Действие третье

Полная темнота.

Слабый шум моря.

После нескольких секунд молчания – голос из темноты.

Гильденстерн.

– Ты здесь?

Розенкранц.

– Где?

Гильденстерн (горько).

– Недурное начало.

Пауза.

Розенкранц.

– Это ты?

Гильденстерн.

– Да.

Розенкранц.

– Ты в этом уверен?

Гильденстерн (взрываясь).

– О-Господи-Боже-Правый!

Розенкранц.

– С нами, значит, еще не покончено, а?

Гильденстерн.

– Мы же здесь, не так ли?

Розенкранц.

– Да? Я ни черта не вижу.

Гильденстерн.

– Но думать-то ты ведь еще можешь, не так ли?

Розенкранц.

– Думаю, да.

Гильденстерн.

– И говорить.

Розенкранц.

– Что я должен сказать?

Гильденстерн.

– Не важно. И можешь еще чувствовать, верно?

Розенкранц.

– Ага. Еще, значит, поживем.

Гильденстерн.

– И что ты чувствуешь?

Розенкранц.

– Ногу. Чувствую, что чувствую ногу.

Гильденстерн.

– Ну и как она?

Розенкранц.

– Омертвела.

Гильденстерн.

– Омертвела?

Розенкранц (в панике).

– Я не чувствую ничего!

Гильденстерн.

– А ты ее ущипни.

Розенкранц (секунду спустя).

– Ай! (Пауза.) Извини.

Гильденстерн.

– Это уже лучше.

Длинная пауза. Шум понемногу нарастает, становится ясно: это – море. Судно скрипит, ветер свистит в снастях, издали слышны возгласы матросов, отдаются команды.

Лево на борт!

Так держать!

Убрать рифы, чтоб вас!

Это ты, боцман?

Хелло, это ты?

Легче, легче!

Держать к ветру!

Больше к ветру, ребята!

Шум моря – в промежутках.

Ставь кливера!

Топсель наверх, братцы!

И так далее, но глуше.

Розенкранц.

– Выходит, плывем. (Пауза.) Темновато, а?

Гильденстерн.

– Но не как ночью.

Розенкранц.

– Да, не как ночью.

Гильденстерн.

– Темно, как днем.

Пауза.

Розенкранц.

– Ага, для дня темновато.

Гильденстерн.

– Должно быть, дело в курсе. Они держат на север.

Розенкранц.

– Не в курсе.

Гильденстерн.

– Полярная ночь. Когда солнце за полночь.

Розенкранц.

– А-а…

Светлеет – не то фонарь, не то луна… Совсем светло. Становится видно, что на палубе помимо прочих предметов стоят три большие, в человеческий рост, бочки с крышками; они стоят в линию, но на некотором расстоянии друг от друга. Глубина сцены все еще погружена в сумрак. Розенкранц и Гильденстерн все еще лицом к публике.

Розенкранц.

– Кажется, меня уже мутит.

Розенкранц идет в глубину сцены. Было бы хорошо, если бы с авансцены туда – как с нижней палубы на верхнюю – вело несколько ступенек. Гильденстерн тем временем, глядя в зал, развивает свою тему.

– Свобода передвижения, слова, импровизации – и все же… И все же тюрьма. Ибо границы этой свободы определены неподвижной звездой, и все наше перемещение – лишь небольшое изменение угла по отношению к ней; мы, конечно, можем ловить момент, наслаждаться на все сто, шнырять туда-сюда, но, как бы мы ни вертелись, круг замыкается, и оказываешься лицом к лицу с тем неизменным обстоятельством, что мы, Розенкранц и Гильденстерн, снабженные письмом от одного короля к другому, просто-напросто доставляем Гамлета в Англию.

Розенкранц возвращается обратно, сует одну руку в кошелек; вытаскивает монету и заводит обе руки за спину, потом протягивает Гильденстерну два кулака. Гильденстерн хлопает по одному из них. Розенкранц разжимает ладонь, там – монета. Отдает ее Гильденстерну.

Процесс повторяется.

Процесс повторяется.

Процесс повторяется.

Гильденстерн начинает нервничать. Он уже хочет проиграть.

Процесс повторяется.

Гильденстерн разжимает один кулак Розенкранца; потом, сообразив, – второй. Выясняется, что в обеих ладонях было по монете. Розенкранц смущен.

– У тебя по монете в каждой?!

Розенкранц (смущенно).

– Да.

Гильденстерн.

– Каждый раз?!

Розенкранц.

– Угу.

Гильденстерн.

– Какой же в этом смысл?

Розенкранц (с чувством, проникновенно).

– Я хотел сделать тебе приятное.

Пауза.

Гильденстерн.

– Мы плывем в Англию, мы везем туда Гамлета.

Розенкранц.

– Зачем?

Гильденстерн.

– Зачем? Где же ты был?

Розенкранц.

– Когда? (Пауза.) Мы же не знаем, что делать, когда высадимся.

Гильденстерн.

– Отведем его к королю.

Розенкранц.

– И он там будет?

Гильденстерн.

– Да нет же – к английскому королю.

Розенкранц.

– Он нас ждет?

Гильденстерн.

– Нет.

Розенкранц.

– Он же не поймет, чего ради мы явились. Что мы ему скажем?

Гильденстерн.

– Мы отдадим ему письмо. Ты помнишь про письмо?

Розенкранц.

– Я?

Гильденстерн.

– В письме все объяснено. Надо полагать.

Розенкранц.

– И это все, да?

Гильденстерн.

– Что?

Розенкранц.

– Мы доставляем Гамлета к английскому королю, вручаем ему письмо, и – что дальше?

Гильденстерн.

– Может быть, в письме что-нибудь насчет нас; тогда есть будущее.

Розенкранц.

– А если нет?

Гильденстерн.

– Трудно сказать – тогда все.

Розенкранц.

– То есть неопределенность?

Гильденстерн.

– Да.

Пауза.

Розенкранц.

– Неужто есть надежда на неопределенность? (Пауза.) А кто теперь король Англии?

Гильденстерн.

– Зависит от того, когда мы туда доберемся.

Розенкранц.

– А что, ты думаешь – в письме?

Гильденстерн.

– Ну… заверения в лояльности. Просьба о благосклонности. Напоминание об обязательствах. Смутные обещания. Уравновешенные неясными угрозами… Дипломатия. Приветы членам фамилии.

Розенкранц.

– И о Гамлете?

Гильденстерн.

– Да, конечно.

Розенкранц.

– И о нас – со всеми подробностями?

Гильденстерн.

– Разумеется.

Пауза.

Гильденстерн.

– Во всем этом все меньше и меньше порядка… Корабль, ночь, чувство изоляции и неуверенности… все это способствует потере сосредоточенности. Мы должны владеть ситуацией. Нужно собраться. Итак. Либо ты потерял письмо, либо его у тебя не было, чтоб потерять, вследствие того, что король никогда его тебе не давал, из чего следует, что он дал его мне, из чего следует, что я положил его в мой внутренний нагрудный карман, из чего следует (медленно извлекая письмо)… что оно находится… здесь. (Они улыбаются друг другу.) Мы не должны так распускаться.

Пауза. Розенкранц берет у него письмо и вскрывает его.

Розенкранц (деловито, изображает короля Англии).

– Так… понятно… понятно… Что ж, это, пожалуй, подтверждает вашу версию – распоряжение короля Дании – по разным соображениям – заботясь о благополучии Дании и Англии тоже – по прочтении данного письма, не откладывая – я должен отрубить Гамлету голову…

Гильденстерн вырывает у него письмо, Розенкранц вырывает у него письмо обратно. Гильденстерн отпускает только половину письма. Они читают его одновременно, потом расходятся.

Пауза.

Они оба стоят на просцениуме, лицом к залу.

Солнце садится. Скоро стемнеет.

Гильденстерн.

– Ты так думаешь?

Розенкранц.

– Просто, чтоб что-нибудь сказать. (Пауза.) Мы же его друзья.

Гильденстерн.

– С чего ты взял?

Розенкранц.

– Мы провели с ним молодые годы.

Гильденстерн.

– Это они так говорят.

Розенкранц.

– Но мы от этого зависим.

Гильденстерн.

– Конечно, да; но вообще нет. (С легкостью.) Рассмотрим все здраво. Примем, если тебе угодно, что они собираются его убить. Что же, он человек, он смертей, смерть приходит ко всем и т. д., и, следовательно, он в любом случае умрет, раньше или позже. Или – если взглянуть на это дело с социальной точки зрения – он просто человек среди людей, один из многих, и потеря будет в пределах разумного и естественного. И опять же – что такого ужасного в смерти? Как философски заметил Сократ: если мы ничего не знаем о смерти, нелогично ее бояться. Возможно, что это даже… славно. Во всяком случае, избавляешься от бремени жизни, а для праведника – это Небеса и награда. Или взглянуть с другой стороны – мы люди маленькие, всех обстоятельств не знаем, это колесики внутри колесиков, и так далее – и с нашей стороны было бы просто большим нахальством вмешиваться в замыслы судьбы или даже королей. В конце концов, лучшее, что можно нам посоветовать, это оставить все как было. Запечатаем письмо – вот так аккуратно – и все. Сломанная печать будет незаметна, если делать это умеючи.

Розенкранц.

– Но к чему это все?

Гильденстерн.

– Логика тут ни при чем.

Розенкранц.

– Он же ничего нам не сделал.

Гильденстерн.

– Справедливость тоже.

Розенкранц.

– Это ужасно.

Гильденстерн.

– Могло быть хуже. Я уже было стал опасаться. (Облегченно смеется.)

На заднем плане появляется Гамлет. Освещение понемногу слабеет.

Розенкранц.

– Ситуация, как я понимаю, следующая. Мы, Розенкранц и Гильденстерн, знакомые с ним от молодых ногтей, были разбужены человеком в седле, вызваны и прибыли, получили инструкцию выяснить, что с ним стряслось, и доставить кой-какие развлечения вроде пьески, которая была прервана в некотором беспорядке из-за каких-то там нюансов, которые нам непонятны, что произвело в конечном счете сильное – чтоб не сказать убийственное – впечатление на Гамлета, которого мы, в свою очередь, сопровождаем теперь в Англию. Для его же пользы. Так. Теперь все на своих местах.

Сцена погружается в темноту. Темнота озаряется лунным светом, в луче которого Гамлет приближается к спящим Розенкранцу и Гильденстерну. Он извлекает у них письмо и удаляется с ним в глубь сцены. Гамлет возвращается с письмом к спящим, кладет его на место; потом удаляется к себе. Наступает утро.

Розенкранц ожидает восхода, лицом к залу. За спиной у него – забавное зрелище: удобно расположившись в кресле, покрытый пледом, читая книгу и, возможно, куря, сидит Гамлет. Розенкранц наблюдает, как наступает утро, превращающееся постепенно в яркий полдень.

– Предполагать я ничего не предполагаю. (Встает. Гильденстерн просыпается.) Но ситуация, как я понимаю, следующая. Там – запад, если только мы не сбились с курса, в каковом случае сейчас – ночь; король дал мне столько же, сколько тебе, король дал тебе столько же, сколько мне; король не давал письма мне, король дал письмо тебе; что в письме, мы не знаем; мы везем Гамлета к английскому королю, неизвестно которому, и узнаем это, только когда доберемся; передаем ему письмо, которое содержит или не содержит что-либо относительно нашего будущего, и если нет, то тогда – все, и перед нами полная неопределенность, если только там существует неопределенность. И еще – все могло бы быть и хуже. В общем, мы использовали все возможности… Притом – без всякой поддержки извне. Вот перестанем дышать, и нас не будет.

Слышен приглушенный звук флейты. Оба садятся; повышенный интерес.

Гильденстерн.

– Так, начинается.

Розенкранц.

– Да, но что именно?

Они слушают музыку.

Гильденстерн (возбужденно).

– Среди этой пустыни и – наконец – звук! Пока ты на судне (предположим) и пока ты в бездействии (предположим) – эту полную и абсолютную тишину нарушают только ленивые мокрые шлепки воды да скрип шпангоута. Что позволяет думать, верней, предположить, верней, надеяться, что хоть что-нибудь да произойдет. И вот – флейта. Какой-то морячок приложил свои губы к деревянной свистульке и перебирает пальцами эти – как их – клапаны, куда поступает воздух, и из его уст возникает, посредством флейты, так сказать, весьма красноречивая музыка. Подобная вещь способна изменить весь ход событий! (Пауза.) Ступай посмотри, в чем дело.

Розенкранц.

– Кто-то играет на флейте.

Гильденстерн.

– Сходи и посмотри, в чем дело.

Розенкранц.

– И что потом?

Гильденстерн.

– Не знаю – пусть сыграет что-нибудь.

Розенкранц.

– Зачем?

Гильденстерн.

– Быстро! – пока не пропал импульс.

Розенкранц.

– Зачем! – что то происходит. Я этого почти не заметил.

Он прислушивается, делает шаг в сторону выхода. Замирает. Прислушивается более внимательно; меняет направление. Гильденстерн не обращает на него внимания. Розенкранц озирается, пытаясь понять, откуда доносится музыка. Наконец он направляется – почти невольно – к средней бочке. Останавливается. Оборачивается к Гильденстерну, но тот не реагирует. Во время всей этой сцены Розенкранц не произносит ни слова, но его лицо и руки выражают недоверие. Он стоит около средней бочки и смотрит на нее. Внутри нее продолжается музыка. Он пинает бочку ногой. Флейта умолкает. Он направляется к Гильденстерну. Флейта начинает снова. Он на цыпочках возвращается к бочке. Поднимает крышку. Музыка звучит громче. Опускает крышку. Музыка звучит тише. Он идет назад к Гильденстерну. Но в этот момент – приглушенно – начинает звучать барабан. Розенкранц замирает. Оборачивается. Изучает взглядом левую бочку. Барабан продолжает как бы аккомпанировать флейте. Он подходит к Гильденстерну. Открывает рот, чтобы заговорить. Не делает этого. Вступает лютня. Он оборачивается лицом к третьей бочке. Вступают другие инструменты. В конце концов становится очевидным, что в этих трех бочках разместились со своими инструментами играющие ту мелодию, которую они до этого в спектакле уже трижды исполняли, актеры. (Просто включается и выключается музыка, которая до того сопровождала появление прочих действующих лиц).

Происходит немая сцена, в ходе которой остальные актеры, включая Гамлета, изображают нападение пиратов, в итоге на сцене остаются снова только Р и Г.

Гильденстерн (сломлен).

– Мы заехали слишком далеко. Теперь только сила инерции управляет нами; и мы просто дрейфуем в сторону вечности, не рассчитывая ни на отсрочку, ни на объяснение.

Розенкранц.

– Будь доволен – стоит ли выживать, если не можешь быть просто довольным? (Поднимается.) Все будет в порядке. Просто продолжаем плыть, и все.

Гильденстерн.

– Плыть – куда?

Розенкранц.

– В Англию.

Гильденстерн.

– Англия! Это же тупик. И вообще я никогда в нее не верил.

Розенкранц.

– Мы должны только вручить письмо, и все. Точка.

Гильденстерн.

– Я не верю – берег, гавань – как ты себе это представляешь? Что, сходим на берег, хватаем кого-то за рукав, спрашиваем: где король? А он говорит: сначала прямо, а потом налево? (Яростно.) Я не верю в это!

Розенкранц.

– М-да, звучит не слишком правдоподобно.

Гильденстерн.

– И даже столкнись мы с ним нос к носу, что мы ему скажем?

Розенкранц.

– Мы скажем… Мы прибыли!

Гильденстерн (царственно).

– Кто вы такие?

Розенкранц.

– Мы – Гильденстерн и Розенкранц.

Гильденстерн.

– Который который?

Розенкранц.

– Гм, я это… Ты это….

Гильденстерн.

– Что привело вас?

Розенкранц.

– А, мы сопровождали Гамлета – но тут шайка пиратов…

Гильденстерн.

– Я никак не пойму. Кто эти люди и что им от меня нужно? Являетесь неизвестно откуда со своими идиотскими историями…

Розенкранц (с письмом).

– У нас письмо…

Гильденстерн (хватает письмо, вскрывает).

– Письмо – да – это правда, это уже что-то… (Читает.) «Коль Англия желает предоставить свидетельство датчанам верной дружбы… чтобы любовь меж ними процветала как пальма… и так далее… мы просим, не медля даже сотой доли секунды по прочтении письма, подателей его вам – Розенкранца и Гильденстерна – тотчас обезглавить».

Сцена повторяется. Розенкранц вырывает у него письмо, Гильденстерн вырывает письмо у Розенкранца; они прочитывают и переглядываются.

Актеры, один за другим, появляются на сцене, сменив маски на черные, и как бы случайно создают угрожающее кольцо вокруг Розенкранца и Гильденстерна, которые всё ещё испуганы и в замешательстве.

Гильденстерн (спокойным тоном).

– Где была ошибка, так это когда мы сели на корабль. Конечно, здесь можно передвигаться, менять направление, крутиться на месте; но все это не влияет на ту главную силу, которая неотвратимо, как ветер или течение, несет нас…

Розенкранц.

– Они охотились за нами, а? С самого начала. Кто бы мог подумать, что мы такие важные птицы?

Гильденстерн.

– Но почему? Неужто все только ради этого? Неужто весь этот балаган сводится только к двум нашим маленьким смертям? (С тоской.) Кто мы такие?

Актер.

– Вы Розенкранц и Гильденстерн. Этого достаточно.

Гильденстерн.

– Нет – этого недостаточно. Не иметь никакой информации – и такой конец – и даже сейчас не получить объяснения…

Актер.

– Ну, наш опыт подсказывает, что большинство вещей кончается смертью.

Гильденстерн (страх, мстительность, презрение).

– Ваш опыт – актеров!

Он выхватывает стилет из-за пояса актера и приставляет его концом к горлу актера; актер пятится, Гильденстерн наступает, говоря более спокойно.

– Я говорю о смерти – а этого опыта у вас нет – и этого не сыграешь. Вы умираете тысячью случайных смертей – но в них нет той вытесняющей жизнь силы – и ничья кровь не стынет. Потому что, даже умирая, вы знаете, что вернетесь, только переменив шляпу. Но никто не приходит после смерти – и никаких аплодисментов – только тишина и поношенные вещи – и это – смерть…

И он всаживает стилет по рукоятку в горло актеру. Актер стоит с выпученными от ужаса глазами, хватается за рану, после того как стилет оттуда вытащен; издает слабый стон, падает на колени, потом вытягивается. Пока это происходит, Гильденстерн – взвинченный, почти в истерике – круто оборачивается к остальным актерам.

– Если нам что на роду написано – то и ему тоже – и если именно это наша судьба, то она и его судьба – и если нет никакого объяснения для нас, то и для него его не будет…

Актеры наблюдают за тем, как 1-й актер умирает, – делают они это с некоторым интересом. Наконец, 1-й актер замирает, вытянувшись. Некоторое время – тишина. Потом актеры начинают аплодировать с большим восхищением, 1-й актер встает, отряхивается.

Актер (скромно).

– О, довольно, господа, довольно – не льстите мне, – это было вполне заурядно…

Актеры продолжают его поздравлять. Он приближается к Гильденстерну, который стоит как вкопанный со стилетом в руке.

– А вы как думали? (Пауза.) Видите – вот то, во что они и верят, – и то, чего ждут.

Он подставляет руку под стилет Гильденстерна. Гильденстерн медленно нажимает концом лезвия на его ладонь, и… лезвие уходит в рукоятку; актер улыбается и прячет стилет.

– На минуту вам показалось, что я – смошенничал.

Розенкранц смеется нервным смехом, освобождаясь от напряжения.

Розенкранц.

– О, замечательно! Замечательно! Я полностью поверил, полностью – а ты? Ты тоже? (Аплодирует.) Браво! Браво! Бис! Бис!

Актер (воодушевляется, раскидывает руки, профессиональным голосом зазывалы).

– Смерть всех времен и видов! Через повешение, от ран, под пытками, от удушения и голода! Отчаянная резня, мечи и яды! Двойная смерть – на дуэли! Начали!

Один из актеров, в костюме королевы, умирает от яда. 1-й актер закалывает рапирой короля и сражается с коллегами.

– Свет понемногу меркнет, погружая убитых – в правом углу сцены – в темноту. Умирая среди других умирающих, трагично, романтично. И так все кончается – банальностью: свет светит, пока есть жизнь; но когда приходит зима твоих дней, темнеет рано.

Гильденстерн (измученный, опустошенный, но – нетерпеливо, жестикулируя).

– Нет, нет… это не для нас, это не так. Умирание не романтично, и смерть – это не игра, которая скоро кончится… Смерть – это не то что… Смерть – это не… Это отсутствие присутствия… ничего больше… бесконечное время, в течение которого… нельзя вернуться… это дверь в пустоту… которой не видишь… и когда там поднимается ветер, он не производит шума…

Глубина сцены окончательно погружается в темноту, в этот момент все актеры, кроме двух, уходят со сцены, оставив маски и верхние плащи на полу и бочках. Двое, произносящие заключительные реплики, должны остаться в нижних частях костюма, полностью без аксессуаров, в масках.

Видны только Гильденстерн и Розенкранц, который нерешительно хлопает – в тишине.

Небольшая пауза.

Розенкранц.

– Значит, все, видимо. А?

Ответа не следует. Он оборачивается и смотрит в зал.

– Солнце опускается. Или земля поднимается. Как утверждает модная теория. (Небольшая пауза.) Что одно и то же. (Пауза.) К чему было все это? И когда началось?

Пауза. Ответа нет.

– Чего нам тут торчать, а? Я имею в виду, никто не придет и силком не потащит… Обождать придется… Мы еще молоды… в соку… у нас еще годы.

Пауза. Молчание.

(Кричит.)

– Мы же ничего дурного не сделали! Никому! Правда?

Гильденстерн.

– Я не помню.

Розенкранц берет себя в руки.

Розенкранц.

– Ну что ж. Мне все равно. С меня хватит. Говоря откровенно, так даже легче.

И он исчезает из виду. Гильденстерн не замечает этого.

Гильденстерн.

– Наши имена, выкрикнутые на каком-то рассвете… распоряжения… приказы… должно быть, был момент, тогда, в самом начале, когда мы могли сказать – нет. Но мы как-то его упустили. (Оглядывается и видит, что он один.) Розен… Гильден… (Овладевает собой.) Ладно, в следующий раз будем умнее. Вот вы меня видите, а вот вы – (И исчезает.)

Немедленно вслед за этим вся сцена озаряется светом; в глубине сцены видны бочки, на которые скинуты пожитки актеров.

Актер 1.

Этот вид зловещ.

И английские вести опоздали;

Бесчувствен слух того, кто должен был

Услышать, что его приказ исполнен:

Что Розенкранц и Гильденстерн мертвы.

Чьих уст нам ждать признательность?

Актер 2.

Не этих,

Когда б они благодарить могли;

Он никогда не требовал их казни.

Но так как прямо на кровавый суд

Вам из похода в Польшу, вам из Англии

Пришлось поспеть, пусть на помост высокий

Положат трупы на виду у всех,

И я скажу незнающему свету,

Как все произошло. То будет повесть

Бесчеловечных и кровавых дел,

Случайных кар, негаданных убийств,

Смертей, подстроенных в нужде лукавством,

И, наконец, коварных козней, павших

На головы зачинщиков. Все это

Я изложу вам.

При этих словах пьеса заканчивается, что сопровождается угасанием света и звуками музыки.