Price М. The other Self: Thoughts about character in novel // Sociology of Literature and Drama / Ed. by E. Burns, T. Burns. London: Penguin Books 1973 P. 269-270. 1 страница

² Приведу пример из шпионского романа Майкла Гилберта «Игра без пра­вил». Злодеи (Коттер и др.) расчленили собаку героини (Паулы), чтобы напомнить ее отцу об их шантаже. Затем сообщается предыстория Паулы и ее друга Ричарда, которого послали за город, чтобы спровоцировать нападе­ние Коттера: «Одним из самых приятных моментов их пребывания, размыш­лял Ричард Редмейн, были усилия, которые они предприняли, чтобы вернуть это местечко к жизни. В течение двух недель он и Паула, а также строгая миссис Мейсон мыли, терли, скребли, красили. Паула обнаружила несколько неожиданных навыков. Во-первых, она разобрала и почистила двигатель и генератор, которые снабжали их электричеством. Еще, покопавшись в тележ­ке, принадлежавшей магазину запчастей в Норвиче, она увеличила выход­ную мощность, так что лампочки, которые раньше горели довольно тускло, теперь засветились так ярко, как будто получали электричество от сети. «Мой отец научил меня не бояться электричества, — сказала она. — Оно совершенно как вода. Вы видите, как вода течет из крана. Течет красиво, ровно. Уменьшите вполовину выходное отверстие, и мощность увеличится вдвое. Вот так». Она держала в руке шланг, промывая засорившийся водо­сточный желоб во дворе. Она зажала конец шланга, и тонкая струя воды зашумела от напора.

«Ладно, — сказал Ричард, уклонившись от воды. — Не надо это показывать. Я знаю этот закон. Я просто не знал, что его можно применить к электриче­ству, только и всего».

«Завтра, — сказала Паула, — я попрошу миссис Мейсон наполнить котел и протяну шланг в большой сарай. Поставлю подходящую задвижку, и подни­мем давление. Вы увидите, что может делать пар. Вы знали раньше, что если получить тонкую струю и сильный напор, то паром можно резать металл?» См.: Gilbert М. Game without rules. New York: Harper and Row, 1967. P. 74-75. Эта предыстория была необходима как подготовка к развязке повествова­ния: «Паула краем глаза увидела опасность. Она развернулась и выстрелила сразу из обоих стволов. Первый раз она промахнулась. Второй выстрел пришелся водителю прямо в грудь. Бросив ружье, она спокойно протянула руку, взяла паровой шланг и резким движением открыла вентиль. Струя обжигающего пара, тонкая и острая как игла, со свистом вылетела из выходного отверстия и на мгновение, казалось, повисла в воздухе, а затем ударила Коттеру прямо в лицо, когда он потянулся за ружьем. Обжигая, срывая кожу, она сбила его с ног» (ibid. Р. 79).

пых качествах: храбрости, решительности и т. п. Здесь, чтобы воспроизвести личностные качества, которые проявляются в реальной жизни, нужно полностью отбросить ее самое главное свойство. А именно то, что индивид должен проявить себя в определенной ситуации способом, который не согласуется с его представлениями о данной ситуации, поскольку при под­готовке к ней он не мог знать наверняка, что окажется дейст­вительно полезным.

Теперь рассмотрим, чем отличаются литературный и теат­ральный фреймы. Теоретически кажется возможным любую пьесу превратить в роман, применяя одно правило: все, что видит и слышит зритель, надо просто напечатать на машинке от лица автора. И наоборот, кажется теоретически возможным написать роман, который можно целиком поставить на сцене, заставив актеров произносить текст и производить слышимые эффекты за сценой и слышимые и/или видимые эффекты на сцене. (Конечно, здесь возникнет некоторое осложнение: на­блюдатели могут непосредственно видеть экспрессивное пове­дение актера и интерпретировать его по-своему; читателям об этом выразительном поведении сообщается, и едва ли это можно сделать без указания на то, как его следует интерпре­тировать.) Однако, видимо, ни один из писателей-романистов

не ограничивал себя до такой степени, хотя авторы коротких рассказов пытались это делать. Ибо формат художественной литературы дает писателю исключительные привилегии, недо­ступные драматургу, от которых не так-то легко отказаться.

На сцене осмысленная реакция одного персонажа на по­ступки другого, то есть понимание одним персонажем другого, показывается зрителям и воспринимается ими не менее полно и открыто, чем это делают люди в обычном внесценическом взаимодействии. Но авторы романов и рассказов как само собой разумеющееся все определяют сами; все, что они говорят о смыс­ле поступков персонажа, принимается как абсолютная истина. Это основное правило игры в чтение. Интересно, что читатель может всю сознательную жизнь писать о том, что литературный образ у читателя возникает с помощью творческого переосмыс­ления, и все же, читая художественное произведение, ни разу не заставит автора сделать перерыв в том, в чем постоянно дает ему преуспеть, то есть в навязывании своего мнения.

Более того, драматурги обязаны вести повествование, при­водя слова и описывая телесные действия всех персонажей — постоянно, момент за моментом, пока развивается пьеса. Про­заики в этом смысле пользуются двумя основными привиле­гиями. Во-первых, они могут выбирать «точку зрения», пове­ствуя от лица, не являющегося действующим лицом произве­дения, или от лица одного из персонажей, иногда придумывая его специально для этой цели¹. Более того, они могут менять точку зрения в разных главах и внутри одной из них и даже одновременно использовать несколько точек зрения в одном и том же эпизоде. Точка зрения сама по себе, например, может иметь пространственный аспект, когда рассказчик описывает

¹ Здесь см. книгу У. Бута, особенно гл. 6 о типах повествования: Booth W.C. The rhetoric of fiction. Chicago: University of Chicago Press, 1961. P. 149-165; Friedman N. Point of view in fiction: The development of a critical concept // Proceedings of Modern Language Association of America. 1955. Vol. LXX. P. 1160-1184; Butor M. The second case // New Left Review. 1965. No 34. P. 60-68. M. Бьютор утверждает: «Если бы персонаж знал полностью свою историю, если бы он не возражал, чтобы ее рассказывали другим или ему самому, он был бы обязан вести повествование от первого лица: он бы рассказал то, что видел сам. Но, как правило, его приходится заставлять рассказывать силой, либо потому что он лжет, скрывает что-либо от нас или от самого себя, либо не владеет всей информацией, а если и владеет, то не в состоянии правильно собрать ее воедино. Когда очевидец рассказывает свою историю от первого лица, его слова кажутся разрозненными островами второму лицу, который спровоцировал первого на рассказ». См.: Butor М. Op. cit. Р. 64.

вещные признаки ситуации, как ее видит определенный пер­сонаж, следуя за его перемещениями; «временной» аспект, когда автор повествует только о том, что известно определен­ному персонажу в конкретный момент времени о настоящих и будущих событиях, — здесь автор волен менять горизонт или информационный статус персонажа и даже вторгаться в его будущее, давая понять, что то, что сейчас с ним произойдет, уже происходило в прошлом; и «культурный» аспект, когда автор высказывает комментарии в тоне и стиле, которые ис­пользовал бы определенный персонаж¹.

Во-вторых, авторы романов и рассказов, в отличие от дра­матургов, обладают привилегией пользоваться источниками информации, которую нельзя извлечь из наблюдаемого эпизо­да. Важные события из прошлого и предсказания будущих со­бытий могут быть введены в повествование независимо от того, что делают или говорят персонажи. Невысказанные персона­жем мысли и чувства можно изложить прямым текстом, не прибегая к уловкам вроде монологов, адресованных самому себе. Просто, описывая то, что думает персонаж о каком-ни­будь эпизоде из прошлого, связанном с текущей ситуацией, а также незаметно перенимая и расширяя это размышление и усложняя задачу, беллетристы могут сильно «раздуть» свою историю. В сущности, так может любой.

Было похоже на то, что докер собирался достать свой нож. Джон знал, что делать. Когда он был мальчиком, его всегда восхищали ножи, и ему удалось собрать приличную коллекцию. Он частень­ко разучивал всевозможные движения с ножом, тренировался в метании и научился самым лучшим приемам перехвата. В шести кварталах от его дома находился Испанский Гарлем, и его при­няли в банду. Его научили всему, чему могли, когда увидели, насколько он хорош в деле. По первому удару он мог определить, насколько опытен был его противник. Поэтому сейчас он не беспокоился о себе. Его терзала мысль о том, что Мэри должна знать, что что-то не так, но не знает, что именно.

Задумайтесь над тем, что должен сделать драматург, чтобы отобразить такое — если, конечно, он этого захочет. Добавим, что прозаики могут открыто отсылать к чьим-либо реальным или вымышленным текстам, просто переписав их в свой соб­ственный (как, например, чью-то речь в официальное издание конгресса) и таким образом давая читателям понять, что их информируют.

Он [майор Смит] припомнил, как взметнулась скорпена, и гром­ко, с благоговейным страхом, но без упрека прошептал: — Ты все же достала меня, тварь! Боже мой, ты меня достала! Неподвижно сидя на скамейке и рассматривая ранку, Смит пы­тался припомнить, что говорилось о ядовитых уколах скорпены в американском издании книги «Опасные морские животные», которую он позаимствовал в институте, да так и не удосужился вернуть. Он тихонько потрогал, а затем и нажал на белое пятно вокруг уколов. Так и есть, кожа полностью онемела. И под нею уже начала распространяться пульсирующими толчками боль. Скоро эта боль усилится, пойдет по всему телу и станет настолько невыносимой, что он будет со стонами кататься по песку, чтобы избавиться от нее. Его начнет рвать, изо рта пойдет пена, насту­пит бредовое состояние с конвульсиями, после чего — полная потеря сознания. В его случае все это быстро приведет к сердеч­ной недостаточности и к смерти. Если верить книге, весь цикл завершится через четверть часа. Все, что ему осталось, — это пятнадцать минут отвратительной агонии! Конечно, существуют и лекарства — прокаин, антибиотики и антигистамины, — если его слабое сердце выдержит их. Но они должны находиться под рукой. Даже если бы дома или у доктора Каузака оказались бы в наличии эти современные препараты, он не смог бы попасть на виллу «Маленькие волны» раньше, чем через час1.

Таким образом, писатель может открыто и тенденциозно ком­ментировать действия персонажей или более утонченно, испод­воль авторским «тоном» обеспечивать целостность повествования.

Я показал, каковы различия между сценическим взаимо­действием и копируемой реальностью, а также чем радио и беллетристика в свою очередь отличаются от происходящего на сцене. Заметьте, что мои доводы совпадают с обыденным мнением: повседневная жизнь — это одно, а вымысел — дру­гое. Тем не менее предложены термины, приоткрывающие за­весу неизвестности над тем, как изучать это разделение.

Fleming I. Octopussy. New York: New American Library, Signet Books, 1967. P. 53. Русский перевод: Флеминг Я. Осьминожка // Флеминг Я. Агент 007. В 2-х т. Т. 2. Москва: ТОО «Пролог»; МП «Спас», 1992. С. 242-243. - Прим. ред.

Структурные особенности фабрикации

I. Повторные трансформации

Выше мы дали определение системы фреймов и привели ряд соображений в пользу того, что любой фрагмент человеческой деятельности, представляющий собой организованную актив­ность, подвержен двум способам трансформации и порождает два процесса последовательного репитирования: настройки (keying) и фабрикации (fabrications) (каждый из этих процессов способен заполнить мир множеством копий). Что бы ни проис­ходило «на самом деле», трансформация предполагает эти два типа преобразования. Кроме того, настройки сами подвержены настройке — происходит трансформация трансформаций. Разу­меется, следует иметь в виду, что фабрикации также могут раз­личными способами участвовать в этом процессе последователь­ных преобразований. Мы уже приводили примеры соответству­ющих схем поведения, специально не подчеркивая, что они под­вергались повторным трансформациям.

Согласно определению, которым мы пользовались выше, наиболее скрытая от внешнего наблюдения часть фреймированной активности должна быть чем-то таким, что является или могло бы являться непревращенной, аутентичной реаль­ностью. Когда же эта активность остается не реализованной, а лишь служит моделью для настройки, можно помыслить такой ее фрагмент, который предстает в форме трансформации либо двух слоев, моделируемых и служащих моделью, копиру­ющих образец и служащих образцом для копирования, причем наблюдается лишь внешний слой, оболочка фрейма, которая обретает определенный статус в реальной деятельности. Взя­тые вместе, эти два слоя — трансформированные события и их настройки — образуют сравнительно простую «слоевую структуру», состоящую из двух, а не из нескольких слоев; дан­ная слоевая структура имеет достаточно поверхностное, неглу­бокое распространение. Действительно, именно вследствие та­кого расслоения (layering) мы получаем некоторое обоснование понятия «структура».

Можно предположить существование каких угодно рас­слоений. Распиливание бревна на две части есть нетрансформированное инструментальное действие; распиливание женщи­ны на глазах аудитории есть фабрикация этого события; фокус­ник наедине с самим собой, испытывающий новый реквизит, занимается настройкой конструкции, так как он заранее почерп­нул сведения о том, как следует выполнять трюк, в книге о фокусах, а я рассматриваю эту ситуацию в терминах анализа фреймов. Девушка, служащая в корпорации «Эйвис»¹, работая с клиентом, воспроизводит простейший фрагмент подлинной со­циальной действительности. Когда же агента компании посыла­ют инкогнито, чтобы выяснить, поддерживаются ли на должном уровне стандарты обслуживания (если такой шпионаж действи­тельно проводится), мы имеем дело с проверкой особой значи­мости, трансформацией того, что служащие компании превра­тили из своих непосредственных обязанностей в фабрикацию. В газете «Сан-Франциско Кроникл» от 14 февраля 1966 года имеется объявление, которое занимает целую полосу.

«Послушай, сестренка, я спрашивал у тебя о красном " плимуте" с откидным верхом. Только не вешай мне лапшу о предваритель­ном заказе и не рассказывай, что у тебя остались одни седаны. Лучше как-нибудь подсуетись, постарайся, как об этом толкует ваша реклама. Или я найду фирму получше», — вот так мистер X выполняет свою работу, он проверяет девушек, обслуживаю­щих клиентов в компании «Эйвис», — просто для того, чтобы посмотреть, удастся ли ему вывести их из себя... Шпики на службе компании вряд ли вызывают симпатию. Но ничуть не лучше второй вариант. Менеджеры докладывают пре­зиденту компании «Эйвис» о некоторых служащих. Одни из них получают чек на десять долларов, чтобы они старались работать лучше. Другие ничего не получают².

Здесь мы видим настройку фабрикации. Употребление наркотиков также является нетрансформированным инстру­ментальным действием. А эксперимент, проводимый для изу­чения употребления наркотиков, — настройка. Разумеется, если экспериментальный контроль осуществляется в течение длительного периода, весьма вероятно, что испытуемых рас­пределят, ничего им не сообщая, на две группы: получающих наркотик и получающих плацебо; равным образом гипотезы исследования будут держаться в тайне от испытуемых. Таким образом, возникает необходимость в фабрикации настройки. Но возможно и другое расслоение. Психолог Мартин Т. Орн высказал мысль, что испытуемые стремятся способствовать получению результатов, которые, по их мнению, рассчитывает получить экспериментатор. Орн попытался проверить свою идею следующей настройкой эксперимента (по моему мне­нию, весьма успешной).

Группу лиц, репрезентирующих тот же контингент, из которого предполагается выбрать испытуемых, просили представить, что они сами являются испытуемыми. Им было продемонстрировано оборудование, которое должно быть использовано в эксперимен­те, а также помещение, в котором должен проводиться экспери­мент. Объяснения экспериментальных процедур давались таким образом, чтобы испытуемые располагали только той информа­цией, которая будет доступна всем участникам эксперимента. В действительности эти люди не подвергались экспериментальным процедурам; они только выслушивали объяснения. Например, в эксперименте с употреблением наркотика участнику, не являю­щемуся испытуемым, сообщалось, что он получит таблетку. Более того, ему показывали таблетку и читали инструкцию для испытуемых. Затем его просили сообщить экспериментатору такие сведения, которые имели бы значение только в том случае, если бы он на самом деле подвергался экспериментальным про­цедурам. Он мог подвергнуться постэкспериментальному тести­рованию, его могли попросить заполнить тестовую шкалу или оценить некоторые характеристики его поведения, которые могли бы иметь отношение к эксперименту¹.

Из приведенного отрывка ясно, как проводится настройка фабрикации настройки.

Подобно тому, как могут существовать специфическим об­разом настроенные фабрикации, могут существовать и фабри­кации настроек. Рассказывают, что в Нью-Йорке на 42-й улице можно встретить мелких торговцев-мошенников, которые ста­раются выглядеть, по возможности, незаметно и действовать как бы крадучись. Неожиданно и тихо возникая рядом с вами, они предлагают наручные часы или кольцо по бросовой цене, всем своим видом изображая нарушение законных правил тор­говли. В действительности же предлагаемые ими товары при­обретены вполне законным образом по их реальной стоимос-

¹ Orne М.Т. Demand characteristics and the concept of quasi-controls // Artifact in Behavioral Research // Ed. by R. Rosenthal, R. Rosanow. New York: Academic Press, 1969. P. 155-156.

ти, которая и на самом деле незначительна. Возьмем другой пример: военнопленные, собирающиеся совершить побег, пла­нируют броском преодолеть расстояние между двумя тюрем­ными корпусами. Время, за которое беглецы могут преодолеть открытое пространство, необходимо соотнести с определен­ным периодом движения часового и двигаться перебежками. В книге П. Рейда имеется следующее описание побега.

В течение нескольких дней мы устраивали вечерние музыкальные концерты в здании, где жили старшие офицеры (в театральном блоке). Музыка должна была служить для нас сигналом, и нам необходимо было добиться, чтобы караульный привык к звуча­нию музыки... Дуглас Бейдер, контролировавший ситуацию из окна с часами в руках, действовал как дирижер. Помещение, где размещались старшие офицеры, находилось на третьем этаже, окна выходили во внутренний двор. Бейдер мог наблюдать за часовым на всем протяжении его обычного маршрута. Он засту­пал на пост в 19.30, когда движение во дворе затихало. В 20.00 начинался музыкальный вечер, и Бейдер четко руководил орке­стром: музыка по его команде прекращалась сразу же, как только часовой подходил к тому месту, с которого он не мог бы нас увидеть, — за это короткое время мы могли бы резким броском преодолеть открытое пространство. Пауза означала, что мы могли перебегать. Нам пришлось разработать такую систему сигнализации потому, что мы знали: нам будет практически невозможно спря­таться во дворе — разве что мы скроемся за углом здания¹

Нетрудно найти примеры, которые добавили бы слой к этой структуре фреймов, но не изменили бы оболочку фрейма. Так, если в покере правила разрешают блефовать — благона­меренная фабрикация (benign fabrication), — то использование крапленых карт представляет собой преобразование благона­меренной фабрикации в ее «эксплуатационную» разновид­ность, где вся игра сводится к обману. Находясь у себя дома, игрок может использовать крапленую колоду (профессиональ­ные игроки имеют обыкновение упражняться в игре и с крап­леными картами, и с настоящими) — происходит настройка фабрикации фабрикации, то есть настройка эксплуатационной фабрикации благонамеренной фабрикации, как будто бы игрок наедине с многоопытным боссом демонстрирует ему свой профессиональный «навык».

Следует заметить, что, поскольку настройка сама по себе является своеобразной моделью нетрансформированной ак-

¹ Reid P.R. Escape from Colditz. New York: Berkeley Pubushing Corp., 1956. P. 165.

тивности — искусной игры, завершающейся несколькими дерзкими ходами, — ретрансформация этого результата в пере­настройку (rekeying) или фабрикацию требует, на первый взгляд, меньших усилий, чем осуществление исходной транс­формации. Какие бы причины ни приводили нетрансформи­рованную активность в состояние, открытое для последующей трансформации, любая трансформация подвержена ретрансформациям; когда трансформации установлены, то и ретрансформации, скорее всего, будут определены. Например, если свойства пылесоса могут быть использованы коммивояжером для продажи машины (утилитарное действие превращается здесь в демонстрацию), то сама природа данной трансформации заключает в себе нечто такое, что позволяет ее трансформировать вторично. Человек может использовать демонстрацию возмож­ностей пылесоса как способ проникновения в чужой дом с не­благовидными намерениями, или, скажем, хозяйка дома может согласиться ознакомиться с достоинствами машины только для того, чтобы вычистить свои ковры. Многочисленные примеры такого рода можно почерпнуть из медицинской практики. Име­ются обоснованные опасения, что некто, не имея отношения к медицине, может выдавать себя за врача.

Оклахома-Сити (ЮПИ). На прошлой неделе полиция установила личность 21-летнего разносчика налоговых квитанций из Оклахома-Сити, который, выдавая себя за врача, заставлял женщин подчи­няться его прихотям...

Подозреваемый был арестован в Гетри, когда он пытался прину­дить 26-летнюю даму раздеться якобы для медицинского обсле­дования.

В течение нескольких предыдущих недель три домохозяйки из Оклахома-Сити сообщили в полицию о сходных происшествиях. Молодая женщина рассказала, что к ней в дом пришел человек и представился врачом; он уверял, что занимается сбором ин­формации о заболевании энцефалитом — болезни, переносчиком которой являются комары. Потерпевшие, по их словам, разде­лись, прежде чем заподозрили что-то неладное¹.

Разумеется, есть опасение относительно того, что профес­сиональные врачи могут злоупотреблять своими законными полномочиями, предполагающими определенную власть над пациентом, — речь идет о властной прерогативе трансформи­ровать то, что является формой немедицинской деятельности, в медицинское предписание.

Лос-Анджелес. Домашняя хозяйка предъявила иск своему психи­атру на 100 тыс. долларов за злоупотребление профессией врача. Она заявила, что психиатр предписал ей половые сношения с ним в качестве лечебной процедуры, а затем принудил пациентку уплатить ему значительный гонорар за «лечение»... В иске 33-летней дамы, матери двоих детей, указывалось, что она отнеслась к ситуации с «полной убежденностью в компетентности врача и с доверием к нему». По словам истицы, врач убедил ее, что проблемы со здоровьем возникли у нее вследствие недостаточной сексуальной активности и предложил себя в качестве партнера. Дама показала на суде, что она согласилась на «лечение» в тече­ние нескольких месяцев, а затем почувствовала «беспокойство и угрызения совести» потому, что врач отказывался от гонорара за свои визиты.

Миссис Кин заявила: когда она настояла на прекращении «лече­ния», врач стал критиковать ее сексуальные способности и ска­зал, что он пошел на интимные отношения с ней только потому, что она «была так доступна». И тогда он выставил ей счет на 225 долларов¹.

Хотя подобные трансформации нередко сопряжены со случайными происшествиями, в более значительной степени они обусловлены напряжениями в системе фреймов, так или иначе связанными с содержанием действия и проявляющими­-

¹ San Francisco Chronicle. 1966. May 25. Как можно было ожидать, вопрос о том, где кончается терапия и начинается реальность, активно изучается в современной психиатрии. Монография М. Шепарда, где результаты этих исследований получи­ли исчерпывающее освещение, представляет интерес и для так называемой «ши­рокой аудитории». См.: Shepard М. The love treatment: Sexual intimacy between patients and psychotherapist. New York: Peter H. Wyden, 1971. Эти примеры иллюстрируют сфабрикованные настройки. Разумеется, медицин­ская практика открывает опасную возможность использования обычных лечебных и диагностических процедур как прикрытие фабрикации. Поэтому необходимо проводить различение между ситуативно обусловленными действиями, например операциями, к которым нет необходимых показаний и проводимых только пото­му, что в клинике разрабатывается программа хирургического лечения, и последу­ющими уже совершенно беспардонными фабрикациями.

Такома, штат Вашингтон. Суд присяжных в составе 8 мужчин и 4 женщин признал прошлым вечером доктора Роберта Э. Блме виновным в попытке убить свою жену во время ее пребывания в больнице... Роберта Э. Блме признали виновным в том, что 30 июня прошлого года он ввел своей тридцатитрехлетней жене Мэри, госпитализированной с травмой головы, инъекцию ядовитого пре­парата. См.: San Francisco Chronicle. 1966. February 6.

Инъекции, практиковавшиеся в лагерях смерти, описываются аналогичной фреймовой структурой, включая то обстоятельство, что пациенты ничего не подозревали о происходящем. Можно добавить, что детские игры в доктора заключают в себе некоторую сексуальную подоплеку и характеризуются не менее сложной фреймовой структурой, чем настройки, указанные выше. Медицинские процедуры, имитируемые в играх, по-детски наивны, но компетентность детей в создании фреймовой структуры вполне соответствует взрослым критериям.\

ся в анекдотах, карикатурах, смешных историях и т. п. Пример тому — роман «Кэнди» Терри Сазерна¹. В нем показано, как стимулируется невероятная сексуальная активность с помо­щью упражнений йоги, видимая цель которых состоит в том, чтобы достичь высшего мастерства в управлении функциями тела и довести до совершенства контроль над чувствами. Ко­мические приемы и двусмысленности сами являются средст­вом введения читателей в заблуждение относительно того, что они принимают за порнографию. Обычно читатели склонны принимать за сатиру непристойные сочинения, замаскирован­ные под художественную литературу.

Когда для маскировки обмана используется какое-либо особенно убедительное прикрытие, обманутый как таковой может отсутствовать, вместо него в качестве обманутого вы­ступает «общественность» или то, что имеется в виду под кон­тролирующими инстанциями. Так, обычный способ обойти закон о запрете порнографии — оформить непристойные шоу как занятия живописью. Одна нью-йоркская газета сообщила о неожиданном повороте этой темы.

В этом году в Нью-Йорке стали проводиться эротические шоу. Эти представления выдаются за курсы профессиональной пере­подготовки. Как указывается в афишах, зрители приглашаются не на секс-шоу, а для того, чтобы обучаться киносъемке эроти­ческих эпизодов. Ведущий делает вид, будто снимает фильм бы­товой камерой, и время от времени останавливается, чтобы из­менить ракурс съемки².

Подобно тому, как настройка может быть превращена в фабрикацию, так и фабрикация может быть превращена в новые фабрикации; короче говоря, всякие ограничительные границы [фрейма] могут быть пересмотрены. Фабрикации особенно предрасположены к умножению (proliferation). Kpyi наиболее очевидных примеров образуют фабрикации, приме­няемые в практических целях. Таков, в частности, прием, ис пользованный насильником.

Джек Пейтон, 48 лет, был признан виновным в нанесении телег ных повреждений 35-летней медсестре, ее изнасиловании и ограблении. Одновременно он был осужден по обвинению в угро И изнасилования трех других женщин... Потерпевшие показами что насильник нападал на них в маске и угрожал ножом. Он говорил, что только что совершил ограбление, и затем заставил их пойти с ним якобы для того, чтобы не вызвать подозрения v полицейских. Затем преступник уводил женщин в парк или I пустующие дома и там насиловал¹.

Можно найти аналогичные примеры и в повседневном жизни. Когда член какого-либо общества или организации собирается предпринять нелояльное действие (например, намеревается выйти из организации), он, скорее всего, будет выпол­нять свои обязанности как ни в чем не бывало, поджидая подходящего момента. Таким образом он блокирует действии других членов организации. При установлении нелояльности ничего нельзя предпринять и остается превратить шараду в другую шараду.

Эксплуатационные (exploitive) фабрикации — не исчерпывают начальные звенья последовательной цепи новых и новых фабрикации. Благонамеренные (benign) фабрикации можно фабриковать с корыстными намерениями. Некоторые пациенты, полагавшие, что их упрятали в психиатрическую лечебницу без должных оснований, были совершенно правы. Аналогичным образом фабрикуется самообман (self-deception). Если симуляция симптома болезни являет собой фабрикацию естест­венного явления — чтобы изображение было распознано и естественной системе фреймов (natural framework), — то имитация маниакального состояния для получения психиатрического диагноза (например, при попытке уклониться от призыва в армию) есть не что иное, как фабрикация фабрикации. Здесь можно наблюдать исключительно интересные случаи, которые практикующие врачи называют «типичными».

Маниакальные состояния и галлюцинации пациента нередко представляют собой хитрости, которые предпринимаются для того, чтобы добиться отдаленной или вообще недостижимой цели. Подсознание пациента фантазирует, лжет, притворяется, маскируется — все это делается во имя определенной цели. При­обретая в конце концов организованную форму, навязчивое со­стояние систематизированного бреда может сопровождаться тре­вогой, но это вовсе не обязательно. Отсутствие страха обеспечи­вает бреду дьявольскую эффективность. В той степени, в какой навязчивое состояние сохраняет свою эффективность, оно пре­пятствует ремиссии и избавлению от психоза. В этих обстоятель­ствах я по мере возможности использую прием, который можно назвать «хитрость против хитрости».