Прошедшее время

Память Ивана Денисовича хранит очень немного значительных воспоминаний из собственной жизни. Первое и определяющее историческое событие в жизни Шухова была коллективизация – всё в его памяти разделяется на «до коллективизации» (она началась в 1929 году) и «после коллективизации», а также на «до» и «после» ссылки в лагеря. Это «до» и «после» грандиозных репрессий, «до» и «после» уничтожения привычного, веками складывавшегося крестьянского уклада жизни.

В рассказе Солженицына время коллективизации предстает в воспоминаниях самого Ивана Денисовича. «До»– это когда сытно ели, когда крестились, когда вели хозяйство. «После» – это голод по ту и по эту сторону колючей проволоки, это преобладающий аморальный характер человеческих отношений отноошений – опять-таки по ту и по эту сторону колючей проволоки, когда порядок жизни даже в ее мелочах диктуется и навязывается властью.

Именно коллективизация изменила масштабы репрессий: «после» нее счет политическим заключенным стали вести уже не сотнями тысяч, а миллионами. Именно коллективизация качественно изменила социальный состав репрессированных. Письма из дома, полученные Шуховым, сообщали о бесконечной смене председателей колхозов, об укрупнении и затем разукрупнении колхозов, о постоянном недоедании крестьян.

Память о «до» и «после» 1929 года, года раскулачивания и создания колхозов, запечатлелась в памяти вечно голодного Шухова прочно:

Воспоминания о прошлом Ивана Денисовича непосредственно связаны с настоящим, если воспоминания носят очень личный, ощутимый оттенок - мы чувствуем вкус этого духовитого черного хлеба. Рассказ о прошлом сводится к одной мысли: «До чего же мы дожили сегодня, до чего нас довели!»

Прошлое в рассказе Тюрина предстает совсем по-другому – как развернутое свидетельство многократно повторенной трагедии участника страшных событий.

Зачем нужен рассказ Тюрина, эта вставная новелла, вроде бы никакого отношения к Шухову не имеющая? Целостная картина прошлого позволяет обнажить причины и истоки того, чем живут герои рассказа.

Во-первых, понятно, что если самые сильные, умные, волевые, незаурядные, беззаветно преданные власти отторгнуты этой властью, если власть их гноит и никак не может сгноить в лагере, то грош цена такой власти. Правда, историческая ценность «Одного дня…» в том, что писатель разоблачает наивное утверждение, что будто бы в лагере могли оказаться только лучшие, по-настоящему проявившие себя на свободе. В бригаде Тюрина оказывается бывший значительный московский чиновник, полное ничтожество, – Фетюков. Откровенным подонком предстает Дэр, пытающийся «привлечь» Тюрина за украденный толь, тоже, кстати, в прошлом важный московский начальник.

Во-вторых, в воспоминаниях Тюрина намечен дан ответ на вопрос Ивана Денисовича, почему он попал в плен, а потом в лагерь, почему накануне очевидной войны советская власть разоружала и истребляла Красную армию – от скромных комвзводов до командующих и полководцев.

В-третьих, и это, по-моему, главное, рассказ Тюрина – не только о подлости и недальновидности начальников, многие из которых оказывались на месте преследуемых ими «врагов народа» уже через несколько месяцев, а то и дней после того, как выносили приговоры. Он рассказывает и о неистребимом человеческом благородстве, о том, как возвращается добро тому, кто когда-то нечаянно и бескорыстно в трудную минуту оказал помощь попавшему в беду.

Эта вставная новелла – композиционный и одновременно смысловой центр рассказа «Один день…».