Информация для учителя. «Усилить бой бестрепетных сердец»[31]

Поэзия Ф. И. Тютчева и А. А. Фета — одно из драгоценнейших достояний классической литературы. Интерес к творчеству великих лириков мыслителей, проникновенных выразителей человеческих чувств, вдохновенных певцов природы всё возрастает. Привлекает не только трагический накал лирики Тютчева и Фета, но и жизнь поэтов, необыкновенная, яркая, наполненная драматическими поворотами.

“Чарующий лиризм, исполненный какого-то праздничного веяния жизни” находили в творчестве Фета современники. “Одним из самых замечательных наших поэтов” считал Тютчева Тургенев; для Л. Н. Толстого Тютчев как лирический поэт превосходит даже Пушкина, а Фет равен Пушкину, но “в своей области”.

Тютчев и Фет отразили предчувствие надвигающихся катастроф, социальных и личностных катаклизмов, — ощущение “непрочности и хрупкости человеческого бытия” стало в их лирике определяющим. От мировых трагедий к интимным переживаниям пытается уйти в своей поэзии Фет; Тютчев же тяготеет к синтезу вселенских и человеческих катастроф. В поэтическом наследии Фета и Тютчева выделяют лирику природы, любовную лирику, трагическую, философскую... Мы же попытаемся дать общую характеристику творчества поэтов-современников, подробно остановившись на бесспорно тождественных моментах. Следует напомнить, что лирика Фета и Тютчева обнаруживает знакомство с философскими идеалистическими теориями. Отмечают сильное влияние на Тютчева в так называемый мюнхенский период жизни идей и личности Шеллинга; Фет же в 70—90-е годы увлекался творчеством Шопенгауэра, более того, переводу его работ он отдавал много сил и времени.

Влияние немецкой идеалистической мысли на русское общество середины ХIХ века было очень велико — о космогонии позднего Шеллинга спорили в литературных салонах, в кружках лучших умов времени (например, “западники” кружка Станкевича). Творчеству Тютчева оказались близки натурфилософия, космогония Шеллинга; Фет находил созвучие своей поэзии в трудах Шопенгауэра. Но попытка установить тождество философских систем и поэтического мира Тютчева и Фета может привести к излишне вольной трактовке того и другого. Как заметил Тургенев, обращаясь к творчеству Тютчева: “Каждое его стихотворение начиналось мыслию, которая как огненная точка, вспыхивала под влиянием глубокого чувства или сильного впечатления”. И творчество Фета по многим наблюдениям в основе своей построено на бывшем, случившемся когда-то. Как правило, это в большей мере отражено в любовной лирике, связанной с воспоминаниями о Марии Лазич (“Alter Ego”, “Ты отстрадала, я ещё страдаю...” и другие), где лейтмотивом звучит:

Пора о счастии учиться вспоминать

В философии идеализма мир прекрасного, гармонии и красоты тесно связан с миром природы; “великую и возвышенную книгу природы” Тютчев и Фет не перестают перечитывать, оставаясь учениками благодарными и внимательными. Ещё современники Фета (в частности, Салтыков-Щедрин) подчёркивали полнейшее слияние с природой в его лирике. В “голосе” Фета Салтыков-Щедрин слышал голос живого существа, такого же, как трава, деревья, животные. Поэт может “молчать” их языком, погружаясь в статическое созерцание (“Учись у них, у дуба, у берёзы…”). Тютчевское отношение к живому наиболее полно выразилось в афоризме:

Не то, что мните вы, природа...

Тютчев и Фет от внешнего мира, социальных проблем уходят в глубинные переживания души, апеллируя к возвышенным чувствам, красоте. Для поэтов красота разлита во всём — в окружающей действительности, в природе, в женщине как высшем воплощении красоты. Способность заметить красоту среди случайного и поверхностного характеризует эстетическое начало, безупречное поэтическое чутьё “певцов жизни”. Фет и Тютчев, как утверждают исследователи, в момент творчества отдают стихотворению лучшее, что есть в их мире, они растворяются в своём творении.

Космогония находит выражение в ранних стихотворениях Тютчева (написанных до 40-го года) и поздних (70—90-е годы) стихотворениях Фета (“Опавший лист ещё дрожит от вашего движенья…”). Созданные в 1829- 1830-е гг. тютчевские “Видение” (“Есть некий час в ночи…”), “Цицерон”, “Silentium! ” отражают теснейшую связь восприятия поэтического мира с натурфилософией. При этом особую значимость приобретает тема творчества, высшего назначения поэта-мыслителя, — Муза, говорящая среди “всемирного молчанья”, равна в своём величии олимпийским богам. Отмечают несомненное взаимопроникновение идей вышеназванных стихотворений. Молчание становится единственным средством, чтобы спасти внутренний мир от суетной и глумливой толпы, “убийственных забот”. Внутреннее сходство более позднего, камерного и лиричного “Когда в кругу убийственных забот…” с циклом о молчании осталось почти не замеченным, а оптимистичный образ весны, “повеявшей отрадным”, гармонично примиряет мечту и реальность.

Художники-мыслители Тютчев и Фет вторгаются в тайную, ночную жизнь, где акценты смещены, существуют только крайние проявления души мировой и человеческой. Это не звучало диссонансом с философскими идеями, захватившими умы, наоборот, лирика Тютчева и Фета помогла донести до современника новый взгляд на природу и человека. В 50-е годы ХIX века началось возвращение интереса к поэзии: “Стихов, ради Бога, стихов! ” — просили редакторы литературных журналов той эпохи. Творчество Фета и Тютчева нашло отклик в сердцах и умах новых читателей, по рядком уставших от прозы 40-х годов.

В 1860 году появляются новые стихотворения Фета в “Москвитянине” в “Отечественных записках”; в 1854 году вслед за стихотворениями Тютчева в “Современнике” выходит статья И. Тургенева “Несколько слов о стихотворениях Ф. И. Тютчева”. В статье Тургенев назвал Тютчева одним из замечательных наших поэтов, завещанных нам приветом и одобрением Пушкина. О творчестве Тютчева писал и Некрасов в статье “Русские второстепенные поэты”. После оценки Тургенева и Некрасова к Тютчеву приходит известность, критика обратила пристальное внимание на его поэзию. В частности, образы лирики Тютчева использовались в яростной полемике между критикой “чистого искусства” (Боткин, Дружинин, Фет) и критикой демократической в лице Добролюбова.

Критики часто упрекали Тютчева и Фета в злоупотреблении “неправильными и изысканными” выражениями. Так, ещё современник Фета Фидлер удивлялся, увидев в стихах “травы в рыдании”, “румяное сердце” (о розе), “сердце цветёт” и заключал: “Не понимаю, не могу понять! ” Обращаясь к поэтическому наследию Фета, многие склонны считать подобные “изыски” результатом постоянных экспериментов его с художественной формой (в доказательство приводятся разнообразные стихотворные размеры, александрийский стих, гекзаметр, подбор новых, необычных эпитетов, сравнений, олицетворений).

И думается, что термин “поэзия импрессионизма”, применяемый к лирике Тютчева и Фета, всё чаще и чаще как нельзя точно отражает поиски поэтов-мыслителей и поэтов-художников. В их стихах находит отражение неясное, несбывшееся, смутное, неуловимое, сиюминутное движение души. Поэт сам будто бы затрудняется уловить свою мысль, зафиксировать её и развить; так, у Фета:

Не знаю сам, что буду петь, -

Но только песня зреет.

Подобный способ изображения, по словам и Тютчева и Фета, ярко проявился в творческой манере Гейне, его недосказанности, фрагментарности, бессознательности. Романтические символы: ночь, окно, луна, сад, отражение в воде — наполняют мир поэтической фантазии; Фет ставит для себя сверхзадачу — уловить и передать мечты и сны, неуловимые, рождённые полубезумным сознанием поэта.

Часто (особенно ярко это проявляется у Тютчева) смутное даже пугает лирического героя, но в то же время доставляет неизъяснимое блаженство. Тенденция эта найдёт своё продолжение в лирике поэтов-символистов, особенно ярко проявившись в поэзии Блока.

Традиционным для поэтики импрессионизма считают стихотворение Фета “Шёпот, робкое дыханье...”, его же “Какое счастие. И ночь, и мы одни…”, тютчевское “Есть в светлости осенних вечеров...”. Стихотворения рассказаны на одном дыхании, в них сопрягаются две ипостаси человеческого бытия: жизнь сердца и жизнь разума, личное и всё сущее. “Лирическая дерзость”, как она часто именуется, помогает соединить мерцающий ток индивидуального с панорамным описанием природы. Именно эта способность вызывала восхищение Л. Н. Толстого, он был уверен, что в “Войне и мире” многие страницы (князь Андрей под небом Аустерлица, встреча со старым дубом) написаны под влиянием тонкой, неуловимой поэзии Фета.

Сам Фет считал, что только поэзия ощущения, воспоминания, мгновения, далёкая от социальных проблем, является подлинной поэзией. В полемике “чистого” и демократического искусства поэзия Фета и Тютчева подвергалась особенно тщательному анализу. Фет, принимавший в этом участие, привлекал лучшие образцы поэзии Тютчева в качестве примера превосходства “чистой поэзии”. Но сторонники демократического лагеря к поэзии Тютчева относились как к серьёзному явлению. Лирику же самого Фета они считали “безыдейной, ограниченной, оторванной от жизни”. В лирике Тютчева Добролюбов находил и значительную страстность, и суровую энергию, глубокую душу.

Главным проявлением душевной жизни человека была и остаётся любовь, и в ней находит Тютчев основу главным образом демоническую, так же, как и в явлениях природы. Любовь в этом мире приносит человеку блаженство, наивысшее счастье, но она же и бросает в бездонную пропасть.

В 1850 году в жизни Тютчева произошла встреча с Е. Денисьевой, ставшая “роковой”. В 70—80-е гг. поэт создаёт серию стихотворений о жестокой и горькой любви, разрушающей жизнь окружающих людей, любимого человека (“О, как убийственно мы любим…”). В своём отношении к любви Тютчев исходит из положения, что земной любви предопределено быть разрушающей, роковой:

Любовь, любовь — гласит

И о любви Тютчев говорит, объединим светлые и тёмные силы в вечной борьбе, в познании глубин ада и высот рая, одинаково прекрасных и губительных. “Денисьевский цикл” о “преступной любви” Тютчева, стихи, посвящённые Марии Лазич, Фета открывают новую грань взаимоотношений любящих — жизнь и смерть определяются возможностью или невозможностью существовать одновременно с толпой обывателей. Суд окружающего света, зависть, интриги для Тютчева и Фета - самое страшное из того, что уготовано судьбой, должно вызывать справедливый протест и готовность отстоять свое чувство. В лирических новеллах возникают образы реальных женщин, реальные взаимоотношения. Перед читателем доверчивая, преданная женщина, забывающая нормы света ради любимого человека. И Тютчев, и Фет восхищаются своими любимыми, повторяя, что свет, ворвавшийся в их счастье, не победил сильной личности. Фет, потерян любимую женщину, долгие годы вспоминает о ней, создаёт идеальный образ, обращение к которому всякий раз – счастье и мука. Лирический герой Фета скорбит о потере, но надеется, что после смерти всё равно соединится с ней:

Та трава, что вдали на могиле твоей.

Здесь, на сердце она,

Чем старее оно, тем свежей.

Большая часть любовной лирики Тютчева и Фета носит ярко выраженный музыкальный характер (“Я встретил вас…”, “Я тебе ничего не скажу…”, цикл Фета “Мелодии”), определяется вслед за Аполлоном Григорьевым как “музыкально-неуловимая”. Фет часто подчеркивал необходимость музыкального звучания в лирике. Она ориентирована на романс, создана в традиции романса и в русле этой традиции воспринимается (музыкально экстатическая, как её называют).

Музыкальность, символика и аллегория лирики позволяют считать поэзию Тютчева и Фета истоком символического направления ХХ века. Фет и Тютчев воспринимались символистами как великие мудрецы и гуманисты, которые трагедию, страдание, боль превращают в красоту и радость:

Чужое вмиг почувствовать своим.

Шепнуть о том, пред чем язык немеет.

Усилить бой бестрепетных сердец...

- именно так, в неистребимой способности всё “пропустить через сердце”, воспринимается сегодня творчество Фета и Тютчева.