Комментарии к методе Боше

Как ездок высшей школы, Боше не имеет себе равного, но изобрел высшую школу не Боше. Искусство это вырабо­тало несколько поколений наездников, но Боше создал но­вую, самостоятельную методу. До него ни один из наездни­ков не достигал тех результатов, которые получил он. Он преодолел множество затруднений и расчистил путь от мно­жества препятствий. Он создал новые манежные упражнения и выполнял их с изумительной точностью. Главное достоин­ство методы Боше заключается в том, что в основе ее лежит идея сохранения лошади путем ее постановки в равновесие, равномерного распределения тяжести тела лошади на ее конечности, разумной гимнастики и сгибаний. Я принял от Боше то, что я называю «его 3 золотых ключа», а именно: 1) сгибания, только при поднятой шее и голове, 2) его при­емы замыкать лошадь (между шенкелями и поводьями) и 3) его сбор, который я усовершенствовал. Во всем осталь­ном метода больше приближается к принципам версальской школы, так как я придерживаюсь просторных аллюров и вымахиваю лошадь. Примененная на практике метода Боше дает очень быстрые результаты. Я горжусь тем, что обязан Боше моими познаниями. Фр. Карон, мой учитель, был уче­ником Боше. Я глубоко и всесторонне изучил методу Боше, и без этого я не достиг бы в езде той ступени, на которой стою. Было бы неблагодарностью с моей стороны, упоминая о Боше, не упомянуть в то же время о его противнике, Вик­торе Франкони, от которого я получил много превосходных указаний. Смелостью и энергией посыла в езде Франкони походил на графа Д'Ор. Если бы пришлось перечислять всех великих мастеров, которым обязано современное искусство езды, то из их имен составился бы огромный список. Фран­ция может гордиться целой плеядой великих наездников. Если Италия имеет Пиньятелечи, Англия — Ньюкестля, Германия — гр. Швеппе, то Франция может выставить це­лые сотни великих имен, и во главе их: Дюпати дю Клам, Ля Гериньер, д'Абзак, маркиза де Бин и др.

Знаменитая ганноверская школа есть не что иное, как отпрыск великой версальской школы.

Франции бесспорно принадлежит честь быть страной классического искусства верховой езды.

В старину, для того чтобы выездить лошадь высшей шко­лы, надо было потратить два-три года. Предшественники Боше не только не касались, но и не предполагали тех труд­ностей, которые он преодолевал. До сего дня я выездил выс­шей школой тридцать шесть лошадей. До сих пор еще ни­кому не приходилось выездить такого количества лошадей. Боше прожил до 74 лет и выездил двадцать шесть лошадей. Если я доживу до его лет, то надеюсь выездить еще столько же. О лошадях обыкновенной выездки я и не говорю, так как их, должно быть, несколько сотен.

Я не думаю превозносить себя перед моими предшествен­никами. Конечно, до меня работали не хуже, а может быть, и лучше. Я упоминаю о числе выезженных мной лошадей в качестве иллюстрации к моей методе. Я уверен, что, приняв мою методу, всякий наездник, конечно если у него есть да­рование и любовь к делу, достигнет тех же результатов.

Очень мало авторов предлагают какую-либо законченную систему выездки и езды. Я изучал все появляющиеся сочи­нения и полноты до сих пор не встречал. По методе Боше можно выездить лошадь для высшей школы за восемь меся­цев, а для обыкновенной езды за два месяца.

Мы должны преклониться перед памятью этого великого мастера верховой езды.

Следует ли из этого, что Боше недосягаем для критики? Нет. Лично я разделяю далеко не все из его положений и счи­таю долгом опровергнуть те из них, которые я признаю оши­бочными. В своей книге мне приходилось несколько раз попутно разбирать и опровергать некоторые заблуждения Боше. Разберу еще несколько его положений.

Положение Боше, что лошадь должна быть постоянно замкнута между шенкелями и поводьями, я нахожу оши­бочным, даже вредным. Это положение, будучи применяе­мо, опасно для слабых ездоков вообще, а особенно для тех, которые, начиная выездку лошади в первый раз, не имеют под рукой опытного советника или наставника. Большей частью бошеристы норовят лошадей. Метода Боше доступ­на не всякому, а может быть безопасно и с успехом при­менена только тем, кто основательно подготовлен предва­рительным изучением езды и выездки.

Боше говорит, что у всех лошадей чувствительность рта и боков одинакова. Мнение это я считаю ошибочным и ут­верждаю, что не найдется двух лошадиных ртов и двух бо­ков, чувствительных в одинаковой степени. Они, как листья одного и того же дерева, похожи друг на друга, но не тож­дественны.

У каждой лошади можно выездкой развить мягкость рта и чувствительность к шенкелю, но степень мягкости и чут­кости у каждой из них будет различна.

Боше говорит, что лошадь тянет не от большей или мень­шей тугости рта, а от характера того равновесия, в котором она стоит, и что с изменением равновесия лошадь переста­нет тянуть. Рассмотрим это положение и для примера возьмем чистокровных лошадей во время выдержки. Все они стоят в одинаковом равновесии на переду, то есть их головы и шеи опущены, а зад поднят. И что же мы видим: иная не ложится достаточно на поводья и скачет плохо; иная тянет только в меру и скачет хорошо; иная тянет слишком сильно, а иная заносит, несмотря ни на что. Не доказывает ли это, что у всех лошадей, несмотря на общий для них всех харак­тер равновесия, чувствительность рта различна. При этом надо заметить, что лошади скачут на уздечке, следовательно, различие чувствительности рта не может быть отнесено на счет различия в конструкции удила. '

Я делал несколько опытов в этом направлении и вывел следующее заключение, которое я признаю за непрелож­ную истину: 1) каждая лошадь чувствительна ртом по-сво­ему; 2) степень чувствительности остается той же при всякой работе, на всяком аллюре и во всяком равновесии.

У меня были две чистокровные лошади — Редут от Parmesan и Гант от Gantelet и M-lle de la Bomannerie. Обе лошади имели успех на скачке. Достались они мне в пяти­летнем возрасте. Я выездил их, и из них вышли замечатель­ные лошади высшей езды.

У Редута рот был замечательно тонок и мягок. Он шел в полном сборе почти без поддержки повода. Гант был более туг, и, чтобы вести его в сборе, надо было натягивать повод.

Я ездил проезжать их по направлению скакового круга, находящегося за Багатель. Ездил я шагом, рысью и галопом, и как в поле, так и в манеже разница в чувствительности и степень ее у каждой лошади оставались теми же.

Приехав на круг, я снимал цепку, мундштучные поводья связывал вокруг шеи и пускал галопом. Каждая лошадь ско­ро ложилась на повод, насколько нужно, и ставила себя на перед по-скаковому. После этого я пускал полным скаковым ходом и проходил на каждой лошади около тысячи метров. Смотря на лошадей, нельзя было подумать, что они не были на кругу в продолжение восемнадцати месяцев. Каждая ло­шадь во все время опыта сохраняла характер рта, который она выказывала в манеже и на проездке. Во время скачки Редут тянул настолько, чтобы хорошо скакать. Гант сильно упирал в повод, тянул изо всех сил и заносил. Первого я останавливал на нескольких скачках, а второго мне никогда не удавалось остановить ранее, чем проскакав еще от ста пятидесяти до двухсот метров, да и то не столько поводом, сколько голосом.

Отскакав, я возвращался домой шагом, чтобы дать лоша­дям отдышаться. Приезжая домой, я тотчас же проделывал высшую езду. Рот каждой лошади был с теми же особенно­стями, как и при всех предшествовавших упражнениях. На проездке обе лошади шли в поводу, не сидя на бедрах. На скаковом ходу они тянулись так, что нельзя было бы пред­положить, что они ходят высшей ездой, а в манеже они шли на заду так, что нельзя было бы подумать, что они только что скакали на кругу.

Надо заметить, что в продолжение опыта я ставил ло­шадей последовательно в совершенно различные характе­ры равновесия, а именно: 1) по дороге на круг я вел в горизонтальном равновесии, то есть просто в поводу; 2) на кругу в скаковом равновесии, то есть на переду; 3) в ма­неже на репризах высшей езды я ставил их в школьное равновесие, они садились на бедра, то есть шли на заду. Характер равновесия каждая лошадь меняла три раза, сле­довательно, и воздействие шенкелей и поводьев изменяли свой характер соответственно роду работы. Итак, обратно положению Боше, я настаиваю на том, что, как бы лошадь ни работала, какого бы характера ни было воздействие помощников и каков бы ни был характер равновесия, в котором она стоит, достоинства и недостатки рта остаются те же.

Тот же опыт я повторил на двадцати чистокровных лоша­дях, выезженных высшей школой, и приходил к тому же самому выводу, то есть: изменение характера равновесия не имеет никакого влияния на рот. Само собой разумеется, что, если лошадь тянет оттого, что перед ее опущен, то, если его поднять, лошадь перестанет тянуть. Эту легкость лошади в руке Боше и смешивал с врожденной чувствительностью рта.

Рассмотрим положение Боше относительно чувствитель­ности боков лошади. Кто может поверить, что бока простой, тяжелой, сырой лошади были так же чувствительны, как и бока лошади породистой, сухой, энергичной? Я уже говорил, что ставить в ramener можно только очень приемистую ло­шадь, которая смело идет на повод.

Я допускаю, что и с первой лошадью можно достигнуть того же, что и со второй, но ценой каких усилий! Чтобы возбудить в первой некоторое подобие энергии, шпорой надо бороздить ей бока, а для того, чтобы вторая прояви­ла полную энергию движения, достаточно тронуть ее каб­луком.

Лошадь щекотливая, раздражительная, норовистая никог­да не будет выносить шпоры так покорно, как лошадь доб­ронравная и маловпечатлительная. Природу лошади нельзя переделать совершенно. Лошадь щекотливая от природы ста­новится еще щекотливее от постоянного раздражения шпо­рой. Случается, что и нещекотливая лошадь от выездки становится щекотливой. Лошадь со слабой поясницей или скакательными суставами, вообще порочного склада не из­лечится от своих недугов, если ее выездить по методе Боше. Напротив, ее страдания усилятся, если начать ставить ее в то или иное положение без участия шенкелей, например в ramener или, что еще хуже, в полный сбор. (Это то же, что всех людей считать одинаково щекотливыми.) Боше очень ошибается, полагая, что его метода способна исцелить и победить всякое зло.

Вообще, чем слабее и болезненнее лошадь, тем меньших усилий надо от нее требовать, чтобы не сделать ее совершен­но негодной к службе. О тонкой езде не может быть и речи, так как лошадь не в состоянии выдержать сбора. Самое боль­шее, что от слабой лошади можно требовать, — это чтобы она подавалась вперед, и считайте себя счастливыми, если вам удастся сделать из нее порядочную полевую лошадь (cheval de promenade).

Я считаю глубоко ошибочным и другое положение Боше. Он говорит, что в лошади можно убить всякое инстинктив­ное проявление силы, заставив ее проявлять только силу, переданную ей (forces transsmises).

Положение странное и противоречащее самой силе ве­щей. Я думаю, что Боше просто не нашел подходящего вы­ражения своей мысли и высказал ее так неудачно. Что такое инстинктивная сила? Очевидно, сила и крепость мускулов лошади. Если их разрушить, то что же останется в лошади? Что должно означать выражение Боше «переданная сила»? Можно передать электрический ток, какое-нибудь душевное движение, но чтобы передать силу, надо сначала возбудить ее. Всадник же не должен делать никаких усилий, но, напро­тив, он должен всегда оставаться гибким. Если бы он и взду­мал действовать на лошадь силой, то его сила в сравнении с силой лошади оказалась бы ничтожной.

Чем располагает всадник? Только руками и ногами. Шен­келя возбуждают посыл, поводья сдерживают и направля­ют его.

Шенкеля, если они действительны, вызывают в лошади энергию проявления силы, но не сообщают ей самой силы.

Руки всадника не должны проявлять никакой силы, раз­ве только в исключительных случаях, когда ему приходится действовать силой против силы. И в этом случае все-таки руки не только не передают лошади силы, но, напротив, стараются сдерживать ее силу.

Два жокея подходят голова в голову к столбу на одинако­во задохшихся лошадях. Один из них очень силен и энерги­чен. Он изо всех сил погоняет свою лошадь ногами, руками, хлыстом. Кажется, что он придал лошади новую вспышку энергии для последних двух-трех махов, и она выиграла. Может казаться, что жокей передал лошади силу, но это только может казаться. На самом деле жокей только побудил лошадь напрячь в последнем усилии остаток силы, ко­торый был у нее в запасе и которого хватило еще на две-три секунды.

Другой пример. Лошади возвращаются с охоты сильно заморенными. Приходится спускаться по крутому спуску, в конце которого находится ров. Много лошадей, которых всадники ведут без поддержки, спотыкаются и падают. Один охотник сильно поднимает свою лошадь, и она оста­ется на ногах. Опять представляется, как будто человек вселил в лошадь новые силы. На самом же деле всадник только пробудил в лошади энергию для напряжения силы, которая в ней еще имелась, и она сама себя своими соб­ственными силами удержала. Возьмем лошадь высшей езды перед окончанием работы. Лошадь пристает, то есть ее движения становятся вялыми. Тем не менее мне хочется заставить ее сделать еще несколько упражнений, требую­щих от нее большой энергии. Приходится прибегнуть к шпоре, и я пользуюсь ею с такой силой, что лошадь вся трепещет. Разве в этом случае я передал ей силу? Опять нет. Я возбудил в ней остаток энергии, которая пробудила в ней остаток силы.

Итак, всадник не передает лошади силы, но пользуется ее силой и направляет ее по своему желанию, сдерживая или усиливая ее проявление.

Мне думается, что Боше хотел сказать, что всякий раз, когда лошадь собирается произвольно пустить в ход свою силу (которая инстинктивна), особенно для проявления ка­кого-либо своеволия, например дает скачок, поднимается на дыбы, закидывает и т. п., то ездок должен удержать ее и направлять по своему желанию.

Неужели, когда лошадь напрягает энергию, тоже инстин­ктивную, для того, чтобы дать хороший шаг, просторную рысь или отчетливый галоп, всадник должен тоже уничто­жать ее энергию? Боше не разрушал и не передавал лошади силы, а только управлял ее проявлениями. Он копил силы лошади сгибаниями и мастерской выездкой и этим путем не допускал ее злоупотреблений своей силой и сам властвовал над лошадью.

Во всяком случае, в борьбе силы против силы лошадь всегда осилит всадника. Ввиду этого всадник не должен до­пускать лошадь до осознания своей силы и до желания об­ратить эту силу против него. Он должен заранее угадывать намерения лошади. Наездник, у которого развито чувство лошади, всегда предчувствует сопротивление лошади и не дает ей возможности проявить его.

Боше, хотя провел всю жизнь, выезжая таких лошадей, как Партизан, Бюридан, Капитэн Стад и др., тем не менее жаловался, что его лошади не всегда были легки в поводу на переменах направления. Он объяснял это тем, что его мето­да ставит лошадь в «равновесие второго порядка» (это тер­мин Боше). Мой термин — неполное равновесие, неполный сбор. По его мнению, полного равновесия можно достиг­нуть, действуя только или одними поводьями без шенкелей или одними шенкелями без поводьев. И тут Боше сильно ошибается. Равновесие первого порядка он открыл только благодаря тому, что к концу жизни стал поднимать голову и шею лошади вверх. К сожалению, это открытие он сделал уже тогда, когда не мог садиться на лошадь. При том поставе головы и шеи, которые давал своим ло­шадям Боше, полного сбора он получать не мог. Полный сбор не мог не ускользать от него при опущенной голове и гибкой в стороны шее лошади. Допускать же возможность вести лошадь в полном сборе одними поводьями без шен­келей и наоборот просто нелепо.

На 82-й странице 14-го, последнего издания своего сочи­нения Боше говорит: «Моя метода ставит лошадь в такую зависимость от всадника, что малейшего проявления совме­стного воздействия шенкелей и поводьев достаточно для того, чтобы направлять рычаги могучего животного». Точнее нельзя выразить. Но в том же издании на странице 178 онже говорит, что настоящая езда сводится к тому, чтобы уп­равлять лошадью поводом без шенкелей и шенкелями без повода.

Как он проглядел такое противоречие? Шенкеля имеют назначение делать лошадь смелой в задних конечностях, а поводья — мягкой во рту. Езды в настоящем смысле, без взаимодействия обоих помощников, быть не может. Все, что делают с лошадью вне этого условия, — фокусы.

Что Боше ошибался, думая, будто он нашел возможность вести лошадь в полном равновесии при воздействии одних помощников без других, доказывается тем, что сам он выез­жал лошадей при содействии тех и других. Правда, он достиг такой тонкости в выездке, что мог управлять лошадью одной какой-либо категорией помощников, но, так как для посыла нужны шенкеля, а для направления повод, то он всегда очень скоро обращался к помощи то тех, то других.

Спрашивается: для чего же отказываться от содействия помощников, к которым все равно ежеминутно приходится прибегать?

Вот доказательство тому, что без них нельзя обойтись: попробуйте повести лошадь без шенкелей в два следа, осо­бенно на галопе. Заду нечем будет давать указание, как и куда ему двигаться. Попробуйте поставить лошадь на испан­скую рысь тоже без шенкелей. Лошадь, стоя на месте, ста­нет поднимать ноги, но нечем будет послать ее на рысь. Попробуйте те же упражнения, но одними шенкелями, без поводьев. Шенкеля вызовут напряжение задних конечнос­тей, устремят лошадь вперед, а задержать ее и поднять ей перед будет нечем. То же будет при всяком манежном уп­ражнении. Я согласен с тем, что когда выездка высшей шко­лы доведена до последней степени тонкости, то лошадь может исполнять манежные приемы, так сказать, без воздей­ствия помощников, по указанию распущенных поводьев или от прикосновения рейтуз. В этом случае все сводится к от­тенкам, но в оттенках и заключается искусство.Так как Боше сам сознавался, что он достигал со свои­ми лошадьми только равновесия «второго порядка», то я имею право считать, что лошади моей выездки стоят выше лошадей его выездки. В продолжение последних десяти лет я ставлю и веду моих лошадей в полном сборе, то есть до­стигаю того, что он называет равновесием первого поряд­ка. Я спешу, однако, прибавить, что этим я опять обязан Боше. Стараясь найти решение задачи, я открыл способ добиться полного сбора, но возможного только при усло­вии очень высокого постава шеи и головы. Говоря, что мои лошади стоят по езде выше лошадей Боше, я не хочу ска­зать, что они вернее лошадей великого мастера, так как его лошади были безусловно верны. Я хочу только сказать, что мои лошади исполняют те же приемы высшей езды и так же правильно, как лошади моего знаменитого предше­ственника, но имеют более высокий постав головы и шеи и идут выше, то есть в более полном равновесии. Управ­лять вследствие этого моими лошадьми можно легче, и все они идут в большем посыле.

В своих сочинениях Боше почти совсем не касается во­проса о проявлении характера лошади на открытом воздухе.

Боше никогда не ездил на воле. Хотя я и не был его уче­ником, но следил за ним во время его путешествий по Ав­стрии, Италии, Швейцарии с 1847-го по 1850 год. За эти три года я ни разу не видел его верхом на открытом воздухе. Говорили, что он не был крепок в седле, поэтому и не ез­дил на охоту. Я этого не могу допустить. Может быть, Боше не был таким пылким и блестящим наездником и не сидел так непоколебимо в седле, как граф Д'Ор, но из этого не следует, что он боялся ездить на воле. Одно то, что Боше выездил много лошадей, доказывает, что он сидел в седле крепко, так как за время выездки непременно приходится выдерживать более или менее жестокую борьбу с лошадью. По-моему, надо искать иную причину. Боше был творцом новой системы, следовательно, мыслителем. Как мыслитель, он не мог находить удовольствие в такой езде, при которой приходится предоставлять лошадь самой себе. Всю жизнь он посвятил тому, чтобы открывать нам новые пути. Ему было скучно сидеть на лошади и не работать ее. Думаю, что это и было причиной тому, что Боше не интересовался ни поле­вой, ни охотничьей лошадью.

Не занимаясь ею, он и не обратил внимания ни на ее характер, ни на то, как на ней надо ехать и управлять ею. Вследствие этого ему не могла броситься в глаза громадная разница, которая существует между лошадью, работающей в манеже, «замкнутой» по его методе, и лошадью, идущей под всадником на воле, при условии возможности растягиваться.

Боше никогда не ездил на просторе, а потому никогда и не развивал в лошадях широких аллюров. Это было большой ошибкой с его стороны. Лошадь очень легко переходит от растянутого положения в сбор. Репризы во весь дух, конеч­но не слишком долгие, дают возможность лошади переме­нить характер равновесия, растянуться, расправить свои члены. Они развивают и укрепляют дыхание.

Главный недостаток методы Боше заключается в том, что он всегда вел лошадь «замкнутой». Что касается меня, то на всяком уроке после каждой уступки я считаю необходимым дать лошади свободу растянуться, расправиться. Кроме того, я считаю необходимым во все время выездки приучать ло­шадь растягиваться на всех аллюрах. Нет такого положения, в котором бы лошадь не уставала. Если менять положение, то она охотнее возвращается к прежнему.

Еще одно и последнее замечание. На странице 103 14-го из­дания Боше приводит разговор, который он имел в Берлине с некоторыми офицерами, имевшими репутацию знатоков лошади и езды. Пруссаки говорили: «Мы требуем, чтобы ло­шадь была перед поводом»; Боше отвечал: «А я требую, что­бы лошадь была за поводом, но перед шенкелями».

Что касается меня, то я не разделяю ни мнения прусских офицеров, ни Боше. Я считаю, что лошадь должна стоять«перед» шенкелями и быть слегка «на поводу». Но и тут все дело в оттенках. Вопрос об оттенках не может относиться к строевым лошадям. В вопросе о выездке строевых лошадей я не только расхожусь с Боше, но решаюсь прямо сказать, что одного предположения, что лошадь может быть «за поводом», достаточно для того, чтобы его метода никогда не была допу­щена в кавалерии. Если применить его методу в войсках, ло­шади не будут идти вперед, так как лошадь всегда заминается, если не чувствует направления поводом, а если она стоит за поводом, то не может его и чувствовать. Строевая лошадь должна, напротив, быть непременно «на поводу».

Вот положения, в которых я совершенно расхожусь с ве­ликим наездником, но тем не менее я питаю к нему искрен­нее и восторженное уважение.

Боше был творцом, и все, кто занимается выездкой, дол­жны воздать ему должное, как своему учителю. Все то, что он описывал, он и исполнял на деле. Много было написано после него по части езды, описано много великолепных дви­жений, но вряд ли авторы сумели бы выполнить эти движе­ния на своих лошадях. Боше не на словах, а на деле дока­зывал превосходство своей методы.

Комментарий специалиста

Три золотых ключа, выявленные Джеймсом Филлисом у Боше, открывают дорогу высшей школы верховой езды все новым и новым поколениям всадников.

Многое в верховой езде сегодняшнего дня уходит своими корнями к прославленным именам, представленным в этой книге, и хотя эти имена уже потерялись в веках, законы и принципы остаются незыблемыми, время внесло свои кор­рективы, что-то прижилось, а что-то было утеряно.

Что-то можно встретить в других школах и методах езды или найти отголоски старых истин в современных мотивах. Французская школа верховой езды утратила свое лидер­ство, уступив педантичности и точности работы немецкой, впитавшей в себя старинные традиции как венской школы, так и французской. Еще ведутся дебаты о русской школе верховой езды, которая с каждым годом теряет все больше своих приверженцев, покупающихся на простоту и доступ­ность современной немецкой школы.

Русская национальная школа в свое время впитала в себя и методики Боше, с его умением управлять лошадью только поводом или только шенкелем, и умение автора этой книги добиться от лошади полного подчинения и вза­имопонимания.

Время решит, кто прав, а кто нет. Жаль только, что при подготовке к Олимпийским играм все больше и больше стран отправляют в Германию своих перспективных лошадей, где их готовят по единой программе берейторы высокого класса, а выступать на них отправляются совсем другие. Прекрасное умное животное превращается в машину, правильно испол­няющую набор обязательных упражнений программы. Мо­жет, поэтому все еще прекрасно смотрятся отечественные всадники в выступлениях произвольной программы езды «Кюр», когда всадник и лошадь под прекрасную музыку вы­полняют упражнения обязательной программы в любой удоб­ной последовательности, вызывая восторг зрителей и снискав благосклонность судей.