Кадры из фильма: поминки во дворе дома Форе Мосулишвили

Съемки оказались сплошной импровизацией, не подготовленной ни материально, ни технически, но завершились успешно, благодаря, как это пафосно ни звучит, сердечному отношению к снимаемому материалу. После этого первого режиссерского опыта я понял, что буду все-таки оператором, а не режиссером. Взявшись за режиссуру, я почувствовал, что теряю связь с операторской профессией. В своей новой роли мне уже не удавалось уделять столько внимания вопросам пластики – освещению, композиции, цвету. На все попросту у меня не хватало времени, и в картине, в конечном итоге, верх взяла все-таки визуальная сторона – работа оператора.

На мой взгляд, уход оператора в режиссуру не всегда оправдан. Чтобы быть режиссером, надо не только иметь призвание, но и обладать особым мышлением. Даже такой мастер, как Урусевский, начав заниматься режиссурой, на самом деле все же остался оператором – он был рожден для этого. А Михаил Калатозов, сам в прошлом оператор, как-то сказал: " Поверьте мне, Леван, и запомните: самая интересная профессия в кино – операторская". И, кажется, он был прав...

После завершения фильма " Марешалло Форе" я смог побыть с мамой в Тбилиси, немного отдохнуть и повидать друзей.

О нашумевшей балетной труппе Джорджа Баланчина я был давно наслышан. Она гастролировала в Москве, в Большом театре, знаменитый балетмейстер дважды приезжал к себе на родину, в Тбилиси, где в оперном театре проходили выступления его труппы. В один из зимних солнечных дней я прогуливался по городу. Шел мимо оперного театра и вдруг обратил внимание на две необычные фигуры. Когда я поравнялся с ними, не мог поверить своим глазам. Композитора Андрея Баланчивадзе я узнал сразу, а рядом с ним шел худощавый, элегантно одетый в легкое светлое пальто Георгий Баланчивадзе, которого я никогда раньше не видел, так как он давно эмигрировал в Америку. Они шли, мягко улыбаясь друг другу, и о чем-то тихо беседовали. Андрей заметно отличался от брата. Он был в темном длинном драповом пальто не по размеру, с удлиненными рукавами, в шляпе, из-под которой живописно выступали волнистые волосы – словом, не столь ухожен. Условия, в которых братья жили и работали, совершенно по-разному их сформировали. Я незаметно шел за ними, иногда опережая их, чтобы лишний раз разглядеть одухотворенные лица, и раздумывал над тем, что эти родные братья принадлежали совершенно разным мирам, двум разным культурам, так непохожим одна на другую...

После того, как мне все же посчастливилось посетить постановки Джорджа Баланчина, я был оглушен, растерян от неожиданно увиденного зрелища и не мог понять, как ему удавалось создать такой удивительный синтез хореографии, музыки и живописи. Когда в 1975 году я был в Нью-Йорке, мне показали дом и окна квартиры, в которой жил и умер знаменитый Баланчин. Вновь вспомнилась встреча у оперного театра в Тбилиси, которая глубоко запечатлелась в моей памяти.