Главная страница Случайная страница Разделы сайта АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?
Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже.
Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал.
Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее. ✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать». Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами! Прошедшее время
Память Ивана Денисовича хранит очень немного значительных воспоминаний из собственной жизни. Первое и определяющее историческое событие в жизни Шухова была коллективизация – всё в его памяти разделяется на «до коллективизации» (она началась в 1929 году) и «после коллективизации», а также на «до» и «после» ссылки в лагеря. Это «до» и «после» грандиозных репрессий, «до» и «после» уничтожения привычного, веками складывавшегося крестьянского уклада жизни. В рассказе Солженицына время коллективизации предстает в воспоминаниях самого Ивана Денисовича. «До»– это когда сытно ели, когда крестились, когда вели хозяйство. «После» – это голод по ту и по эту сторону колючей проволоки, это преобладающий аморальный характер человеческих отношений отноошений – опять-таки по ту и по эту сторону колючей проволоки, когда порядок жизни даже в ее мелочах диктуется и навязывается властью. Именно коллективизация изменила масштабы репрессий: «после» нее счет политическим заключенным стали вести уже не сотнями тысяч, а миллионами. Именно коллективизация качественно изменила социальный состав репрессированных. Письма из дома, полученные Шуховым, сообщали о бесконечной смене председателей колхозов, об укрупнении и затем разукрупнении колхозов, о постоянном недоедании крестьян. Память о «до» и «после» 1929 года, года раскулачивания и создания колхозов, запечатлелась в памяти вечно голодного Шухова прочно: «Тогда достал хлебушек в белой тряпочке и, держа тряпочку в запазушке, чтобы ни крошка мимо той тряпочки не упала, стал помалу-помалу откусывать и жевать. Хлеб он пронес под двумя одежками, грел его собственным теплом – и оттого он не мерзлый был ничуть». В лагерях Шухов не раз вспоминал, как в деревне раньше ели: «Картошку - целыми сковородами, кашу - чугунками, а еще раньше, по-без-колхозов, мясо - ломтями здоровыми. Да молоко дули - пусть брюхо лопнет. А не надо было так, понял Шухов в лагерях. Есть надо - чтоб думка была на одной еде, вот как сейчас эти кусочки малые откусываешь, и языком их мнешь, и щеками подсасываешь - и такой тебе духовитый этот хлеб черный сырой. Что' Шухов ест восемь лет, девятый? Ничего. А ворочает? Хо-го!»Воспоминания о прошлом Ивана Денисовича непосредственно связаны с настоящим, если воспоминания носят очень личный, ощутимый оттенок - мы чувствуем вкус этого духовитого черного хлеба. Рассказ о прошлом сводится к одной мысли: «До чего же мы дожили сегодня, до чего нас довели!» Прошлое в рассказе Тюрина предстает совсем по-другому – как развернутое свидетельство многократно повторенной трагедии участника страшных событий. Зачем нужен рассказ Тюрина, эта вставная новелла, вроде бы никакого отношения к Шухову не имеющая? Целостная картина прошлого позволяет обнажить причины и истоки того, чем живут герои рассказа. Во-первых, понятно, что если самые сильные, умные, волевые, незаурядные, беззаветно преданные власти отторгнуты этой властью, если власть их гноит и никак не может сгноить в лагере, то грош цена такой власти. Правда, историческая ценность «Одного дня…» в том, что писатель разоблачает наивное утверждение, что будто бы в лагере могли оказаться только лучшие, по-настоящему проявившие себя на свободе. В бригаде Тюрина оказывается бывший значительный московский чиновник, полное ничтожество, – Фетюков. Откровенным подонком предстает Дэр, пытающийся «привлечь» Тюрина за украденный толь, тоже, кстати, в прошлом важный московский начальник. Во-вторых, в воспоминаниях Тюрина намечен дан ответ на вопрос Ивана Денисовича, почему он попал в плен, а потом в лагерь, почему накануне очевидной войны советская власть разоружала и истребляла Красную армию – от скромных комвзводов до командующих и полководцев. В-третьих, и это, по-моему, главное, рассказ Тюрина – не только о подлости и недальновидности начальников, многие из которых оказывались на месте преследуемых ими «врагов народа» уже через несколько месяцев, а то и дней после того, как выносили приговоры. Он рассказывает и о неистребимом человеческом благородстве, о том, как возвращается добро тому, кто когда-то нечаянно и бескорыстно в трудную минуту оказал помощь попавшему в беду. Эта вставная новелла – композиционный и одновременно смысловой центр рассказа «Один день…».
|