Барашки на волнах

То, чего я не знаю

Описание:
[Ты думаешь, ты " хороший"? Давненько зеркало не смотрело на себя со стороны.
Однако, прискорбный факт только в том, что ты и однозначно не " плохой", а размышляют об этом только глупые люди]

Немного недоненависти (старринг Джэхё-Кён), передружбы (в ролях Чихун-Тэиль) и философского похуизма (исполняет драма квин Чихо и звезда бекстейджа Минхёк) в жанре недосоленного сложносочиненного петросянства.

Ангст в жанры добавлен по требованиям суровых голосов из зала - тут уж кому как.

Посвящение:
Martinika: возлюби ближниё своё
NomiyaOfHell: ты мне нрависси
camili: ты всегда тута

Примечания автора:
уно: < утратил актуальность>
дой: от насмешливого стиля тоже уже, видимо, не отделаться, как и от утомительно сложноскроенных предложений
трей: вся философия характеров и групп крови - из самых дорогих недр души

че хотите делайте с этим саундом - он такой же несобранный, как мои слова: https://vk.com/infiniteplaylist? w=wall-39788892_2497
а вот это серьезно, я считаю, передает атмосферу: любитель поплакать на дискотеке Пак Кён и умопомрачительный Ан Джэхё в галстуке Ричарда Гира
https://vk.com/infiniteplaylist? w=wall-39788892_2503
и я ебанатрий, я знаю, но для последних двух глав использовался дождь и это: https://vk.com/infiniteplaylist? w=wall-39788892_2507

бонус: банально, но - комменты помогали =)

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Барашки на волнах

- Ну хён, ну пожалуйста, еще пять минуточе-е-ек второго тайма, - макне за запястья затаскивал упирающегося старшего обратно в общую комнату.
Чихо заглянул внутрь – точно: на экране телека по зеленому полю агрессивно-неудовлетворенно бегала снова продувшая корейская сборная.
Чихун растягивал рукава и без того похожего на половую тряпку свитера Тэиля почти преступно, вокалист не хотел сдаваться и как мог протестовал, упираясь ногами в пол, но силы изначально были не равны.
Тэиля, скользящего носками по гладкому паркету, полминуты спустя все-таки заволокли внутрь, и Чихо услышал недовольный голос:
- Понятно же, что проиграли, что тут еще смотреть-то?
- Повторы, хё-ё-ён, повторы, - Чихо всегда казалось, что голос Чихуна похож на обкуренную выдру – такой глубокий, такой низкий… и как будто он сейчас заикает от счастья.
- Я умираю спать хочу, - судя по звуку, Тэиль снова внезапно попытался покинуть объятия младшего и сбежать в свою кровать.
- Ну так спи, хён, - голос выдры опустился еще ниже, став каким-то преступно довольным, а кроме того еще и приобрел некую нотку пикантной двусмысленности. – Хён может спать со мной, вот так, на плече будет удобно, я не костлявый, как некоторые…
Звук возни снова намекнул о неудачной тэилевской попытке побега от любвеобильного макне, и Чихо, пожав плечами, на цыпочках двинул дальше – ответа на вопрос, почему он возвращается в общежитие под утро, у него не было, и лишних встреч в коридоре хотелось избежать.
К сожалению, боги удачи решили, что их покровительство Чихо больше не потребуется, когда благополучно довели его, похмельного, до порога квартиры, и теперь лидер вынужден был приложить вспотевшую от ужаса ладонь к разбивающему ребра сердцу – сидевший у стены за поворотом коридора Джэхе едва ли не стал причиной сердечного приступа Чихо.
Когда испуг отошел, Чихо даже обрадовался – Джэхе нет дела ни до кого, кроме собственного отражения в зеркале, и смело можно было шагать дальше, не тратя время на то, чтобы выяснить, зачем ольджан приклеивает на стену постер с собственным изображением еще со времен работы в модельном агентстве.
Все равно же, зная проникновенную любовь Кёна к классическим чертам лица Джэхе, можно было быть уверенным, что долго не провисит.
Чихо, крадучись, обошел занятого поклейкой Джэхе, и только насмешливый голос:
- Чего, продвигаешь олджанорелигию в массы? – раздавшийся из кухонной двери, подсказал Чихо, где сфейлились его умозаключения.
Если Джэхе занимается самолюбованием – как пить дать где-то рядом обретается Пак Кён, мечтающий оставить на прекрасном лице местного красавчика следы своей едкой иронии и презрения.
- Да вот, шкаф разбирал, нашел, - рассеянно отозвался Джехе, заканчивая разглаживать складочку на постере. – Думаю, чего просто так валяется? Пусть тут висит… Удачная же фотография, да? Удачная же, Кён? Я хорошо получился, скажи, Пак Кён? А вот ты вечно так себе на снимках, с лицом у тебя что-то не так, что ли…
Чихо подумал, что так и не понял, на самом ли деле Джэхе самовлюбленный идиот, или серьезность его заботливого голоса, когда он размышляет о том, «что не так с лицом Пак Кёна, что оно никому не нравится» - вершина его зломудрого актерского мастерства, но эффект так или иначе на лицо: из-за двери доносится злое-презлое кёновское
- Тупица! У меня хотя бы мозги есть! – а дальше Чихо не слушает – вопли рэпера, кажется, разбудили Минхёка, в комнате которого что-то громко упало, а это значит, что ему очень-очень надо поторопиться сделать вид, что он ночевал дома.

Ближе к обеду отпущенный похмельем сбегать на кухню испить водицы лидер отметил, что подрисованные черным маркером на постере усы ольджану даже идут, а судя по тому, с каким негодующим ворчанием коротышка-вокалист закатывает почти до коленей вытянутые рукава свитера, сбежать от Чихуна, хоть и с большими потерями, Тэилю все же удалось.

%

Чихун нормальный, серьезно.
Ему интересно с девочками – от его роста и грудного голоса они все тают, как карамельки на жаре.
Вот еще немного он покривляется, перестанет давить детские лыбы – и совсем будет мачо, гордость и радость семьи и группы.
Заковыка нормальности Чихуна прячется только в одном-единственном человеке, который не похож на карамельку совсем и, когда Чихун давит эти свои лыбы или шепчет голосом как будто из бочки (а выходит это безумно эротично, он и сам знает), таять все равно не собирается и только упирается всеми своими конечностями, как барашек, и отбирает свои маленькие ручки из чихуновских лапищ, как принцесса, которую в темном переулке поймали гопники.
Сравнение с гопниками, каким бы смешным ни было, к сожалению, имеет место быть: Чихун от принцессы ничего такого неприличного совершенно не хочет, но восстать против упрямого обожания коротышки Тэиля слишком слаб, и поэтому чем раздраженнее вокалистик пытается освободить свои запястья от чихуновской хватки, тем сильнее макне тянет скрутить его в рогалик, усадить на колени и научить перестать сопротивляться неизбежному.
Наверно, если бы Тэиль так яро не защищал свою самостоятельность, Чихуна не преследовало бы вечное желание сладенько сплюснуть старшего, как мягкую зефиринку, но хён, которому половина от пятидесяти, считает, что татухи и байк делают его взрослым (пусть и со своими закидонами), независимым молодым человеком с характером, который презирает нежности и не годится на роль плюшевой игрушки для любвеобильного макне.
Вот только глядя на круглые очочки, растянутые свитера и рыбью улыбку Тэиля, Чихун становится категорически несогласным: старший будто дразнит или издевается.
У Тэиля полно детских привычек и неумирающая любовь к карамелькам на палочке, он похож на Ститча своими щенячьими карими глазками, и Чихун готов переименоваться в Лило – вот только вся дурашливость Тэиля и милый образ говорят адъес, стоит подобраться к нему со спины и хриплым шепотом потребовать:
- Обнимашки?
О, тут в действие вступают байк, татухи и неперешагиваемая для юного макне взрослость – вокалист, оказывается, способен кудряво складывать непечатные слова в ругательные дроби, беспомощная слабость его девчачьих лапок – фарс и пидорасия, а еще он, как и положено носителю AB-генов в крови, вздорный, непоследовательный, обидчивый и до отчаяния непонятно-запутанный, но оттого только еще сильнее притягательный.
Одним словом, у Чихуна не то чтобы беда, но и жить спокойно рядом с Тэилем у него не получается: коротышка если и позволяет схватить себя за руки, то внутрь своего взрослого-утонченного мирка байка и витиеватых татух категорически не пускает не то что самого Чихуна – никого из парней вообще. Тэиль оберегает там, внутри себя, какие-то ценности, твердо разделяя пространство «личное» и «общажно-групповое», а Чихун (и с этим тоже уже ничего не поделать – у него в крови плавают B-фигульки) охотник, и даже если он со своим желанием сплющить вокалиста, как зефирину, запрется в чужую душу как слон в посудную лавку, жажду затискать, приручить и встать в ряд тэилевских ценностей наравне с байком и татухами это не тушит.
Раздумья о смысле бытия в соседстве с сладкоголосым карликом, будящим в нем какие-то предосудительно женские наклонности обожать, оседают в неумной, по мнению самого обладателя, макнешиной голове тяжелым виноватым песочком – хоть названия болезни он еще не придумал, смысла отрицать ее бурное развитие нет: задерганный младшими, упросившими его посмотреть полуночную киношку, Тэиль тихо спит под боком у Чихуна, вдавливая ему в плечо роговую оправу своих очков и заставляя грызть губы от нежелания быть пойманным в полумраке от экрана телевизора со счастливой улыбкой на лице.
К сожалению макне, долго нервно-долгожданно биться сердцем в ребра (это даже смешно – в желудке распахивают крылья такие же райские бабочки, как будто он целуется в первый раз) ему не удается – от полноты чувств незапомненный Чихуном по имени главный герой на фоне догорающего вертолета удаляется в закат со своей блондинкой, по экрану ползут титры, а зевающий Минхёк нащупывает на полу пульт от телевизора.
Хёк так и не выключает телек, потому что иначе компания останется в темноте, а идти до выключателя всем лень, и разворачивается к Чихуну проверить, есть ли еще кроме него герои, умудрившиеся досмотреть киношку до конца и не заснуть. Заметив спящего вокалиста, Минхёк удовлетворенно хмыкает и тыкает Тэилю пультом в колено:
- Хён-засоня, подъем… - но тут же получает по руке от свистящего от негодования Чихуна:
- Не буди!
В голосе макне столько экспрессии, что сидящий рядом Чихо поворачивает голову, сузив глаза, а из-за него видно выглядывающего удивленного Кёна.
- Не надо, - поспешно оправдывается Чихун. – В кровать отнесу, и все.
Минхёк красноречиво-обидно прочищает горло и бредет в ванную чистить зубы, а Чихун ждет, когда тихо рассосутся и Чихо с Кёном – палиться еще страшнее не в его интересах.
Мелковатый Тэиль для почти двухметрового макне – не ноша, и Чихуну отчаянно хочется, когда он укладывает вокалиста на кровать, чтобы было поромантичнее, как жаждет каждое подростковое подсознание – чтобы Тэиль как-нибудь зацепился за его толстовку, не позволил отпустить руку или еще что-нибудь трогательное, что позволило бы остаться ночевать на этой кровати и, может быть, хоть это и было бы ужасно, уверило его самого в серьезности своих сомнительных желаний.
Но Тэиль всего лишь не просыпается – даже когда Чихун снимает с него очки и, сложив дужки, кладет их на тумбочку – и Чихун с несвойственным для него серьезным выражением лица рассматривает старшего: Тэиль, что бы ни говорили, красивый. Не звезда с обложки, скорее, домашний мальчик, озорной в глубине души, но похожий на ботана. Или скромняга, который иногда бросает слишком проницательные для толпы олухов, которыми они все выглядят, вдумчивые взгляды. Совсем-совсем лишний в их команде со своими вытянутыми свитерами и огромными очками или вкусная-вкусная изюминка с ангельским голосом, кто врет меньше всех, потому что любимых тэилевских татух никто не видел, а только настоящее так старательно прячут.
Беда в том, что, чтобы понять Тэиля, надо быть с ним рядом, но черта с два Чихуну, в силу нежного возраста и противоречивого, неуступчивого и самостоятельного характера вокалиста, позволено.
Чем дольше Чихун смотрит на спящего Тэиля, тем глубже внутрь прокрадываются волнительные мурашки: это так… интимно, неправильно, неприлично, что… Что когда с той стороны двери раздаются шаги и голос Кёна зовет:
- Чихун, ты где? – Чихун стремительно приземляется на кровать Тэиля и обнимает старшего, изображая из себя спящего.
- Мда, - хмыкает Кён, закрывая дверь обратно.
Чихун едва-едва, пугаясь самого себя, приближает нос к волосам беспечно спящего Тэиля, вдыхает аромат ягодок-цветочков, и от того, что каштановые волосы даже на глаз кажутся чистыми и мягкими-мягкими, внутри делается хорошо и спокойно.
- Я не маленький, хён, - тихо своим голосом эротической выдры сообщает Чихун в темноту, и она на секундочку, кажется, сжимается, но Чихун не очень внимательный и к тому же занят осмыслением сказанной фразы: если по-ребячьи допроситься у Тэиля расположения невозможно, можно по-взрослому попытаться его заставить.
Даже неумный Чихун понимает, что, верный своей независимости-самостоятельности, Тэиль завтра не сможет спросить, почему они уснули на одной кровати.

%

По мнению Минхёка, Джэхе довольно скользкий тип, и он бы даже поставил это ему в вину, если бы в некоторой степени не был таким же – его смущало, когда кто-то стремился подобраться к нему слишком близко и с лупой поразглядывать тараканчиков в его голове.
И не просто смущало – хотелось вытолкнуть этого кого-то за дверь и повесить на нее табличку «Do not disturb», как в отеле. Пожалуй, единственными, кто смело распахивал перед камерами халат нараспашку были лидер, Кён и Чихун, остальные же предприимчиво проросли в выданный им образ и прикрывались им, как щитом, от чужого любопытства.
Ольчжановский фейк из всех был самым качественным и, может быть, от этого самым стремным – да, троллить Джэхе и выставлять то принцессой, то домохозяйкой было любимой народной забавой, вот только это не отменяло того, что их драгоценная краса был ненамного, но старше остальных, и если не гением, то себе на уме.
Джэхе был приверженцем пацифистской политики и достаточно ценил себя, чтобы безболезненно для самолюбия пропускать подколы мимо ушей – улыбался, кивал, молчал… Пока до него не добирался Кён.
Минхёк поначалу думал, что у них взаимная аллергия – рэпер, например, не стеснялся вслух заявлять о своей неприязни к ольчжану, и тот довольно долго терпел, потом плавно стал огрызаться, и в какой-то момент к всеобщей неожиданности наступил Кёну на больное место, да так и остался на нем стоять, то ли потому, что вдруг открыл в себе садистские наклонности и понял, как весело дразнить того, кто не может заехать тебе по лицу в ответ, то ли из-за того, что искренне Кёна ненавидел и не хотел вслед за остальными принимать от него смешочки, считая существом низшим и вообще «не в праве».
Как бы то ни было, Кён все чаще и чаще огрызался, а Джэхе даже из роли выходить было не надо, чтобы позлить его: каждый первый встречный считал своим долгом умилиться красоте и покладистому ольчжановскому характеру, а Кён несмешными шутками, замашками бабника и раздолбая делал только хуже.
Сторонний наблюдатель, может быть, и не нашел бы в действиях Джэхе ничего преступного, но, будучи инсайдером, Минхёк видел, как часто красавчик поворачивает факты так, что их начинают сравнивать.
Джэхе и Кёна.
Кёна и Джэхе – всегда в пользу последнего.
И насколько умен Джэхе на самом деле, Минхёк начал понимать тоже недавно – если бы Кён так открыто не бесился, когда ольчжановская тень перекрывает сияние его улыбки, Джэхе бы давно от него отстал, а так Кён только дразнил садиста и, как следствие, огребал по полной, потому что Джэхе было слишком уж интересно.
Всегда в жизни, поздно или рано, появляется человек, с которым можно позаниматься болезненной акупунктурой, нажимая ему на больные места – и Кён стал для Джэхе идеальной жертвой.
Минхёк обдумывал все это, потирая красную от удара челюсть – всегда в жизни, поздно или рано, человека тянет побыть героем и защитить обиженного.
Минхёку его героизм вылез боком.
Чихо выклянчил у менеджера перелет из Японии ночным рейсом – согласно всеобщему убеждению, это всяко было лучше, чем лететь обратно завтра и, не отдохнув, отправляться на съемки шоу – и, естественно, по возвращении домой перед душем выстроилась очередь желающих помыться.
Чихо хлебать кашу сапогом не привык, и поэтому занял ванную первым, Чихун, считавший себя непачкающимся, и Тэиль, слишком невоинственный для драк за воду, тоже ретировались по кроватям, Квон заснул на кухне, а Минхёку не уперлось – он сова.
Под дверью остались Кён с зелеными кругами под глазами и Джэхе, щурившийся на лампочку с злокозненным видом.
Дверь открылась, явив собравшимся окутанного полотенцем и облаками пара Чихо, и Кён собирался уже шмыгнуть внутрь, когда его опередил Джэхе.
- Куда лезешь? Я первый очередь занял, - возмущение Кёна вскрыло себе вены и злым шипением запенилось наружу.
- Я пойду первым, - спокойно, словно одолжение делал, сообщил Джэхе, - потому что если я не высплюсь, буду дерьмово выглядеть, и это будет неприятно. А если дерьмово будешь выглядеть ты, никто и не заметит. Чихо, я могу идти первым?
Минхёк не думает, что Чихо кивнул осознанно – скорее всего, он просто спал на ходу и машинально разрешил бы даже побрить себе ноги, но Кён был слишком зол, чтобы думать головой.
- Самодовольный ты ублюдок, - глухим голосом начал Кён. – Может, испортить тебе эту твою рожу, чтобы ни на что больше не годен был?
И тут Минхёку будто кто черный плащ на плечи накинул и бетменовские ушки на голову надел: с Кёном у Минхёка были искренние и приятельские отношения, и, наверно, поэтому он так отчетливо услышал в кёновской интонации реальную угрозу.
Кёна было искренне жаль – за одного порченного ольджана ему всыпят первосортных непорченых люлей – и Минхёк с удивительным проворством бросился вперед спасать Кёна от глупости.
Кёна – спас, свой, хоть и не такой прекрасный, как ольчжановский, но все равно любимый фейс – нет.
Кён, пытаясь выбить Джэхе пару передних зубов, случайно засветил ему кулаком в челюсть, да так и замер на месте – тоже пацифист, вроде как, драться не умеет и не привык.
Джэхе очаровательно улыбнулся – враг в очередной раз выставил себя лохом, заехав по лицу единственному другу – и заперся в ванной.
Кён развернулся и ушел к себе.
Чихо вообще давно спал.
Один Минхёк все сидел на кухне и потирал лицо – желание геройствовать отсохло на корню.

Примечания:

Мои симпатии всегда очевидны, но я изменил себе и был объективен.
И вообще, кому это все надо?