Джаз у нас. Судьбы загорских барабанщиков были часто неотделимы от столичной музыкальной жизни

Судьбы загорских барабанщиков были часто неотделимы от столичной музыкальной жизни. В силу универсальности ударных барабанщик легко вливался в любой незнакомый коллектив. Так было, например, с Юрой Дмитриевым по прозвищу " Буржуй". Так было с еще одним любопытным человеком.
Как-то летом 1966 года появился мой друг-искуситель Суднов и предложил подменить его на танцах в Загорском ПКиО.
Загорский Парк культуры в местном джазе был, пожалуй, вторым по значимости после ДК им. Ю. Гагарина. Летом там собиралась тысячная толпа. Бывало и опасно, и весьма напряженно именно с культурой. Рискованно, но весело. К нравственности взывал плакат с такими, например, перлами: " На танцплощадке стилем не танцевать! " и " Мужчина с мужчиной в паре не танцевать! " Играть в парке было престижно - тебя сразу узнавала вся загорская молодежь.
Все было как в известном кино: " утром репетиция, вечером концерт". Суднов впопыхах набросал на бумаге гармонию и улетучился, предоставив мне самому выплывать с незнакомыми московскими музыкантами. Среди последних были аккордеонист Стельмах и альтист Козлов (тот самый, " с бородавкой"). Поразили они меня таинственным словом " мэйдж" (мажорный аккорд) и необъяснимой терпимостью к моей юной дремучести.
Здесь-то я в первый и последний раз столкнулся с барабанщиком Вячеславом Пикуновым по прозвищу " Антон". Антон тусовался только с москвичами. Будучи музыкантом средней руки, он ухитрился переиграть со многими восходящими знаменитостями. Впрочем, творческая судьба Антона оказалась непродолжительной.
Осенью того же года я очутился в лозовском ансамбле баяниста Короткова. На барабанах там играл замечательный музыкант Анатолий Предтеченский. Не играл, а священнодействовал - настоько впечатляла его щегольская посадка за барабанами, какая-то особенная манера замахов и ударов. К слову, он и по жизни был большим пижоном: модно одевался, сдержанно разговаривал и курил с такими паузами, что было непонятно, курит ли он вообще? Играть с ним было всегда удовольствием:
барабаны его пульсировали и темп был идеальным. Он был первым, кто стал играть осмысленные роковые рисунки, но это уже после возвращения из армии в 1969 году. Дальнейшая творческая судьба его была настолько тесно связана с гитаристом Александром Макаровым, что их имена и не произносились по отдельности.
В этом же славном ансамбле, спустя некоторое время, судьба свела меня с лучшим, на мой взгляд, барабанщиком Загорска. Павел Филатов оказался в Лозе после демобилизации из ансамбля ВМФ (служил на Дальнем Востоке). А первые шаги в джазе делал со своим талантливым другом Г. Токаревым. Паша был очень техничным, очень джазовым музыкантом. Впервые и именно у него я увидел тетради, напичканные фирменными темами Паркера, Дезмонда, Монка. Он мог под собственный аккомпанемент на фортепиано спеть любую из них. От него первого я услышал имя Рэя Чарлза и о существовании серии наших альбомов " Джаз-65", " Джаз-66". У него первого я увидел фирменный пластик на барабане вместо устаревшей кожи. Помню его изобретение: педаль, бьющую кверху, чтобы ставить е под том-бас и ездить на " халтуры" без громоздкого большого барабана. Лабухи, гораздые на специфические хохмы, показывали ее действие очень характерным жестом.
Сегодня мне кажется, что музыканту такого масштаба было тесно в Загорске. Его трагическая судьба словно бы подтверждает это: прошлой осенью он был найден со следами насильственной смерти в окрестностях города.
Вспоминая те годы, не устаешь удивляться обилию хороших " ударников" (словечко тех лет, которое сам не люблю) в Загорске. На мой взгляд, больше, чем в любом другом городе Подмосковья. Вдобавок к названным это и галантные Валерий Шинкаренко по прозвищу " Жора", и Анатолий Коссовский - вдохновитель и организатор гастрольных набегов на Анапу, и стиляга Коля Мухин, игравший много лет в ансамбле " Серебряные колокола" с гитаристами Ефимовым и Гансбургом.
Это те барабанщики, с кем мне довелось близко общаться и работать. И все они играли джаз в 60-е.

Великий перелом
Джаз конца 60-х

Виртуозная миниатюра " Таллин в мае" пианиста Вагифа Мустафа-заде, увы, не стала " программной" для международного фестиваля " Таллин-67". При изобилии участников, среди которых, к слову, оказался известный американский тенорист Чарлз Ллойд, коего наши доблестные органы " мариновали" до последнего дня, держа в неведении: разрешат выступать или нет? - так вот, при всем разнообразии стилей откровением или легким шоком стало выступление поляков. Игралась знаменитая " Summertime" Гершвина. Альт-саксофон Збигнева Намысловского захлебывался навороченными колтрейновскими фразами, а барабаны и бас играли откровенно битовый, то бишь роковый, рисунок! Ревнители чистоты джаза плевались. Другие музыканты, напротив, получили руководство к действию.
Впрочем, как всегда, джазовая Европа плелась в хвосте у Америки. Знаменитая пьеса " Watermelon Man" (" Продавец арбузов") пианиста Хэрби Хэнкока была записана уже в 1962 году! Молодой, но из ранних джазмен сочинил почти попсовую мелодию, наметив отход в сторону более человечной музыки. Намек-то был сделан, но джаз все усложнялся, теряя чувство меры и... слушателя. Музыку позднего Колтрейна или блеяние пластмассового(!) альт-саксофона Орнетта Коулмэна невозможно слушать без зубной боли: нет мелодии, нет ритма, нет гармонии. " Конечно, новации нужны, но не до такой же степени! " - говорили молодые темнокожие музыканты Хэрби Хэнкок, Бобби Тиммонс, Дональд Берд. И, словно в отместку атональному джазу, сочиняли простые, порой примитивные мелодии. Мелодии, из которых в 70-х годах выросло то хитрое, что исполняли ансамбли " Прогноз погоды", " Махавишну Окестра", " Возврат навеки".
Джаз у нас
Напротив, было что послушать и где станцевать в Загорске конца 60-х! В ДК им. Ю. Гагарина играли жизнеутверждающую музыку сподвижники Александра Пасынкова. К ним часто примыкали модернисты П. Филатов, Ю. Суднов, Г. Токарев.
В ГДО на Ферме играл сильный солдатский ансамбль. Пианист В. Мильман был призван в армию со второго курса Московской консерватории. У него впервые я увидел фирменные ноты Брубека и поразился, в какой жуткой тональности написана знаменитая " Take five"! На диковинной маленькой перламутровой гитаре-доске играл Боря Мерсон. На теноровом саксофоне и флейте - Михаил Томилин. Все трое были москвичами. Мы с Судновым частенько заходили послушать московских музыкантов и посидеть в кафе, переделанном из спортивного зала.
В ресторане " Отдых", по словам одного восторженного клиента, " кидал такие импровизы! " на аккордеоне Геннадий Токарев, оставивший к тому времени саксофон.
Там же играл на контрабасе замечательный Владимир Иванов, единственный, пожалуй, из музыкантов старшего поколения, кто смог позднее сменить контрабас на бас-гитару.
А зимой 1967 года в Загорске пошла молва об ансамбле, игравшем в клубе на Горбуновке в Хотьково. Стараниями опять же Виктора Афанасьева я был удостоен чести влиться в этот коллектив. Особое влияние на становление моего юного организма оказали два неповторимых музыканта и человека. Первый из них, Валерий Коваленко, руководил ансамблем и играл на экзотическом баритон-саксофоне. Высокий, аскетичный - он был смуглым вариантом великого баритониста Джерри Маллигена. Играл он безукоризненно грамотно, в импровизации нередко повторял излюбленные фразы. Что, на мой взгляд, для джазмена - показатель интеллекта.
Меня он истязал нещадно, ссылаясь часто на некоего пианиста " Петра Пушкарева из Москвы" (которого я стал тихо ненавидеть) - с ним Валерий играл в 63-64 годах в ГДО. Бывали случаи, когда " папа" в момент игры бесцеремонно подходил ко мне и прилюдно исправлял мои огрехи. (Упорные занятия с пластинками через год сняли мои проблемы.)
Спартанский стиль Коваленко компенсировал другой замечательный музыкант Владимир Рак, игравший на электрогитаре. Увидев Владимира впервые в Загорском ПКиО, я был под впечатлением его " несоветской" внешности. Да и гитара его звучала, как у американца. Выходец из Хотьково, он начинал играть с братом-аккордеонистом в самодеятельности. Поступил на мехмат МГУ и там приобщился к джазу. В ансамбль с Коваленко его свел Виктор Афанасьев (" во всем виноват Афанасьев"!). От Володи я услышал имя " невероятного" органиста Джимми Смита, имена его кумиров-гитаристов Уэсса Монтгомери, Кенни Баррела, а позднее - виртуоза Джорджа Бенсона. (Сегодня он известен больше как певец, но в те годы журнал " Америка" о его технике писал, что " там, где другой сыграет пять нот, Бенсон уместит сорок".) Володя выписывал модный тогда среди музыкантов чехословацкий журнал " Мелодие", и спустя годы подарил мне подписку за пять лет.
У ансамбля Коваленко был редкий и непривычный саунд: мрачное и грозное созвучие двух саксофонов - тенора и баритона - смягчалось аккордами джазовой гитары. А репертуар был весьма прогрессивным и рискованным для танцев. Играли босса-новы Джобима, блюзы Джимми Смита, " Work song" Ната Эддерди, разбавляя их дежурным вальсом (например, " Сердце, молчи"), модными твистами и шейком и какой-то галопирующей пьесой с адекватным названием " Бравый гусар".
Девизом Коваленко было: " Публику надо воспитывать джазом". Афанасьев же считал, что эти слова могли бы украсить надгробный камень на могиле джаза. И оба были правы по-своему.
Мрачный юмор Коваленко, интеллектуальные шутки Рака, неувядающий оптимизм Афанасьева, флегматичное поведение бас-гитариста Желудова, эксцентричные выходки Буржуя и моя юная дурашливость создавали неповторимый климат в ансамбле.
А незабываемые халтуры в кафе мехмата МГУ! Дым коромыслом, бешеный рок-н-ролл и ночлег вповалку тут же на стульях и столах, а утром вдруг - Афанасьев трубил побудку на саксе с балкона 17-го этажа главного корпуса МГУ, где вся сонная Москва у его ног!
Или свадьба Володи в шикарном " Метрополе". Парадная лестница в банкетный зал, украшенная скульптурками богатырей, и та же лестница после праздника: все богатыри как-то похилились на своих постаментах. Говорят - проделки непредсказуемого Юры Буржуя!
А в воздухе витал дух перемен. И для джаза он пах керосином. Недаром кто-то видел, как такой авторитетный пианист, каким был Сергей Губанов, ощупывал со всех сторон в музыкальном магазине чудо отечественной электроники - органолу " Юность". А предусмотрительный Виктор Афанасьев заблаговременно разжился толстой тетрадью-талмудом с массой еврейских мелодий, готовясь крепко и надолго сесть в кабак.
Была весна 1968 года. По улицам фланировали стайки крепконогих девиц в белых чулках, модных той весной. Но мне было не до земных радостей: " Прощай, труба зовет, напрасно слез не лей..." - я отправлялся служить в армию.

Джазовое безвременье
Все смешалось в джазовом доме

Опрос читателей влиятельного журнала " Даун бит" за 1970 год. Просматриваешь и диву даешься: третьим в категории малых ансамблей (после знаменитых Майлза Дэвиса и Кэннонболла Эддерли) названа доселе неизвестная рок-группа " Кровь, пот и слезы". Дальше - больше. В категории " Сын славы" (этакий музыкальный Человек года) - легендарного альтиста Джонни Ходжеса потеснил рок-гитарист Джими Хендрикс. И, наконец, просто фантастика: в категории лучших композиторов между звездными Эллингтоном и Куинси Джонсом затесался поп-роковый монстр Фрэнк Заппа!
Ясно одно - у слушателя начала 70-х в голове была каша. И не мудрено - наступление на джаз велось по всем фронтам. С одного бока давили " Битлы", с другого - исполнители фанка и ритм-энд-блюза. А вечный новатор Майлз Дэвис вообще взорвал джаз изнутри. В 1969 году вышел его двойной альбом " Bitches Brew" (" Сучье варево"), в котором сплавились воедино джазовые соло, ритмические рисунки рок-музыки и непривычные электронные звучания. Альбом стал пророческим, а молодые музыканты, его наигравшие - пианисты Чик Кориа и Джо Завинул, гитарист Джон МакЛафлин, саксофонист Уэйн Шортер - выросли в исполнителей электронного джаз-рока и музыки " фьюжн" самой высокой пробы.
Все это - позднее. А на пороге семидесятых на дворе было джазовое безвременье. Время, когда джаз " пережидал несколько тактов", чтобы возродиться обновленным.
Но сначала ему суждено было пережить почти полное забвение.