💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Философия и религия

Отношения философии и религии всегда были непростыми. На исторических развалинах мифологии, а это религиозный тип мировоззрения, философия собственно и возникла. В средние века философия была низведена до служанки богословия. В эпоху Просвещения философия праздновала победу — религия высмеивалась как обман, невежество, просто суеверие. В наше время связь между философией и религией освободилась от прежней конфронтационности, она стала ровной и толерантно -спокойной. Речь, разумеется, идет об основных — мировых религиях. Что до отдельных сект и всевозможных фундаментализмов, то отношения у них с философией достаточно напряженные.

Итак, нет больше конфронтации, открытого антагонизма (инквизиторского гонения, просвещенческого уничижения), но есть соперничество, осталась идейная борьба. И не быть этого не может. Слишком мощны и по-своему самостоятельны эти культурные системы. У них одинаковые претензии — на целостное видение реальности, на истину, на наставничество в делах жизни. Обе пытаются говорить от имени абсолютов, вещают, пророчествуют. Но...

Но религия делает это от имени веры, а философия — разума. Разница — колоссальная. Впрочем, есть вера и на стороне разума. Мы принимаем результаты доказательства, потому что верим в само доказательство. Мы верим в аксиомы-постулаты, потому что иного здесь не дано; мы опираемся на разум, потому что верим в его силу, возможности и перспективы; мы верим (хотим верить) в более светлое будущее; мы верим во многое другое. И мы имеем право верить в вещи (“воля к вере” по Джемсу), у которых нет пока рациональных, т. е. ясных и убедительных, оснований, но которые нам нужны и действительно полезны. Верой сопровождаются все наши знания, действия и начинания. Если я, например, знаю, что дважды два —четыре, то я одновременно и верю, что это именно так. Вера — субъективная убежденность в правоте высказывания, уверенность в ком - или в чем-либо, согласие, внутреннее одобрение, личное (личностное) принятие какой-то идеи, концепции, ценности. Поверить — значит, впустить что-то не только в голову, но и в сердце, подкрепить его не только аргументами, но и чувствами, положительными эмоциями.

Философская вера, однако, принципиально отличается от веры религиозной. Говоря от имени разума, философия говорит фактически от имени науки и потому верит в объективную реальность, в необходимость и законы, ею управляемые. Не отрицает она и субъективную реальность, но именно и поскольку она — реальность, в которой тоже есть своя неперерешаемость, свои объективные связи и зависимости.

Обобщая сказанное, можно, полагаем, сформулировать следующее противопоставление: философия верит в естественность, естественное, религия, напротив, — в сверхъестественное. Ну, естественное мы вроде бы раскрыли, займемся теперь сверхъестественным.

Под сверхъестественным часто подразумевают нечто непонятное, недоступное сознанию, даже просто непознанное, незнаемое, то, что остается всегда за горизонтом нашей любознательности. Если встать на эту позицию, то самыми верующими людьми окажутся ученые, ибо фронт соприкосновения с непознанным и непонятным у них самый широкий. Берега острова знания под именем Наука омываются всегда водами океана незнания. И как бы остров этот ни расширялся, ни увеличивался за счет " намыва" нового знания, безбрежность океана незнания не уменьшается, не перестает притягивать своей открытостью и загадочностью. Сверхъестественное к непонятности и незнанию, таким образом, сводить нельзя, хотя действительно оно непознаваемо.

Сверхъестественным, в первом приближении, можно назвать то, что не объясняется с помощью известных науке законов. Да, но наука не так уж много и знает. Вдруг завтра будут открыты совершенно новые законы, которые... Что ж, возможно, хотя и маловероятно - в том смысле, что они будут " совершенно новыми". Таких " совершенных" разрывов или провалов в науке не бывает. Она живет по принципу преемственности и соответствия: новая (более общая) теория не перечеркивает старую, а только сужает и более рельефно очерчивает поле ее действительной применимости. С созданием теории относительности, например, классическая физика не рухнула, ее не отправили в музей. " Ньютон" по-прежнему работает там, где скорости движения не очень большие по сравнению со скоростью света, а тяготеющие массы не слишком огромны (мегамир) или, наоборот, элементарно малы (микромир).

И все-таки надежда на объяснение сверхъестественного с помощью каких-то новых законов остается. Но она, похоже, окончательно испарится, если мы укажем на то, что сверхъестественное не просто не объясняется с помощью известных науке законов, а прямо и недвусмысленно противоречит им. Возьмем в качестве примера хождение одного из учеников Христа - Петра по воде. Ходить по воде как по суше невозможно. Об этом говорит и здравый смысл, и наука. Еще один пример, и тоже библейский: насыщение пяти тысяч всего пятью хлебами и двумя рыбами (да еще " набрали кусков хлеба и остатков от рыб двенадцать полных коробов"). “Естественно” объяснить такое нельзя — это правда.

Сверхъестественное всегда чревато чудом, им фактически оно и разрешается. В отличие от веры, направляемой на обычные, естественные вещи и силы, вера, обращенная на сверхъестественное, не согласуется уже больше со знанием, вступает в противоречие с разумом. Это противоречие можно представить в виде вопроса: может ли что-то из того, что принято называть реальным, объективным, вступить в конфликт с известными науке законами, особенно с законами фундаментального порядка? Такую возможность, абстрактно говоря, исключать нельзя. Но действительно и только в абстракции, в гипотетической ситуации. Реально же трудно представить себе отмену, скажем, закона всемирного тяготения на нашей планете. Чтобы камень, подброшенный вверх, полетел в космос, а не упал на землю, - нет, такое невозможно. А если возможно, то действительно только в сверхъестественной ситуации.

Приведенная аргументация вряд ли является окончательно убедительной. Веру в сверхъестественное никому еще не удавалось разложить по логическим полочкам. Потому ее, кстати, и называют слепой. Называют, но сама она себя таковой не считает. Как сказано в " Новом Завете" верующие ходят " верою, а не видением" (2 Кор. 5, 7). И еще: " Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом" (Евр. 11, 1). В целом же ни доказать, ни опровергнуть реальное существование сверхъестественного невозможно. Отсутствие же доказательства или опровержения не является доказательством или опровержением отсутствия. Не исключено, что близок к истине Ш. Бодлер: " Бог - единственное существо, которое, чтобы царствовать, может позволить себе не существовать".

Теперь возникает новый вопрос: а есть ли основания предпочитать разум вере? Думается, что есть. Человек, что бы там ни говорили, — существо разумное, не удовлетворяющееся одной верой, а требующее уверенности. Окончательно его могут удовлетворить лишь разумные, рациональные объяснения и доводы. В этом, в стремлении оправдать свои убеждения посредством мысли, справедливо видеть “великое упрямство, упрямство, которое делает честь человеку” (Гегель). Упрямство это, впрочем, относительное. Ведь человек не делает ничего плохого, он просто пользуется тем разумом, который вложил в него, последуем за верующими, Бог. У разума тут даже преимущество: к вере надо еще прийти, а разум изначален, он в человеке по определению (пусть божественному — не суть важно). Кое-кому, однако, такая естественная работа человеческого разума кажется непростительной, чтобы не сказать преступной роскошью. Вот что, в частности, писал по этому поводу П. Флоренский: “...Мы осуждаем жадность в пище. Но почему же, в таком случае, необузданное удовлетворение другой естественной потребности — познания не считается пороком? Обуздывать жадность в познании есть такая же добродетель, как полагать предел похотям плоти”. Странная какая-то добродетель получается. К тому же она не нова. И библейское грехопадение начиналось с приобщения к древу познания (добра и зла). Уподобление жажды знания похотям плоти отдает явным обскурантизмом.

Прав, видимо, Ницше: “Вера означает: ты не хочешь знать правду”. Какую такую правду? А ту, что существование Бога так никто еще и не доказал. Ту, далее, что наличие зла в мире никак нельзя согласовать с всеблагостью и всемогуществом Бога. Тут даже проступает своеобразная дилемма, которую удачно обрисовал А. Камю: ”либо мы несвободны и ответ за зло лежит на всемогущем Боге, либо мы свободны и ответственны, а Бог не всемогущ”.

Человек — существо трансцендирующее. Без трансценденции, т. е. чего-то более высокого и светлого, чем его повседневное существование, эмпирически данное бытие, он опускается до уровня животного, от которого он когда-то с таким трудом оторвался. Заглянуть за горизонт — это естественная, но так никогда и неутолимая страсть человека. Однако трансценденция трансценденции рознь. Она может находиться за всеми мыслимыми и немыслимыми пределами — тогда это Бог. Но она может выступать и в форме каких-то общественных идеалов, обобщенным выражением которых, в свою очередь, является Человек с большой буквы. Вера в разум, на которой стоит философия, подсказывает именно такой разворот, такое решение проблемы. Ссылаясь на Л. Фейербаха, можно сказать, что философия отрицает Бога, но признает, сохраняет и развивает те атрибуты (неотъемлемые свойства, качества), которыми он обладает или которые ему обычно приписывают: любовь, доброту, справедливость и др. Но теперь это уже атрибуты не Бога, а Человека. И реализация их мыслится на земле, а не на небе. Преимущество очевидное — концентрация всех сил и энергии на истинно человеческом обустройстве бытия, на утверждении справедливости в единственно реальной - земной жизни человека. Если не будет никакого потустороннего воздаяния и наказания, то значит нужно воздавать и наказывать здесь, в этой, посюсторонней жизни. Не утешать, не мирить с насилием и угнетением, не искать оправдания унижению и оскорблению человеческого достоинства, а активно и целеустремленно все это преодолевать — вот к чему призывает философия и тот идеал Человека, который она защищает.

Религия всегда суживала и подрезала Человека до человека. Человек с большой буквы непременно вырастал в ее глазах до богоборца, обвиняемого в грехе гордыни и заслуживающего всяческого проклятия.

Работа человеческого разума в присутствии Бога всегда оказывается только смиренномыслием. Но человеческий род, по всему видно, уже давно вырос из детских пеленок, его инфантилизм принадлежит теперь прошлому. К настоящему времени человек окреп настолько, что, к сожалению, может своими собственными силами уничтожить и себя и все живое на Земле. Рассчитывать же, как кое-кем предлагается, на то, что с помощью Бога можно реально избежать этой возможности-участи, наивно, если не безответственно. Нет, будущее человека в его собственных руках. И надеяться, рассчитывать он может только на свои собственные — разумные силы. “Внешней” помощи ждать неоткуда, ее просто не будет.

Конечно, философия только рефлексирует над миром, она не в силах изменить его. В действительности он (наш реальный мир) лежит где-то посередине между миром с Богом и миром без Бога. Есть вера, но есть и риск веры (а вдруг ничего такого нет?). И тот, и другой миры — совершенно особые. Об их конкретных характеристиках можно только догадываться. Будучи частью мира, который она познает, философия тоже “серединна”, т. е. находится, колеблется где-то между собственно наукой и религией. От услуг последней она отказывается, а первой не в силах стать.