XXIII. В ловушку попался другой

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Надо было миновать несколько ворот, чтобы дойти до дома Милки Тодоркиной. В тесном дворике стоял гул голосов; люди толпились у крыльца. Шум нарастал. Любопытные соседи запрудили весь двор, кое-где светилось два-три фонаря. Многие пытались увидеть в окно запертых любовников. Милкин отец кричал, мать причитала и, как вспугнутая наседка, носилась с места на место. Вскоре пришел и отец Рачко, протиснулся сквозь толпу и принялся было выбивать дверь, чтобы выручить сына… Но несколько сильных рук оттянули его назад.

— Это что за порядки! — орал он, пытаясь снова навалиться на дверь.

— Дядюшка Лило, успокойся! — крикнул ему один из соседей. — Видишь, как дело обернулось?

— Сыночек! — взвизгивала Лиловица. — Не отдам я своего сына такой дряни и мерзавке!.. — И, как коршун, бросалась на тех, кто ей противоречил.

— Грех тебе, Лиловица! «Дрянь и мерзавка»! А что делает у нее твой Рачко? Давайте-ка лучше поступим по обычаю.

— Что вы с ним хотите сделать? Уж не повесить ли? За что? Или он убил кого?

И Лиловица, растрепанная и обезумевшая, снова кинулась к двери.

Мать Рачко в отчаянии не знала, что делать. Она чувствовала, что этот всеобщий приговор сильнее ее. И она начала причитать:

— Погубили мое дитя! Смерть моя пришла!.. Чума ее возьми — эту бешеную суку, что приворожила моего сына!

Толпа все увеличивалась, нарастал и шум. Среди общего гула можно было разобрать только отдельные выкрики, но все люди требовали одного:

— Венчать, венчать! И все образуется в три дня, — кричал один сосед.

— «Свяжи попа, и приход смирится», — отзывался другой.

— Постойте, надо узнать толком: может, она его нарочно заманила?

— Ждут, чтобы пришел человек из конака, тогда и откроют.

— Идет! Онбаши пришел! — закричали вдруг несколько человек.

Шериф-ага в сопровождении двух полицейских протиснулся сквозь толпу.

— Нет, сначала в баню отвести под барабанный бой, чтоб всю грязь долой, — отозвался Ганчо Паук.

— Плевое дело, ребята: худо ли, хорошо ли, — обвенчаем их тут, на месте, да пусть нас вином угостят, — сказал Нистор Летун.

— А попа позвали? — спрашивал всех Генчо Стоянов.

— Здесь я! — отозвался поп Ставри и вместе со своими гостями пробился вперед. — Не беспокойтесь, ваш батюшка знает христианский закон… Ганчо, ступай принеси мне епитрахиль и требник.

Раздались голоса: «Милка, Рачко! Выходите!» Все столпились возле онбаши. Многие вставали на цыпочки, стремясь посмотреть на парня и девушку, точно никогда их не видели. Фонари поднялись над толпой и ярко осветили открытую, дверь. Первой на пороге появилась Милка. Она не подымала глаз и так растерялась, что даже не могла ответить матери, невнятно говорившей ей что-то. Только раз она подняла глаза и посмотрела вокруг испуганно и удивленно. Сейчас Милка была еще красивее, чем всегда, и быстро привлекла на свою сторону симпатии разгневанных соседей. Молодость и красота обезоружили озлобленную толпу. На многих лицах можно было прочесть, что девушку уже простили.

— Молодка выйдет, каких мало! — заметил один сосед.

— Ну уж ладно, чему быть, того не миновать… Совет им да любовь! — сказал Нистор.

Поп Ставри стоял впереди со своими гостями. Некоторые из них никогда не видели Рачко.

— Рачко, выходи и ты! — крикнул старик, подойдя к двери и заглянув в темную комнату.

— Не стыдись, родной, выходи, — говорил другой, — мы все вам простим, и батюшка благословит вас на веки веков.

— Трудное положение, — сказал он тихо. — В такие минуты человек стареет на десять лет.

— Своеобразный народный обычай, — проговорил Недкович, — в позапрошлое воскресенье здесь таким же образом обвенчали другую пару.

— Этот обычай немного смахивает на насилие, — заметил Огнянов.

— Почему же он не выходит? — спросил поп Ставри Милку. — Ведь он там, внутри?

Она утвердительно кивнула головой и удивленно посмотрела на дверь.

Онбаши потерял терпение. «Выходи же!» — закричал он. Другие тоже звали Рачко. Толпа напирала на дверь. Всех охватило любопытство не менее острое, чем в театре, когда зрители ждут поднятия занавеса. Но тут занавес был уже поднят — ждали только героя. Однако он не появлялся.

Наконец онбаши решил войти в дом, а вслед за ним туда хлынула и толпа. В углу комнаты неподвижно стоял человек. Но это был не Рачко, медников сын.

Все замерли на месте. Онбаши отпрянул назад. Он не верил своим глазам. Не верили своим глазам и другие. Поп Ставри выпустил из рук епитрахиль; его друзья изумленно переглядывались. Соколов торжествующе смотрел на своего врага; злорадная улыбка оживила его лицо. Он упивался жгучим позором соперника. Стефчов, пристыженный, растерянный, раздавленный устремленными на него взглядами, был сам на себя не похож и в испуге озирался по сторонам. «Стефчов! Стефчов! Стефчов!»— шепотом разнеслось по толпе. Стефчов еще раз оглянулся, словно ища, куда бы ему спрятаться. В пору было хоть сквозь землю провалиться…

В тот вечер, расставшись с Михалаки, Стефчов пошел в конак. Но, дойдя до дверей, остановился в нерешительности. Темна и жестока была душа Стефчова, но сейчас в ней вдруг пробудились и взбунтовались чувства, свойственные каждому болгарину. Он испугался того, что хотел сделать, и решил отложить выполнение своего плана до следующего утра, чтобы набраться смелости. Пройдя мимо конака, он отправился к одному своему родственнику, жившему на окраине, но не застал его дома и пошел обратно. В это-то время Кириак и наткнулся в темноте на доктора и Огнянова; он узнал их и в безумном страхе пустился наутек: ведь на воре шапка горит. Пробегая мимо Милкиных ворот, он бессознательно толкнул калитку, чтобы найти убежище во дворе, и спрятался в густом бурьяне. Там он просидел довольно долго, но на улице все было спокойно. Какая-то женщина прошла через двор и поднялась на крыльцо. Стефчов по походке узнал Милку… Надо сказать, что когда-то он первый соблазнил ее и через некоторое время бросил. Так, от падения к падению, она и покатилась вниз, неудержимо влекомая в пропасть. В этот день, накануне своего сватовства, Стефчов с тревогой вспомнил, что у Милки хранятся его письма, и подумал, что, узнав о ею предстоящей женитьбе, она, чего доброго, воспользуется ими и ему напакостит. Его врагам нетрудно было бы натравить на него обиженную девушку. И он решил теперь же выманить у нее эти компрометирующие письма. Крадучись, он приблизился к двери и вошел в комнату своей бывшей любовницы.

Между тем Милкин отец — точнее, не отец, а отчим — наблюдал за всеми движениями человека, вошедшего во двор, так как в этот вечер подкарауливал Рачко, чтобы поступить с ним по совету соседей. В темноте он принял Стефчова за медникова сына и запер его в Милкиной комнате. Потом побежал сзывать своих ближайших соседей, а за ними во двор сошлись жители со всего околотка.

— Расходитесь, господа, я допрошу его милость в конаке! — сурово крикнул он толпе, а Стефчова схватил за руку.

— Зачем в конаке? Тут все и закончим! — крикнул кто-то из задних рядов, еще не зная, что вместо Рачко поймали Стефчова.

— Да это же Стефчов, — объяснили ему соседи.

— Ну и что ж такого, что он чорбаджийский сын? — крикнул кто-то. — Хотели женить Рачко, а теперь женим Стефчова. Что он — из другого теста, что ли?

— Нет, эта девчонка ему не пара, — раздался голос в защиту Стефчова.

— А что он делал у нее ночью? Значит, чорбаджии вольны надругаться над девичьей честью, а законы писаны только для бедняков?

Послышалось еще несколько голосов, благоприятных для Стефчова.

— В баню, в баню! — твердил. Ганчо Паук. Огнянов обратился к онбаши:

— Слушай, Шериф-ага, уведи поскорей его милость, собралась толпа… смотрят… Нехорошо.

Позабыв о том, что Стефчов его враг, он видел перед собой только жертву, раздавленную позором. Вынести это зрелище человеческого унижения он не мог.

Онбаши подозрительно посмотрел на Огнянова.

— Брось, — дернул друга за рукав мстительный Соколов. — Тебе-то что за дело? Пусть краснеет!

Стефчов только сейчас заметил своих преследователей и, увидев, что они усмехаются, решил, что это они виновники его позора. Адская злоба закипела в его душе, и взгляд, брошенный им на Огнянова и Соколова, мог бы их напугать, если бы только они его заметили…

— Расходитесь!.. — крикнул он. — Это вас не касается… Вы искали здесь Рачко… Иди, Стефчов!

— Как все это произошло? — тихо и участливо спросил Стефчова онбаши.

— Меня предали Огнянов и Соколов, — прошептал тот. Толпа пошла за ними следом.

— Выдайте его нам, эфенди! Девушку опозорили. Что ей теперь делать? Только и остается, что помереть! — кричал Иван Селямсыз, который только что пришел.

Толпа громко роптала, но этим и ограничивался ее протест.

— Что же вы молчите? Ратуйте, люди добрые! — кричал Селямсыз громовым голосом. — Или чорбаджийский сынок Стефчов вам рты на замок замкнул?

Селямсыз с давних пор ненавидел Стефчова. Но, сколько он ни взывал к толпе, никто не откликнулся.

Кое-кто еще толкался у крыльца. Там брызгали водой на Милку, упавшую в обморок.

Несчастная девушка не вынесла всех этих волнений, и что-то сломилось в ней — навсегда.