Лекция 14

Краткое содержание предыдущей серии: мы остановились на проблеме, связанной с пониманием феномена прощения долга, на правовой природе этого самого прощения долга и на дискуссии по первому из злободневных вопросов, на дискуссии, связанной с противопоставлением понимания прощения долга как односторонней сделки или как соглашения. Я приверженец определенной позиции, но по чести и по совести, я сказал, что вопрос этот в значительной степени является вопросом веры, потому что аргументы, которые в пользу каждой из позиций приводятся, они обладают примерно равной степенью убедительности и неубедительности. К сожалению, вся эта дискуссия будет продолжена и после 1 июня 2015 года, потому что новая редакция п.1 ст.415 ГК РФ опять дает возможность для самых разных истолкований: Обязательство прекращается освобождением кредитором должника от лежащих на нем обязанностей, если это не нарушает прав других лиц в отношении имущества кредитора.

Собственно это то, что было до 1 июня 2015 года. Просто подставлена цифра 1. Появляется п. 2: Обязательство считается прекращенным с момента получения должником уведомления кредитора о прощении долга, если должник в разумный срок не направит кредитору возражений против прощения долга.

Опять истолкование п.2 ст. 415 ГК РФ, понимание п. 2 может быть самым разным и самым вопиющим. И опять, кто до 1 июня 2015 года придерживался определенных взглядов на вопрос о правовой природе прощения долга, тот и продолжит их придерживаться ровно таких же и после новой редакции и найдет собственно подтверждение своей позиции и в новой редакции ст. 415 ГК РФ. Например, Артем Георгиевич в своем кратком комментарии к новеллам ГК РФ как исходил раньше из того, что прощение долга суть договор, так и понимает п.2: по умолчанию прощение долга – это договор, при этом волеизъявление со стороны должника презюмируется. Перед нами та самая ситуация, когда молчание является волеизъявлением в силу прямого указания закона. А вот, когда должник не согласен, он может в разумный срок после получения уведомления от кредитора заявить об этом возражении. Учет воли должника несогласного еще раз подчеркивает, что в основе лежал договор, потому что он по сути дела дезавуирует исходную презумпцию, превращает ее в обратное. Почему прощение долга не происходит? Потому что нет никакого договора, должник выказывает прямо противоположное мнение на сей счет.

Ну и ровно наоборот, если кто-либо из исследователей являлся приверженцем до 1 июня 2015 года понимания прощения долга как односторонней сделки, он найдет подтверждение собственной позиции в новой редакции. Он скажет: здесь написано «уведомления», а дальше написано «если не заявит о своем несогласии». Согласие – это отдельный совершенно феномен. Для того чтобы прощение долга было договором надо не согласие, надо волеизъявление, а о волеизъявлении здесь ничего не указано. Более того, указание на уведомление лишь подчеркивает, что перед нами односторонняя сделка, но в отдельных случаях эта односторонняя сделка не может возыметь эффект, потому что этот эффект блокируется встречным волеизъявлением несогласия со стороны должника.

Все замечательно описывается и все замечательно вмещается в одну и ту же редакцию. Мы опять находим подтверждение абсолютно любой позиции. В этом смысле, может быть, вопрос в значительной степени лишается той практической остроты, потому что у нас теперь нет проблемы, связанной с навязываем этого прощения долга, с пониманием вообще значения в возражении или невозражении, наличия презумпции определенной, отсутствия этих возражений. Из практической сферы вопрос в значительной степени уходит, хотя некоторые практические проявления они продолжат оставаться и дальше. С точки зрения именно догматической это все превращается в знатный холивар. Как была соответствующая дискуссия, она тем же тоном будет продолжена. Просто по дополнительному аргументу, связанному с новой редакции, участники соответствующей дискуссии получат. На мой взгляд, это не самое лучшее решение нашего законодателя. Собственно это решение было предложено разработчиками, оно было предложено в рамках концепции. В ней уже, по сути дела, проект этой нормы был заложен. Еще в концепции совершенствования общих положений обязательственного права. Они не посчитали нужным эту дискуссию разрешить, гордиев узел этой дискуссии разрубить. Почему? Не знаю. Просто я не совсем в курсе, как развивались там события, и насколько была дискуссия по соответствующему вопросу, и кто в конечном счете генерировал саму эту редакцию. Редакция в значительной степени впитывает то регулирование, которое имеется в итальянском кодексе. У меня есть ощущение, что эту идею и такое воплощение предложил О.Ю. Шилохвост, потому что в одной из своих работ он ссылался на итальянский кодекс как на наиболее удачное решение, которое учитывает интересы обеих сторон. Но был ли какой-то дискурс относительно правовой природы или не был? Или, в конечном счете, это учитывает интересы сторон, и каждый дальше про себя продумывает, (1) и подтверждает, что это договор, или (2) и подтверждает, что это односторонняя сделка. Никаких дебатов не было. Мне, к сожалению, не известно. Получили то, что получили.

Второй известный вам дискуссионный вопрос, касающийся понимания природы прощения долга, - это вопрос о соотношении прощения долга с дарением. Причем очень часто эти вопросы рассматриваются пулом, они взаимосвязаны между собой. Иногда, не желая отвечать на второй вопрос, исследователь сразу выбирает свою позицию по первому вопросу. Иногда, прогнозируя постановку второго вопроса, исследователь сразу предлагает некую корректировку правил или ст. 415 ГК РФ, или ст. 572 ГК РФ, чтобы этой коллизии избежать.