Нейтральность и эмоциональность

В первой части нашей работы мы уже писали о том, что большая или меньшая эмоциональность в значительной степени отличает культуры друг от друга, о чем можно судить даже по внешним характеристикам речи, например, итальянцев и финнов. Недаром, названия этих двух национальностей зачастую становятся именами нарицательными, так, например, мы поймем, что если нас спросят, кто в нашей семье или союзе итальянец, то под этим имеется в виду, кто более эмоционален и несдержан. Излюбленное россиянами выражение «горячий финский парень», употребляется иронически, поскольку нордические, крупные финны кажутся нам воплощением спокойствия, граничащего с апатией. Данные различия, как доказано современной антропологией, безусловно связаны с климатическими условиями, в которых проживает то или иное этническое сообщество. Мне и самой приходилось наблюдать, что детишки, выросшие на Севере, в условиях долгой полярной зимы, безусловно отличаются даже от наших, московских детей, тем более что за последние серые, теплые и дождливые зимы, мы тоже убедились, что отсутствие солнца, бодрящего морозца и ясного неба отнюдь не добавляет нам живости и оптимизма. Тем не менее типологические различия между эмоциональными и нейтральными культурами не тождественны психо-эмоциональным особенностям того или иного этнического сообщества. С нашей точки зрения, несмотря на то, что русские относятся скорее к нордическим народам, мы все же принадлежим к эмоциональным культурам, о чем свидетельствует как наш язык, так и нормы коммуникативного поведения, принятые в нашей стране.

Одной из интереснейших особенностей, доказывающих эмоциональность русского языка, является наличие в нашей морфологии развитой системы суффиксов, передающих самые разные эмоциональные оттенки. Нам всем хорошо известно, сколь многочисленны так называемые уменьшительно-ласкательные суффиксы, которые позволяют передать исключительно широкую гамму чувств и отношений. Достаточно задуматься о своем собственном имени и вспомнить, как в детстве, а если повезет, то и в зрелые годы нас называли наши близкие. Лично я всегда, даже по тому, как ко мне обращались родители, знала, чего мне следует ожидать. Причем исключительно интересным является тот факт, что с разными именами, по непонятным причинам используются самые разные суффиксы.

Так, например, почему-то можно сказать «Толик», «Светик», но никто не говорит «Петик», «Леник», хорошо звучит «Танюша», но странно – «Тонюша», милым и ласковым кажется «Дениска» и «Никитка», а вот «Танька» и «Толька» этой ласковости явно лишены. Думается, что в данном случае, как и во многих других проявляется опять-таки партикулярный характер нашего языка и нашей культуры, которые не любят раз и навсегда жестко заданных правил и единообразия.

В сочетании с именами нарицательными, некоторые суффиксы являются не только «уменьшительными», и «ласкательными», но иногда даже слегка пренебрежительными, как, например, «домишко» или «платьишко», а вот слово «солнышко», тем более в нашей культуре, вряд ли прозвучит небрежно и неуважительно. Подобному разнообразию средств передачи различных эмоциональных оттенков в русском языке, английскому языку было бы трудно что-либо противопоставить. Справедливости ради, нельзя не отметить, что развитость и разнообразность наших суффиксов не исключает отсутствия в русском языке единого, универсального суффикса для образования деятеля от глагола, обозначающего действия, иными словами предложить единый аналог английскому суффиксу –er. В самом деле, в русском языке достаточно много суффиксов, обозначающих различные профессии, такие как –ель(учитель), -ист (программист), -ерь, -арь (слесарь) и многие, многие другие, однако ни один из них не образует столь универсальных моделей, как английский –er. Неудивительно, что перевод на русский язык многочисленных образованных при его помощи существительных, наталкивается на существенные сложности.

Недавно в одном из западных изданий мне попалась на глаза статья под заголовком:

“ Beggars and Losers cannot be Winners and Choosers ”, что заставило меня призадуматься над тем, как можно было бы перевести этот заголовок на русский язык. Если для первых трех слов в русском языке существуют аналоги-существительные, пусть и не совсем точные «попрошайки», «неудачники» и «победители», то с переводом последнего слова было бы совсем сложно, поскольку передать его русским существительным просто не возможно. Да честно говоря, и слова «попрошайка» и «неудачник» не являются точными аналогами английских слов, поскольку в английском языке имелось в виду «тот, кто просит» и «тот, кто проигрывает», что подчеркивает лишний раз ориентированность номинации, типичной для английского языка, на деятеля, непосредственно осуществляющего действие. Так что при переводе на русский язык пришлось бы использовать глаголы, например: «Те, кто просят и проигрывают не могут побеждать и выбирать», причем выразительность английского заголовка явно потерялась бы.

Аналогичные сложности возникают у нас и при переводе многих других популярных в английском языке слов, зачастую имеющих идиоматическое значение, например go-getter, over-achiever, self-starter, pace-setter, whistle-blower, problem-solver, decision-maker и многих других, поскольку нам опять-таки пришлось бы прибегнуть к словосочетаниям «тот, кто принимает решения», «тот, кто решает проблемы».

Однако если на уровне морфологии английский язык испытывает некоторый дефицит словообразовательных элементов для передачи разнообразных эмоциональных оттенков, то лексическая система и английского и русского языков достаточно богаты для того, чтобы передавать самый широкий спектр эмоций. Вопрос однако заключается в том, как часто и какие слова принято употреблять в оценке тех или иных ситуаций у представителей различных культур. Коммуникативное поведение наших соотечественников не оставляет сомнения в том, что мы принадлежим к эмоциональным культурам, невзирая на наше «нордическое» географическое положение. Активное выражение своего отношения к происходящему, чаще всего отрицательного, является характерной манерой поведения наших соотечественников. Хорошим примером этого является российская очередь, которая, правда, потихоньку покинула наши магазины, но является обязательным элементом наших государственных и муниципальных учреждений: налоговой инспекции, пенсионного фонда, паспортного стола и прочих. Российская очередь явственно иллюстрирует две важные особенности нашей культуры: умение мгновенно входить в контакт друг с другом и завязывать разговоры и умение объединяться в едином порыве негодования, правда всего лишь вербального. Так, воодушевляемые друг другом наши соотечественники могут поднять страшный шум, потребовать заведующего, коллективно напасть на нарушителя порядка, пытающегося проникнуть в вожделенный кабинет без очереди. Возникшая эмоциональная буря сопровождается такими метафорами и эпитетами как: «Безобразие! Кошмар! Ужас! С ума можно сойти! Бессовестные! Совсем обнаглели! Расплодились на наши деньги!» Причем буря негодования затихает также быстро, как она возникла.

Подобная вербальная акцентуация своих чувств, очевидный overstatement, поскольку накал эмоций зачастую не соответствует ничтожности ситуации, абсолютна несвойственна англичанам, которые являются исключительно типичными представителями нейтральных культур, склонны не выражать открыто свои эмоции, поскольку публичное выражение своих чувств является исключительно редким и относится к “social taboos ”. Мы уже говорили о том, что английская очередь, там, где она возникает, является образцом порядка и соблюдения дистанции. Вступать в контакт с незнакомыми людьми не принято, случайно столкнувшись с кем-то взглядом англичанин в лучшем случае изобразит на лице легкую улыбку, напоминающую гримасу, и опять постарается уткнуться в газету, которая позволяет ему не встречаться глазами с окружающими и соблюсти дистанцию. Кейт Фокс отмечает, что попытки третьих лиц пролезть без очереди, скорее всего вызовут неодобрение, выражаемое не вербально, а скорее посредством неодобрительного покашливания, мимики, косых взглядов. Проведенные ею в этой области эксперименты показывают, что в подавляющем большинстве случаев, если нарушитель не отступит, то его не остановят и позволят получить желаемое без очереди, наградив неодобрительными взглядами. Думаю, что не следует говорить о том, что наши соотечественники, стоящие в очереди, не готовы к «непротивлению злу» и на корню пресекут попытку проникнуть без очереди, удостоив нарушителя нелицеприятными комментариями типа: «Мужчина, встаньте в очередь, вы не видите, тут тоже люди стоят. Вам что, больше всех надо? Вот, видите, женщина стоит (с палочкой, с ребенком), а он лезет без очереди! Скажите, умный какой! А мы что, по-вашему, не люди?!»

Британский understatement упоминался нами раньше, в тех разделах, в которых мы описывали стоическое отношение англичан к происходящим с ними событиям. То же самое свойство – запрет на публично выражаемые эмоции, «телячьи нежности» характерны и их взаимоотношениям с окружающими. Во время одной из своих поездок в Англию, мы наблюдали немую сценку, разыгравшуюся у входа известной английской частной школы для мальчиков. Ко входу школы неспешно подкатил лимузин, из него вышел одетый в ливрею шофер, открыл дверь и помог выйти молодой даме в шляпке. Затем шофер подошел к задней дверце лимузина, открыл ее и извлек из машины совсем маленького мальчика, одетого в форменный костюмчик. Пока водитель открывал багажник и доставал чемодан новоиспеченного ученика, и мать и сын чинно стояли у лимузина, не предпринимая никаких попыток взяться за руки, а затем все двинулись вереницей к школе: мать впереди, мальчик с явной неохотой за ней, а шофер с чемоданом сзади. Мы уже говорили о том, что представители разных культурных сообществ оценивают любую ситуацию в соответствии с имеющимися у них убеждениями, а потому не смогли не представить себе, как, например, наши соотечественники всей семьей отправляют детей в школу в «первый раз, в первый класс», сколько бывает шума, и радости, а иногда и слез, как все пытаются взять «новобранца» за ручку, поддержать его, подать портфель, поправить форму.

Отметим сразу, мы не знаем, что испытывала английская мама, отдавая своего ребенка в школу, возможно, что она волновалась не сколько не меньше наших соотечественников. Речь идет однако о том, что принято и что не принято в той или иной культуре, а соответственно может вызывать неодобрение или непонимание представителей иных культур. В конце февраля 2008 года все средства массовой информации прокомментировали досрочное возвращение английского принца Гарри из Афганистана, где он проходил воинскую службу. Справедливости ради отметим, что мы никогда не слышали, чтобы кто-то из сыновей наших высших политических чинов проходил воинскую службу, да еще и в горячих точках планеты. Принц Гарри выглядел весьма разочарованным из-за того, что ему пришлось покинуть своих однополчан и место воинской службы раньше установленного срока из-за утечки информации о его местонахождении, однако и он, и встречавший его отец, принц Чарльз, вели себя весьма сдержанно, на груди друг у друга не рыдали, крепко не обнимались и вообще всемерно демонстрировали широко известный английский reserve.

Приведенные нами примеры отнюдь не случайны, поскольку в русской культуре именно дети вызывают наибольшую бурю эмоций, как положительных, так и отрицательных, причем данные эмоции демонстрируются весьма откровенно и повсеместно. С нашей точки зрения «зацикленность» наших соотечественников на своих детях, которые являются центром вселенной и основным смыслом жизни своих родителей, представляет собой одну из важнейших типологических черт нашей культуры и отличает ее как от культуры европейцев, так и от культуры американцев. В телевизионной передаче «Ничего личного», посвященной изменяющимся ценностям современного общества, сравнивались результаты опроса студентов относительно их основных ценностей, проведенные в 1903 году и в наши дни. Опросы показали, что современные студенты, как и сто лет тому назад, ставят на первое место свою семью. Те же результаты подтверждают и мои личные наблюдения. Из года в год, когда я прошу своих пятикурсников на первом занятии представиться и рассказать о себе, они практически обязательно рассказывают о своей семье, кто и чем занимается и практически никогда без наводящих вопросов не говорят о своих профессиональных интересах, планах на будущее, причем речь идет о достаточно взрослых людях, которые по американским и европейским меркам уже вполне должны быть готовы к тому, чтобы воспринимать себя в качестве самостоятельного лица в отрыве от своих родителей. Думается, что в большинстве российских семей этот отрыв до конца не происходит никогда, во всяком случае родители никогда не воспринимают себя и своих детей как суверенные государства.

Выше мы уже обращались за примером к одной близко знакомой мне семье, в которой жена – русская, а муж – англичан. По словам моей русской клиентки главным яблоком раздора в их семье является именно отношение к детям. Дело в том, что у каждого из супругов есть достаточно взрослые дети от первых браков. Муж-англичанин исполнил все свои финансовые обязательства по отношению к своим детям, старался проводить с ними как можно больше времени во время своего пребывания дома в Англии, проводить с ними совместно отпуск, говорить об их делах и планах на будущее. Единственное, чего он не делал никогда, так это не смешивал бюджет и финансовые возможности своих подросших детей со своими собственными. Ему кажется абсолютно удивительным, почему его русская жена изо всех сил старается предоставить своей дочери едва ли не большие финансовые возможности, чем ее собственные: оплачивает самые дорогие парикмахерские, фитнес-центры, гостиничные номера во время летнего отдыха, дорогую дизайнерскую одежду. С точки зрения англичанина, молодые люди, получившие в семье необходимое им для жизни образование, должны жить в рамках своего собственного бюджета, который, естественно, не может сравниться с бюджетом их родителей, которые много работали, создали успешный бизнес и теперь имеют возможность многое получать от жизни и наслаждаться своим достатком.

Вот именно это разделение семьи с выросшими детьми на два самостоятельных, суверенных юридических лица, имеющих разные бюджеты, разные экономические приоритеты и планы, представляется нашим соотечественникам весьма затруднительным: «А для чего же тогда жить, если мы не можем помогать своим детям?». Мне неоднократно приходилось слышать, что все это происходит в значительной степени из-за нашей бедности, которая заставляет нас выживать коллективно, однако приведенный мною выше пример доказывает, что состоятельные родители также стесняются пользоваться теми возможностями, которые недоступны их детям. На своих занятиях мне часто приходилось обсуждать статью под названием «Не звоните родителям!», написанную психологом, Е. Варламовой и опубликованную в журнале «Карьера». Автор статьи отстаивает в ней явно западную точку зрения по этому вопросу, поскольку доказывает, что выросшие дети должны научиться жить отдельно, не обращаясь без конца к своим родителям, поскольку те помнят их маленькими, беспомощными, а потому всегда будут относиться к ним как к младшим, слабым и нуждающимся в помощи. Родители, вырастившие детей, также должны научиться жить своей жизнью и найти себе новые занятия и увлечения, не вмешиваясь в жизнь детей. Практически всегда, когда мои русские клиенты или ученики читают эту статью, они возмущаются представленными в ней воззрениями, а даже если теоретически соглашаются, то на деле ведут себя совершенно по-иному.

В Англии воспитание самостоятельности начинается с самого детства, в чем мне приходилось неоднократно убеждаться, наблюдая поведение родителей с маленькими детьми. В течение многих лет я переписываюсь с английской семьей, с которой познакомилась во время моего пребывания в Англии. Исключительно интересно, что нас с моей приятельницей они пригласили в гости тогда, когда с русской точки зрения ситуация в семье была самая для этого неподходящая – младшему из трех детей сынишке было только три недели от роду. Думаю, вы согласитесь, что наши соотечественники вряд ли стали бы приглашать в дом иностранцев, когда в доме полно маленьких детишек. Тем не менее, наш визит прошел очень плодотворно, поскольку все мы, упаковав в машину все семейство: двух девочек пяти и двух лет и малыша, путешествовали на машине по всей Англии, обедали в ресторанах, меняли ребенку пеленки для удобства в больших универсальных магазинах. Мне особенно запомнилась пешеходная прогулка с участием двухлетней Лизы, которая, оказавшись на пересеченной местности, то и дело падала, проваливаясь в разные ямки и канавки, и, как положено в ее возрасте, принималась плакать. Ее отец невозмутимо шел впереди, постоянно подбадривая дочку словами типа: «Come on, Lisa, daddy is here, you are all right! ”, однако не предпринимая никакой попытки остановиться или взять ребенка на руки. Справедливости ради надо заметить, что я «сломалась» и попросила разрешения взять ребенка на ручки, чем явно совершила межкультурную ошибку, еще раз расписавшись в нашем российском «чадолюбии».

Хотелось бы еще раз отметить, что употребляя слово «чадолюбие», мы отнюдь не стараемся доказать, что в нашей культуре любят детей больше, чем, например, в английской. Как и в других случаях, речь идет о том, каковы ценности и нормативы поведения в каждой отдельной культуре и как они отражаются в коммуникативном поведении их представителей. В нашей культуре о детях и внуках говорят много и эмоционально, как о важнейшей части своей жизни или даже самого себя. Мы сами не замечаем, как часто употребляем конструкции, которые всемерно подчеркивают нашу роль в жизни и развитии наших детей: «Я вырастила двоих детей, я их выучила». Интересно отметить, что в нашем русском понимании эти глаголы было бы трудно выразить средствами английского языка. В нем безусловно говорится “ we raised two children ”, подразумевая, что теперь они (дети) стоят на ногах, говорится также “ we tried to give our children a good education”, что соответствует русскому «дать образование», однако передать столь высокую степень родительского участия в жизни детей, как в русском, вряд ли удалось бы. Недавно от одной из своих знакомых мы услышали следующую фразу, произнесенную с законной гордостью: «Мы ребятам квартиру сделали, теперь хотим их поженить». Из вышесказанного сложно определить степень участия самих «детей» (а в данном случае им было под тридцать) не только в процессе приобретения квартиры, но и в принятии решения относительно вступления в законный брак. Думаю, что передать колорит русской родительской любви средствами английского языка было бы исключительно сложно.

Есть однако одна вещь, которая объединяет русских и англичан: детей не принято принародно хвалить. При всей своей любви к детям, выраженной как в вербальной, так и в невербальной форме, наши соотечественники редко хвалят своих детей публично, рассказывают об их прогрессе, достижениях и уникальности. Возможно, что с нашей стороны одной их основных причин подобного поведения являются наши русские предрассудки и суеверия, боязнь сглаза, зависти, поскольку всем нам неоднократно приходилось замечать, что не успеешь чему-то порадоваться, как сразу случится что-нибудь плохое. Другой причиной является неоднократно упомянутое нами недоверие к излишне хвалебным отзывам, которое безусловно уходит корнями в нашу глубокую историю. В своей интереснейшей книге «Я у себя одна» или Веретено Василисы» наша соотечественница, известный психолог Екатерина Михайлова, напрямую пишет о тяжелой судьбе наших бабушек и матерей, переживших кто революцию, а кто войну, испытавших голод и лишение и думающих больше о том, как накормить свою семью, чем о том, как ее приласкать.

Что же касается англичан, то упомянутое выше характерное для англичан “self-deprecation rule” распространяется также и на детей. Кейт Фокс, с присущим ей чувством юмора, говорит о том, что хвалить домашних животных принято гораздо чаще, чем детей, недаром общество защиты животных появилось в Англии раньше, чем общество защиты детей. Таким образом, даже если английский ребенок подает большие надежды в учебе, его мама или папа не преминут пожаловаться на то, что он скорее выиграет соревнование на скейтборде, чем успешно сдаст школьный экзамен.

Мы уже достаточно рассказали об американской культуре для того, чтобы понять, что американские родители отличаются в этом плане в своем коммуникативном поведении – хвалить детей как публично, так и наедине не только принято, но и считается нормой. Слова “special”, “wonderful”, “great kid” употребляются по отношению к своим отпрыскам, “I love you ” и “I amreally proud of my son” представляются самыми что ни наесть каждодневными фразами, которые говорятся родителями. О позитивной, оптимистической риторике, характерной для американцев, мы уже много говорили.

В отличие от Англии, американская культура представляется скорее эмоциональной, чем нейтральной, что, например, находит отражение в политической риторике, характерной для американских политических деятелей. В качестве необходимых компонентов практически любой инаугурационной речи можно встретить набор позитивно окрашенных эпитетов, адресованных стране, народу, семье, будущему и так далее, что представляет собой американский “tall talk”. Истории из своей собственной жизни приветствуются, поскольку позволяют сделать политического лидера более доступным, понятным и близким для народа. Тем не менее, американская эмоциональность имеет много отличий от эмоциональности русской культуры, поскольку она является скорее эксплицитной, выраженной вербально, чем прочувствованной и пережитой. Представители нашей культуры очень часто считают американцев неискренними и фальшивыми, поскольку, как им кажется, их эмоциональные и трогательные речи не отражают того, что они чувствуют. Так, от своей американской приятельницы, прожившей в России много лет и проведшей со мной очень много времени, мне неоднократно приходилось слышать уверения типа: «You are my best friend. If you ever come to the States I will be ready to come to you any place and take you to my home”. Она уже очень давно уехала из России домой, в Америку, а мы так с ней до сих пор и не встретились. Поскольку наша задача заключается в описании норм коммуникативного поведения, приемлемых в той или иной культуре, отметим еще раз тот факт, что американская вербально выраженная позитивная эмоциональность отличает их как от русских, так и от англичан, которые вообще предпочитают сдержанность в публичном выражении своих эмоций.

Эмоциональность или нейтральность, характеризующие представителей различных культур в плане межличностного общения, тесно связаны с еще одной категорией, которая не может не учитываться в процессе сравнительного анализа – это категоричность высказывания или суждения. На первый взгляд трудно увидеть те различия, которые характеризуют представителей различных культур в этом плане, поскольку нам кажется, что высказывание можно сделать более или менее категоричным в любом языке. Однако невзирая на то, что английский и русский языки действительно обладают огромным разнообразием языковых средств для выражения той или иной степени категоричности суждения, данные средства отличаются друг от друга и используются в процессе вербального общения представителей различных культур по-разному.

Риторика наших политических вождей, начиная с В.И.Ленина, награждавшего весьма нелицеприятными эпитетами и метафорами типа «политическая проститутка» своих оппонентов, и И.В. Сталина, запомнившегося своими печально знаменитыми афоризмами типа «Нет человека, нет проблемы», отличается одной общей особенностью – категоричностью высказываемых мнений и суждений. Весьма своеобразно продолжил лучшие традиции нашей политической риторики Н.С. Хрущев, обещавший «показать всему миру Кузькину мать». При всем уважении к В.В. Путину нельзя забывать, что одним из первых поразивших мир высказываний было его суждение по поводу чеченских боевиков, которых, если надо, «мы будем мочить в сортире». В прошлом году разразился крупный дипломатический скандал между Россией и Великобританией, потребовавшей выдачи нашего гражданина, обвиняемого в убийстве, что противоречит положениям нашей Конституции. Английский министр иностранных дел весьма завуалировано намекнул, что в подобных случаев многие страны меняли Конституцию. В ответ наш президент напрямую заявил в адрес англичан, что это «им мозги надо поменять, а не Конституцию», что скорее всего не очень понравилось обычно сдержанным на международной политической арене британцам. Подобная категоричность, умение «поставить на место», «не дать себе в кашу наплевать», всегда вызывала у наших соотечественников одобрение, тем более что затянувшаяся на годы идеологическая борьба между двумя «лагерями» - капиталистическим и социалистическим так быстро не забывается.

Однако даже оставив в стороне политические разногласия, нельзя не обратить внимание на то, что без сомнения представители различных культур по-разному определяют уместность или неуместность высказывания своего мнения в той или иной ситуации. Нельзя не согласиться с Е.Ричмондом в том, что способность россиян высказывать свое мнение даже там, где его и не спрашивают, является действительно уникальной. Выше мы уже говорили о российской «самости», которая наряду с другими характеристиками находит отражение в том, что в межличностном общении наши соотечественники всегда имеют, что сказать. Более того, даже возникшая, к примеру, на улице ситуация, не имеющая к нам никакого отношения, вызывает самые разнообразные суждения и комментарии: «Безобразие, такой большой мальчик и плачет», «Мужчина, вот вы сидите, а перед вами женщина пожилая стоит, вам не стыдно?», «Распустили молодежь. А все родители виноваты!». Иностранцы неоднократно отмечали, что нашей бабушке ничего не стоит сделать замечание молодой маме, которая, например, вывела гулять ребенка в прохладный день без шапочки. Кстати говоря, вышесказанное относится не только к «бабушкам»: мы все охотно, и зачастую, без всякого побуждения со стороны собеседника, высказываем свое мнение, причем зачастую нелицеприятное, относительно того, кто прав, кто виноват, кто выглядит хорошо, а кто плохо. Наша особенность судить все и вся безусловно уходит корнями в наше коммунальное прошлое, когда люди и жили и работали коллективом, а потому все происходящее в этом коллективе представлялось достоянием общественности, ведь очертить личную территорию и отделить ее от общественной было практически невозможно.

Второй особенностью, отличающей россиян и их суждения, является повсеместное и нормативное высказывание несогласия по любому поводу. За последние годы мне все чаще и чаще приходится замечать, как это высказанное несогласие для нас характерно и типично. Думается, что для нас это еще одно проявление самости – право на собственное мнение, которое пусть ничего и не меняет, но с нашей точки зрения придает нам вес. Зачастую обращает на себя внимание тот факт, что несогласие высказывается просто для того, чтобы так или иначе проявить свой интерес к происходящему. Даже в том случае, когда приходится высказывать пожелания относительно представленной на рецензию курсовой или дипломной работы наших студентов, в большинстве случаев приходится услышать: «Да, но Вы знаете...». Данную особенность неоднократно отмечали английские и американские менеджеры в поведении своих сотрудников, от которых, в ответ на сделанное в отношении качества работы замечание, практически невозможно услышать принятое в западной деловой культуре: “I see your point, I will try again”. Вместо того, чтобы хотя бы на словах согласиться со своим начальником, наши соотечественники могут видимо обидеться и надуться, начать возражать, объясняя свою позицию, а чаще всего доказывая свою невиновность во всем происходящем.

В отличие от наших соотечественников, для англичан публично высказанное несогласие является по мнению Кейт Фокс “social taboo”. Хорошим примером представляется уже упомянутый нами “ weather speak ”, который, как мы теперь уже знаем, является для англичан просто хорошим и надежным средством установления контакта между малознакомыми собеседниками. Обращаясь к нам со своим излюбленным: “ Nice weather, isn’tit? ”, англичанин несомненно ожидает услышать в ответ что-либо типа: “ Yes, rather warm for this time of the year! ”. Даже в том случае, если погода вам не слишком нравится, сначала рекомендуется согласиться, а уж потом, очень мягко высказать свое собственное мнение, например: “ Yes, very pleasant though alittlebit too cold for me ifyouknowwhatImean! ” В приведенных выше английских предложениях подчеркнуты те языковые средства, которые помогают смягчить категоричность высказанного мнения и являются исключительно типичными для английской речи. Зачастую наши соотечественники не понимают, что первая фраза о погоде является, как уже говорилось выше, просто сигналом для установления контакта, и с места в карьер бросаются в бой, оспаривая мнение собеседника чем-нибудь типа: “ Idon’t like this type of weather”, причем при этом абсолютно не понимают, почему они показались англичанину невежливыми.

Весьма интересно с этой точки зрения ознакомиться с популярной во многих учебниках и пособиях по деловому английскому секцией под названием “ Agreeing and Disagreeing”. Естественно, что и англичанам, особенно в деловом контексте, приходится высказывать свое несогласие с мнением своих сотрудников и партнеров. В большинстве случаев однако несогласие начинается с согласия, а уже потом приводится собственное, отличное от других мнение, например: “ Yes, I see your point, but don’t you think that…” В нашей культуре вербализированное несогласие в большинстве случаев носит весьма категоричный и решительный характер, например: «А я считаю, что это неправильно! Я совершенно не согласна!», причем с нашей точки зрения это вполне вежливо выраженное несогласие.

Вежливость представляется вообще исключительно сложной и национально маркированной категорией, поскольку то, что вежливо в одной культуре, считается неприемлемым в другой. В популярном американском журнале Reader’s Digest приводились результаты эксперимента, который проводили сотрудники журнала в разных странах для того, чтобы определить, какая из стран является более вежливой. С этой целью проверялось, в каких странах наиболее часто прохожие помогут поднять уроненный вами предмет или придержат для вас дверь в общественных местах. Достаточно предсказуемо то, что с точки зрения американцев, их страна и оказалась самой вежливой, поскольку в ней наибольшее количество прохожих было готово выполнить упомянутые выше действия. Собственно и критерии, предложенные для того, чтобы определить «степень вежливости», являются собственно американскими, поскольку в других странах вежливость может пониматься по-другому. Так, например, в работе Брауна и Левинсона “ Politeness: Some Universals inLanguage Usage ” отмечается, что вежливость может быть «инклюзивной» и «эксклюзивной». Под инклюзивной вежливостью они понимают вежливость американцев, которая подразумевает признание близко находящихся с вами людей, включение их в зону своего внимания, что выражается улыбкой, кивком головы, вежливыми фразами и приветствиями. Эксклюзивная вежливость англичан заключается в том, что они делают вид, что вас не замечают, предоставляя вам столь дорогую английскому сердцу “ privacy ” и право на свою личную территорию. С этой точки зрения, англичанина вряд ли порадует жизнерадостный американец, который может ходить по территории компании или университета с широкой улыбкой на лице и обращается к знакомым и незнакомым с излюбленным американским: “Hi, how are you? ”. Так что парадокс заключается в том, что англичане, известные во всем мире своей вежливостью, могут показаться американцам невежливыми., поскольку изо всех сил делают вид, что не замечают окружающих.

Для того, чтобы испытать хваленую английскую вежливость, Кейт Фокс решилась на рискованный эксперимент в Лондоне: она посвятила несколько дней тому, что сознательно толкала прохожих в метро и на людных улицах, чтобы проверить их реакцию. Реакция оказалась именно такой, какую она ожидала: восемьдесят процентов англичан, подвергшихся неожиданному нападению, произнесли знаменитое английское “Sorry!», хотя в столкновении были совершенно неповинны. Надеюсь, что моему читателю не придет в голову повторить этот эксперимент в московском метро в часы пик. Если же вы на это решитесь, то результат может существенно отличаться от английского эксперимента, поскольку самое вежливое, что вы можете услышать, это: «Девушка! Поаккуратней, пожалуйста! Смотрите, куда идете!», однако чего вы точно не услышите, так это «извините». Таким образом, не пытаясь морализировать и определять, какая страна является более или менее вежливой, мы можем сказать, что проявления этой вежливости могут быть различными в разных культурах и что единого рецепта «вежливого» поведения просто не существует. Тем не менее существуют вещи, на которые можно и нужно обратить внимание, поскольку они затрагивают не только коммуникативное поведение, но и языковые нормы. Речь идет о том, что вербализация суждения в английском и русском языках существенно отличается.

В процессе работы над учебником “ Upgrade your Language Skills ” мы с моим соавтором неоднократно обращались за помощью к англичанам и американцам, которые любезно согласились отредактировать написанные нами тексты. Один из моих добровольных редакторов, образованный англичанин, отличался особенной добросовестностью в работе над моим материалом и сделал весьма многочисленные замечания и исправления, причем большинство из них касалось именно излишней, с его точки зрения, категоричности моих суждений. Так, он практически повсеместно вычеркнул употребляемые мною модальные глаголы “should, to be to ” в предложениях типа “ If youwant to make a career you are to (you should)… ”. Все эти предложения он рекомендовал построить вообще без употребления модальных глаголов, например “young graduates are expected (required)to…” Все это существенно отличается от нормативов русского языка, поскольку глаголы долженствования употребляются нами практически повсеместно, даже в таких ни к чему не обязывающих предложениях как «подожди немного, я должна что-нибудь купить к столу». В английском языке в данном случае был бы употреблен либо глагол “ need ”, либо же “ I would like tobuy something for dinner ”. Наша непреходящая любовь к долженствованию может привести к тому, что и в английском языке мы будем повсеместно употреблять “ must ” и “ should ”, а в некоторых контекстах это звучит абсолютно неуместно. Так, мне довелось услышать, как молодой переводчик договаривался со своей клиенткой, англичанкой, о встрече в гостинице перед походом в театр: “ Dorothy, we must be at the theatre at seven p.m. So you should come downstairs at six thirty”. По выражению лица Дороти можно было понять, почему многие иностранцы считают нас солдафонами, понимающими только язык приказа.

Подобные непонимания встречаются исключительно часто и приносят колоссальный вред межкультурному общению, а потому должны специально изучаться на занятиях по английскому языку, поскольку сферы употребления различных модальных глаголов в русском и английском не совпадают, более того, русскоговорящие употребляют в целом модальные глаголы значительно чаще, чем англоговорящие. Если бы молодой переводчик об этом знал, он мог бы обратиться ксвоей клиентке следующим образом: “ Dorothy, the play begins at seven p.m. Do you think you could come downstairs at about six thirty, if that is convenient to you? ” Подчеркнутые английские слова и выражения смягчают категоричность фразы и превращают ее из приказа в просьбу.

Из приведенного выше примера также видно, что в английском языке очень часто утвердительные предложения русского языка, как, впрочем, и повелительные, передаются вопросами. Так, например, мне неоднократно приходилось слышать, как наши соотечественники, обращаясь, например, к своим клиентам на английском языке, произносят: “ You should sign it here” или “ Please, sign it here! ”, в то время как для наших англоговорящих партнеров первая конструкция вообще исключается, а вторая, хотя и допустима, однако в подобном контексте чаще был бы употреблен вежливый вопрос: “Could you sign it here, please”, который по сути вопросом и не является, однако позволяет вместо команды употребить более вежливую конструкцию. Вообще, как неоднократно отмечалось исследователями, русский язык делового общения исключительно часто обращается к повелительным конструкциям, причем зачастую даже не смягчает их словом «пожалуйста», например: «Всем сотрудникам немедленно явиться в бухгалтерию!», «Не прислоняться», «По газонам не ходить!». Разумеется, и в английском языке можно обнаружить некоторое количество «приказных» конструкций, например, “Keep off the grass”, однако для делового общения они не являются столь типичными, как в русском, поэтому первое предложение из приведенных русских примеров было бы переведено как, например, “ All the workers are requestedto…”

Наряду с вышеупомянутыми, в английском языке существует великое множество слов и конструкций, которые служат той же цели – смягчению категоричности утверждения. Весьмаобширна группа глаголов типа “ to appear (to be), to sound, to look like ”, в предложениях типа: “ The local agent appears to be incapable of providing a reliable repair service”. Отметим сразу, что на русский язык этот глагол перевести практически невозможно, особенно учитывая тот факт, что предложение заимствовано из делового письма, в котором употребление русских «кажется», «наверное» вообще не представляется уместным. Смягчению категоричности суждения служит также истинно английский “ disjunctive question”: “Fine weather, isn’it? ”, который, будучи переведен на русский язык буквально «Прекрасная погода, не правда ли?», звучит уж как-то очень не по-русски.

Помимо грамматических конструкций, которые помогают усилить или смягчить категоричность высказывания, в английском языке существуют многочисленные лексические единицы, которые употребляются исключительно часто и служат той же цели. Интересным примером можно считать многочисленную группу английских глаголов, которые сами по себе выражают мнение, например, believe, feel, guess, suppose, presume, gather помимо наиболее употребимых consider, think. Многим из этих глаголов даже невозможно подобрать аналоги на русском языке, в котором мы весьма успешно обходимся двумя основными глаголами «я считаю» и «я думаю».

Таким образом, отнюдь не перенимая в свою культуру нормативы культуры иного сообщества, нам не следует забывать, что межкультурное общение будет заведомо обречено на провал, если мы будем автоматически переводить на английский язык структуры и конструкции, принятые к употреблению в нашей культуре в тех или иных ситуациях. Обращать внимание на упомянутые выше различия можно и должно на занятиях по английскому языку, воздерживаясь от комментариев относительно того, чьи коммуникативные нормативы являются более вежливыми или уместными.

Выводы

1. Подразделение культур на индивидуалистские и коллективистские представляется исключительно сложным в силу многозначности самих понятий индивидуализм и коллективизм. Традиционное отнесение английской и американской культур к индивидуалистским, а русской к коллективистским, таким образом, верно только до определенной степени. Если американский индивидуализм основан на признании человека в качестве уникального, непохожего и несравнимого ни с каким другим творением, то английский индивидуализм предопределяет признание за человеком права на privacy, свою личную недоступную другим территорию как в прямом, так и в переносном смысле этого слова. Являясь коллективистами в силу своего исторически сложившегося общинного быта, русские, тем не менее, проявляют яркую самобытность и индивидуальность в суждениях и поведении.

2. Важнейшей составляющей как американского, так и английского индивидуализма, является ответственность за происходящее с человеком и принятые им решения. Веками существующая в России система власти приучила человека к тайному противостоянию власти для соблюдения собственных интересов, а также к уверенности в том, что он непосредственно не несет ответственности за происходящее с ним, ввиду того, что его личная свобода ограничена властью.

3. Русская культура относится к эмоциональным культурам, что проявляется как в коммуникативном поведении наших соотечественников, склонных открыто выражать свои, особенно отрицательные, эмоции в межличностном общении, так и в имеющихся в русском языке морфологических и лексических ресурсах, которые исключительно часто используются нами для выражения своих чувств. Данная особенность существенно отличает нас от англичан, представителей нейтральной культуры, которые считают проявление излишних эмоций, как посредством вербальных, так и невербальных средств, неуместным и невежливым.

4. Являясь эксплицитно эмоциональной культурой, американская культура приветствует возвышенную, как правило, позитивную риторику в межличностных отношениях в самых разных сферах жизни, однако зачастую эта эмоциональность является лишь данью принятым в обществе нормативам поведения и не отражает истинных чувств американцев, на основании чего наши соотечественники неоднократно упрекали их в неискренности.

5. Межличностное общение, принятое в нашей культуре, характеризуется категоричностью суждений, что находит отражение как в частотном использовании модальности, императивных конструкций, так и в коммуникативном поведении в целом. Весьма типичным для нас является открыто выражаемое несогласие с собеседником, что зачастую кажется невежливым особенно англичанам, для которых вербально выраженное категоричное несогласие представляется неприемлемым.

6. Нормативы межличностного общения существенно различаются у представителей всех трех описываемых нами культур, что заставляет задуматься об отсутствии унифицированного понимания вежливости, этикета и допустимости, которые признавались бы всеми культурами как единственно правильные.