О Боге и религии

Когда ты ночью один в своей комнате, двери крепко заперты и потушен свет, не подумай, будто ты один, ибо один ты не бываешь никогда.

Самое первое, что нужно узнать, это то, что Бог есть; что Он управляет всем сущим через Своё провидение и что не только наши поступки, но и наши мысли и движения не могут быть Ему неизвестны. Затем нужно понять, какова Его природа. Когда её удалось выяснить, те, кто желают Ему быть угодными и Ему повиноваться, с необходимостью прилагают все силы к тому, чтобы на Него походить. Таким-то образом они постараются стать свободными, преданными, благотворными, милосердными, великодушными. Так пусть, стало быть, все твои мысли, все твои речи, все твои дела и поступки будут делами, поступками, речами и мыслями человека, подражающего Богу, желающего на Него походить.

Какова природа Божества? Это ум, знание, порядок, разум. Из этого же ты можешь понять, какова природа твоего истинного блага, ибо она всегда в подобии божеской природе.

Знай, что основание и суть религии в том, чтоб иметь о Боге мнения ясные и здравые; в том, чтобы знать, что Он есть, что провидение Его охватывает все и вся; что Он управляет этой вселенной самым совершенным образом и по всей справедливости; что ты пребываешь в мире сем, дабы Ему повиноваться; что твоё дело, принимая всё случающееся с тобой добровольно и всем сердцем, обращать его во благо как идущее от всеблагого и всемудрого провидения. Так у тебя не будет повода жаловаться на Бога и ты не станешь обвинять Его в том, что Он не заботится о тебе. Но питать такие чувства ты можешь, лишь отказавшись от всего, что не находится в нашей власти, и поместив все блага и все беды твои лишь в вещи, находящиеся в нашей власти. Ибо если ты будешь усматривать своё благо или свою беду в одной из вещей тебе посторонних, то ты, когда окажешься лишён её или ввергнут в то, чего боишься, неизбежно станешь жаловаться и ненавидеть того, кого будешь представлять себе причиною своих несчастий. Ибо каждому животному врождённо отвращение или стремление к бегству от того, что представляется ему дурным и зловредным или смотрится его причиною. Равно как врождённо ему и влечение и любовь к тому, что видится ему полезным и хорошим или выступает его причиною. Невозможно, стало быть, чтобы тот, кто чувствует себя ущемлённым и болезненно задетым, находил удовольствие в том, что представляется ему источником его ущемления; отсюда же следует, что никто не радуется злу и не стремится к нему. В этом причина того, что сын осыпает упрёками и оскорблениями своего отца, когда тот не доставляет ему вещей, слывущих благами. В этом же причина того, что земледелец, моряк или купец клянут Бога, когда погода и ход их дел их не устраивают. И в этом же причина ропота тех, кто потерял своих жён или детей, ибо где полезность, там у них и благочестие. Таким образом, каждый, кто берёт на себя труд умерять свои желания и отвращения по предписанным правилам, стремится культивировать и увеличивать своё благочестие.

О, человек, неустанно благодари Бога за блага, которые ты получил он Него, и никогда не забывай Его великих благодеяний. Постоянно благодари Его за зрение и слух, которые Он даровал тебе. Да что там говорить! – за самую жизнь и средства к её поддержанию, как-то: пищу, масло, вино и все плоды земли. Но в то же время помни, что Он дал тебе нечто и ещё более ценное, и это – способность пользоваться всеми вещами, подвергать их испытанию и определять их истинную цену.

Когда приближаешься к монарху и прочим сильным мира сего, не забывай, что есть куда больший монарх, сущий на небесах, который тебя видит и слышит, и что ему-то, а не кому-то ещё, тебе и следует угождать.

Хочешь быть угодным Богу? Тогда помни, что порок и несправедливость Ему всего более неприятны.

Вздумай император усыновить тебя, ты бы всех замучил своею спесью. А вот о Боге, своём истинном Отце, которому ты стольким обязан, ты даже не вспоминаешь.

Покровительства монарха, а то и просто большого вельможи, вполне достаточно нам, чтобы жить спокойно и чувствовать себя защищёнными от любой тревоги. А между тем мы имеем своим покровителем, заступником и отцом Бога, и этого нам оказывается недостаточно, чтобы избавиться от снедающих нас тревог, волнений и страха.

Что делают люди? Они пребывают в страхе перед тем, чего боятся, или стенают и жалуются по поводу своих страданий. К чему приводит подобная слабость? К ропоту и нечестию.

Всё, что происходит в мире, служит хвалой Провидению. Если человек умён и добросовестен, он с этим обязательно согласится.

Если бы Божество создало цвета и краски и не создало глаз, способных видеть их и различать, на что бы годились цвета? Или если бы Оно создало краски и глаза, но не создало света, на что бы годились краски и глаза? Кто же Тот, Кто создал сии три вещи одну для другой? Кто замыслил этот чудесный союз? Это Божество, стало быть, есть Провидение.

В жизни сей человек должен быть зрителем своей сути и дел Божеских и их восхищённым толкователем. А ты, несчастный, ничем не отличаешься от животного: ты смотришь, не понимая и не чувствуя. Обратись к своей душе, пользуйся способностью, данною тебе Богом, ибо Он дал тебе душу разумную и способную Его познать. Так пусть же она делает своё дело: не покидай столь восхитительное зрелище как жизнь, ограничившись лишь рассеянным и непонимающим взглядом, но созерцай, постигай, восхищайся и благословляй!

Ты затеваешь далёкое путешествие, чтобы увидеть игры в Олимпии, и ещё более, дабы лицезреть прекрасную статую Фидия. Тебе кажется величайшим несчастьем умереть, не повидав всего этого. А вот произведения, бесконечно превосходящие работы Фидия, произведения, за которыми не надо ездить за море, ради которых не надо ни прилагать стольких трудов, ни терпеть такие лишения, и которые видны отовсюду – их у тебя так никогда и не появится желания рассмотреть? Неужели тебе никогда не приходило на ум поразмыслить, кто ты есть, зачем ты родился? Неужели ты так и умрёшь, не обратив внимания на восхитительное зрелище этой вселенной, которое Бог являет твоему взору, побуждая тебя вникнуть в него и его понять?

Божество даровало тебе разные виды оружия, чтобы защищаться от любых событий и происшествий, включая и самые неприятные. Оно дало тебе величие души, силу, терпение, выдержку и настойчивость. Так пользуйся же ими; а коль жалуешься, то так и знай, что ты попросту слагаешь оружие, которое Бог вложил в твои руки для защиты себя и других.

«Как я могу поверить в Провидение, если у меня постоянно течёт из носа, а оно, зная, что меня это крайне удручает, допускает такое?» – вопрошает безбожник и считает, что выказал остроумие. Жалкий раб! Зачем даны тебе руки? Разве не затем, чтоб, помимо прочего, пользоваться платком? «А разве не будь оно лучше, кабы не было насморка на свете?» – не унимается он. А разве не было бы ещё лучше, несчастный, пользоваться платком, чем жаловаться на Провидение?

Бог, призывая тебя в свидетели, может спросить: «Не в том ли истина, что нет другого блага и другого зла, помимо воли? Разве причинил Я кому-то вред? Разве не предоставил каждому единолично распоряжаться всем, что ему всего более полезно и необходимо?» И что ты ответишь? «Невыносимы мои бедствия, и нет им конца! Никому я не нужен, ни от кого мне нет помощи. Все мною недовольны, никто меня не понимает. Я последний, я самый несчастный из людей!» Так-то ты признаёшь честь, тебе оказанную? Так-то ты воздаёшь хвалу Призвавшему тебя к жизни? Так-то ты понял явленные тебе истины? Бог желал найти в тебе свидетеля Своей доброты, Своей правды, Своей справедливости, а ты, оказывается, метишь в обвинители!

Среди гладиаторов императора хватает таких, которые близки к отчаянию из-за того, что у них нет возможности биться, таких, которые молят богов о помощи, дабы те позволили им выйти из этого бездействия и просят как о величайшей милости о возможности выступить в смертельной схватке на арене. А среди нас при этом нет ни одного, кто бы молил о возможности засвидетельствовать свою любовь к Богу.

Мой долг, покуда я пребываю в числе живых, за всё благодарить Бога, за всё хвалить Его, будь я в обществе людей или в одиночестве, и, лишь перестав жить, перестать благословлять Его.

Никто не властен помешать тебе признать раз установленную истину и заставить тебя одобрить заблуждение. Так ты можешь легко убедиться, что у тебя есть свобода воли, которой никто и ничто не может тебя лишить. Ведь если бы твоя свобода подлежала чужому произволу, то божество не проявило бы о тебе должной заботы, как то положено хорошему отцу.

Мы так невежественны и неблагодарны, что среди всех чудес, какие провидение создало для нашего блага, мы вместо того, чтобы благодарить Бога, обвиняем Его и сетуем на Него. А между тем, будь сердце наше чуть более чувствительно и благодарно, малейшей вещи, существующей в природе, нам хватило бы, чтобы почувствовать провидение и Его заботу о нас.

Не будь мы так непроходимо глупы, мы всю свою жизнь – как среди людей, так и наедине с собой – тем только бы и занимались, что благодарили провидение за все блага, нами от него полученные и коими мы наслаждаемся каждое мгновение своей жизни. Да, и трудясь в поте лица своего, и работая лопатой, и на пашне, за едой, на прогулке, вставая с постели и отходя ко сну – при всяком нашем действии и при всяком случае мы восклицали бы: «Неисповедима доброта Божия! Всеблаго провидение!» Все и вся прониклось бы могучим отголоском этих слов: «Неисповедима доброта Божия! Всеблаго провидение!» Но вы слепы и неблагодарны. Нужно, стало быть, чтобы я говорил это вместо вас; чтобы старый, хромой, нищий и больной я непрестанно повторял: «Неисповедима доброта Божия! Всеблаго провидение!»

Доведись мне быть соловьём или лебедем, я бы делал то, что пристало соловью и лебедю. Но я человек, мне дан разум. Так что же надлежит мне делать? Славить Бога. Это я и буду делать всю свою жизнь. И призываю всех людей присоединиться ко мне.

Вступая в армию императора, легионер приносит присягу. Какого рода эта присяга, в чём присягает он? Что благо императора для него – высший закон, что он во всём будет ему повиноваться, что отдаст жизнь за него. А как же ты, связанный с божеством по своему рождению и по множеству благодеяний, от Него полученных, и рождённый в воинстве Его, что же ты не принесёшь присяги своей? И неужели же, принеся её, не будешь ей следовать? Сколь велика разница между двумя этими присягами! Легионер клянётся в том, что благо императора для него высший закон, тогда как тебе следует клясться, что твоё собственное благо – высший закон для тебя.³³

– Ты спрашиваешь меня, как тебе убедиться, что все твои действия видны Богу и ни одно не остаётся от Него сокрытым?

– Да.

– А что, разве ты не убеждён, что все вещи на свете взаимосвязаны?

– Убеждён.

– Что все земные дела управляются небесными?

– Вполне убеждён.

– И в самом деле, ты легко можешь видеть, что в природе всё приходит в свою пору, все времена года наступают, когда им следует. При приближении или удалении солнца, при полноте или ущербе луны весь лик природы меняется. А стало быть, коль все вещи этого подлунного мира и сами наши тела так тесно связаны и соединены со всем целым, как можешь ты воображать, будто душа наша, куда более божественная, нежели весь этот мир, одна остаётся изъятой из общего хода вещей и что она не состоит в единстве и связи с божеством, создавшим её?

– Но как может Бог видеть сразу столько разных вещей и на таких расстояниях?

– Жалкий слепец! Сколько самых различных дел твой ум, при всей его ограниченности, выполняет зарá з? Он постигает вещи божественные и человеческие; он рассуждает, анализирует, судит, оценивает, соглашается, отрицает. Сколько различных образов, сколько идей самых противоречивых он не содержит в себе? Солнце своими лучами освещает сразу весь мир. И ты хочешь, чтобы Тот, Кто создал это солнце и всю вселенную, по сравнению с которой солнце только точка, ты хочешь чтобы Он не объял Своим взором всю землю?

– Но мой ум не может постигать всё сразу, он действует последовательно и в состоянии рассматривать все предметы лишь друг за другом.

– А кто тебе говорил, что твой ум столь же обширен, как само божество? Но подумай, о недостойнейший, сколько различных предметов видит глаз сразу, при всей его малости. Всё, что объемлет земной окоём, оказывается одновременно доступно твоему зрению. И ты хочешь, чтобы хоть что-то скрылось от зрения Того, Кто создал самый глаз? Суди сам, насколько ты безрассуден.

Боги не даровали мне много имущества; они не пожелали, чтобы я жил в изобилии и предавался порокам. Так на что же мне жаловаться? С Гераклом они поступили точно так же, а ведь он был их сыном, и каким!

Геракл, рискуя жизнь, не считал, что оставит детей своих сиротами, ибо ему было ведомо: в мире сем нет сирот. У всех людей, где бы они ни были, есть Отец, который заботится о них и который никогда их не оставляет.

Стоит нам обратиться к авгурам, ³⁴ как нас охватывает дрожь и мы воссылаем страстные мольбы: «Боги, смилостивьтесь надо мной, дозвольте мне благополучно выпутаться из этого дела!» О, жалкий раб! Неужели ты хочешь чего-то другого, а не того, что лучше всего для тебя? А что может быть для тебя лучше, как делать угодное богам? Почему же ты делаешь всё от тебя зависящее, чтобы сбить с толку своего судью?

Зачем тебе обращаться к прорицателям, когда долг твой и так ясен? Если ради друга тебе следует подвергнуться какой-то опасности, если нужно умереть ради него, то на что тебе вещуны и гадатели? Разве внутри тебя нет прорицателя более верного и не способного тебя обмануть, который прежде уже объяснил тебе природу добра и зла и научил безошибочно различать их?

Влечение человека к прорицателям вызвано его трусостью: он боится будущего, боится того, что может произойти, отсюда и его преувеличенное почтение к предсказателям, он делает их судьями и оценщиками всех своих дел; он поверяет им все свои заботы, и если они предскажут ему какое-либо благо, он благодарит их так, словно они ему его уже дали. Какое безрассудство! Будь мы мудрее, мы обращались бы к прорицателям вроде того, как спрашиваем дорогу, когда путешествуем, нисколько не переживая по поводу того, что нам следует повернуть направо или налево. Ведь что значит обращаться к прорицателям? Это обращаться к богам, чтобы узнать их волю и ей следовать. Стало быть, оракулами нам следует пользоваться так же, как мы пользуемся глазами. Ведь мы не просим глаза, чтобы они показали нам тот или другой предмет, мы просто видим то, что они нам показывают. То же будем делать и с прорицателями: не будем им льстить, не будем их ни о чём просить, но просто будем делать то, что они нам велят.

Когда обращаешься к прорицателю, помни, что ты не знаешь того, что должно произойти, и что ты обращаешься к нему, дабы это узнать. Но, если ты хоть сколько-нибудь философ, то в то же время помни, что к прорицателю ты обращаешься, вполне зная, какова природа того, что должно произойти. Ведь если это одна из тех вещей, что не находятся в нашей власти, то она, определённо, не может быть для тебя ни благом, ни злом. Не приходи же к прорицателю своему ни со склонностью, ни с отвращением к вещам мира сего, не то будешь вечно дрожать от страха. Пребывай в твёрдом убеждении, что всё, что случится, принадлежит к вещам безразличным и нисколько тебя не касается, а также, что какого бы рода предстоящее ни оказалось, целиком в твоей власти дать ему хорошее употребление, чему никто не в силах тебе помешать. Иди же с доверием, как если бы ты приближался к богам, удостаивающим тебя своим ответом, а когда получишь какие-либо советы, помни, к помощи каких советчиков ты прибег, кто суть те, чьих приказов ты вздумал бы ослушаться, приди тебе такое в голову. Не ходи к оракулу иначе, как того хотел Сократ, т.е. ради знания вещей, недоступных ни разуму, ни правилам какого-либо иного искусства. Таким образом, если тебе предстоит подвергнуться большим опасностям ради твоего друга или отечества, не обращайся к оракулам чтобы узнать, должен ли ты это делать: ведь если прорицатель тебе заявляет, что внутренности жертвы неблагоприятны, то вполне ясно, что этот знак предсказывает тебе или смерть, или раны, или изгнание; здравый же рассудок говорит тебе ясно, что, невзирая на всё это, человек должен помогать своему другу и рисковать жизнью ради отечества. Стало быть, повинуйся оракулу более великому, нежели тот, к помощи которого ты прибег. Ведь сам Аполлон³⁵ изгнал из храма труса, который не помог своему другу, когда того убивали.