая. Пожалела бы тех, кто несчастен.

Элизабета. Но ты будешь, будешь счастлива, я хочу этого. О да, я знаю, что я счастливая. И как это прекрасно! Судьба всегда меня баловала. Но я не эгоистка. Я хочу поделиться с вами, хочу, чтобы и вам было хорошо. И будет хорошо. Будет чудесно. Три друга — Леба, Сен-Жюст, Максимилиан — три брата. И три сестры... Я, хоть и моложе, буду старшей среди вас, я вас обогнала. Чего вы ждете? Следуйте моему примеру, да поскорее!

Элеонора. Ты балованный ребенок, тебе всегда все доставалось первой. Ну, а мы, мы должны заслужить свое счастье, если только на нашу долю выпадет счастье.

Элизабета. Так что же, значит, по-вашему, я не заслуживаю счастья? (Сразу меняет тон.) О да, конечно, я недостойна его. Вы заслужили его больше, чем я.

Элеонора. Никто не заслуживает счастья. Это дар судьбы. Благословен тот, кто его получает. И за дар этот ничем нельзя отплатить. Можно только принять его с благодарностью.

Элизабета. Я каждый день благодарю судьбу.

Элеонора. Она потеряла всякую скромность. А такая была застенчивая, смущалась от любого слова, любого взгляда. Прямо не узнаю ее. Мне подменили сестру.

Элизабета. А что я сказала? Ничего дурного. (Анриетте). Это твой негодный брат подменил меня.

Элизабета. Ах нет! Пожалуйста, не надо! Он будет презирать меня.

Элеонора. Он знает, что у тебя ветер в голове.

Элизабета. Он такой мудрый. Он не может понять наших безумств.

Элеонора. Ты ошибаешься, Максимилиан понимает все. А твоим безумствам он сочувствует и любит их, как и я их люблю. Мы хорошо знаем, что для чистых сердцем все чисто...

Элизабета. Вы так добры. Он всегда был так добр ко мне!.. И все же... Я очень люблю его, но как-то теряюсь в его присутствии. Я преклоняюсь перед тобой, что ты его невеста... И перед нею тоже... (Указывая на Анриетту.) Восхищаюсь ее выбором.

Элизабета. Как я рада, что мне достался мой Леба! Может быть, он не такой герой, как ваши избранники, но так я даже счастливее. Он больше мне подходит. Я не робею перед ним, мне с ним легко. Нет, нет, я бы не променяла своего милого на ваших...

Элеонора. Да никто их тебе и не предлагает, дерзкая девчонка! Мы их не уступим, правда, Анриетта?

Элеонора. Ну, скажи, чем ты расстроена? Небольшая размолвка? Полно, просто облачко набежало, от этого не тускнеет небо влюбленных.

Элизабета. Что же может быть серьезнее на свете?

Элеонора. Ну, скажи, дорогая. Доверься своим сестрам!

Анриетта. Я оскорбила Сен-Жюста. Я знаю, какой он вспыльчивый, и не упрекаю его; я еще больше люблю его за это: мне нравится гордость и горячность его нрава. Но я имела дерзость спорить с ним о политике и осуждать его.

Элеонора. О, как ты осмелилась? Нам не следует вмешиваться в государственные дела, бремя которых несут наши избранники. Можно высказать свое мнение только тогда, когда они сами тебя об этом спросят. Даже мой отец с Робеспьером, уважая независимость друг друга, избегают взаимных расспросов, — один о делах трибунала, другой о делах Комитета. Я никогда не позволю себе первая заговорить с Максимилианом о его политической деятельности.

Элизабета. А мы с Филиппом не занимаемся политикой, у нас есть занятия поинтереснее.

Анриетта. Нет, я принимаю все это слишком близко к сердцу. И не мыслю, как можно отстраняться от самого главного в жизни любимого человека. Дело идет не о государственных тайнах... да если и так, его тайны стали бы моими, я имею на то право. Но как могу я закрывать глаза на все несчастья и жестокости, которые происходят каждый день по вине моего друга, да и ваших возлюбленных?

Анриетта. Разве ты не знаешь о безжалостных приговорах, которые выносятся последние месяцы, день за днем, день за днем?..

Анриетта. Нам сулили, что после казни короля, предателей жирондистов, после Эбера, Дантона и Демулена меч правосудия будет вложен в ножны, воздух Франции станет чистым и мирным. И что же? С каждым днем льется все больше крови, все тяжелее становится бремя, все больше жертв, даже женщин и детей... Они проходят у вас под окнами, они тянутся нескончаемой чередой.

Анриетта. Ты же видишь, как мимо вас по улице проезжают телеги с осужденными.

Элизабета. Нет, нет, ничего не вижу, ничего не видела.

Элеонора. Наш добрый отец, благодарение богу, никогда не разрешал нам смотреть на этих несчастных. Когда их везут мимо, ставни всегда затворены наглухо.

Анриетта. Но ведь сердце ваше не глухо. Вы не можете не знать, куда везут телеги свой страшный груз, вам должно быть известно, что руки наших близких причастны к этому.

Элизабета (упрямо). Ничего не знаю, ничего не хочу знать.

Анриетта (Элеоноре). Твой Робеспьер и мой Сен-Жюст издают законы, направленные против этих несчастных. Твой Леба и Комитет безопасности заключают их в тюрьму. Ваш отец в Революционном трибунале приговаривает их к смерти.

Элеонора. Все они исполняют свой тяжкий долг с болью в сердце, Анриетта, ты же знаешь. Я часто вижу, как жестоко страдает Максимилиан, хотя он и молчит, чтобы не огорчать меня. Никогда я не позволю себе, как ты, неосторожная, усугубить его муки, омрачить своими тревогами чело возлюбленного.

Анриетта. Неужели призыв к милосердию может огорчить его?

Элеонора. Требуется немало сил, чтобы нести бремя вершителей правосудия. Это необходимо для спасения Республики. Неужто нам ослаблять их волю?

Анриетта. Да разве я хочу видеть их слабыми? Но я не хочу, чтобы мой Сен-Жюст был менее справедливым. Пусть будет более справедливым, более достойным своего славного имени, более человечным.

Элеонора. Неужели ты думаешь, что этих людей надо учить любви к человечеству, к обездоленному человечеству? Ведь они трудятся ради его освобождения, ради его славного будущего! Ему они посвятили ныне свое счастье, а может, и самую жизнь!.. Полно, наш долг утешить их своей нежной заботой, успокоить, укрепить их веру, — вот чего они втайне молят у нас. Я читаю в их сердцах печаль, порою даже сомнения... хотя эти гордые люди стараются казаться непреклонными и скрыть от нас свою бесконечную усталость...

Анриетта. Ты думаешь? Правда? Даже мой Сен-Жюст? Он так суров!

Элеонора. Он только кажется суровым, как многие молодые люди. Это броня. Разве ты не видишь, какая скорбь в его глазах?

Анриетта (с волненьем). Да, вижу. Как могла я не задуматься над этим? Я была сурова с ним, я не понимала его, как должно...

Элизабета. А мой Филипп ничего от меня не скрывает. Он говорит мне все, я говорю ему все и знаю, как он добр и благороден. Зачем я стану мучить его?

Анриетта (горестно). А я мучаю, я часто мучила моего друга. Зато теперь я жестоко наказана. Он ушел от меня.

Анриетта. Нет, он не из тех, кто прощает. Я-то знаю его. Ведь я не поверила в него, не пошла за ним слепо и покорно, а он не допускает колебаний в той, кого избрал своей подругой. И как бы я ни любила, как бы ни страдала от его отчуждения, я даже и теперь неспособна стать такой, как он требует.

Элеонора. Оба вы упрямы и своенравны, как дети. Но я уверена, вы полюбите друг друга еще горячее. Ссорьтесь, упрямьтесь, безрассудные. Настанет день, когда вы будете целовать ушибы, нанесенные друг другу.

Входят Робеспьер и Леба. Элизабета радостно вскрикивает от неожиданности и бросается в объятия мужа.

Робеспьер (с улыбкой обращаясь к Элизабете). Вот я вам привел его, маленькая сирена. Лишь только он заслышит ваше пение, он уже ни на что не годен. Возвращаю его вам... Нет, уступаю на время.

Элизабета (вырываясь из объятий Леба, с возмущением). На время?.. Уступить на время мою собственность? Ах, грабители!

Робеспьер (улыбаясь). «Моя собака, моя!» — кричат наши бедные дети...

Элизабета. Ну, разумеется! Это моя собака — никому не отдам!

Робеспьер. Такая уж она от природы. Такой мы ее и любим.

Анриетта. Это верно. Она счастливица, и она права. Виноваты только неудачники.

Робеспьер (сердечно). Дружок мой, не сомневайтесь — и вам улыбнется счастье.

Робеспьер. Я знаю, что у него, как и у вас, благородная душа. И верю в вас обоих.

Анриетта (с горячностью). Спасибо! (Порывисто наклоняется и целует руки Робеспьера, прежде чем тот успевает их отдернуть).

Робеспьер (повернувшись к Элеоноре, обменивается с ней понимающей, ласковой улыбкой и берет ее за руки). Побудем вместе хоть несколько минут, насладимся этим чудесным весенним вечером. О блаженный уголок! Каждый раз, когда я вхожу сюда, я словно попадаю в мирную тишину леса. Огромный монастырский сад, старые деревья, щебетанье птиц... Все остальное кажется дурным сном: город, жестокие схватки, бои на площади... Небо даровало вам счастье провести здесь детство, Элеонора и Элизабета.

Элеонора. Да, мы с детских лет любовались этой мирной картиной. Мы жили словно за сто верст от Парижа.

Элизабета. А я даже забывала, что Париж существует. Сколько мы тут мечтали!

Элеонора. О, ей не нужно было собеседника... Элизабета болтала сама с собой. Мне оставалось только слушать... а я не слушала. Она одна щебетала, как птичка в клетке. Ворковала целые дни.

Элеонора (поддразнивая сестру). Вы скоро привыкнете... Перестанете слушать, как я... Это очень легко...

Элизабета. Гадкие, противные!.. Я больше ни слова не скажу — вот вам!

Робеспьер. О нет, пожалуйста, мой дружок! Я так люблю ваш голос, он так подходит к этой картине. Лучше спойте нам вместе с воробушками и дроздами, которые воспевают угасающий день. Спойте романс Руссо!

Элизабета (обращаясь к Леба). А ты садись мне аккомпанировать...

Леба садится за клавесин. Элизабета поет романс на простую мелодию Жан-Жака Руссо[4]. Анриетта, опершись на клавесин, смотрит на брата. Робеспьер сидит у окна. Элеонора подходит сзади и, слегка склонившись, кладет ему руки на плечи. Во время второго куплета дверь отворяется. Входит Симон Дюпле.

Симон Дюпле. Извини, Максимилиан. Важные известия!

Элизабета. Неужели нельзя было подождать, пока я спою романс до конца?

Симон. Один из агентов принес важное сообщение. Можно ввести его сюда?

Робеспьер. Нет, я не допущу, чтобы политика врывалась в ваш священный приют. Сейчас иду, Симон. Простите, друзья! Продолжайте. (Уходит вслед за Симоном.)

Элизабета. Мне уже больше не хочется петь.

Анриетта. Как было хорошо, когда он сидел вместе с нами!

Элеонора. И как редко это случается! Никогда не дадут ему отдохнуть хоть немного, а он так нуждается в покое! Меня очень тревожит его здоровье.

Леба. Да, когда я вернулся из департамента Самбр-э-Мез, я нашел в нем большую перемену.

Элеонора. В начале февраля он слег в постель. Мы все так беспокоились!

Леба. Только сила воли помогла ему встать на ноги.

Элеонора. Ему необходимо было три месяца полного отдыха. А мы едва убедили его отдохнуть хотя бы месяц, и то с большим трудом...

Элеонора. А что будут делать, если он умрет от усталости?

Леба. Он не умрет, пока он необходим Республике.

Анриетта. Ну так он никогда не умрет — ведь он всегда будет ей необходим.

Элеонора (растрогана). Милая Анриетта! Ах, если бы избавить его хоть немного, хоть на малую долю от непосильного бремени, которое лежит на нем!

Анриетта. Наша беда в том, что мы, женщины, так мало можем сделать для любимого.

Леба. Вы можете очень много, вы можете все. Вы и не подозреваете, как благотворна ваша любовь и ласка для сердца мужчины, поглощенного неустанным трудом. Когда тебя гнетут заботы и усталость, когда ты пал духом, какое вы для нас утешение и поддержка!

Элизабета. Ну да, понимаю. Ты должен нести на плечах тяжелую ношу. А я — нести тебя.

Элизабета (озадаченная, смущенно смеется). Ах нет, я не то хотела сказать...

Элизабета. Нет, и не думаю. Ну, а ты, бессовестный, скажи-ка, что бы с тобой сталось, не будь меня?

Леба. Ах, никогда не знать тебя — это еще не самое худшее.

Элизабета (изумлена и обижена). Боже мой, вот так комплимент!

Леба. Самое худшее — узнав тебя, думать, что жизнь могла бы пройти без тебя и что может наступить день разлуки с тобой.

Элизабета. Не смей и думать об этом! Запрещаю тебе это раз навсегда! Теперь ты со мной не разлучишься, даже если бы захотел. Я срослась с тобой навеки.

Робеспьер. Сидите спокойно, друзья, продолжайте беседовать. Леба, на два слова!

Леба подходит к Робеспьеру. Они стоят у порога и разговаривают вполголоса.

Я должен уйти. Мне только что сообщили, что Фуше успел вызвать к себе Барраса, Тальена, Карье, Матьё Реньо и вечером они соберутся в Клубе якобинцев. Мне надо быть там, чтобы отразить нападение врагов.

Леба. Я пойду вместо тебя. Не ходи туда. Это утомительно для тебя, да и опасно.

Элеонора, подойдя к ним, безмолвно, с мольбой сложив руки, смотрит на Робеспьера.

Робеспьер. Нет! Я разгадал их подлые замыслы. Я должен пресечь их.

Элеонора. Максимилиан! Позволь приготовить тебе ужин.

Оставайся здесь, Леба. Видишь, как грозно смотрит на меня твоя маленькая повелительница. Успокойтесь, красотка. Никто его у вас не отнимет.

Робеспьер. Тебе нечего бояться. Меня надежно охраняют. Анриетта! Прежде чем уйти, мне хотелось бы поговорить о том, что вас заботит. Пока милая Элеонора готовит мне ужин (я огорчил бы ее, если бы от него отказался), пойдем поговорим о нашем отсутствующем друге.

Анриетта с благодарной улыбкой подходит к Робеспьеру, он ласково кладет ей руку на плечо; они уходят вместе, улыбнувшись на прощание Элизабете и Леба. Леба и Элизабета остаются вдвоем.

Леба. Все равно я пойду вместе с ним. Я не буду спокоен, зная, что он там один среди врагов.

Элизабета. Но ведь он же сказал, что ты ему не нужен. А мне ты нужен.

Леба. Я вернусь к тебе через несколько часов.

Элизабета. Несколько часов! Разве это мало? Если я их лишусь, кто мне их возместит?

Леба. Мы наверстаем их вдвойне. Полно, я не найду покоя в твоих объятиях, если отпущу его одного.

Элизабета. Я ревную тебя к нему... но понимаю, что так надо. Ступай же, охраняй нашего славного друга, ради него я согласна уступить тебя.

Леба. Подожди меня здесь. И поспи до моего возвращения. Когда я приду, тебе не удастся заснуть.

Элизабета. Он, когда торопится, всегда закусывает на ходу.

Леба. Я выйду немного погодя... Он рассердится, если увидит, что я следую за ним по пятам. Ах, не люблю я, когда его втягивают в эти схватки! Если бы можно было их избежать!

Элизабета. Наш дорогой друг не боится борьбы. Ему достаточно появиться, чтобы одержать победу.

Леба. Нет, нет, на сей раз это опасный бой. Противник пускает в ход отравленное оружие.

Элизабета. Как? Фуше, этот жалкий человек, такой смиренный, такой невзрачный, с постной физиономией? Я видела, как он крался по лестнице вдоль стены; он покашливал и все кланялся, словно извинялся перед каждой ступенькой.

Леба. Не доверяйся пауку! Он протянул паутину по всем углам.

Элизабета. Я не боюсь паука, я не мушка, а пчела.

Элизабета. Да, правда, мне ни разу не приходилось пускать его в ход — меня избаловали. Я с детства привыкла к тому, что все меня защищают: отец, братья, потом возлюбленный. Вся моя сила в вас.

Леба. И все же ты должна привыкать обходиться без меня.

Элизабета. Ни за что! Обходиться без тебя? А тебе без меня? Жестокий! Разве ты опять меня покинешь?

Элизабета. Ах, нет, нет, я не хочу! Что они еще выдумали на мое несчастье? Неужели ты позволишь, чтобы тебя опять послали в армию? Не прошло ведь и двух месяцев, как ты оттуда вернулся. А как я тосковала без тебя зимой, как мерзла одна в холодной постели! Сердце леденело, ноги стыли... Нет, больше ни за что тебя не отпущу.

Леба. Теперь твоим ножкам будет тепло. Наступила весна.

Элизабета. Сердцу холодно в любое время года, если оно одиноко.

Леба. Покуда я жив, оно не будет одиноким, где бы я ни находился.

Элизабета. Ну да, ты будешь любить меня издали, в письмах... Благодарю покорно! Мне нужны твои губы, мне нужно прижаться к твоей груди. А поцелуи на бумаге только бесят меня, я даже плакать не могу с досады.

Леба. Не отнимай у меня последних сил, мой нежный друг, у меня и так их немного. Нам обоим нужно запастись благоразумием. Каждому в отдельности благоразумия не хватает.

Элизабета. Значит, это правда? Ты опять уедешь?

Леба. Должно быть, недели через три, в начале будущего месяца.

Элизабета (с облегчением). Ах, недели через три... в будущем месяце? Ну, значит, у нас еще есть время. Может быть, кончится война... или наступит конец света... А вдруг ты и не уедешь... Нет, нет, даже и думать не хочу!

Элизабета. А кто же может, кроме тебя, кроме нас с тобой? Позволь мне попросить Робеспьера! Он так любит и тебя и меня, он так добр... Ты же сам видел сейчас... Он оставит тебя, он не разлучит нас.

Леба. Нет, Лизетта, не позволю. Мне будет стыдно.

Леба. Стыдно перед тобой. Ведь ты — это я. Ты не можешь требовать, чтобы твой Филипп нарушил свой долг.

Элизабета. А разве нет у тебя долга по отношению ко мне? Разве ты не обязан оберегать свою подругу и малыша, который спит вот здесь? (Кладет руку на живот и подходит к Леба.)

Леба. Он будет умником, он поспит еще добрых два месяца, а к тому времени я вернусь и разбужу его.

Элизабета. Подумай только: а вдруг он родится без тебя? А вдруг я умру?

Леба. Перестань, не смей и думать об этом! Вот сумасшедшая! Ты такая здоровая, цветущая, красивая, как вешний день. В мое отсутствие ты поживешь у своих, тебя будут лелеять, баловать, как котенка... Чего ты боишься? Я же буду недалеко. При малейшей опасности я вернусь.

Леба. Если только позволят обстоятельства на фронте и Сен-Жюст сможет обойтись без меня.

Элизабета. Ну, на это нечего рассчитывать — Сен-Жюст человек бессердечный. Ты же старший, неужели ты не можешь решать без него?

Леба. Ни он без меня, ни я без него. Мы все делим поровну: и власть, и обязанности, и возложенные на нас поручения.

Элизабета. Хотелось бы мне знать, почему это самые трудные поручения всегда доверяют именно вам?

Леба. Вероятно, потому, что мы недурно справляемся с ними. А кроме того, дорогая моя, если бы не тяжесть разлуки с тобой, то, по правде сказать, в армии, под неприятельскими пулями, чувствуешь себя гораздо лучше, чем здесь, в Париже.

Элизабета. Что ты? Разве тебе не спокойнее в Комитете?

Леба. Слишком много интриг, зависти, коварства. Все завидуют, все боятся друг друга. Каждый готов предать. Чтобы защитить себя, самому тоже приходится хитрить. Не знаешь, кому довериться. Порой теряешь всякую веру в человечество... Если не иметь, как я, любимой подруги да нескольких друзей — двух, трех, в которых уверен, — можно впасть в отчаянье. Ах, если бы ты знала, какое я питаю отвращение к политике!

Элизабета. Так брось политику. Уедем отсюда.

Леба. Нет, невозможно. Именно потому, что честные люди отстраняются от дел, политика попала в руки негодяев. Наш долг остаться и вырвать ее из недостойных рук. От нас, от нашей политики зависит судьба наших потомков, их слава или позор. Разве не обязан я завоевать нашему ребенку счастливую, свободную жизнь? Я тружусь для него. И не для него одного, для всех малышей — они вправе требовать от нас отчета. Разве они не стоят того, чтобы потрудиться и помучиться ради них? Для них я пожертвую всем, ради них не страшны ни усталость, ни отвращение.

Элизабета. О да, пусть он будет счастлив, наш маленький. Все для него!.. И для меня тоже. Я бы хотела и все отдать и все получить от жизни.

Леба. Все радости? Какая ты жадная, моя крошка!

Элизабета. Я создана, чтобы быть счастливой. Я это чувствую. Не укоряй меня. Разве это дурно?

Леба. Нет, моя прелесть. Я радуюсь твоему счастью. Я люблю счастье, так люблю, что хотел бы оделить им всех на свете. Но сколько работы еще предстоит! Боюсь, понадобятся столетия, чтобы людей принудить к счастью.

Элизабета. Счастье по принуждению? Что же, это каторга, что ли? Не хочу! Хочу своего собственного счастья, такого, как наше с тобой.

Леба. Мы насладимся им, когда утихнут бури. Лишь только Республика окрепнет и отчизна перестанет нуждаться в нас. Милый мой друг, как хорошо будет уехать в деревню, ко мне на родину, в Артуа! Маленький домик, клочок земли... Долгие дни, целые годы без тревог и волнений. Какое блаженство! Я заранее наслаждаюсь им вместе с тобой.

Элизабета. Зачем же откладывать на завтра?

Леба. Нет. Сначала надо заслужить наше счастье.