ЛЕНА. А как тогда?

«ЛЕВША». Чёрт побери, «До свидания»! Ты шлюха или я? Прояви изобретательность! Я – клиент, и меня надо заинтересовать. Подвигайся.

ЛЕНА. То есть?

«ЛЕВША». То есть – подвигайся. Потанцуй. Может, тебе это и удивительно, но мне нравится смотреть не только на оружие и мертвецов. Танцующие люди также вызывают у меня массу приятных ощущений. Не беспокойся, всё будет оплачено.

«Левша» развязывает седельный мешок и достаёт оттуда банку консервированных ананасов. Лена, вздохнув, начинает двигаться, подражая стриптизёршам.

«ЛЕВША». Гораздо лучше, шлюха. Гораздо… (Добавляет ещё одну банку). Раздевайся.

Лена под ритмичное пощёлкивание пальцев «Левши» начинает снимать остатки одежды.

«ЛЕВША». А вот скажи мне, шлюха… если бы у тебя была возможность свалить отсюда к чёртовой матери – ты бы это сделала?

ЛЕНА. Куда?

«ЛЕВША». Какая тебе разница? Скажем, в город – я там был. Там должно тебе понравиться. Большие дома, много людей… (усмехается) не надо прятать телевизор.

ЛЕНА. (Испуганно оглянувшись на покрытый одеялом телек). Ты никому не скажешь?

«ЛЕВША». Зачем? Во-первых, и так все знают. А во-вторых, для тебя это не развлечение, а учебное пособие. Где бы ты ещё научилась так извиваться, правильно?

ЛЕНА. Твоя правда, «Левша». Кстати…

«ЛЕВША». Что?

ЛЕНА. (Игриво). Вы ведь тоже научились играть в индейцев оттуда, да?

«Левша» становится серьёзнее.

«ЛЕВША». Вот как… значит, по-твоему – мы играем в индейцев…

ЛЕНА. (Продолжает танцевать). А что? Я же помню, что раньше было не так… вот, например, взять Коляна, который сейчас ходит с «Макаровым» на бедре и коллекционирует яйца акимовских охотников. Он же слесарь, Вяземский. Всего лет семь назад он валялся весь в мазуте и в говне перед сельским магазином каждую субботу.

«ЛЕВША». Любопытно…

ЛЕНА. А наш Председатель? Он же дальнобойщик, он сам мне говорил. Всего год здесь. Если бы акимовские не подбили его «Вольву», ещё неизвестно, остался бы он тут… а теперь туда же. Просто мужик. Как и все остальные. Ну, может, стреляет чуть лучше.

«ЛЕВША». (Смеётся). Давай, шлюха! Жги!

ЛЕНА. А Малышев? Сейчас вы его называете «Малыш», и у него на полке стоят восемнадцать пустых гильз в честь восемнадцати выигранных поединков. Он же бывший комбайнёр – и так все остальные…

«ЛЕВША». (Смеётся). Что насчёт меня?

ЛЕНА. (Смеётся). Сергей Вяземский… ты у нас старожил! Ты начал с… с пастуха, по-моему! Потом пробовал на тракторе, потом – сторожил клуб. Потом… кажется, пробовал разводить кроликов… потом куда-то свалил…

«ЛЕВША». (Серьёзнее). Я свалил в город. Пытался работать.

ЛЕНА. (Смеётся). Представляю себе…

«ЛЕВША». (Совсем серьёзно). Знаешь, как нас называют в городе, шлюха? «Сапоги». Я рыл землю. Чистил говно в колодцах. Подметал использованные презервативы с тротуаров. А они ездили мимо и плевали в мою сторону.

Лена испуганно замолкает. «Левша» неторопливо встаёт, подходит к ней и бьёт наотмашь. Лена падает на пол. «Левша» подходит к столу и берёт ногайку.

«ЛЕВША». Поэтому я понял, что там мне делать нечего. И вернулся сюда, потому что здесь началось что-то интересное. Что-то настоящее. То, что безмозглые шлюхи, вроде тебя, называют «игра в индейцев».

ЛЕНА. Сергей… прости. Я не хотела.

«Левша» закуривает. Тушит спичку об язык.

«ЛЕВША». Эта игра в индейцев сделала из занюханного слесаря Коляна беспощадного убийцу. Теперь его зовут «Одиночка», и, если б не он, хуй бы кто доехал до города живым год назад, когда он положил из обреза пятерых городских долбоёбов, которые вздумали остановить наших фермеров по дороге.

ЛЕНА. Я пошутила…

«ЛЕВША». А Председатель стал председателем потому, что слишком хорош для дальнобойщика. Он понял это, так же, как я понял в городе, что слишком хорош для паршивого «сапога». Ясно?

ЛЕНА. Да… конечно… если ты так говоришь…

«ЛЕВША». (Медленно обходит вокруг Лены). Ты что-то развоевалась, шлюха. Дай-ка я напомню тебе, кто твой клиент сегодня вечером.

ЛЕНА. Серёжа… пожалуйста…

«ЛЕВША». Я – Сергей Вяземский, по прозвищу «Левша», стрелок в третьем поколении.

ЛЕНА. (Пытается подняться, поскальзывается на патронах и снова падает). Я прошу тебя, Серёжа… я больше не буду… прости… ну, давай по-нормальному…

«ЛЕВША». Что для тебя «по-нормальному», шлюха? «Нормально» для тебя – минимум восемь раз в день, в хвост и в гриву, в рот и в жопу, утром, днём и до, после и вместо заката! Заткнись! (Бьёт Лену). Нам по хую, кем и чем были раньше наши отцы! Наши отцы умерли, не оставив даже могильного холмика! Мы тоже могли жить так! (Бьёт Лену). Но мы не хотим! Мы – стрелки! (Бьёт Лену). Мы придумали себе закон! Это – Кодекс! (Бьёт Лену). У нас есть Кодекс! Теперь нам многое нельзя. Мы убиваем людей за деньги! А люди убивают нас бесплатно! Каждый день. Но это всё равно лучше, чем раньше! Потому что раньше нас просто трахали! (Бьёт Лену). Просто трахали, как тебя сейчас! Все! Народ! Государство! Партия! Менты! Пожарники!

Пауза. Лена тяжело дышит. «Левша» кладёт нагайку на стол. Расстёгивает брюки. Трахает Лену. Потом достаёт из седельного мешка ещё одну банку консервов.

«ЛЕВША». (Совершенно спокойно). Это – в качестве компенсации.

Швыряет банку в зеркало.

«ЛЕВША». (Собирает патроны, заряжает их обратно в револьверы). Спасибо тебе, шлюха. Ты подняла мне настроение. Ты можешь гордиться собой. Ты стопудово спасла жизнь паре человек сегодня вечером. Бесплатный совет (Кивает на замаскированный телевизор) – поменьше пялься в этот ящик. Он разрушает личность.

«Левша» поднимает с пола Лену и целует её взасос, размазывая кровь из разбитого рта по лицу. Выходит. Лена встаёт с пола. Приводит в порядок причёску и одежду. Достаёт из старенького буфета бутылку. Наливает стакан. Выпивает залпом. Снимает с телевизора одеяло и садится досматривать сериал. Она плачет.

5.

Дом Анны. На столе – накрытый ужин. Напевая «Их в живых осталось только семеро» входят подвыпившие Витя «Малыш», Серёга «Левша» и Колян «Одиночка».

ВИТЯ. (Кричит в глубину комнаты). Анна, ты можешь остаться! Мы просто посидим – никаких секретов!

АННА. Спасибо, но мне что-то нехорошо. Я полежу.

КОЛЯН. То, за что я люблю новую жизнь – женщина твёрдо знает своё место. Правильно, мужики?

СЕРЁГА. Несомненно. Ты как считаешь, Малыш?

ВИТЯ. Я думаю, что, как и у всех порядков – тут есть две стороны. Одна из них – с женщиной стало совершенно невозможно поругаться. Чуть что – Кодекс Отцов... И где, спрашивается, женатому человеку спустить вечерний пар после работы?

КОЛЯН. Ну, это не самое страшное...

СЕРЁГА. Одиночка прав, Малыш. Лаяться с женой – сомнительное удовольствие. К тому же достаточное количество любителей такого рода диалогов имели обыкновение поутру находить свои яйца в стаканчике рядом с кроватью... Спать-то, как ни крути, вместе – это настораживает, и выбивает из рук аргументы...

ВИТЯ. Я не спорю. Оно к лучшему. Что ж, товарищи – угощайтесь! Меня, согласно Кодексу Отцов, встречает порядок в доме и накрытый стол – а где у нас самогонка, я, слава Богу, и сам знаю...

Садятся, наливают, закусывают.

СЕРЁГА. Так вот, а я говорил о сегодняшнем поджоге... так оно или нет, а дом сгорел, и останков Того-Кто-Не-Хочет-Спать не нашли... Поправьте меня, товарищи...

ВИТЯ. Да нет, Левша. Тут ты прав.

КОЛЯН. И какого хрена это может значить?

ВИТЯ. Колян, я прошу тебя – не ругайся в доме. После захода солнца это ни к чему.

КОЛЯН. Прошу простить.

СЕРЁГА. Да ладно вам, товарищи – вы ещё через плечо поплюйте. Сколько можно! Все эти бабьи сказки только мешают вам самовыражаться... лучше объясните мне относительно поджога...

ВИТЯ. Левша, твой атеизм достаточно известен, чтобы не резать слух, и всё-таки я скажу тебе – не всё, что происходит на свете, умещается в журнал «Наука и религия» - особенно за 1971 год. Я знаю людей, которые не сплюнули вовремя – и загремели в объятия почивших родственников. Причём некоторые из них – по частям...

КОЛЯН. Это ты про Саню-Мотылька?

ВИТЯ. (Выпивает). А хоть бы и про него.

КОЛЯН. Тогда ты прав. Саня был парень что надо... только с головой не дружил. Что ты лыбишься, Серый? (Выпивает). Если я правильно помню, вся его вина в тот раз была в том, что он не стал молиться перед тем, как выйти потанцевать с братьями Шнайдер. И где теперь Мотылёк?

СЕРЁГА. Я вас умоляю, товарищи... хватит о приметах и сверхъестественном. Мотылёк мог хоть лоб пробить, молясь, и утопить весь кабак в своей слюне, сплёвывая – но если пить так, как он пил перед тем, как сцепиться с братьями Шнайдер... короче, дохлое это было дело, с самого начала. (Выпивает).

ВИТЯ. А помолился бы – глядишь, и выпил бы меньше. (Выпивает).

КОЛЯН. Точно. А кабы сплюнул вовремя – глядишь, и протрезвел бы! (Смеётся, выпивает).

СЕРЁГА. А всё-таки неясно с этими поджогами...

ВИТЯ. Да ладно тебе, Серёга! Пусть председателева голова болит! Это, в любом случае, его дело. Оно не касается стрелков.

СЕРЁГА. Не скажи, Малыш! А если, к примеру, следующим подожгут тебя?

ВИТЯ. Ну, горели пока только пустые дома...

СЕРЁГА. Дом Того-Кто-Не-Хочет-Спать был вполне обитаем. Это даёт людям повод посудачить на тему партизана, подорвавшегося на собственной мине.

КОЛЯН. Это точно. (Выпивает).

СЕРЁГА. Я гипотетически... ну, то есть если представить просто.

ВИТЯ. А если представить – тогда я живо найду этого партизана, и повешу перед кабаком. И в том тебе ставлю в свидетели моих слов револьвер и четыре патрона...

КОЛЯН. Здорово, Малыш! Клянусь своей пушкой, я буду участвовать в этой потехе, на хрен!

ВИТЯ. (Строго). Колян, я, кажется, просил...

КОЛЯН. Прости, Витя! Мой косяк... (Выпивает).

СЕРЁГА. И как бы ты это сделал, Малыш?

ВИТЯ. (Выпивает). Да проще простого! Во-первых, сделал бы засаду на каланче, и посмотрел бы, кто шляется по деревне по ночам. Потом проверил бы всех, у кого есть мотоциклы и просто бензин… и тебя в том числе, Серёга.

СЕРЁГА. Посмотрел бы я на того парня, который вздумает сунуться к моему мотоциклу. Это ведь должен быть просто чудо, какой отважный мужик.

ВИТЯ. То есть ты хочешь сказать, что во мне недостаточно отваги? Так, Сергей Вяземский, по прозвищу «Левша»?

СЕРЁГА. Я хочу сказать, что тебе было бы достаточно моего слова. Мы ведь не первый день знаем друг друга, точно?

ВИТЯ. Ладно. Твоего, может, и достаточно было бы… Ну, а потом я пригласил бы кого-нибудь, кто разбирается в следах, и посмотрел бы, чьи синие резиновые сапоги наследили возле библиотеки…

КОЛЯН. Резиновые? А с чего ты взял?

ВИТЯ. Подошва точь-в-точь, как на моих говнодавах, которые твоя свинья сожрала в прошлом году, Колян!

КОЛЯН. Лучшая свинья в мире! Когда она умерла, я даже плакал. Потому что…

СЕРЁГА. …потому что пить надо меньше, Колян. Ты даром, что пушку на бедро повесил, а как был слесарь, так им и остался. Только слесарь может по пьяни застрелить собственную свинью…

КОЛЯН. Левша, если я правильно слышу, ты сомневаешься в моей профпригодности?

СЕРЁГА. А если и да?

ВИТЯ. Стоп, товарищи! (Наливает). Если на то пошло, то Кодекс Отцов запрещает какие бы то ни было тесты в жилом доме!

КОЛЯН. Хера ли этот Кодекс, мать его!

СЕРЁГА. Упс…

Раздаётся выстрел. «Малыш» Витя встаёт из-за стола. В его руке – дымящийся револьвер. «Одиночка» Колян некоторое время сидит неподвижно, потом откуда-то из-под волос на его лице проливается струйка крови, и он падает навзничь.

ВИТЯ. Колян, я же просил…

СЕРЁГА. (Наливает). Давно пора было это сделать. Он всё-таки так и не стал стрелком.

ВИТЯ. Кодекс… Кодекс Отцов… Я убил человека в собственном доме, во время трапезы…

СЕРЁГА. Перестань причитать, Малыш! Лучше закопай его, или перекинь через забор соседям. Рядом с тобой живут свиноводы – они тебе только спасибо скажут.

ВИТЯ. Нет… то, что я сделал… это… неправильно.

СЕРЁГА. Перестань. Меня больше интересует, что ты там говорил относительно синих резиновых сапог… (Берёт рюмку Коляна, плещет из неё на пол, выпивает). Твоё здоровье, Одиночка. Так вот – с чего ты взял, Малыш, что они синие?

ВИТЯ. (Выпивает). С того, что обувку у нас обычно закупают в одном и том же магазине, в городе. А там резиновые сапоги продаются только синего цвета. Сколько себя помню… (Выпивает). Нет, всё-таки стоило выйти с ним во двор.

СЕРЁГА. Брось, Малыш. Я никому не скажу. Что касается стрелков – не уходит дальше стрелков. Так?

ВИТЯ. Так, Левша. Знаешь, иногда мне кажется…

СЕРЁГА. …что раньше мы жили по-другому? Лучше?

ВИТЯ. Ага.

СЕРЁГА. Брось, Малыш. Я читал в книгах – всё всегда так и было. Ну, может, немного не в том виде… Раньше – смешно сказать! – просто напивались, и протыкали друг друга вилами. И всё.

ВИТЯ. И всё?

СЕРЁГА. Ну, ещё женщин били просто так. Не за дело, а просто потому, что они слабее. И не могут дать сдачи. Воровали всё, что можно. Даже в церкви. Даже во время похорон. Дрались на свадьбах.

ВИТЯ. Да ладно…

СЕРЁГА. Клянусь Домом Вяземских! Я – стрелок в третьем поколении, Витёк! Я не болтаю попусту.

ВИТЯ. Кошмарное было время, наверное…

Звенит телефон. Витя долгое время роется в карманах штанов и куртки.

ВИТЯ. Да! Алло! Что? Что?! Да чтоб ты пропал, абонент! Я застрелил хозяина этого телефона на спор, в кабаке, три недели назад! Если ты хочешь за него отомстить – я здесь и никуда не денусь, пеленгуй звонок, и приезжай! А если тебе просто некуда девать время – включи свой долбаный телевизор и предайся блуду и онанизму, как вы все там, в своём трижды долбаном городе! (Выключает телефон). Тот-Кто-Не-Хочет-Спать всегда говорил – «кто говорит в сотовый телефон, говорит с дьяволом». Наверное, он был прав.

СЕРЁГА. Ладно, Малыш. Я, пожалуй, пойду… Кстати о Том-Кто-Не-Хочет… или теперь уже «Не-Хотел-Спать»?.. Он, по-моему, не носил резиновых сапог. Сколько помню, он в любое время скакал по деревне в кедах, как это принято у пацифистов… Нет?

ВИТЯ. Ну да. Я ещё удивлялся, а мой покойный папаша говорил – ничего тут нет удивительного, вон у нас гуси всю зиму вообще босиком шастают, только лапы покраснели. Но ты верно подметил – возможно, Поджигатель и не он…

СЕРЁГА. Слушай, давай разовьём завтра тему насчёт синих резиновых сапог, а? Мне понравилось – особенно в свете учреждённой председателем награды за Поджигателя. Не то, чтобы мне не хватало монеты – но всегда неплохо, когда ты можешь себе позволить кое-что сверх обычного? Или я неправ?

ВИТЯ. Ты редко бываешь неправ, Серега. Иногда я даже удивляюсь, как тебе это удаётся.

СЕРЁГА. Это приходит само с третьим десятком мертвецов. У тебя сколько уже, Малыш?

ВИТЯ. С этим (Кивает на тело Коляна) будет девятнадцать. Только вряд ли он считается. Так?

СЕРЁГА. Ну, в наше бесславное время можно засчитать и слесаря… я бы его считать не стал, но с другой стороны – что это у него торчит на бедре? Не пушка?..

ВИТЯ. Это его «Макаров», восемь патронов в магазине, один в стволе. Три запасные обоймы, пули разрезаны крест-накрест. За такие пули акимовские распинают на тележном колесе, но Колян не просил пощады, и сам её никому не давал.

СЕРЁГА. Тогда, стало быть, он стрелок. А раз так, то вписывай его в свой реестр, Витя Малышев, по прозвищу «Малыш». Ты победил его. А он лопухнулся. Всё честно. (Выпивает).

ВИТЯ. Поможешь мне перекинуть его через забор?

СЕРЁГА. О чём разговор! Тогда – по-честному? Мне – две обоймы и нож, пояс и оружие – тебе?

ВИТЯ. Обойма и пояс. Нож и пистолет – мои.

СЕРЁГА. Две обоймы.

ВИТЯ. По рукам. Бери его за ноги.

Витя и Сергей уходят. Анна возвращается в горницу, снимает со стола скатерть, поднимает стул. Приносит из сеней воды и замачивает скатерть в корыте. Возвращается Витя, некоторое время с виноватым видом следит за действиями Анны. Потом подходит и обнимает её сзади. Анна снимает с себя его руки.

ВИТЯ. Я его предупредил. Трижды. Он осквернил наш дом после заката.

Анна молча смотрит на него.

ВИТЯ. Он ругался. Что мне оставалось делать? Я не могу позволить кому попало ругаться у себя в доме. Потому что… это… неправильно.

Анна молчит.

ВИТЯ. Ну, что ты молчишь? Я неправ? Что мне делать? Позволить сквернословить? Что потом? Я тебе скажу, что будет потом… Потом у нас в доме станет можно взять женщину силой. Потом – не только женщину. Мужчину. Ребёнка. А потом у нас можно будет резать животных. Потом мы станем хуже самогонщиков, которые продают туристам всякую дрянь, от которой рождаются дети с отклонениями. А потом…

АННА. Витя?

ВИТЯ. Что?

АННА. Ты в самом деле так считаешь? Я знаю тебя не так давно, но до сегодняшнего дня ты производил впечатление умного человека. Ты в самом деле думаешь то, что сейчас говоришь? Знаешь, что ты сейчас сделал?

ВИТЯ. А в чём дело? Он же ругался…

АННА. Ты говоришь, что Одиночка осквернил твой дом? Это ты его осквернил. Ты пролил кровь человека, с которым ел, на обеденный стол. Ты грохнул его насмерть за пару раз сказанное слово «хер», потом швырнул его через забор, соседским свиньям, а теперь стоишь передо мной и произносишь пафосные речи, словно ты всё ещё играешься в Фенимора Купера со своими друзьями, такими же допившимися до ручки алкашами, как и ты сам? Ты вроде умный парень, Витя – тебя не тошнит ещё от этой игры в индейцев? Тебе не кажется, что Кодекс ваших Отцов доказывает, что ваши отцы и были теми самыми «детьми с отклонениями»?

ВИТЯ. Может, ты и права. Может, и были. Но у нас нет отклонений. У нас есть Кодекс. И по нему мы живём. И, заметь – если бы у нас его не было, ты бы не посмотрела в мою сторону, потому что я спился бы и подох в канаве, как почти все мои предки. Сколько наших умерло от водки? Повесилось без работы? Кому до нас было дело? Но наши отцы придумали Кодекс. Они стали первыми стрелками и заставили всех себя уважать. Мы не пьём… много и попусту. Не сквернословим после заката. Мы моемся. Держим себя в чистоте. Мы каждый день завоёвываем право быть людьми. И наши дети…

АННА. Осторожней, Витя. У меня уже был ребёнок от стрелка. Он умер именно потому, что его отец держал оружие в доме.

ВИТЯ. Я – другой.

АННА. Знаю. Иди спать. Ночь – не время для философии. Слишком мрачно.

ВИТЯ. А ты?

АННА. Я скоро. Только… вымой руки.

Витя снимает со стены плеть и выходит во двор. Оттуда через некоторое время раздаются звуки ударов. Анна подходит к стереосистеме, надевает наушники, включает. Со двора возвращается Витя, рубашка у него на спине промокла и красная. Некоторое время он смотрит на Анну, потом уходит в спальню. Утром Анна проснётся раньше и успеет встретить мужчину накрытым столом и порядком в доме. На столе будет лежать та же скатерть, но кровавого пятна на ней не будет – поэтому мужчина сможет забыть то, что было вчера и начать новый день с чистого листа. Как оно всегда и выходит.

АННА. Что у тебя сегодня?

ВИТЯ. Поеду с ребятами. Четверо фермеров собрались в город, им нужна защита.

Витя встаёт, достаёт из комода пояс с револьверами, расстилает газету на столе и чистит оружие.

АННА. Платят?

ВИТЯ. В основном продукты. Вечером от них придут, принесут всё, о чём договорились. Примешь?

АННА. А как же.

ВИТЯ. Ань…

АННА. Не надо.

ВИТЯ. Ань, я не об этом. Я о том, что… тебе плохо здесь?

АННА. Почему ты спросил?

ВИТЯ. Ну… ты как-то пусто живёшь. Я не чувствую, что тебе интересно.

АННА. А тебе?

ВИТЯ. Что мне?

АННА. Тебе – интересно? Живут не для этого, Витя… не для того, чтобы было интересно.

ВИТЯ. А для чего?

АННА. Кто как. Кто-то и для этого, конечно. А кто-то… для того, чтобы сделать что-то полезное.

ВИТЯ. Но я же и делаю. Если я вот не пойду охранять этих фермеров, акимовские их на рогатины поднимут – это же дважды два! Правильно?

В открытое окно запрыгивает кузнечик. Витя прицеливается в него разобранным револьвером.

АННА. Если ты спрашиваешь, значит, ты сомневаешься. (Улыбается). Так?

ВИТЯ. Анна, я хочу тебя вот о чём попросить. Пока меня не будет, может зайти председатель. Он может попросить тебя о чём-нибудь. О какой-нибудь услуге.

АННА. А если уже попросил?

ВИТЯ. Уже? Когда?

АННА. А что ты так беспокоишься, Витя? Ты боишься, что я приму участие в вашей войнушке на равных правах? Как помощник председателя? Или ты боишься, что мне придётся сойтись с тобой на улице, перед вашим кабаком – и ты окажешься менее быстрым? А, Витя?

ВИТЯ. Ты злишься на меня. Это из-за вчерашнего. Я понимаю…

АННА. Ты не понимаешь, Витя. Но это не страшно. Страшно, что ты не понимаешь другого…

ВИТЯ. Чего?

АННА. Это неважно. Тебе не стоит пока об этом думать. Председатель не приходил, Витя. А если он придёт, я знаю, что ему ответить. Я не стану ему помогать. Успокойся. Езжай и постарайся, чтобы фермеры доехали до города все. И сам приезжай – живым. Хорошо?

ВИТЯ. Хорошо. Жди меня, Анна.

АННА. Приезжай живым.

6.

Заброшенный дом. Развалины печи, провалившийся местами пол. Окна заколочены, поэтому света почти нет. По углам – брошенные вещи, сломанные слулья, какие-то корявые, ржавые железки. На стене - половина календаря с Самантой Фокс. Яблоки и комья земли валяются на полу, вперемешку с мусором, окурками и засохшим дерьмом. Даня входит в дверь, Валера спрыгивает через пролом в полу. Яшка влезает через щель в заколоченном окне.

У Дани – небольшое мачете в кожаном чехле.

У Валеры – два кухонных ножа за голенищами сапог.

У Яшки – маленькая гирька на цепочке, обмотанная вокруг предплечья.

Мальчики садятся, разворачивают газету, валяющуюся на полу, кладут на неё луковицу, несколько огурцов, помидоры и пару варёных картофелин.

ДАНЯ. Ну? Чё мы – жрать сюда пришли?! Доставайте уже!

ЯШКА. Не гони, фраер. Всё путём… (достаёт бутылку).

ДАНЯ. Ты фраера в зеркале увидишь, понял? (берёт бутылку, Яшка бьёт его по руке). Чего? Бухло зажал, буржуй?

ВАЛЕРА. Да хорош вам, пацаны… давайте солидно посидим, чё вы как маленькие…

ДАНЯ. Ты, что ли, солидный самый? Давайте бухать, а то утро уже – а мы ни в одном глазу до сих пор! Чё за хуйня, я вас спрашиваю?

ЯШКА. (Открывает бутылку). Всё путём, всё путём… чёрт, натянули прям по гланды… (пробка открывается слишком резко, немного самогона выплёскивается из бутылки). Блин… ладно, поехали, пацаны!

ВАЛЕРА. Давайте – за удачу!

ДАНЯ. За всех присутствующих.

ЯШКА. За нас, пацаны.

Выпивают.

ВАЛЕРА. После первой и второй…

ДАНЯ. …перерывчик небольшой.

ЯШКА. Реально. Поехали, пацаны.

Выпивают.

ВАЛЕРА. Бог троицу любит.

ДАНЯ. Ништяк.

ЯШКА. Сидим ништяк, живём ништяк. Поехали, пацаны.

Выпивают.

ВАЛЕРА. Теперь можно и покурить. У кого чего есть?

ДАНЯ. «Партагас» будешь?

ЯШКА. На фиг твой «Партагас», давай завернём лучше!

ВАЛЕРА. Ништяк… завернуть – это ништяк… своя?

ЯШКА. Да, папальник мой насушил… хотел в город везти. Угощайтесь, пацаны!

ВАЛЕРА. Ништяк… а чего не повёз?

ДАНЯ. Мне передайте… благодарствую. Да, чё не повёз?

ЯШКА. (Закуривает). Стрелкам платить надо… а он голову свиную, которую матуха хотела на холодец, на уплату – в колодце утопил, придурок.

ВАЛЕРА. Зачем?

ЯШКА. Пьяный был… пошёл поссать, а она в прихожке на льду лежит. Он охуел от неё, короче, домой приперается, кричит – ты меня зарезать хочешь, голову колдуну отложила, чтобы он на меня порчу навёл… придурок, короче.

ВАЛЕРА. А чё мать?

ЯШКА. А хули ему мать? У него когда «белочка», он вообще ничего не соображает. Мать лежит и молчит, к стене отвернулась. Он опять в сени пошёл, голову взял, чё-то разговаривал с ней…

ДАНЯ. Чё, не договорился, да? (смеётся)

ЯШКА. Неа. Поругались, по ходу, наоборот. Потому что он потом этой головой все сени разъебал, все стены в свинье, блин… сам в какой-то хуйне пришёл, по ходу он её потом ногами пинал…

Даня и Валера истерически смеются.

ЯШКА. Короче, кругом отпиздил, а потом в газету завернул её – и в колодец со всей дури хуйнул… жалко, сам туда не ёбнулся, придурок.

ВАЛЕРА. Чё ты так… на отца-то…

ДАНЯ. Да, может, это и не отец (смеётся).

ЯШКА. Ты там, короче, запиздился, по ходу дела, да? Чё, ты может, на силу меня пробовать хочешь, нет?

ДАНЯ. Ты чё – осмелел, шавка? Давай, вперёд, поехали! (Вскакивает на ноги).

ЯШКА. Хули ты «поехали», ты чё, припух, хвостяра лишняя? Давай кулачонки свои! (вскакивает на ноги).

ВАЛЕРА. Брек, пацаны! Хорош, вы чё мне денюху портите! Эу, всё, остыли, чё как! Яшка. А чё ты не отпиздишь его?

ЯШКА. Отца? Иди отпизди его – он, блядь, здоровый как пиздец! У меня чё – здоровья полно?

ВАЛЕРА. А чё, совсем нет? Подожди, пока заснёт, свяжи да ёбни его.

ЯШКА. А потом но меня грохнет. Да? Ну на хуй… он ко мне не лезет и хуй с ним. Пусть свинью пиздит, если чё… у нас ещё пара есть, так что всё ништяк…

ВАЛЕРА. Ну как знаешь… а то давай вместе заебошим его? Хочешь?

ДАНЯ. О! Ништяк, пацаны! Давайте к Яшке сегодня ночью, а? Давайте, давайте, охуеть ништяк!

ЯШКА. Да хорош пацаны… его если пиздить, то надо до смерти. А хули так – вы потом ушли, а мне с ним в одной хате спать.

ВАЛЕРА. Тогда давай его ёбнем. А на хуй он тебе нужен?

ГОЛОС ИЗ ТЕМНОТЫ. Убийство… наконец-то заговорили о серьёзных вещах.

ВАЛЕРА. Кто здесь?!

Из темноты появляется Тряпичник. Он одет всё так же.

ТРЯПИЧНИК. Мертвецы – это лучшее, что у нас есть, пацаны. Они не пиздят нас, не бухают, не достают, не ссутся по ночам. Не таскают из дома вещи. Всё, что нам надо – это просто убить всех, кто мешает. Нет?

ДАНЯ. Ты кто?

ТРЯПИЧНИК. Какая разница?

ВАЛЕРА. Такая, что мы тебя не видим, братан. Ты кто?

Тряпичник подходит и садится вместе с ребятами. Наливает себе самогона. Вынимает из рукава резиновую трубочку, вставляет в стакан и высасывает самогон. Раздаётся скрежещущий звук всасываемой воды. Парни вздрагивают.

ТРЯПИЧНИК. Привет, пацаны! Ништяк сидите!

ДАНЯ. Здорово, братан! Спасибо…

ЯШКА. А чё ты себе на бошку намотал? И ты всё-таки, по ходу, кто?

ВАЛЕРА. Да, спасибо, конечно… но ты как-то так появился, короче…

ТРЯПИЧНИК. Простите, если напугал. Но я некоторое время вас слушал… и мне подумалось, что вы – достаточно серьёзные пацаны. Нет?

ДАНЯ. Не, ну ты правильно мыслишь, чувак! Мы – серьёзные пацаны.

ВАЛЕРА. Серьёзные для чего?

ТРЯПИЧНИК. Супер вопрос. Взрослый вопрос. Это хорошо. Я не ошибся. Дело хочу вам предложить. Возьмётесь?

ЯШКА. Вот прям так сразу – дело? А ты же нас не знаешь?

ТРЯПИЧНИК. Почему не знаю? Я сидел вон там (кивает в тёмный угол) и слушал вас с самого начала. По-моему, вы не стукачи, не ботаники, слюни не пускаете… Или я ошибся?

ВАЛЕРА. Да ты не ошибся… а чё? Пришить надо кого-то, или что?

ТРЯПИЧНИК. О! Пришить – это что-то вроде «убить», нет? А вы же вроде не готовы убивать? Вот ты, по крайней мере, точно не готов (показывает на Яшку).