Без следа

Все беды от мыслей. Точно.
А Мин слишком много думает.
Слишком много - это когда кофе остывает, а потом делаешь глоток холодной дряни, жмуришься от отвращения, когда глотаешь, ставишь кружку обратно, торопливо расплачиваешься, надеясь оставить свои мысли вместе с чаевыми официанту. Выходишь из кафе, звоночек на двери тренькает, а ты запинаешься о порог - потому что опять думал, как дурак, за те жалкие пять шагов от столика до порога успел увязнуть в собственной голове так, что чуть не навернулся.
Если бы кто-то попросил Мина охарактеризовать себя одним словом, он предложил бы " сучка" - потому что это лаконично и в тему. Это просто квинтэссенция его существа - он не видит ничего плохого в том, чтобы пользоваться тем, что ему предлагают, он может даже не жадничать и давать взамен то, что у него есть. И поэтому он считает, что ничего плохого нет и в том, чтобы потом, когда надоест, без лишней жалости расстаться, разойтись, как поезда на железной дороге, и смеяться над теми, кто говорит, что каждый человек, который входит в нашу жизнь, оставляет на ней отпечаток. Он просто сучка - он пользуется Луханом, как хочет: Лухан - это классный секс, Лухан - это вечный буфер его раздражения, Лухан - это большая часть завтраков и ровно половина ужинов, Лухан - это грелка ночью, бесплатный цирк, контакт под номером 2 в мобильнике, машина, дополнительные деньги... Лухана можно дразнить, шантажировать, заставлять чувствовать себя виноватым и делать то, что Мину хочется. И даже его свинские привычки... Ну, если попытаться быть объективным, не такой уж он грязнуля и вполне способен и без Мина удержаться на плаву моря хаоса, которое его окружает - Мину со своей стороны просто нравится тыкать его носом в его слабое место... Мин - сучка, и в том, что он пользуется Луханом - нет ничего необычного. Ничего нового даже в том, что он думает, что в самом недалеком будущем они с Луханом разойдутся, и контакт под номером 2 в мобильнике будет занят кем-то другим, а от Лухана в его жизни не останется и следа.
Это все так, но... Кофе остывает каждый раз, когда Мин думает об этом, потому что Лухан принимает навязанные ему условия с такой покорностью, что у Мина начинается перманентная чесотка: он берет у Лухана все, что хочет - но ничего не дает взамен (ну, если не брать в расчет грандиозные потрахушки). ВООБЩЕ ничего. И это рано или поздно начинает напрягать даже такое беззастенчивое существо, как Мин. Это смирение, готовность довольствоваться тем, что дают. Как будто собака, которая благодарна даже за обглоданную дочиста кость, которую изредка бросает ей хозяин, чтоб не сдохла с голода. Как сучка со стажем, Мин научился в первую очередь ценить душевный комфорт. А тут, когда он оказался загнанным в роль злого хозяина, морящего свою собаку голодом, комфорт сделал адьес ручкой и слинял в неизвестном направлении.
Кофе остывает раз за разом, потому что Мин думает, что Лухан позволил ему забраться слишком глубоко внутрь себя, теперь они не смогут разойтись, как поезда, когда придет время - Лухан порвется вместе с мясом, на две половины вдоль хребта. И с этим надо что-то делать.
Решение пожить отдельно приходит внезапно, а вместе с ним легко нарисовывается и возможность - старый друг Мина, уезжая за границу, попросил его присмотреть за квартирой и заходить подкармливать кошку, чтобы бедняжка не умерла с голоду без хозяина за две недели. Мин тянул до последнего с тем, чтобы сообщить Лухану свое решение разделить с несчастной кошкой одиночество этих двух недель, и в конце концов, естественно, получилось до слез неловко: Мин собрал сумку и напряженно думал, стоя у порога, что сказать Лухану, с лица которого так и не стерлось обиженное выражение ребенка из детского сада, которого вечно забирают последним. " Звони"? " Не скучай"? Так это же он по своей воле, черт возьми, стоит сейчас у порога с сумкой с зубной щеткой в кармашке и трусами на дне. " Не думай, что это значит что-то особенное"? Нет, конечно, расслабься, это просто репетиция расставания - любопытно посмотреть, как смотрят самые печальные глаза на свете. Хочется узнать, как выглядят, когда бросают. И Мин не придумывает ничего лучше, чем сказать:
- Ну, я пошел, - отчего-то Мину все слова кажутся ужасно глупыми и просто до отвращения мещанскими. Мельком в его голове проносится мысль, что он даже не назвал Лухану адрес - Лухан вообще ничего не спросил, ни " зачем", ни " почему", ни " когда вернешься". Мин в очередной раз очень грубо поступил с Луханом, и Лухан снова просто принял это. Принять-то принял, а стереть с лица потерянное выражение так и не смог. Мин с усмешкой думает, что Лухан, наверно, тоже выбирает слова, чтобы попрощаться, и все его варианты не просто глупые или мещанские, как у него, но еще и унизительно жалкие.
- Хорошо, - наконец, отзывается Лухан. Он стоит в дверном проеме, опирается плечом о косяк, и лицо у него такое, какое бывает у больних животных или у стариков - невидящие глаза тщетно стараются вглядеться в то, что перед ними, но видят лишь слепящий свет, заставляющий их слезиться, и эти стоящие в глазах стеклянные слезы, которые не хватает сил даже смахнуть... Волей неволей подумаешь, что лучше бы такой бедняжке сдохнуть поскорее и прекратить мучиться на этом неблагодарном свете.
- Хорошо, - безэмоционально повторяет Мин, и дверь за ним закрывается.
Захлапывается. Запирается на замок. Бух - и нет Лухана. Он думал, что Лухан все-таки поцелует. Но на поцелуях теперь табу - оно повисло на них, когда он сказал, что уходит. И Лухан жалкий. До слез, до неприятно ощущающихся в желудке остатков ужина. Если бы Лухан поцеловал его - это была бы феерическая насмешка. Гротеск и ирония в превосходной степени, как на желтых страницах бульварных романчиков.
Чужая квартира встречает Мина незнакомым запахом, и он устало раздевается, опираясь спиной о дверь. Кошка светло серого окраса с дымчатым хвостом появляется из дверей и любопытно двигает усами, обнюхивая его носки - а потом уходит, раскачивая пышным, как плюмаж, хвостом. Даже кошка не интересуется им... Интересно, что в нем нашел Лухан.
Мин уныло заваривает чай в пакетике и, сидя над кружкой с поднимающимся паром, убеждает себя, что все хорошо. В кухне не включен свет, и огни ночного города беззастенчиво проникают в черные окна, оставляя по поверхностям неяркие пятна размытого желтого света. Тишина начинает казаться осязаемой, но Мин не включает телевизор, мучая себя ей, будто надеясь найти в ее молчании смысл, который вернет ему самого себя. Пакетик чая оказывается слишком крепким для него, и он оставляет недопитую кружку, в полумраке наощупь находя дорогу в спальню, чтобы свалиться в одежде на кровать, свернуться клубком и слушать пустую тишину, бродящую между разбросанных по ковру пятен того же размытого света от городских огней, пытаясь заснуть. Все же нормально, правда. Ему всегда было вполне достаточно самого себя.
На работе он ходит, как сонная рыба, радуя коллег безразличным взглядом и рассеянно отвечая на приветствия. Он чувствует себя... easy like Sunday morning. В голове то бессмысленные мысли об остывающем кофе, то картинки - много картинок, будто он смотрит старую пленку с кассетного магнитофона. На ней кадры солнечного лета, улыбающийся Лухан, смешной Лухан, дующийся на него Лухан. И он сам - как будто со стороны - маленькая сучка, счастливо согретая проникающим прямо под кожу солнцем и не чувствующая себя сучкой. Пекло жаркого июльского полдня, слепящие блики с поверхности речной воды и ползущий по его руке муравей - он лежит на Лухане, опираясь на него спиной, с закрытыми глазами, не замечая, как Лухан ловит не успевших от него удрать насекомых и ссаживает маленьких тварей Мину на предплечье. Когда Мин открывает глаза, по нему бегают аж три муравья, суетливо нарезая круги и пытаясь удрать от внимательных пальцев Лухана, возвращающих их на место.
- Любишь насекомых, энтомолог? - спокойно спрашивает Мин, продолжая созерцать муравьиные бега.
- Ну они же милые... - невинный восторженный голос Лухана не успевает отзвучать, когда Мин резко разворачивается и стряхивает несчастных насекомых Лухану в ворот футболки:
- Тогда пообщайтесь поближе...
- Эй, ну ты чего, они же меня покусают, - лицо Лухана превращается в обиженную гримасу, когда он пытается стряхнуть с себя заброшенных на него пришельцев. Видимо, получается плохо, потому что Лухан озабоченно чешет спину: - По мне ползет кто-то. Ну чего ты ржешь... помоги их убрать.
- Тебя и надо покусать, - отзывается Мин, а потом стягивает с него футболку.
Когда Лухан звонко бьет себя по ребрам, а потом долго чешет место укуса, Мин говорит ему, что справедливость всегда торжествует, но все равно спускается к реке, чтобы намочить платок, а потом приложить его к волдырю. Лухан валяется на траве, прижимая к себе холодный платок, и Мин думает, что эта история с муравьями просто ярчайший пример того, как работают их пиздец-отношения: Лухан вытворяет ерунду, Мин его безжалостно наказывает, а в конце концов оба валяются под утекающим за полдень солнцем, зализывая друг на друге раны. Внутреннее, мать его, умиротворение...

Почему-то в этой чужой квартире с дымчатой кошкой Мину больше всего нравится подоконник на кухне. Дрянные динамики старого ноута уже не первый час играют какую-то аранжировку в стиле мечтательный блюз, и слова:
I'm easy like Sunday morning
запекаются внутри Мина светом садящегося солнца последних дней лета. Лета, которое он провел с Луханом. Лета, на которое у него не было никаких планов. Оно просто - ушло, махнув пестрым хвостом ароматных цветов... Осталась только пленка старого видеомагнитофона, на которой много-много Лухана. И ему сейчас просто необходимо перестать думать о ней, перестать ощущать ее как что-то исключительно важное, ему нужно вернуться к самодостаточности, принять одиночество, разделенное пополам с кошкой, которой он не нужен ровно в той же степени, в которой она не нужна ему - кошка заходит на кухню, хрипло и бестолково мяукает, глядя на него, а потом разворачивается и уходит спать на диван.
Мину просто необходимо отвлечься и почувствовать непритязательную простоту субботнего утра внутри себя - случайный трек на повторе, остывающая кружка, прощающееся с летом солнце. Аристократическое одиночество, в котором не отыскать ни следа Лухана. Иногда ему кажется, что оно совсем рядом, в тепле нагретого кипятком фарфора и в медленно оседающей на город за окном ночи. А иногда кажется, что он навсегда потерял его - в какой-то из многочисленных драк с Луханом, оно завалилось под диван, как упаковки презервативов и крышки от банок с кремом, потерялось насовсем. Мин чувствует себя так, будто в нем копошится большое лохматое чудовище, как из лохнесского озера, топчется огромными ногами, не может успокоиться - ему и так не хорошо, и по-другому неладно... Бессмысленные ассоциации и сумасшедшие сравнения чередой проходят по его голове, пока, наконец, не обрываются простым и четким вопросом: что для него Лухан?
Он позволил их с Луханом отношениям сложиться так, потому что никогда всерьез не думал о том, что они могут стать чем-то более внушительным, чем глупая игра в гейский секс. Мину захотелось попробовать - и он попробовал, но... Отношения Мину представлялись синонимом слова " обязательства", а еще... он всегда считал себя той самой сучкой, связываться с которой по своей воле никому в голову не придет. Потому что на самом деле у него очень жесткие требования к человеку, которого он мог бы представить рядом с собой спустя пять лет, десять... Потому что он всегда придирчиво искал себе того, кто не будет нарушать его границы комфорта - и никогда не находил. Это просто... какой-то заскок, но Мин ненавидел смотреть на большинство парочек, ходящих по городу под ручку: почти в каждой такой ему виделась омерзительная карикатура - самец защищает самку, с которой спаривается. Вся романтика облазила гнилыми струпьями, когда он замечал масляные взгляды мужчин с букетами и совершенно случайно оголяющиеся круглые бедра девушек, с расчетом демонстрирующих свою невинность под слоями тонкой полупрозрачной ткани. Его тошнило от самой мысли, что секс можно прятать под лицемерную оболочку наигранной любви. Он вряд ли считал, что любовь как таковая существует, и поэтому предпочитал называть вещи своими именами - например, " недотрах" очень хорошее и точное слово. Можно считать секс возвышенным актом любви, можно просто принимать его как унизительную и некрасивую физиологию, но не стоит ни замешивать на нем несуществующую любовь, ни с ханжеским смущением прятать под кровать, как использованный презерватив. Секс сам по себе для Мина был бесцветным и не имел окраски - ни негативной, ни позитивной. Наверно, именно поэтому его не смущала вдруг проснувшаяся голубизна, не смущало, как Лухана, быть ему снизу или сверху. Он просто... брал то, что давал ему Лухан. И брал так легко по большей части потому, что Лухан в этом смысле не влезал в зону его комфорта - Лухан никогда не смотрел на него, как на свою собственность, не считал тем, кого он трахает на постоянной основе. Лухан просто… раздевал его каждый раз так, будто он был подарком малышу на десять лет - задерживая дыхание от удовольствия, когда упаковка спадала.
Впрочем... это всего лишь мысли. На самом деле все может оказаться совсем не тем, чем кажется: секс между двумя парнями, такой частый и откровенный, как у них, - малопонятная и малоприятная вещь. Почти уродство. Почти извращение.
Мин слезает с подоконника, распрямляя затекшие ноги, долго смотрит на черный экран мобильника и думает, что не должен звонить. Не должен унижать Лухана больше, чем уже успел. Он должен дать им обоим шанс.

На следующий день он возвращается к кошке с пакетом кошачьей еды, щедро наполняя ей миску. Он даже наливает кошке свежего молока, но она трется об него своим пушистым хвостом только тогда, когда он дает ей поесть, а потом будто забывает о нем. Мин с усмешкой отмечает, что такое безразличие неприятно даже от кошки. Он успел от него отвыкнуть, пока Лухан обращался с ним так, как будто он пуп земли.
Еще один холодный августовский вечер смывается за горизонт вместе с нежным тающим солнцем, и Мин бесконечно устает думать. Одиночество находит его не так, как ему хотелось – оно ощущается беспомощно холодными прикосновениями пластикового подоконника и дымчато-серым хвостом, удаляющимся в направлении дивана. Медленные стрелки на часах доползают до девятки, погружая пространство за стеклом окна в темноту, и Мин думает, что лето кончается. Лето, которое он провел с Луханом. Все вокруг начинает пахнуть расставанием и морозом опавших в августовские метеорные дожди звезд. Жаль… без Лухана будет как минимум холодно.
Рука Мина неуверенно сжимается на корпусе мобильника, и он ищет хоть одну убедительную причину, которая бы позволила ему позвонить Лухану. С другой стороны, нет никаких веских причин этого не делать – и Мин нажимает двойку на быстром наборе, готовясь к тому, чтобы не удивляться, когда Лухан пошлет его подальше.
- Да? – Лухан всегда говорит «да» вместо «алло».
- Не хочешь… - Мин забывает сказать «привет», забывает даже о том, что они не виделись два дня – просто потому, что в его голове все еще остался незаконченным тот неуклюжий разговор у порога. – Можешь приехать ко мне?
За несколько секунд молчания в трубке Мин успевает пожалеть о том, что решился позвонить. Но Лухан просто спрашивает:
- Куда?
И Мин называет адрес.
- Хорошо, - отвечает Лухан, и Мин слышит в трубке короткие гудки вместо его голоса.

Проходит двадцать минут, потом еще десять, десять и еще пять. И только тогда раздается звонок в дверь.
- Привет, - звучит донельзя глупо, но все же лучше, чем молчание.
- Заходи, - Мин подталкивает Лухана, заставляя снять куртку, которую вешает на крючок. Возня с курткой занимает место обычного для них поцелуя. Но это ничего, потому что на поцелуях – табу с тех пор, как Мин сказал… - Будешь чай?
- Если тебе не трудно, - вежливо отзывается Лухан таким тоном, будто он в гостях. Он даже по полу ступает осторожно, будто боится случайно повредить то, что ему не принадлежит.
Мин проходит вместе с ним на кухню, и дымчатая кошка прибегает с дивана, чтобы потереться о ноги Лухана. Мин даже не обижается, просто с улыбкой думает, что любовь, которую испытывают к Лухану дети и животные, ему не понять.
Мин наполняет чайник заваркой и оглядывается на Лухана, гладящего безымянную серую кошку. Судя по всему, он шел пешком. Зачем? Надеется остаться здесь? Или, наоборот, не хочет, чтобы Мин возвращался?
- Где твоя машина? – спрашивает Мин.
- Заправить забыл, - спокойно отвечает Лухан, и Мин не может понять, правда это или нет. Почему-то очень хочется, чтобы Лухан не врал.
Вдруг обнаглевшая кошка устраивается у Лухана на коленях, когда Мин ставит перед ним кружку с чаем – как будто он хозяйка этого дома. Мин чувствует, что им обоим неловко, и спрашивает, чтобы просто не молчать больше:
- Как дела на работе?
Лухан широко улыбается и принимается с этой натянутой улыбкой рассказывать ему, как устанавливал сегодня что-то:
- Представляешь, я и в логи заглянул, и в код залез – не формируется, и все. Оказалось, сервис забыл запустить…
Мин не понимает, но кивает головой – в эти два дня он и сам на работе был бесполезен. Лухан продолжает говорить, старательно пытаясь выглядеть веселым и воодушевленным, а Мину кажется, что он покрывается золотистым напылением – стоит коснуться пальцами, и оно беспомощно сотрется… Лухан продолжает говорить, потому что когда они молчат вдвоем, тишина разговаривает вместо них, задает неприятные вопросы, на которые у них нет ответов.
Когда стрелка на часах приближается к двенадцати, Лухан тратит все приготовленные темы для разговора и застревает задумчивым взглядом где-то в районе холодильника. Мин думает, что он уйдет, если попросить. Уйдет и даже не спросит, чего от него хотел Мин.
Мин забирает у Лухана давно пустую кружку и тянет за собой, на ходу гася в кухне свет – он не нужен, потому что в спальне, как и вчера, широкие полосы света из окна. Лухан останавливается в середине комнаты, не понимая, чего от него хочет Мин, пока тот не подходит и не кладет ладони ему на грудь. Мин не видит в глазах Лухана, укрытых темнотой, ни понимания, ни одобрения – просто ожидание. И он решает первым делом снять табу на поцелуи, дотягиваясь робкими губами до губ Лухана.
Лухан не торопится отвечать, и Мин его не винит - в этот раз кашу заварил именно он, ему и извиняться. Футболка скатывается по телу Лухана, слетая с поднятых вверх рук, и падает на пол, выброшенная Мином. Мин откровенно наслаждается прикосновениями к телу, по которому успел соскучиться, проводя ладонями по бокам и ребрам, поглаживая поясницу и замирая на лопатках – ему кажется, что от прикосновений к Лухану его пальцы покрываются стирающимся золотистым напылением. Мин падет лицом на грудь Лухана, и тот даже раскрывает руки, собираясь, наконец, обнять, когда чувствует, как губы Мина прижимаются к его соску. Мин проводит вдоль короткую влажную полосу, щекотно задевая розовое пятнышко, потом повторяет то же самое с другим. Лухан не чувствует в его действиях ни нежности, ни страсти – это больше похоже на игру с самим собой. Это больше похоже… на возвращение домой. Лухан расстегивает пуговки на рубашке Мина и отправляет ее на пол к футболке. Мин прижимается к нему, тихонько покачиваясь под ту самую мелодию, которая играла в его голове все эти дни:
I’m easy like Sunday morning…
Мин забирается ладонями в задние карманы джинсов Лухана и не находит там хрустящей упаковки презерватива – значит, Лухан и правда ни на что не надеялся, когда шел сюда. От этой мысли прикосновения ладоней Лухана к голой спине начинают казаться невыносимо нежными, не запачканными той похотью, которую Мин так ненавидит – и это приносит облегчение.
Мин не торопится, и то кусается, то лижет шею Лухана, то возвращается к расстегиванию ремня на его джинсах. В конце концов грубая ткань все-таки падает на пол, и Мин заставляет Лухана перешагнуть через нее. Собственные джинсы сваливаются с него следом, и Мин снова прижимается плотнее, получая удовольствие от прикосновения голого тела, такого понимающего молчания между ними и тишины, застывшей в полумраке комнаты, с усмешкой вспоминая свои собственные мысли о том, что два парня – это уродливо.
Мин тянет Лухана на кровать, опускаясь на бок и устраиваясь чуть выше на подушках, чем он, чтобы удобнее было целоваться. Впрочем, то, что они делают, вряд ли можно назвать поцелуем – это почти полноценный секс изо рта в рот: прихватить губу, поймать язык, нежно пососать, отпустить и позволить повторить это с собственным. У них ничерта нет, ни презервативов, ни смазки, и поэтому эти пошлые поцелуи-посасывания, влажный звук которых темнота комнаты не может спрятать, длятся целую вечность – вместе с поглаживаниями осторожных рук, сминающих кожу на плечах и нечаянно забирающихся под резинку трусов. Мин абсолютно не способен ответить, сколько времени они уже практикуют эти странные поцелуи, или где еще его не успел погладить Лухан. Язык Лухана в очередной раз оказывается у него во рту, и он ловко перехватывает его, нежно посасывая и приподнимаясь вслед за отстраняющимся ради глотка воздуха Луханом. Лухан пользуется этим, чтобы затащить его на себя. Мин не сопротивляется и не пытается отодвинуться, даже когда рука Лухана тянет вниз резинку его трусов. Ткань послушно сползает с бедер, и Лухан просовывает руку между их телами. Мин понимает, что Лухан предлагает альтернативу сексу, и скатывается с него обратно, чтобы ответить ему тем же. Мин, забираясь ладонью в трусы Лухана, думает, что это, наверно, глупо, и они похожи на подростков, которые целуются и надрачивают друг другу, потому что еще не готовы к чему-то большему. Но с другой стороны…
Они продолжают целоваться и ласкать друг друга, и Мин стонет Лухану в рот что-то среднее между «м» и «н», когда кончает. Они вытираются найденной на полу рубашкой, натягивают одежду обратно и сворачиваются в четырехногий клубок.
- Спи.
- Ты тоже.

Утром Лухан просыпается, пытается осторожно вытянуть затекшую руку из-под головы Мина и не разбудить его – судя по неяркому солнцу, пробирающемуся в окно, еще очень рано – но ресницы Мина предательски подрагивают. Он смотрит на него с минуту, а потом говорит:
- Я знаю, что ты не спишь. Не притворяйся.
- Я сплю, - невозмутимо отвечает Мин, не открывая глаз.
Лухан смеется. А потом поднимается, за плечи утаскивая Мина вслед за собой:
- Пошли лучше покурим.
Вытащенный из кровати Мин с неоткрывающимися глазами плетется следом за Луханом на балкон, пролезая ему под руку, чтобы продолжать спать стоя, будучи зажатым между Луханом и окном. Едкий дым забирается в нос и даже под прикрытые веки, и Мин нехотя открывает глаза. Прямо перед ним оказывается рука Лухана с маленьким круглым шрамом на тыльной стороне ладони. Мин касается его пальцами, отчего-то вдруг сообразив, чем он оставлен.
- Откуда этот шрам? – спрашивает он, хотя на самом деле ему хочется спросить, почему на руке Лухана оказался сигаретный ожог.
- Не помню, - отвечает Лухан, и Мин хорошо знает, что это неправда, но не спорит. Он снова внезапно понимает, что ничего не знает о Лухане, о том, кем он был до него, и какие скелеты в его шкафу. И его удивляют слова Лухана, который говорит, будто прочитал его мысли:
- Знаешь, до тебя я был совсем другим.
- Лучше или хуже? – спрашивает Мин.
- Не знаю. Просто другим… - Лухан стряхивает пепел за окно, не находя вокруг ничего похожего на пепельницу. – Теперь меня не волнует, когда что-то не получается на работе, мне наплевать на тех, кто мне грубит или не замечает меня. Все стало до неприличия простым, будто приоритеты, наконец, расставились в правильном порядке: сначала ты, а потом уже все остальное, если время найдется.
- И тебя это устраивает?
- Да, - коротко отвечает Лухан.
- И ты всегда будешь возвращаться ко мне? Даже если я так и не скажу, что люблю тебя?
- Наверно, - Лухан изображает что-то, похожее на пожатие плечами, выбрасывая окурок за окно.
- Ты заставляешь меня чувствовать себя виноватым, - признается Мин.
- Я знаю, - честно отвечает Лухан. – Я не специально, прости.
Мин думает, что эта преданность уже даже не раздражает. На самом деле, не остается ничего, кроме вины и желания хоть чем-то ее загладить. Мин разворачивается к Лухану и спускается поцелуями по его груди вниз, останавливаясь у резинки трусов, которую, подумав, нерешительно тянет вниз. Он не решается взять член в руки, но заставляет себя поцеловать его, а потом неглубоко вобрать в рот.
Лухан смотрит на его мучения, а потом тянет за плечо вверх:
- Перестань. Если ты сделаешь то, что тебе неприятно, это не избавит от вины ни тебя, ни меня.
Мин понимает, что Лухан прав.
- Хорошо, - говорит Мин. – Тогда я хочу показать тебе кое-что, одевайся.

Мин приводит Лухана к мосту и долго смотрит на него, прежде чем сказать:
- Я не люблю высоту и воду. Когда я здесь, мне всегда страшно и хочется спрыгнуть вниз.
- Тогда зачем мы пришли? – спрашивает Лухан, пряча руки в карманы куртки.
- Мне всегда страшно здесь, и от страха желание ощутить эту воду, проливающуюся в легкие, накрывающую уши, скрывающую в темноте, становится только сильнее. А сюда мы пришли… потому что с тобой я не боюсь.
- Зря ты это сказал, - хмыкает Лухан. – Я услышал то, что услышал.
- Хорошо, - соглашается Мин.
В самом начале моста автобусная остановка и киоск с газетами, в котором Лухан покупает простой черный маркер. Они идут вдоль моста по пешеходной дорожке и останавливаются на самой середине, глядя вниз на темную воду. Солнце льется с голубого неба нежным и мягким утренним светом, но Мин знает, что он такой не только потому, что сейчас утро, но и потому, что лето кончается.
- А знаешь, - говорит он Лухану, - это же последние выходные в августе. Последние выходные лета.
- Точно, - соглашается Лухан. – Я и забыл. Все кончается, да?
- Наверно, - пожимает плечами Мин, прячась от сильного на середине моста ветра глубже в руках обнявшего его Лухана. – Это грустно.
Лухан не отвечает, вместо этого достает свой только что купленный маркер и что-то выводит на железных, выкрашенных в ржаво-красный перилах. Когда его рука убирается, позволяя разглядеть написанное, Мин видит короткую надпись: «LuMin XX.08.1X».
- Это грустно, - повторяет Лухан, глядя на серебрящуюся рыбьей чешуей под солнцем воду. – Интересно, ты уйдешь от меня раньше, чем сотрется эта надпись?
Мин смотрит на цифры и слышит внутри себя звук сминающегося металла, такой же, какой издают опоры моста, когда поднимается ветер. Он же считал, что сможет оставить Лухана, и внутри него не останется ни одного следа, ни одного воспоминания. Он думал, что это будет легко и безболезненно. А эта надпись как доказательство обратного. Как минимум эта надпись останется. Как максимум – ему уже не вернуться к себе прежнему.
Мин осторожно вытаскивает из пальцев Лухана маркер и прячет его в карман. А потом обнимает, оставляя на губах нежный поцелуй:
- Перестань. Все же хорошо.
- Да, ты прав, - быстро соглашается Лухан. – Идем домой?
- Идем, - повторяет Мин.