О свободе мнения

Если б скоты и свиньи могли говорить, то и они бы тогда тоже смеялись над всяким, кто может помышлять о чём-нибудь, помимо сена и желудей.

Пусть страшимся мы вещи, но не должны бояться произнесть слово.

Ты сетуешь на своё одиночество? Но вспомни тогда, что Бог довольствуется самим собой и всё находит в себе самом. Пытайся на Него походить: это в твоей власти.

Беседуй с самим собой: тебе надо столько сказать самому себе и о стольком надо самого себя расспросить, что тебе нет нужды до других.

И как ты ещё можешь жаловаться? Божество дало тебе самое великое, самое благородное, самое царственное из того, что у него было – власть разумно пользоваться своим мнением и найти в себе самом те блага, кои действительно твои. Чего же ещё хочешь ты? Так будь всегда доволен, благодари столь доброго родителя и никогда не уставай молиться ему!

Честь и достоинство лишь в обладании подлинными благами, ибо только они одни идут человеку впрок, и поэтому обладание ими – единственный повод для ликования и поздравлений, который может быть среди людей.

Настоящими праздниками должны быть для тебя те дни, в кои ты преодолел искушение и изгнал из себя, или по меньшей мере ослабил, гордыню, безрассудство, злорадство, злословие, зависть, сквернословие, любовь к роскоши или какой-нибудь иной порок из тех, что тебя тиранят. В этом гораздо больше достоинства, чем в том, чтобы заказать молебен, получить какую-то правительственную должность или стать полководцем.

Болезнь есть помеха телу, но никак не воле, лишь бы только она сама того не желала. Я хром – вот помеха моей ноге, но не моей воле. Скажи себе то же о любых препятствиях, кои только попытаются тебя останавливать. Ибо всегда ты увидишь, что это помеха никак не тебе, а чему-то иному.

Когда ворон каркает, предвещая несчастье, пусть воображенье твоё тебя не смущает. Но прежде сделай в себе самом такое разделенье и скажи: «Ни одно несчастье, предвещаемое этой птицей, меня не касается. Оно касается либо моего слабого тела, либо моего жалкого имущества, либо же недостойного понятья, которое составят обо мне другие, или моей жены, или детей моих. А у меня могут быть лишь хорошие пророчества, если только я того захочу. Ибо, что бы ни произошло, лишь от меня одного зависит, чтобы получить от того величайшее благо».

Всегда помни, что чужие достоинства – не повод для твоей гордости. Если бы лошадь могла хвалиться и сказала: «Я красива», то это бы ещё куда ни шло; но когда ты хвалишься и говоришь: «У меня красивая лошадь», знай, что ты хвалишься вещью совершенно тебе посторонней, а красота так и остаётся у лошади. Что же тогда есть у тебя? Способность верно пользоваться своим мнением и воображением. Вот почему, составляя суждение согласно природе вещей, ты имеешь право гордиться, ведь ты гордишься благом, действительно принадлежащим тебе.

И чего только не делает меняла, дабы проверить деньги, которые ему дают! Все чувства: зрение, осязание, запах, вкус, слух – он пускает в ход. Он заставляет монету звенеть ещё раз и ещё; он так внимательно прислушивается при этом к оттенкам звука, что становится чуть ли не музыкантом. И мы все такие же внимательные и насторожённые менялы в том, что, по нашему разумению, до нас непосредственно касается. Нет ухищрений, в которые бы мы не пустились, нет уловок, к которым бы мы не прибегли, только бы не дать себя обмануть. Но лишь только речь зайдёт о нашем уме, лишь только дело коснётся того, чтобы критически рассмотреть свои мнения, мы сразу же становимся ленивы и небрежны, как если бы всё это не имело к нам никакого отношения, ибо мы ничего не ведаем и знать не знаем о том ужасном вреде, который нам это безразличие причиняет.

Обо всяком предмете, развлекающем тебя, служащем тебе и тебе любом, не забудь сказать самому себе, что он на самом деле такое есть; начни делать это с вещей самых малых. Если тебе нравится глиняный горшок, скажи себе, что тебе нравится всего лишь глиняный горшок; и пусть тогда даже горшок этот разобьётся, ты не станешь жалеть о нём. Если ты любишь сына своего или жену, скажи самому себе, что ты любишь всего лишь смертного человека; и пусть тогда даже он умрёт, ты не станешь безутешно горевать.

Пусть перед умственным взором у тебя всегда будут такие правила: Что моё и что принадлежит мне? Что не моё и принадлежит не мне? Что было дано мне во временное пользование? Исполнения каких дел ждут от меня боги? От совершения каких дел мне следует воздержаться, дабы оставаться угодным богам? До нынешней минуты они позволили тебе распоряжаться своим досугом, чтобы ты занимался собой, читал, размышлял, писал о предметах столь важных; словом, готовился к тому, что тебе предстоит ещё совершить. Отпущенного времени тебе для такой подготовки должно было хватить. Теперь же боги говорят тебе: «Иди сражайся и покажи на деле, чему ты научился; докажи, что ты и впрямь атлет, достойный нас, такой, который заслуживает победного венца, а не из тех, что разъезжают по всему свету и всюду оказываются биты».

Когда я слышу, как кого-то называют счастливым потому лишь, что он любимец императора, я прежде всего спрашиваю, что такое с ним из-за этого случилось? «Как же! Он был назначен управляющим провинцией». А что, разве вместе с этим его наделили и всем что требуется, дабы управлять провинцией хорошо? «Его назначили главнокомандующим». Как, а разве у него уже есть всё что нужно, чтобы командовать войсками и одерживать победы? Ведь не сами должности делают человека счастливым, но исполнение связанных с ними обязанностей, если исполнять их честно и хорошо.

Берегись того, чтобы, увидев кого-то осыпанного почестями или вознесённого до великого могущества или благоденствующего ещё каким-то иным образом, ты, увлечённый и соблазнённый воображением, не счёл его и впрямь счастливым. Ведь если истинное благо в вещах, находящихся в нашей власти, то не остаётся места ни зависти, ни ревности, ни соперничеству, и ты не захочешь быть ни полководцем, ни сенатором, ³ ни консулом, ⁴ а пожелаешь оставаться просто свободным человеком. И к свободе этой есть только одна дорога: презрение к вещам, которые совершенно не находятся в нашей власти.

Постоянно и во всём следует делать то, что находится в нашей власти, а в отношении всего прочего оставаться твёрдым и невозмутимым. Например, мне приходится отправиться в плаванье по морю. Что мне следует сделать? Выбрать толком корабль, капитана, матросов, время года, день для отплытия, подходящую погоду – вот, собственно, и всё, что зависит от меня. Я в открытом море, и тут грянула буря – это дело меня не касается, оно касается капитана. Корабль идёт ко дну – что я должен делать? Я делаю то, что в моей власти: не поднимаю крика и не мучаю сам себя. Я знаю, что тот, кто родился, всё равно должен умереть – таков закон природы. Нужно, стало быть, чтоб я умер. Оно и понятно: я не есмь вечность, я всего лишь человек, т.е. часть единого целого, как час – часть суток. Час наступает и проходит, так наступил и прошёл и я; способ же, каким это произошло – лихорадкой ли или водою – не имеет значения.

Природа наша двойственна, и части, составляющие её, весьма несхожи: наше тело роднит нас с животными, а дух наш роднит нас с богами. Одних из нас влечёт к первым родственникам, и родство это сулит нам несчастья и смерть; другие же стремятся к родственникам совершенно иного порядка, и такое родство возвышает и готовит нам жизнь вечную. В этом причина того, что последние – и их меньшинство – мыслят благородно, тогда как первые – а их куда больше – питают лишь мысли низкие и недостойные.

Ведь что такое ты есть? Незначительный человек и очень несчастный: тело твоё сделано из материала непрочного и злополучного. Но есть в тебе нечто куда более достойное, нежели ткани этого тела. Зачем же ты отдаляешься от начала столь возвышенного ради того, чтоб быть в плену у своего тела? Вот влечение, которому отдаются почти все люди, и вот почему так много среди них всякого рода чудовищ, вот откуда берутся волки, львы, тигры да свиньи среди людей. Следуй же за лучшим в тебе – только так избегнешь несчастья причислить к этим уродам ещё и себя.

Осуждай свои дела. И когда осудишь, не отчаивайся.

Подлинное благо человека всегда в той его части, которою он отличается от зверей. И пусть только эта часть его будет хорошо укреплена и пусть всё необходимое будет дано ей – и тогда достоинства будут бодро стоять на страже в готовности отбросить врага прочь, и человек тогда окажется в безопасности и ему нечего будет бояться.

Сдерживайся и воздерживайся – вот линия поведения в этой жизни для человека достойного. И совсем ничтожен тот, кто ей не следует.

Несчастна ли лошадь от того, что не поёт? Нет, но она несчастна, если не может скакать. Несчастна ли собака от того, что не летает? Нет, она несчастна, если у неё пропал нюх. Несчастен ли человек от того, что не может душить рукой львов и делать прочие вещи, ему не свойственные? Нет, не несчастен, ибо он не был предназначен для всего этого. Он несчастен, если утратил совесть, доброту, верность, чувство справедливости и если божественные знаки, которые боги начертали в его душе, исчезли без следа.

Всегда в твоей власти извлечь пользу из любого события. Не задавайся же более вопросом: «Что случится? Что будет? Что произойдёт?» ибо какая тебе важность, что произойдёт, коль всё происходящее ты умеешь обращать себе во благо и коли в твоей власти любое событие, каково бы оно ни было, сделать источником бесконечного счастья?

Разве Геракл⁵ когда-нибудь говорил: «Пусть не встретится мне на пути ни сильного льва, ни огромного кабана! И да проживу я жизнь так, чтобы мне не биться и не бороться с коварными и жестокими людьми!» О чём тебе беспокоиться? Предстанет пред тобой грозный кабан, значит, в бою и победе будет больше чести. Встретятся тебе на пути люди сильные, жестокие и бессовестные, тем больше будет твоя заслуга, коль ты очистишь от них мир. «А если я погибну?», – вопрошаешь ты. Ты умрёшь, совершая подвиг. Что ещё тебе после этого нужно?

Геракл, когда его испытывал Эврисфей, не говорил, что он несчастен, и выполнял самые мучительные повеления этого тирана. А ты, которого испытывают боги, те самые боги, которые тебя создали, ты поднимаешь крик, ты жалуешься и считаешь себя несчастным. Какое малодушие, какая никчёмность!

Ты можешь не познать ни одного поражения. В твоей власти никогда не быть побеждённым. Для этого всегда вступай только в такой бой, победа в котором целиком зависит от тебя одного.

Пусть смерть и изгнание и всё, что кажется людям наиболее ужасным, будет ежедневно у тебя перед глазами, особенно смерть, – и у тебя никогда не возникнет низких помышлений, и ты ничего не станешь желать с излишним рвением.

Вспомни, что ты – всего лишь актёр, играющий в пьесе, и что драматург, который её написал, пожелал, чтобы ты сыграл в ней роль; большая она или маленькая – это другой вопрос. Если он желает, чтобы ты играл роль нищего, тебе нужно играть её как можно лучше. И то же самое с ролью хромого ли, императора или кого-то ещё, если только он находит нужным тебе её доверить; ибо твоё дело – хорошо играть данную тебе роль, а решать, что тебе играть, – это уж дело драматурга.

Если ты возьмёшься за роль, превышающую твои силы, ты не только сыграешь её плохо, но и окажешься лишён возможности сыграть ту, которая бы тебе удалась.

Друг мой, рассмотри перво-наперво, каково то, чего ты желаешь, а после этого соразмерь свою собственную природу, дабы видеть, достаточно ли она сильна, чтобы нести такое бремя. Ты хочешь быть атлетом или гладиатором? Посмотри тогда, каковы твои руки, ноги и туловище, достанет ли в них силы? ибо все мы рождены для разного назначения. Думаешь ли ты, что, избрав себе такое поприще, ты сможешь есть как другие, посвятившие себя ему, пить то, что пьют они, и отказываться, подобно им, от всех удовольствий? Нужно будет постоянно упражняться, работать над собой, оставить родных и друзей, лишиться всех своих прав, отказаться от стяжания почестей и должностей; словом, потерпеть крах во всех делах частной и личной жизни. Взвесь всё это, а затем уж решай, хочешь ли ты такой ценой купить себя успех в данном занятии. Коли нет, займись каким-то другим делом, но только не поступай как ребёнок: сегодня он философ, завтра – воитель, потом – ритор, а вслед за тем – сподвижник кесаря, ведь такие вещи одна с другой никак не вяжутся. Нужно быть цельным человеком, цельным либо в добре, либо во зле. Следует уделять должное внимание своему телу и трудиться над обретением внутренних благ или же над приобретением благ внешних; короче говоря, следует вырабатывать характер либо философа, либо зауряда, человека толпы.

Кто-то домогается должности трибуна, кто-то – полководца. Что до меня, то я домогаюсь единственно целомудрия и скромности, ибо я совершенно свободен и вожу дружбу с богами, повинуясь им от всего сердца. Стало быть, мне не надо дорожить телом, имуществом, должностью, мнением людей, ни какой-то другой посторонней вещью, ибо не угодно богам, чтобы я дорожил всем этим. Ведь, будь только оно им угодно, они позаботились бы о том, чтоб все эти вещи были благом для меня; и поскольку они этого не сделали, то, стало быть, это и не блага, и мне остаётся только повиноваться их мудрым велениям.

Нет человека, у которого естественным образом не составилось бы некоторой идеи, какого-то понятия о добре, о зле, о честности, обмане, справедливости, произволе, счастье, бедствии, об исполнении долга и пренебрежении обязанностями. Отчего же тогда по этим поводам так часто ошибаются люди в том или ином конкретном случае? Происходит это, как я уже говорил, от того, что мы не умеем толком пользоваться общими понятиями и составляем свои суждения на основе поверхностных предубеждений. Красота, доброта, зло, благо, справедливость, произвол – это только слова, которыми все пользуются без разбора, не научившись ещё употреблять их разумно и справедливо: отсюда и происходят споры, ссоры и войны.

Один говорит: «Это справедливо»; другой говорит: «Это несправедливо». Как достичь согласия? Как понять друг друга? Есть ли у нас какое-то правило для верного суждения? Может быть, это – мнение? Но если нас двое, то у нас и два противоположных мнения. Да и как бы мнение могло быть надёжным судьёй? Ведь что, разве у безумца нет своего мнения? Тем не менее обязательно должно быть верное правило, чтобы знать истину, ибо невозможно, чтобы боги оставили людей в полном неведении относительно того, что им следует знать, дабы вести себя правильно. Так найдём же это правило, ведь одно оно только и может избавить нас от ошибок и заблуждения и умерить произвол и безумие мнений.

Вот оно, это правило: оно состоит в том, чтобы при рассмотрении вещей и явлений идти от видовых понятий к родовым, от частного – к общему. Ведь эти понятия, всем известные и всеми удостоверенные, помогают нам преодолеть наши предубеждения по каждому отдельному поводу. К примеру, у нас есть понятие о благе, а нам нужно узнать, благо ли сладострастие? Так рассмотрим же последнее в согласии с нашей идеей о благе, взвесим последнее на весах разума. Я сравниваю сладострастие в противовесе с известными мне свойствами блага, которые служат мне гирями, и тут же обнаруживаю, что сладострастие слишком легковесно. Мне остаётся, стало быть, только его отвергнуть, ибо благо вещь весьма прочная и весит она изрядно.

Как продавец товаров не отказывается от монеты, на которой стоит проба государевой чеканки, так и душа не отвергает истинных благ. Правда, нередко она принимает за таковые блага блага лишь мнимые, но это потому, что её сбивает с толку знак пробы, тогда как навыка опознать фальшивую чеканку у такой души нет.

Кто наградил этой медалью? Траян? Я принимаю её и храню. Нерон? ⁶ Я отвергаю её, так как она внушает мне отвращение. Это же правило касается людей добрых и злых. Каков этот человек? Он добр, общителен, благожелателен, терпелив и человеколюбив. Я принимаю его [у себя], я рад видеть в нём согражданина, соседа, друга, товарища в делах, гостя. А каков тот человек? Он чем-то напоминает Нерона; он заносчив, зловреден, неумолим; никогда не прощает. Я не желаю с ним знаться. Почему вообще ты назвал его человеком? Кто заносчив, мстителен, подвержен гневу, тот не более человек, чем восковой муляж яблока – само яблоко: у муляжа от яблока только форма и цвет, [а самого важного в нём нет].

Невозможно быть злым и порочным без верного убытка и без определённого ущерба для себя.

У тебя все мысли заняты тем, чтобы жить во дворце, чтобы окружить себя раболепными слугами, чтобы роскошно одеваться, ездить в дорогих экипажах, чтобы охотиться в сопровождении пышной свиты, чтобы тебя развлекали музыканты и толпы комедиантов. Неужели же мне в чём-то таком тебе завидовать? Но воспитал ли ты свой ум? Позаботился ли составить себе здравые суждения? Возлюбил ли ты истину? Так что же ты досадуешь каким-то моим преимуществам перед тобой в вещах, коими ты пренебрёг? «Но ведь именно эти вещи всего важнее и знать их крайне необходимо!» Тем лучше, что ты это понимаешь. И что, собственно, тебе мешает заняться ими? Вместо всех этих охотников, музыкантов и комедиантов, собирай вокруг себя людей мудрых. У кого могло бы быть больше досуга, книг и учителей, нежели у тебя? Так начни же сейчас, сегодня, удели самую малую толику своего времени развитию собственного ума. Словом, выбирай, что тебе важнее. Коли продолжишь уделять всё время своё и внимание вещам внешним и посторонним, то в конце концов у тебя, может быть, и впрямь окажется самая редкая и более роскошная, чем у кого-нибудь ещё, мебель, да вот только твоя бедная душа, оставшись в таком небрежении, окажется до крайности убогой, осквернённой нечистотами, вызывающей отвращение.

Ты потерял какие-то вещи, проиграл игру, остался без музыки, лишился удовольствий, и ты считаешь всё это серьёзной потерей, из-за которой не в силах найти себе утешение. Зато, когда ты потерял стыд, утратил верность, доброту, скромность, ты воображаешь, что ничего не лишился. А ведь внешних благ тебя лишила совершенно посторонняя и невольная причина, и непостыдно их не иметь, так же как непостыдно их потерять. А вот последние блага, внутренние, их мы всегда теряем лишь по собственной вине; большое несчастье и весьма постыдно их не иметь, и такое же большое несчастье и так же постыдно утратить их, когда они у тебя есть.

Естественно и справедливо, если тот, кто целиком отдаётся какому-либо делу, добивается в нём успеха и имеет преимущества перед тем, кто им вовсе не занимается.

Кто-то трудится всю жизнь ради того только, чтобы накопить имущество и выдвинуться. Едва встав с постели, он думает, чем бы ещё он мог угодить слуге сановника и шуту, которого тот особенно любит; он уничижается перед ними, льстит им, делает подарки. В молитвах своих и принося жертвы он молит богов лишь о том, чтобы понравиться слуге сановника и его шуту. Каждый вечер он устраивает смотр своим словам и поступкам, вопрошая самого себя: «Не упустил ли я чего важного? Что ещё сделано мною? Что не сделал я из того, что следовало? Не пренебрёг ли я сказать его светлости такую-то лесть, которая должна была ему очень понравиться? Не сказал ли я неосторожно какой-то правды, которая могла бы ему не понравиться? Каждый ли раз я восхищался его пороками, хвалил его несправедливости и совершённые им дурные поступки?» И случись у него, по недосмотру, вырваться слову, достойному порядочного и свободного человека, он себя бранит, раскаивается и считает, что погубил себя. Вот как он продвигается, как копит своё имущество.

А ты? Ты никому не угождаешь, не льстишь, никого не обхаживаешь; ты культивируешь свою душу; трудишься над тем, чтоб обрести здравые суждения. Ты ведь устраиваешь совсем иной смотр своим словам и поступкам. Ты вопрошаешь себя: «Пренебрёг ли я чем-нибудь, содействующим подлинному счастью и угодным богам? Прегрешил ли я чем-нибудь против дружбы, общежития, справедливости? Не упустил ли я случая сделать что-нибудь из того, что пристало порядочному человеку?»

Как при таком несовпадении желаний, несходстве чувств и различии занятий ты можешь досадовать, если тот человек превосходит тебя своим богатством и положением? Как может он внушать тебе зависть? Уж он-то, будь уверен, нисколько тебе не завидует. Всё это происходит от того, что он, в своей слепоте и невежестве, глубоко убеждён, будто наслаждается истинными благами; и от того, что ты всё ещё не имеешь достаточно твёрдости и убеждённости в своих правилах, дабы ясно видеть и понимать, что всё счастье целиком на твоей стороне.

Нет ничего обыкновеннее, чем убеждённость великих мира сего в том, что они всё знают, тогда как на самом деле они не знают ничего и не имеют понятия о самом необходимом. Поскольку они буквально купаются в богатстве и ни в чём не испытывают нужды, то они и не могут подозревать, что им чего-то не хватает.

Вот что я однажды сказал такому баловню судьбы: «Ты пользуешься монаршей милостью, у тебя большие связи, многие могущественные вельможи тебе обязаны; при таком влиянии ты можешь служить друзьям и вредить врагам». – «Так чего же мне ещё не хватает?» – спрашивает он меня. «Самого важного и необходимого для подлинного счастья. И всё, что ты делал до сей поры, не могло тебя приблизить к нему – вот в чём твоя беда. Ты ничего не знаешь ни о Боге, ни о человеке; ты не ведаешь, какова природа добра и зла, и что самое для тебя удивительное: ты совершенно не знаешь самого себя! Ах, ты уходишь? Мои искренние слова вызывают твой гнев? И чем же я тебя так обидел? Я ведь только поставил перед тобой зеркало, в котором ты можешь видеть себя таким, каков ты есть».

Благородство человека обусловлено добродетелью, а не рождением. «Я значу больше, чем ты: мой отец был консулом; я трибун, ⁷ а ты никто». Нет, милейший, будь мы двумя лошадьми и скажи ты мне: «Мой отец в свою пору скакал быстрее всех прочих лошадей, а у меня вволю сена, овса и роскошная сбруя», я бы тебе ответил: «Не спорю, однако скачем – кто быстрей?»

Разве нет у человека какого-то свойства, которое только ему свойственно, как быстрый бег – лошади, и по которому можно судить о его достоинстве и значимости? И разве это не будут скромность, преданность, справедливость? Так покажи же мне, каковы твои преимущества передо мною во всём этом! Покажи мне, что ты значишь больше, чем я, как человек. А если ты говоришь мне: «Я могу ржать и лягаться», я скажу тебе, что ты гордишься достоинствами, которые пристали ослу и лошади, а вовсе не человеку.

Ты говоришь мне: «Я претор в Греции». Кто претор, ты? А ты разве умеешь судить? ⁸ Где же ты научился этому искусству? «У меня грамота кесаря». А если бы кесарь выдал тебе грамоту, что ты музыкант – тебе, не знающему ни одной ноты, – что бы ты с нею делал и какую бы она тебе сослужила службу? Но оставим это. Я спрашиваю тебя только об одном: какими способами ты добился своей должности? Через кого ты её получил? Кому ты делал подарки? Кому ты целовал руку? Под чьей дверью ты спал? Ценой каких низостей, каких подлостей, какой лжи ты её получил?»

Здесь ничего не дают просто так. Ты хочешь стать консулом? Тогда надо строить козни, умолять, выпрашивать, целовать руку тому, сему, ползать под его дверью, совершать тысячу низостей и тысячу подлостей, ежеденно делать всё новые подарки – так добиваются успеха среди людей. А что значит быть консулом? Это всего-то значит, что впереди тебя по улице будут идти двенадцать ликторов с пучками прутьев, ⁹ что раза три или четыре тебе придётся заседать в трибунале и устроить народу пиры и игры – вот, собственно, и всё. А для того, чтобы быть свободным от страстей и забот, чтобы обладать постоянством среди перемен и великодушием среди низости, чтобы спать, когда спишь, и бодрствовать, когда бодрствуешь, чтобы не знать ни тревог, ни страхов, ты не хочешь ничего пожертвовать, не хочешь приложить ни малейшего усилия? Суди сам, прав ли ты.

Кого-то предпочли тебе на пиру, в совете или кого-то навестили вместо тебя, сочтя это более интересным. Если эти предпочтения благо, ты можешь радоваться тому, что они достались твоему ближнему. А если они зло, то не огорчайся из-за того, что всё это случилось не с тобой, а лучше вспомни, что коль скоро ты не делал того, что делают все, кто стремятся к не зависящим от нашей воли вещам в надежде получить их, то ты и не можешь иметь ту же награду, что они. Ибо, как тот, кто ни разу не стоял под дверью вельможи, может рассчитывать на то же внимание с его стороны, что и тот, кто стоит под ней денно и нощно? Как тот, кто не сопровождает его постоянно, когда он выходит из дому, может состязаться с тем, кто берёт на себя такой труд? Как тот, кто не хвалит его и не льстит ему, может соперничать с тем, кто только и делает, что занимается лестью и славословием? Ты, стало быть, несправедлив и неразумен, если, не давая ничего, чем покупаются все эти милости, хочешь пользоваться ими, не заплатив за них соответствующую цену. Сколько стоит на базаре пучок лука? Одну лепту. Если твой сосед, придя на базар, платит причитающуюся лепту и уносит свой лук, а ты, не платя своей лепты, возвращаешься без лука, не воображай себя беднее соседа, ибо если у него есть лук, то у тебя есть лепта, которую ты за него не заплатил.

Точно так же во всём. Тебя не позвали на пир? А разве ты заплатил хозяину цену, за которую он продаёт своё приглашение? И цена ему – похвала, посещение, подобострастие, подчинение. Стало быть, заплати по цене, коли вещь тебе так важна. А если ты хочешь иметь товар, не заплатив цену, то ты жаден и несправедлив. Но разве у тебя нет ничего, что заменяло бы тебе пир, на котором ты не был? Конечно же, есть, и оно куда предпочтительней этого пира. Что же это? А вот что: тебе не пришлось хвалить того, кто не заслужил похвалы, и тебе не нужно было стоять у него под дверью, терпя измывательства в ожидании, что тебя впустят.

Вместо того, чтоб обвинять Провидение, загляни внутрь себя – и ты воздашь Ему хвалу. Какие у недостойного человека преимущества перед тобой? Он богаче тебя? Но загляни ему в душу, посмотри, какую жизнь он ведёт. Видишь: для тебя оскорбление – походить на него. Это самое я и сказал вчера одному юноше, раздосадованному благоденствием Филосторга. «Послушай, – говорю я ему, – а ты бы смог спать с Сурой?» – «Боже упаси, – отвечает он, – лучше уж смерть». Что же ты досадуешь на Филосторга, когда он получает плату за то, что продаёт Суре? И почему ты считаешь его счастливым, если то, что у него есть, вызывает твоё отвращение? Чем же тебя обидело Провидение, даровав тебе лучшее, что у Него есть? Разве мудрость не лучше богатств, разве она не дороже их? Так и не жалуйся, ибо самое ценное у тебя, а не у кого-то ещё.

Как ты слеп и несправедлив! Ты можешь зависеть только от себя самого, и ты хочешь зависеть от бесчисленного множества вещей, коие тебе совершенно чужды и которые, все до единой, отдаляют тебя от твоего истинного блага!

Ты не можешь быть ни Гераклом, ни Тезеем, ¹⁰ чтобы очистить землю от чудовищ. Но ты можешь уподобиться им, очистившись от чудовищ, которые сидят внутри тебя. Внутри тебя есть и вепрь, и лев, и гидра – укроти же их. Вместо того, чтоб покорять Прокруста¹¹ и Скирона, укроти боль, боязнь, жадность, зависть, злость, скупость, вялость, расслабленность и неумеренность. Есть только один способ укротить этих чудовищ: во всём иметь в виду Бога, служить Ему, верить в Него, повиноваться лишь Его повелениям.¹²

Сбрось же наконец с себя иго рабства и невежества и, освободившись, обрати глаза к небу, и скажи Богу твоему: «Хочу служить Тебе верой и правдой, готов принять всё, что Ты ниспошлёшь мне, и быть свидетелем Твоим перед всеми людьми!»

Вместо того, чтобы угождать богатому старику, угождай мудрецу. За такую угодливость тебе не придётся краснеть; общаясь с мудрецом, ты обретёшь величайшее сокровище. Не веришь мне? А ты попробуй. В такой попытке срама нет.

Помни, что в жизни ты должен вести себя, как на пиру. Тебе предлагают блюдо с яствами? С достоинством и не спеша протяни руку и возьми себе немного лакомства. Блюдо передают назад? Не удерживай. Тебе его ещё не передали? Не торопи, но спокойно жди, когда оно до тебя дойдёт. Примени это правило по отношению к женщине, к детям, к должностям и наградам, к богатству – и ты окажешься достоин, чтобы тебя допустили даже к столу богов. И если и там ты откажешься от угощений и покажешь, что ты выше этого, то ты станешь не просто сотрапезником богов, но и одним из них и будешь править вместе с ними. Именно так поступая, Диоген, ¹³ Гераклит¹⁴ и некоторые другие стали людьми божественными и признаны таковыми всем миром.

Сократ¹⁵ любил своих детей, но он любил их как подобает любить свободному человеку и человеку помнящему, что сильнее всего следует любить богов. Вот почему он ни разу не сделал и не сказал ничего такого, что было бы недостойно человека добра – ни тогда, когда защищался перед своими судьями, ни тогда, когда был государственным мужем, ни тогда, когда был на войне. У нас же всё оказывается поводом для низости и трусости: сын, мать или брат. А между тем мы не должны становиться несчастными ради кого бы то ни было; напротив, все живые существа мы должны заставить служить нашему счастию; и прежде всего, – богов, создавших нас для того, чтобы мы были счастливы.

Никогда, ни по какому поводу, не говори: «Я потерял то-то», а говори: «Я вернул то-то». Твой сын умер? Ты вернул его Тому, Кто его тебе даровал. Твоя жена умерла? Её тоже ты вернул. Тебя лишили твоей земли? Ты опять-таки вернул то, что было дано тебе во временное пользование. Но тот, кто у тебя её отнял – негодяй? Какая тебе разница, чьими руками пожелал вернуть себе её Тот, Кто тебе её дал? И пока Он оставляет её тебе, пользуйся ею, как вещью нисколько тебе не принадлежащей на манер того, как путешественник пользуется гостиницей.

Вообрази себе государство, управляемое в согласии с принципами безбожника и сластолюбца. Всё там окажется перевёрнуто самым нелепым образом, во всём будет царить неразбериха. Люди перестанут заключать браки, должностные лица – исполнять свои обязанности, не будет ни ремёсел, ни стражей порядка, ни образования. Благочестие, справедливость, стыд искоренятся. Люди будут следовать лишь дурным примерам, руководствоваться вздорными мнениями, пагубными для государства и утверждать которые сегодня не посмела бы ни одна самая распутная женщина. А в государстве, управляемом в согласии с правилами разума, будут царить приличие и порядок. Люди руководятся здравыми мнениями, всем добродетелям оказан почёт, справедливость торжествует и порядок поддерживается во всём. Люди будут вступать в браки, у них будут дети, которых они станут воспитывать, и люди будут помнить о Боге. Там мужу будет достаточно своей жены, и он не станет заглядываться на жену соседа; он будет доволен своим имуществом и не станет посягать на чужое. Короче говоря, все обязанности там будут исполняться, а отношения – укрепляться.

Будь твёрд в соблюдении всех этих правил, повинуйся им как законам, малейшее нарушение которых ввергает в нечестие, и нисколько не заботься о том, что будут говорить о тебе другие, ибо это не относится к числу вещей, находящихся в твоей власти.