Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!
Часть 3. Твое обнаженное тело должно принадлежать тому, Кто полюбит твою обнаженную душу.
|
|
Твое обнаженное тело должно принадлежать тому,
Кто полюбит твою обнаженную душу.
Бекхен весь день не нервничал ни капли. Он знал, что сегодня поимеет Чанеля. Ну, технически, наоборот, конечно, но не суть. Бекхен просто ждал вечера.
Но когда после ужина Чанель ни слова не говоря свалил куда-то, напялив свою кожаную куртку, Бекхен рассвирепел. Нет, он мог понять, что Чанель его не очень-то и хочет, но, позвольте, исчезать вот так – это как-то не по-спортивному. Он серьезно обиделся и от оскорбленных чувств даже занялся тем, чего сто лет не делал – чтением найденной под кроватью давно заброшенной книги.
И когда дверь их комнаты, наконец, открылась, Бекхен уже открыл было рот, чтобы хорошенько выматериться, как на стол шлепнулась упаковка презервативов. Чанель уставился на него и сказал:
- Если не передумал.
Рот Бекхена инициативно закрылся, пока он разглядывал Чанеля в ответ – чуть мокрые волосы (на улице весь день изморось), распахнутая куртка (кожа на груди, должно быть, чудовищно холодная, восхитительно вымороженная, так и зовущая прикоснуться), потертая майка, вытянутые на коленях джинсы и загадочный взгляд, в котором и неуверенность, и насмешка, и озорные искорки…
- Ты пил, - дошло до Бекхена.
Чанель пожал плечами и усмехнулся:
- Не каждый день собираюсь заняться сексом с лучшим другом.
Бекхен нервно рассмеялся.
- А меня чего не позвал? Я бы тоже надрался.
Чанель снял куртку:
- Во-первых, я не надрался, просто выпил. Во-вторых, мне это нужнее…
- Это еще почему? – возмутился Бекхен. – Я готов пожертвовать своей задницей, а ты…
- А на меня ты всех собак повесишь, - прервал Чанель. – Если все это, - он уставился на лежащую на столе упаковку, а потом зажмурился, - плохо кончится, зная твою логику, виноват буду я.
- И ведь не поспоришь, - задумчиво протянул Бекхен, покусывая корешок книги.
Чанель снова был просто пиздец как прав: Бекхен никогда не стеснялся свалить вину на кого-нибудь, кто не будет защищаться. Чанель знает его, как облупленного. И это, черт побери, забавно. И то, чем они собираются заняться, начинает казаться Бекхену еще более соблазнительным, неправильным и рискованным – так что мурашки маленькими пяточками топчутся на животе, убегая куда-то в трусы, когда он откладывает книгу и совершенно ничего не выражающим взглядом смотрит на Чанеля:
- Ты это… посиди тут. Я сейчас.
И уже в дверях ванной оглядывается на Чанеля, изучающего его книгу.
- Что? – поднимает на него глаза Чанель. – Тут я, тут…
«Знает, как облупленного», - гулко проносится в пустой голове Бекхена.
Как только Чанель переступил порог комнаты, мысли из его головы словно корова слизала – Бекхен валялся на кровати, закинув ногу на ногу, и смотрел в книгу. А потом смотрел на него своими темными глазками. И Чанель знал, что эти глаза большую часть суток узкие и злые, и из всего окружения Бекхена только для него они теплеют и становятся нормальными. И это прикольно, да… Черт, он собирается трахнуть Бекхена. С ума сойти…
Чанель разговаривает с Бекхеном о чем-то, даже не задумываясь о смысле слов – его сознание вдруг обретает громкий голос, отвечающий на вопросы Бекхена, пока Чанель нервно чешет запястья: что, вот прямо так подойти и сказать «Хейо-о-о-о, Бек, раньше начнем, раньше закончим»?
Хейобек расцарапает ему рожу своими когтями…
Поэтому когда Бекхен исчезает в ванной, Чанель выдыхает облегченно, тупо уставившись в книгу. Он мысленно желает Беку сидеть в душе подольше – а за это время он, может быть, найдет слова поприличнее, чем «хейо».
В ванной что-то падает, и Чанель подрывается с кровати, как мультяшный заяц, потом (спишем пару секунд на нервное напряжение) соображает, что ему-то бояться нечего, судорожно ищет, куда бы пристроиться, чтобы не выглядеть психом, и в последний момент – до того, как дверь ванной открывается – принимает шикарную метросексуальную позу, скрестив ноги и пафосно опираясь рукой о стул.
И только этот самый чертов стул помогает Чанелю не упасть, когда он видит это: Бекхена, похожего на Гавроша. Если бы Гюго писал порнографию, конечно – у Бекхена взъерошенные волосы, подведенные глаза, а надета на нем только просторная скользкая рубашка, расстегнутая на груди. Хотя нет, постойте, еще есть носочки – умилительные белые мохнатые носочки…
Бекхен похабно улыбается, когда замечает, какой эффект на Чанеля произвело его появление, и медленно топает к нему, покачивая бедрами.
Но Чанель ловит упавшую челюсть, а его отказавшие было мозги во всю жмут на акселератор – потому как что-то ему подсказывает, что цирк только начался. Он ловко подставляет занятому соблазняющей походкой Бекхену подножку, и когда тот падает, Чанель придерживает его, успевая провести ладонью по очаровательным ягодицам.
О да-а-а, на Бекхене нихрена больше нет – кроме рубашки и мохнатых носочков.
Улыбка Бекхена становится вообще каким-то воплощением разврата, когда он забирается на стол, скромно прикрываясь подолом рубашки.
Чанель ржет так, будто надышался клеем:
- Ну у тебя и фантазия…
Бекхен показывает язык и опирается руками о стол, отклоняясь назад – рубашка ползет по бедрам вверх, и Чанель думает, что его слюни начинают капать на ковер.
- Ты бесстыжий, - говорит Чанель, подходя к нему вплотную.
- Ты тоже, - отвечает Бекхен, раздвигая ноги.
Он двигается на столе назад и медленно опускается на него спиной. Ножка в белом носочке нахально упирается Чанелю в ширинку, а потом ведет вверх, останавливаясь на груди. Чанель заглатывает литры слюней, образующихся во рту, когда от этих манипуляций рубашка задирается и приоткрывает его взгляду кое-что нежное, что Бекхену бы лучше и дальше прятать ради крепкого здоровья своей задницы.
- Тебе же нравится? – пошленько прихихикивая спрашивает Бекхен, и Чанель ловит ножку, обернутую в махровый. Он прижимается губами к косточке в основании стопы, чуть стягивая беленький носочек – и, черт, он чувствует себя так, будто раздевает Бекхена.
- Мне нравится твоя больная фантазия, - поправляет он, незаметно соскальзывая по ножке вниз к колену и дальше на бедро. Если Бекхен думал, что у него слабые нервы – он его разочарует.
Бекхен приподнимается, позволяя Чанелю погладить мягкую ягодицу, и как бы невзначай замечает:
- А ты не торопишься…
- Ты мне просто нравишься такой, - заявляет Чанель, сдавливая кожу на внутренней стороне бедра, так что Бекхен на секунду прикрывает глаза, а потом насмешливо спрашивает:
- Какой такой?
Чанель отпускает волшебную ножку, придвигая Бекхена к себе ближе, чтобы тот мог положить свои фапабельные нижние конечности ему на пояс, и в упор смотрит вниз на Бекхена, который под этим взглядом совсем обнаглевает, распахивает рубашку на животе и водит по нему своими роскошными пальцами, расставив их веером.
- Такой, ну, - Чанель ловит его пальцы и помогает растирать кожу на животе, - бесстыжий…
Бекхен хихикает.
- … веселый…
Чанель вдруг проводит холодными пальцами по его члену, чувствуя, как Бекхена дернуло судорогой:
- …пошлый, - заканчивает он. – Я бы хотел, чтобы ты всегда таким был.
А Бекхен продолжает догоняться, выгибая поясницу дугой и приподнимаясь на локтях:
- Тогда все будут знать, что ты живешь со шлюхой, Ёлли… - мурлыкает он, продолжая изображать из себя волну и услаждая голодный взор Чанеля изгибами полуодетого и от того еще более соблазнительного тела.
- Да пусть завидуют молча, - ухмыляется Чанель, нагибаясь, чтобы поцеловать.
Бекхен ржет про себя, когда чувствует эти поцелуи – в них нет даже страсти, Чанель просто облизывает его, пуская слюни, как голодный на хорошо прожаренную золотистую куриную ножку. И его смешок пробивается-таки наружу, когда он чувствует, как настойчивые пальцы раздвигают его ягодицы, шарятся между ними, а потом надавливают на дырочку. Когда Чанель делает это еще раз, Бекхен отпихивает его от себя:
- Брось, Ёлли, ты не трахнешь меня на столе.
- Это еще почему? – выгибает бровь Чанель.
- Ты последний романтик, Ёлли. Ты последний рыцарь ветряных мельниц.
Чанель смеется, прижимаясь лбом к скользкому материалу рубашки на груди Бекхена:
- Только никому не говори. Это был мой секрет.
- Да ну? – усмехается Бекхен. А потом отстраняет его от себя: - Раздевайся.
Чанель послушно стягивает с себя майку, пока Бекхен открывает ноутбук. Паршивые динамики негромко принимаются поедать неизвестную Чанелю игривую песенку, и он прищуривается, вопросительно глядя на Бекхена.
- Чтобы не слышно было, как ты стонешь, - невозмутимо отвечает тот.
Чанель позволяет себе ироничную улыбку и короткую реплику:
- Ой ли? – обещая себе отомстить.
Когда на Чанеле остаются одни трусы, он загадочно смотрит на Бекхена, пошленьким взглядом предлагая ему заняться этим самому. Но Бекхен собирается побыть зрителем и поэтому только облизывает губы, дожидаясь продолжения.
Чанель бросает:
- Как хочешь, - и засовывает пальцы под резинку. А потом пошло двигает бедрами из стороны в сторону, спуская ткань по ногам.
Глядя на эту пародию на стриптиз, Бекхен заливается звонким смехом. Он знает, что Чанель сделал это специально, чтобы подразнить его извращенскую любовь к нижнему белью, но он ничего не может с собой сделать – спрыгивает со стола и прижимается к голому Чанелю. И если Чанель думал, что сейчас будет минутка единения душ, прижимаясь к нему лбом и нежно поглаживая по ткани рубашки на спине, то хрена ему с два. Бекхен облизывается, целует Чанеля и прижимает его к себе за пояс, неспешно двигаясь под веселенькую мелодию песенки. И до Чанеля только неприлично долгое время спустя доходит, чего добивается Бекхен – когда его естество начинает с восторгом отзываться на потирающийся об него член Бекхена.
- Бек, какого хрена? – мычит Чанель в его губы, от которых невозможно оторваться благодаря самозабвенным усилиям Бекхена, но тот вместо ответа только распахивает рубашку, прижимаясь к нему теперь еще и животом. Чанель чувствует неприличное прикосновение и злится от того, как оно заводит его: полувозбужденная мягкая плоть, трущаяся о его собственную нежную кожу, так что он чувствует поток крови, приливающий к члену, и ему до одури хочется схватить это непотребство в кулак и отдрочить им обоим, испортив к хренам скользкую рубашечку Бекхена. Но он знает, что его ждет кое-что поинтереснее…
- Я думаю, самое время познакомиться с этой очаровательной попкой поближе, - произносит он на ухо Бекхену, заваливая его на кровать.
Бекхен только блаженно вздыхает, чувствуя придавивший его вес:
- Ты такой тяжелый, Ёлли, ах-х-х…
- В самом деле? – ехидничает Чанель, вдавливая Бекхена в кровать сильнее. – Я смотрю, кто-то балдеет от того, что он снизу…
- О да, Ёлли, - Бекхен шепчет, обнимая Чанеля руками и ногами. – Я хочу, чтобы меня… м-м-м… вот прямо там…
Бекхен снова пошло потирается об него, и Чанель чувствует, как сгорают вставшие дыбом волоски на руках.
- Так может тебя того, насухую? – издевается Чанель, разыскивая пальцами отверстие между ягодиц, отчего Бекхен едва ли не взвизгивает. Чанель ржет: - Поверил?
- Ублюдок, - бурчит Бекхен, наблюдая, как голый Чанель роется в тумбочке и прихватывает со стола брошенную на него раньше упаковочку.
-Ну, - вернувшийся Чанель смотрит на развалившегося перед ним Бекхена, протягивая ему крем, - сам все сделаешь, будешь хорошим мальчиком?
- Иди нахуй, - невозмутимо отвечает Бекхен, сгибая ноги в коленях и составляя их на бедра Чанеля, так что лучшая бекхеновская часть нагло демонстрирует ему свое соблазнительное набухшее совершенство.
- Бесстыжий, - еще раз говорит Чанель, выплевывая лужицу крема на руки. – И не стыдно тебе?
- Неа, - отвечает Бекхен, покачивая бедрами. – Давай, Ёлли, сделай мне хорошо.
- Как скажешь, принцесса, - подмигивает Чанель.
Пальчик пролазить внутрь не хочет, и вид откровенно скучающего под ним Бекхена вовсе не помогает.
- Да что ж так туго-то? – возмущается Чанель. – Ты по ночам когда под одеялом стонешь, разве не этим занимаешься?
Бекхен ощутимо пинает его в бок, но Чанель не успокаивается:
- Я думал, ты совершенствуешь свой организм, делаешь его, - Чанель от души тянет вбок, - шире, открываешься миру, - Чанель не жалеет сил, проталкивая палец вглубь, - в неожиданных местах. А ты, оказывается, просто на Чунмена дрочишь.
- Придурок, заткнись нахрен, - бесится Бекхен.
- Ладно, ладно, окей, - примирительно говорит Чанель. – Хотя вообще-то по правилам ты сейчас должен стонать и извиваться подо мной, как шлюшка…
- С херов ли? – интересуется Бекхен. – Ты во мне дерьмо толкаешь… Ой…
- Ага-а-а, - довольный голос.
- Еще разок повторишь? – невинный.
- Как-то так, - задумчивый. – А может так…
- М-м-м…
- А если три?
- Мне же больно, придурок чертов…
- А ты бы расслабился, а то она, - шлепок по заднице, - как печеное яблоко.
- Выебать тебя мало…
- Я-то за, Ифань против…
Бекхен мстительно смеется, а потом корчит унылую рожицу:
- Мне правда больно, Ёль…
- А если ты представишь, какую огромную штуку я собираюсь в тебя засунуть, тебе будет еще больнее, - продолжает троллить Чанель, но заботливо выжимает себе на пальцы еще крема и пытается отвлечь Бекхена поцелуем.
Бекхену не то чтобы помогает, просто Чанель прав: если он будет продолжать зажиматься, дальше будет просто пиздец. Поэтому Бекхен с поистине шлюховским изяществом подается по постели вниз, выгибаясь эротично, как порнозвезда, и насаживается на чанелевские пальцы. Когда действо короткими толчками и хриплыми вздохами начинает слишком походить на секс, Чанель протягивает Бекхену презерватив.
- Я-то почему? – возмущается Бекхен.
- Ты же бесстыжий. Вот и докажи.
Бекхен доказывает, щелкая резинкой по члену и мстительно обещая припомнить обиду в самый неподходящий для Чанеля момент.
Но наивный Чанель об этом не подозревает. Он опрокидывает Бекхена на кровать, прижимая его руки, и пошленько выдыхает на губы:
- Тебе погрубее или понежнее?
- Мне поглубже, - подмигивает Бекхен, - только сделай уже что-нибудь, а то сейчас спать пойдем и твой вялый маленький дружок расстроится.
- Значит, погрубее, - делает свой вывод Чанель.
И Бекхен успевает пожалеть о том, что слишком много говорил – Чанель натягивает его на себя, как чулок на женскую ножку, игнорируя сопротивление, пока не упирается окончательно.
- Сукасукасука, какая же ты сука, - шипит Бекхен. – Ты мне там порвал что-нибудь…
- А по-моему прекрасно, - делится впечатлениями Чанель, - у тебя райская задница, Бекки.
Бекхен чувствует слабое движение: нечто громадное покидает его, медленно выскальзывая, а потом так же неспешно заполняет снова. Снова появляется желание крепко материться, но он только стискивает зубы. Нет, он был в курсе, что кое-чем придется пожертвовать... но сначала надо было Чанеля линейкой померять, что ли... Бекхен закусывает губу и выгибает спину, пытаясь привыкнуть к мысли, что эта херня в нем будет продолжать двигаться.
А Чанель смотрит на него сверху вниз, внимательно замечая каждое движение на его лице, синхронизированное болезненно нахмуренными бровями с его толчками, пока эта закушенная припухшая губка окончательно не смывает его намерения обойтись с Бекхеном погрубее: в Чанеле будится и рвется на волю нежный зверь, ревущий и требующий ласкать и ублажать крошку Бекхена до потери пульса - он же такой маленький, такой нежненький, легонький, как перышко, и мягкий, как попка младенца. Сквернословит, правда, зараза, как последний сапожник, но зверь в Чанеле этот аргумент решительно отметает, заставляя Чанеля наклониться и прихватить обкусанную нижнюю губку, смотря на Бекхена с позорным и невменяемым обожанием. И когда Бекхен пылко отвечает ему, обнимает за плечи и возится, будто весь пытается залезть на Чанеля, будто он весь зависим от этой ласки и вообще они оба сейчас на ложе из роз, а он в роли девственицы, Чанель к стыду своему признает, что играет Бекхен в эту трепетную лань или его на самом деле торкнуло, но ему охуенно нравится - завернутый в скользкий белый материал худенький скелетик (который хочется сжать до хруста ребер), отвязно подающаяся навстречу его толчкам узенькая бледненькая попка (которую хочется защипать, пока не заалеет пошлыми отметинами), беленький носочек, который он поймал где-то справа от себя... Чанель фанатеет от этих мохрушек, загибая ножку вверх и прижимая к груди, снова целует остренькую косточку, а потом срывает носочек нахрен, с дьявольским торжеством обозревая поджатые пальчики - черт побери, Бекхену тоже это нравится.
Адекватность Чанеля делает адьес ручкой.
Он с похабненькой улыбочкой (продолжая чмокать ножку Бекхена, которую все еще держит у груди, наплевав на гимнастические не-способности соседа) созерцает впалый животик, который вообще прогибается ямой, когда Бекхен начинает извиваться, как пиявка, упираясь в подушку затылком - с откровенной целью поспособствовать более глубокому проникновению Чанеля в себя...
Бля-я-ядь...
Он трахает Бекхена.
Кто-то где-то спит, смотрит в телек сонными глазами, отправляет в рот чипсы... кто-то сидит на толчке, кто-то напивается, кто-то тоже со вкусом ебается - вселенная себе продолжает вертеться вокруг своей гребаной оси, пока в мире Чанеля происходят катаклизмы и с небес сыплется манна: он трахает Бекхена. Волшебного, злобного, вкусного, истеричного, крохотного, бесстыжего, эротичного, хрупенького, пошлого... Так, стоп, хватит. Что Чанель хотел сказать, так это то, что все знают Бекхена как вздорную стерву, а он - пока вселенная там где-то себе вертится - имеет возможность полюбоваться на него без защиты, вот будто створки раковины разошлись, и Чанель радостно запустил пальцы в беззащитное мяско, пуская слюни на то, какое оно на самом деле трепетное, как бесстыже отзывается на ласки и как любит, когда с ним нежничают.
- Чего у тебя... такая рожа довольная? - хрипло спрашивает Бекхен, отчаянно извиваясь по призыву своей задницы, после тесного знакомства с членом Чанеля возжелавшей его в себя и непременно как можно глубже.
- Я трахаю Бекхена, - с щенячьим восторгом отвечает Чанель, старательно заскальзывая внутрь причины помутнения его рассудка.
Бекхен морщится.
- И что?
- Как что? - Чанель выглядит искренне изумленным тем, что ему не удалось донести до Бекхена глубину этого потрясающего факта, и повторяет весело, как будто песенку напевает: - Я трахаю Бекхена, я трахаю Бекхена...
- Окей, окей... - сдается Бекхен. - Ты трахаешь Бекхена. Аплодисменты.
Чанель думает, что если он сейчас забьет в ладоши, как дрессированный тюлень на детском представлении (как бы ни хотелось на самом деле), Бекхен ему врежет, поэтому он только обиженно надувает губы:
- А тебе вроде бы и все равно? Лежишь, как бревно. Может быть, я плохо стараюсь?
- Не-не-не-н-н-н-н-н... - Чанель не начинает двигаться быстрее, просто пробует другой угол. И примерно в соотношении один к трем все же попадает по чему-то в Бекхене, отчего весь его алфавит урезается до одной согласной.
- А кто-то говорил, что стонать буду я. А? М? - дразнит Чанель, имитируя эротичный голосок Бекхена. - Бек, скажи " мне хорошо"?
- Иди в задниц... ох... цу-у-у...
- Бек, ну скажи.
- Перебьешься.
- Ну Бе-е-е-к...
- Блядь, ну чего ты хочешь-то? Мне хорошо, я весь затраханный, я под тобой и просто балдею от этого.
- Бекки! - восторгу Чанеля нет предела, он осыпает Бекхена короткими чмоками и снова придавливает его собой. - Бекки! Бекки! Бекки! Гадость ты моя нежная...
Бекхен не успевает отвечать на эти восторженные поцелуйчики, а " нежная гадость" вообще умиляет его до безобразия, потому что Чанель - такой придурок... Бекхен смеется ему в губы, чувствуя, что они в конце концов нащупали нужный ритм, и слабый голосок на границе сознания поет ему, что конец близок. Бекхен обнимает Чанеля и сосредотачивается на процессе: одновременно с Чанелем приподняться, втянуть живот, выгнуться - и почувствовать всей своей горячей задницей, как удовольствие подползает все ближе, трепещет где-то на кончиках нервов и томно зовет сорваться поскорее.
- Ёль, - зовет он.
- Что? - хрипит Чанель.
- Ты будешь смеяться?
- А это смешно?
- Вообще-то да, - сознается Бекхен.
- Да говори уже, - торопит Чанель, занятый оценкой ситуации: уже пора приласкать Бекхена? Или уже давно пора?
- Целуй меня, когда будешь кончать, - говорит Бекхен, и Чанель даже отвлекается от своих раздумий:
- Чего-о-о?
- Я хочу чувствовать, как ты кончаешь, и знать, что ты меня не просто как шлюху...
- Дурак, - отвечает Чанель, у которого снова распустились в груди предательские белые цветочки.
Какая, нахрен, шлюха, когда он весь уже испереживался, пытаясь по виду бекхеновского члена угадать, сколько ему еще сдерживаться, и представляя, как же это все-таки будет феерично, если они кончат вместе.
Бекхена выгнуло какой-то восхитительной кривой, он пропел:
- Ёл-ли... - и Чанель за три секунды успел подумать, что, во-первых, уже можно не сдерживаться, во-вторых, надо поцеловать Бекхена, в-третьих... еще прижать его к себе покрепче.
Тройной мысленный рывок Чанеля вылился в конце концов в то, что он поднял Бекхена до своих коленей, и, кончая, упоенно надрачивал своей крошке, страстно исцеловывая губы.
- Фу-у-у-ух, - в конце концов выдохнул Чанель, когда спазмы перестали дергать его и Бекхена тело, и они все-таки решили разлепить губы. - Это было...
Чанель к стыду своему хотел сказать " круто", " супер" или что-нибудь еще в том же духе, но когда Бекхен, отползая на подушку, сказал:
- Слишком быстро, - язык Чанеля присох к глотке.
" Быстро"? Да какого, скажите, пожалуйста, хрена? С какими там раньше марафонцами трахался Бекхен, что вполне себе средний чанелевский результат ему - коротко?
- Черт бы тебя побрал, - пробурчал он, бесконечно обиженный, устраиваясь рядом с Бекхеном на кровати.
- Эй, ты что, обиделся? - засмеялся Бекхен.
- Нет, - рявкнул Чанель.
- Да ладно тебе, вижу же, что обиделся, - примирительно заявил Бекхен. - Я вообще-то не тебя скорострелом хотел назвать, а сказать, что я бы не отказался от продолжения... чуть попозже... но если ты против, - Бекхен вздыхает, - что же...
- Не-не-не, - поспешно замотал головой тут же оттаявший Чанель. - Я только за.
- Да ну? - опять пошленькой улыбкой стрельнул в него Бекхен.
- Н-н-н-ну да, - уже менее уверенно под этим бесовским взглядом ответил Чанель.
Бекхен невинно улыбнулся, посмотрел вниз на свой испачканный живот и мазнул по нему пальцами, так что на красивых и будто фарфоровых пальчиках повисло нечто, напоминающее клей. Испачканная рука скользнула к Чанелю и раскрылась перед его лицом.
- Что? - спросил недоумевающий Чанель. - Ты предлагаешь облизать это?
Скользнувший по опухшей нижней губе язычок Бекхена заверил, что да, предлагает.
Чанель подумал, что это, конечно, верх извращения, но понадеялся, что от сероватенькой субстанции его не стошнит, лизнув тонкий, длинный и гибкий мизинчик.
И когда Бекхен запрокинул голову назад, выдохнув что-то нечленораздельное, Чанель на секунду допустил глупую мысль, что, может быть, это органическое чудо природы, эти длиннющие пальцы - его эрогенная зона? Чанель помотал головой, чтобы глупая мысль высыпалась через ухо, и засосал безымянный. Бекхен смотрел на него восторженными блестящими глазами и послушно позволял облизывать и остальные пальчики, чувствуя, как стремительно глупеет от одного вида Чанеля, занимающегося таким непотребством: это же его пальцы, черт побери, - и его сперма.
- А ты бесстыжий, - выдохнул он, наконец, когда язык Чанеля счистил остатки даже с его ладони.
- От тебя нахватался, - усмехнулся Чанель.
- Вот я и говорю, что мне нравится, - прохихикал Бекхен, к которому вернулась вся его утерянная в период переживания оргазма стервозность. - О, и мне так странно...
Бекхен делится соображениями с Чанелем, поворачиваясь на бок и осторожно просовывая в себя палец:
- Так легко входит...
Чанель опять вздыхает, проклиная эти пальцы с удвоенной силой, потому что пальцы пальцами - это одно, а пальцы Бекхена в попе Бекхена - это, простите, злоупотребление игрой на его нервах. Чанель думает про себя " А почему бы и нет? ", добавляя к бекхеновскому пальчику свои два.
- Смотри, - он наклоняется над Бекхеном, нашептывая ему в ухо. - Надави сюда...
Бекхен смотрит на Чанеля большими глазами, переживающими кратковременный шок - рыться в собственной заднице вдвоем с Чанелем? Это же так пошло, что плакать хочется. Но именно это и заставляет его в конце концов растянуть губы в улыбке и одарить Чанеля блядским взглядом:
- Вау... Теперь, если мне станет скучно, я и сам смогу...
- Ага... Но лучше будет позвать меня, не находишь? - Чанель ничего не может с собой поделать, наклоняясь к этим блядским глазам еще ниже.
- Или любого другого, - невинно изгибает бровь Бекхен.
- Ага, Чунмена бешеная собака покусает, и он тебя в кровать поволочет, - злится Чанель.
- Что поделать, - театрально вздыхает Бекхен, - я не могу перестать верить в чудо.
- Бекхен, - Чанеля уже неимоверно злят эти шутки - какой, в задницу, Чунмен, когда его собственные пальцы пребывают, простите, как раз таки в бекхеновской заднице? Какой Чунмен, когда Чанель готов вылизать этого бесстыжего перед собой с головы до пяток, будь хоть все его тело покрыто чем-то гадким и органическим? - Заебал. Заткнись.
Бекхен только довольно хихикает, когда Чанель снова прижимает его к кровати и несдержанно целует.
Чанель просыпается от того, от чего нормальный мужик в принципе просыпаться не должен – от пальцев, пробирающихся к его святому неприкосновенному месту, минуя условности, приличия и его ягодицы. Чанель с испуга даже хватается за тушку Бекхена, ища у него спасения от таинственного недоброжелателя, пока его сонное сознание не доносит ему оперативную сводку, сообщающую, что кроме этого подлеца в комнате никого нет.
И Чанель, игнорируя странноватые (окей, пиздецки раздражающие и неприятные) прикосновения, чмокает губами и пошло постанывает в крашеную макушку Бекхена:
- Да, Ифа-а-а-анечка, глу-у-у-убже…
- Какой, нахуй, Ифань?! – тут же раздается разъяренный бекхеновский голос.
- А какого хера твои пальцы забыли в моей заднице? – спокойно отвечает Чанель.
Бекхен коротко ржет, понимая, что его разводили, и мозг Чанеля далек от мысленного обсасывания китайско-канадского красавчика. И в качестве мести – он не собирается запрещать своим пальцам нагло надавливать на дырочку и даже – хаха – страшно для гордости Чанеля поиметь его фалангой пальчика.
- Ну… - Бекхену еще не хватает конец рубашки в рот засунуть, чтобы выглядеть, как деревенская дурочка. – Я любопытствовал, так ли у тебя там туго.
- Любопытствовал, значит? – переспрашивает Чанель, дергая задницей, чтобы пальцы совсем-то уж не обнаглевали. – Не наигрался, гаденыш?
- Неа, - совершенно без стеснения отвечает Бекхен, развратно блестя глазками.
- Что ж ты такой неугомонный-то? – жалуется Чанель. – Может, до утра подождешь?
- Неа, - повторяет Бекхен. – Твой член всю ночь упирался мне в бедро.
- И? – не без издевки спрашивает Чанель.
- Я еще хочу-у-у, - дует губы Бекхен.
Но Чанель хочет спать.
- Мать твою, Бек, три утра… - Чанель смотрит на часы.
- Ну я хочу, - хныкает Бекхен, закидывая руки на чужие плечи.
- Окей, - вдруг неожиданно легко соглашается Чанель. – Но будет погрубее, да, котенок?
- Э-э-э…
Бекхен думает, что у Чанеля пакостные глаза. Мерзкие. Отвратительные. Ничего золотистого в них нет. Он, понимаешь, страдает от спермотоксикоза, а Чанель над ним издевается.
- Ну так как, крошка? Трахаемся жестко или спим дальше? – еще раз спрашивает Чанель.
- Моей попе опять придется несладко? – уточняет Бекхен.
- Не исключено, - нахально отвечает Чанель.
- Тогда… - Бекхен серьезно задумывается, возится на кровати, словно ведет мысленный диалог с драгоценной частью его тела, - тогда сп-сп-спи… трахаемся! - решительно выпаливает он.
- О боже, - стонет Чанель, - я не хочу думать, что тебя таким испорченным мама родила.
- Неа, - дуется Бекхен, - я сам испортился.
- До мозга костей протух, - заключает Чанель, мимоходом (пока тянется до тумбочки) целуя в губы, хотя и обещал себе делать все без малейшей жалости.
«Жестко» в исполнении Чанеля – это прижатые к кровати руки и отсутствие смазки (ну он и так в Бекхена дохуя крема запихал, он до сих пор скользкий). И да, еще много обидных (ну, относительно) комментариев:
- Ну ты просто образцовая шлюха. Так подо мной еще никто не выгибался.
- А ты фанат шлюшек, как я посмотрю. Да и вообще ты какую-то шваль трахал.
- Моя шваль стонала так, как тебе слабо.
- Что? Мне? Слабо? А ну-ка нагнись.
И когда Чанель нагибается, Бекхен отрывается на всю катушку: сначала стонет так пошло, что у Чанеля закипает кровь, а потом шепчет ему в губы такие блядские непристойности, рассказывая, в каких местах ему хорошо, как именно ему хорошо и как было бы еще лучше, если бы Чанель двигался побыстрее, что у Чанеля загораются щеки. Он окончательно офигевает и трясет ушами, чтобы изгнать наваждение, хотя… неее, это блядство он до смерти не забудет.
Морально уничтоженного Чанеля хватает только на то, чтобы в самом конце поинтересоваться у Бекхена, кончит ли он, если к нему не прикасаться.
Лучше бы не спрашивал, честное слово.
Бекхен (Чанель давится, когда мозг подкидывает ему это порнографическое словосочетание) «обильно кончил» на него и отрубился, мелкий сучонок, кажется, еще до того, как заезженный Чанель извлек из него свой несчастный инструмент, который так цинично использовали.
Он засыпает снова, ни разу не заботясь о том, что он обнимает Бекхена с такой силой, что тому, должно быть, негде расправить легкие и вдохнуть нормально, и мысленно прикидывая, что после такого марафона (бля-я-я-ядь, это ж как звучит-то: проснуться в три ночи, чтобы быстро потрахаться, а потом спать дальше) он не проснется, даже если Бекхену придет в голову идея засунуть в него вместо пальцев торшер от светильника.
Чанель с трудом разлепляет глаза, и когда фокус устанавливается более-менее твердо, он бросает взгляд на часы (десять утра, мать его) и вслух произносит:
- Черт, лучшая суббота в моей жизни, - потому что фокус установился на сладко посапывающем на собственной подложенной под голову ладошке Бекхене, который во сне вылез из-под одеяла («И не холодно же ему», - подумал Чанель) и теперь радовал взор своими чудными ножками, на одной из которых все еще был надет носочек, а вторая, босая и по-видимому замерзшая, прижималась к первой.
Чанель думает, что ночью они, очевидно, так и трахались – в темноте и с одним носочком, и эта мысль его неадекватно веселит. А еще ему в голову приходит чудная идея разузнать-таки, как у Бекхена обстоят дела с утренним стояком. Собственный орган беспокоил его регулярно, и он по утрам нарочно подолгу валялся в кровати, делая вид, что спит, пока Бекхен не сматывался в ванную и Чанель не поднимался без риска быть опозоренным стоящим на три часа членом. И вот теперь, когда Чанель беззастенчиво проводит кончиками пальцев по животу Бекхена, нахально пробираясь под рубашку (всю пестрящую какими-то красноречивыми пятнами, сказать по правде), он запоздало соображает, чем по утрам занимается в ванной Бекхен – его член радостно реагирует на незапланированное вторжение, и Бекхен постанывает во сне.
Окей, Чанель убедился, что утренний стояк – не так уж и незнакомая Бекхену неприятность (он даже ржет про себя – он всего лишь по животу его погладил, а у Бекхена уже встало), и Чанелю пришла в голову идея еще более оригинальная – разбудить Бекхена минетом. Ну а хрен ли? Он ночью к его заднице приставать ведь не стеснялся.
Чанель осторожно поворачивает ворчащего Бекхена и задирает порнографическую обляпанную спермой рубашку, чтобы пристроиться у него между ног. Чанель ржет про себя, когда замечает, что Бекхен уже нихрена не спит, но глаза не открывает и вообще делает вид, что все нормально – пока Чанель засасывает нежную кожицу на члене и играется с дырочкой.
Чанель старается сильнее, задействует пальцы и подключает к процессу маленькие скукожившиеся от удовольствия яички.
- Бля-я-я-ядь, - в конце концов стонет Бекхен. – Ебаный садист, возьми ты его уже наконец полностью.
И Чанель подчиняется. Да и как тут будешь сопротивляться, когда тебя за собственные волосы насаживают на член и грубо трахают в глотку?
Вкус спермы кажется подозрительно знакомым, и Чанель от смеха (вдруг отчетливо вспомнив, как обсасывал вчера пальцы Бекхена и как охуенно ему это нравилось) забывает проглотить, вываливая всю радость Бекхену на бедра.
С губ Бекхена слетает уже второе «блядь» за утро, и он выворачивается, поднимая откуда-то с полу майку Чанеля, и невозмутимо вытирается, не отказывая себе в удовольствии прокомментировать:
- Довольно по-свински будить, чтобы потом отрыгнуть на меня сперму, придурок.
Чанель ржет:
- И это мне вместо «доброе утро, милый»? Неблагодарный сучонок.
- Доброе утро, милый, пошел нахуй, - без пауз произносит Бекхен, снова устраиваясь на кровати и даже не собираясь прятать обнаженную задравшейся рубашкой бледную попку, которая тут же становится добычей Чанеля.
- И тебе доброго утра, - навалившись на Бекхена, отвечает Чанель. – Персик мой.
Бекхен прищуривается:
- Твой кто?
- Персик, - пожимая плечами, Чанель аргументирует свой ответ поглаживанием роскошной нежной ягодицы. – Я сначала хотел сказать «моя нежная блядь», но…
Бекхен не дает ему договорить, злобно кусая за губу, и Чанель хрипло ржет, когда его придавливают к кровати.
- Я так люблю, когда ты злишься, - заключает он, балдея от того, что Бекхен прижимается к нему голыми бедрами, а под его потрепанную рубашку можно легко забраться руками, чтобы потискать соски и погладить решетку из ребер и пилу из позвонков.
- Сука, - цедит Бекхен сквозь зубы, но поскольку его губы заняты Чанелем, то выходит что-то вроде «фука», и Чанель медленно подыхает от смеха.
- «Фука», - передразнивает он, - когда ты ругаешься, я тоже люблю. Это так заводит.
Чанель нежно целует наклонившегося к нему Бекхена и уже без шуток просит:
- Ну же, Бекки, скажи это.
И Бекхен сдается, между странными звуками поцелуев-засосов произнося:
- Доброе утро, Ёлли.
Презерватив с утреца они сэкономили только потому, что Чанель слишком много ржал, пока щекотал Бекхена, тыкая ему под ребра, а тот визжал и лупил его нежной пяточкой по колену – у Чанеля упал. Он стряхнул Бекхена с себя и уставился на него слезящимися от смеха глазами:
- Встаем?
- Неа, - протянул Бекхен, перекидывая через него ноги и устраивая их на стене, чтобы Чанелю открывался вид на не упомянутые в путеводителе, но все же восхитительные корейские достопримечательности в виде круглых гладких бедер. – Не хочу, лень.
Чанель себе врагом не был, поэтому ничего не ответил и продолжил наслаждаться предложенным зрелищем. Бекхен с утра был помятым (ага, синоним «затраханный»), взъерошенным и до спазмов в желудке невинненьким – когда переставил ноги, упирающиеся в стену, и беленькая рубашечка снова съехала, приоткрывая причинные места. Чанель тихо фанател от этой смеси разврата и непорочности и в конце концов сдернул с Бекхена осиротевший носочек. Просто так. Чтоб не белел.
Бекхен, Чанель сообразил, снова догоняется - когда ручка с длиннющими пальчиками скользнула между бедер, а Бекхен откинулся назад и уставился на него узкими хитрыми глазками:
- Ты даже ни разу меня раком не поставил…
Чанель подавил лицевой спазм и наигранно лениво ответил:
- Не хочу.
Бекхен заржал:
- Последний романтик, точно. Думаешь, что трахаться мордой в подушку унизительно.
Чанель посмотрел на него без насмешки и, возможно, в первый раз ответил серьезно:
- Я думаю, что ты любишь, когда с тобой обращаются нежно. Ты просто прешься, когда тебя обожают.
- Увы, - показушно вздохнул Бекхен. – Теперь мы знаем слабые места друг друга.
- Почему слабые? – спросил Чанель. – Теперь у меня еще больше поводов тебя прикрывать. Я даже чувствую себя обязанным теперь…
Договорить Чанелю не удается: в дверь тихо стучат, а потом раздается голос Чонина:
- Ты тут? Чане…
- ПОШЕЛ НАХУЙ!
Чанель даже успел испугаться, когда в дверной косяк влетело что-то стеклянное и хрюкнуло на дождь из осколков, шуганувший Чонина.
Бекхен повернулся к нему с милой улыбкой:
- Извини, нас прервали.
- Так-то это была моя кружка, - задумчиво сказал Чанель, рассматривая Бекхена: он вроде даже не злился. Просто ненависть – одна из его сторон или вроде того. И он будет методично доебываться до любого, кто угрожает ему или, еще страшнее, тому, кого он любит. Это весьма и весьма дерьмовая черта характера, но Чанель уважает за нее Бекхена, с усмешкой думая, что было бы неплохо когда-нибудь приручить Бекхена, чтобы он так же за него был готов порвать очко любому, даже такому крутому парню, как Чонин.
- Новую купишь, - невозмутимо отозвался Бекхен.
Чем дольше они валяются на кровати, тем меньше Чанелю хочется вставать и куда-то идти от Бекхена, в котором извращенные фантазии бурлят, как в горячем источнике. Когда Чанель как бы мимоходом намекнул, что в кровати с голым Бекхеном, конечно, круто, но жрать-то тоже хочется, Бекхен дошлепал до шкафа и приволок маленькую шоколадку, коварно улыбаясь. Чанель решил, что его будут кормить, и устроился поудобнее, ожидая, когда божественные пальчики опустят ему в рот плиточку шоколада и он, может быть, снова оближет их все пять фангу за фалангой.
Но извращенец Бекхен достал зажигалку и принялся нагревать ей фольгу. Чанель не думал, что это сработает, но к его удивлению шоколад действительно расплавился.
Бекхен зачерпнул пальчиком вязкую субстанцию и задумчиво посмотрел на него. А потом растер шоколадное месиво по ноге, проведя от колена вниз. Он повторил это еще раз, только теперь уже в обратную сторону, от паха до колена, облизал палец и развалился, покачивая соблазнительной вымазанной в шоколаде ножкой перед лицом Чанеля.
Чанель ухмыльнулся и нагнулся к Бекхену, прижавшись губами к теплому паху, с удовольствием вылизывая сладкую кожу. А Бекхен… Что еще ждать от извращенца? Сидел и с довольным лицом поглаживал Чанеля по волосам, будто он какая-то зверюшка, будто это вообще нормально и не похоже на шизофрению – Чанель, выцеловывающий его бедро.
Чанель доел шоколадку, перевернув Бекхена и уложив его на живот – слизывая шоколад с его задницы, на которую сам его и намазывал.
И, видимо, где-то в процессе он настолько с ней сроднился, что ему захотелось написать ей, волшебной и нежной, посвящение. Выбросив упаковку от шоколада и одарив свою музу эротических фантазий шлепком, Чанель решил, что и правда напишет. Он взял со стола синий маркер и, еще пару раз треснув Бекхену по заднице, чтобы не вертелся, красивыми буквами написал ему на попе то, что он о ней думает. Бекхен извивался, потому что ему было щекотно, а потом помчался к зеркалу, выпячивая в него зад и пытаясь прочесть надпись задом наперед в отражении.
Чанель ржал, как буйнопомешанный – Бекхен, вертящий голой попой перед зеркалом… Это же представишь один раз, потом не уснешь. Когда Бекхен, наконец, разобрал, что там на нем написано, он удивленно повернулся к Чанелю:
- «The prettiest»?
- Зато в яблочко, - подмигнул Чанель.
Бекхен забрался обратно на кровать и обнял колени руками, став похожим на уютного зверька. Чанель провел по его лохматым волосам и позвал:
- Бек?
- А?
- А почему бы нам…
- Ну, говори.
- Я тут подумал… почему бы нам не быть всегда?
- Быть всегда?
- Ну да. Знаешь, ты и я.
- И засыпать в одной кровати?
- В одной.
- И просыпаться вместе?
- И вместе просыпаться.
- И трахаться, как кролики?
- И трахаться, как бесстыжие кролики.
%
И уже на следующий день они сидели на кухне за завтраком, и Бекхен ржал, как суслик, сидя на коленях у Чанеля и болтая ногами. Кенсу подпирал голову рукой и смотрел на них с улыбкой, а потом спросил:
- Чанель, куда ты дел злого Бекхена?
- Не знаю, - пожал плечами Чанель. – Он сдох. Траванулся своим ядом.
- А куда делся меланхоличный Чанель? – Кенсу адресовал свой вопрос Бекхену.
- Спился от тоски? – предложил свой вариант Бекхен.
- Как мило, - скривился Сухо. – Сейчас стошнит.
- Да ладно тебе, - вступился Сехун. – Они реально милые.
- Слышь, ты, казявка, мы реально милые, - пробасил Чанель, тыкая своему сокровищу под ребра.
Бекхен тут же заржал:
- Мы реально милые, - со слезой вспомнив всю ту хуйню, что они вытворяли в постели.
Чунмен только покачал головой.
Кенсу подумал, что он завидует.
- Эй, Бекхен, - вдруг подал голос молчавший до этого Чонин. – Подай сахар.
Чонин все время забывал, что ему не надо трогать Бекхена. Вообще никак. Как говорится, не тронь, не завоняет. Но сахарница-то стояла рядом с Бекхеном, и он облажался.
Бекхен раскошелился на шикарную улыбку и молча показал ему средний палец.
Чонин сообразил, что сделал не так, и решил попросить Чанеля:
- Чанель, дай сахар?
Чанель посмотрел на Бекхена и, вздохнув:
- Солидарность, мать вашу, - тоже показал Чонину фак.
- Блядь, - сказал Чонин и вылетел из-за стола.
Кенсу ржал над ним от души. И даже малявка Сехун раскроил свое кирпечеподобное лицо улыбкой: уж больно у них этот фак слаженно вышел, как будто специально репетировали, чтобы уебать засранца Чонина.
Но самое смешное, на взгляд Чанеля, было в том, что эта сцена разыгралась абсолютно экспромтом: просто теперь с кем бы ни собачился Бекхен, Чанель принимал его сторону (как бы глупо это ни выглядело и как бы неправ ни был сам Бекхен). Просто теперь все стало – на самом деле глупо и просто, как два пальца обосс… об асфальт: теперь Чанель повсюду за своим бесстыжим Бекхеном.
|
|