Перемены. The Boy Who Blocked His Own Shot

The Boy Who Blocked His Own Shot

https://ficbook.net/readfic/3035715

Автор: Shutupapril
Переводчик: lepetitrenard (https://ficbook.net/authors/980693)
Оригинальный текст: https://archiveofourown.org/works/1766662/chapters/3779395
Фэндом: My Chemical Romance, Fall Out Boy (кроссовер)
Персонажи: Frank Iero/Gerard Way
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Психология, POV, Hurt/comfort, AU
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Макси, 146 страниц
Кол-во частей: 17
Статус: закончен

Описание:
Фрэнк, сообразительный и остроумный восемнадцатилетний парень, приходит в сознание в реабилитационной клинике, не помня ничего из своего прошлого. И он не уверен, что хочет вспоминать. При помощи своего загадочного соседа по комнате, Джерарда, и его психиатра, Патрика, Фрэнк начинает смотреть на мир совсем иначе, вспоминать и влюбляться.

Посвящение:
Снова хочу посвятить свой перевод людям, которые столкнулись с какими-то трудностями в жизни. Не сдавайтесь.

Публикация на других ресурсах:
Где угодно, главное, ссылку пришлите.

Перемены

Думаю, самая частая мысль, которая сейчас приходит мне в голову, это: «Почему я сюда попал?» или, что еще важнее: «Как я сюда попал?». Подожди-ка, зачеркни все, я прекрасно знаю, почему попал сюда, в эту адскую дыру под названием «Больница на Северной двадцать один». Я попал сюда, потому что был алкоголиком, но запутался настолько, что не мог вспомнить, как оказался здесь. Мой разум был пуст, словно чистый лист.

— То есть, ты не помнишь, как оказался в больнице? — невероятно спокойно спросил Патрик. Он был моим психиатром и в общем-то хорошим парнем, несмотря на излишнюю мягкость, которая немного раздражала.

— Я не уверен, не помню, — уныло проговорил я, пожав плечами. Патрик вздохнул и откинулся на спинку кресла.

— Ты много в чем не уверен, не так ли, Фрэнк? — спросил мужчина, вероятно, его утомили мои постоянные «Я не знаю». Он слышал этот ответ на протяжении всех двух недель, что я провел здесь, запертый вместе с сумасшедшими. Здесь было полно ненормальных. «Больница» делилась на четыре крыла, каждое из которых было названо в честь времени года. Она имела форму неровной буквы «Н», на горизонтальной линии находилось отделение медсестер, на вертикальных — коридоры.

В летнем крыле располагались наркоманы и алкоголики, в весеннем — люди занимающиеся самоповреждением или имеющие пищевые расстройства, зимнее крыло предназначалось для людей, которые получили какие-либо эмоциональные травмы, а осеннее для самых настоящих психов — шизофреников и людей с неконтролируемой агрессией. Когда я только прибыл сюда, место показалось мне вполне приличным и дружелюбным, но это, друзья мои, было ошибкой. Стены были выкрашены в светло-голубой цвет, который контрастировал с полом из темного дерева, повсюду стояли искусственные растения, а комнаты групповой терапии были украшены картинами, изображавшими время года, к которому они относились.

Кабинет Патрика был маленьким и находился в самом конце летнего крыла. Пол покрыт выцветшим серым ковром, стены выкрашены в красный цвет. В кабинете стоял большой дубовый стол с фотографиями его семьи и книжная полка, на стенах — несколько картин; моим любимым было изображение огромного подсолнуха, которое висело у него за спиной.

— У меня для тебя есть задание, — сказал Патрик. — Я хочу, чтобы ты рассказал мне какую-нибудь важную деталь о себе.

— Например? — я безучастно посмотрел на мужчину.

— Думаю, ты знаешь, что я имею в виду, Фрэнк.

— Видимо, нет, иначе бы не спрашивал.

— Конечно, знаешь, — широко улыбнулся Патрик. — Ты можешь что-нибудь написать или нарисовать…

— У меня нет бумаги, — напомнил я. — У меня нет даже карандаша! На самом деле, у меня нет ничего, кроме одежды, которая была на мне, когда я пришел сюда, и той, что вы, ребята, заставляете меня носить, — и это было правдой. Моя палата была почти пустой, в ней стоял лишь письменный стол в углу, прикроватная тумбочка, шкаф и кровать. Также у меня был комплект сменной одежды, что не имело никакого значения, потому что все мы были обязаны носить эту дурацкую больничную форму. Обычно у пациентов были соседи по палате, но не у меня — кровать напротив пустовала.

Вздохнув, Патрик подошел к книжной полке и принялся ее оглядывать, обнаружив то, что искал, мужчина что-то мне протянул.

— Вот, специально для тебя, — тепло сказал он. В руках у него был блокнот. Я пялился на него, не говоря ни слова. Патрик протянул мне карандаш, который можно было поточить только в комнате отдыха, потому что нам приходилось делить крыло с этими идиотами, страдающими от депрессии.

— Хорошо, — наконец сказал я.

— Почему ты злишься из-за этого задания, Фрэнк? — спросил Патрик. Я вопросительно поднял брови и посмотрел на мужчину, положив блокнот на колени.

— Не злюсь, — уперся я.

— А звучит так, будто злишься.

— Я устал.

— На кого ты злишься?

— Ни на кого я не злюсь! — отрезал я. После минутного молчания Патрик снова заговорил.

— Могу я быть с тобой честен, Фрэнк?

— Конечно, — сухо ответил я.

— Мне кажется, ты злишься, — мне хотелось сказать что-нибудь в ответ, например, фразу, которая начинается на «Иди», а заканчивается словом на букву «Х».

— Я выполню это чертово задание, — неохотно согласился я. Таймер, стоявший на столе Патрика, зазвонил: мое время истекло. Собрав вещи, я пошел по коридору, вдоль дубовых дверей, на которых белой краской были аккуратно выведены цифры. Зашел в двенадцатую палату, которая с недавних пор стала моим домом. В скучной комнате, о которой я рассказывал раньше, не было ничего, кроме моих несбывшихся надежд. Усевшись за стол, я открыл блокнот на пустой странице и написал:

«Мне не нравится о чем-то вспоминать».

«Воспоминания заставляют меня чувствовать».

«Я не хочу ничего чувствовать».

Я тупо уставился на лист бумаги, потом вырвал его и кинул в мусорное ведро. Я бы мог стать специалистом по забывчивости, если бы вспомнил, как смог сделать это в первый раз. Не знаю, как мне удалось заблокировать все воспоминания, но уверен, что смогу сделать это снова, если понадобится.

Видите ли, я учился в католической школе, поэтому знал кое-что о Боге. Мне кажется, что когда Он создает нового человека, то выбирает два типа характеристик: те, что будут с тобой всегда и те, что ты будешь развивать на протяжении всей жизни. Некоторым людям достаются такие черты, как «красивый» или «способный меняться», меня же Бог не наделил ничем подобным. Для меня Он выбрал «неудачник», «алкоголик» и, возможно, «беспамятный». Я взял еще один лист бумаги и написал: «Бог не наделил меня способностью меняться». Во время следующей встречи с Патриком, мужчина выжидающе смотрел на меня, аккуратно сложив руки на столе.

— Что ты помнишь о своем прибытии сюда? — спросил он.

— Ничего, — ответил я, пожав плечами.

— Ничего? Нельзя ли поконкретней?

— Я был где-то в другом месте, а потом оказался здесь, — Патрик одарил меня многозначительным взглядом, но его глупые вопросы были достойны только такого ответа.

— Где-то в другом месте? — спросил мужчина.

— Дома.

— Где твой дом, Фрэнк?

— Беллвилль, штат Нью-Джерси.

— А ты знаешь, где находишься сейчас? — спросил Патрик.

— Если судить по тому, что я не выходил отсюда две недели, и никто ничерта мне не говорил, то нет, — ответил я.

— Ты в Лос-Анжелесе, штат Калифорния, — сказал Патрик, его слова застали меня врасплох. Калифорния?

— Что значит, в Калифорнии? — спросил я. — Разве я не должен быть в Нью-Джерси? Со своей семьей?

— Как ты думаешь, почему ты здесь, Фрэнк? У нас лучшие врачи в стране, — заявил Патрик, словно это было общеизвестным фактом.

— Не похоже, — пробормотал я. Мужчина одарил меня одним из своих дружелюбных взглядов, который был немного угрожающим и показывал, как сильно вы разозлили терапевта, и он всеми силами пытается вас не задушить. У него отстойная работа.

— Расскажи мне о Нью-Джерси, — попросил Патрик.

— Там часто шли дожди.

— Расскажи мне больше о своей семье или школе, в которой учился.

— Я посещал католическую школу, и это было отстойно. Моим единственным другом была Джамия. У меня не было ни братьев, ни сестер. Мы жили втроем: мои родители и я, — объяснил я.

— Жили втроем? Почему в прошедшем времени?

— Потому что я больше не живу с ними.

— Что еще ты помнишь, Фрэнк?

— Ничего.

— Уверен? — мне очень хотелось, чтобы Патрик перестал задавать свои идиотские вопросы. Хотелось, чтобы он замолчал. Я скрестил руки на груди, как маленький ребенок, и откинулся в удобном кресле.

— Амнезия довольно распространенное явление, которое чаще всего возникает из-за травмы, — проговорил мужчина, как по написанному. Доктора здесь любили разбрасываться словом «травма». Автокатастрофа? Травма. Парень изменил тебе? Травма. Ударился пальцем ноги? Травма.

— Может, я не хочу вспоминать, — огрызнулся я.

— Почему нет? — удивился Патрик.

— Просто, блять, хватит задавать вопросы! — рявкнул я, на что мужчина отшатнулся.

— Хорошо, — согласился он, чем очень меня удивил. — Покажи, что ты написал в своем блокноте. И это не вопрос, — высокомерно сказал Патрик. Я и не знал, что он может быть грубым.

Открыв блокнот на нужной странице, я протянул его мужчине.

— Что это значит? — спросил Патрик, и мне пришлось рассказать ему о своей теории, согласно которой Бог одаривает людей определенными качествами. Я объяснил, что Он явно не наделил меня способностью к переменам, потому что ощущал себя точно так же, как в день, когда явился в клинику. Может, если бы я смог добраться до холодного, как лед, пива, то вспомнил бы все. Однако я не посмел сказать об этом Патрику. Не то чтобы прошлое исчезло в темноте, просто моя жизнь напоминала мне огромное разбитое зеркало, а я понятия не имел, в каком порядке нужно складывать кусочки. Я пытался собрать их, но ничего не выходило.

— Почему ты боишься воспоминаний, Фрэнк? — снова спросил Патрик.

— Возможно, я сделал что-то плохое.

— Нет, — терпеливо сказал мужчина. — Ты не делал ничего плохого.

— Вам-то откуда знать, — фыркнул я.

— Как насчет того, чтобы сделать это твоим домашним заданием, расскажи мне о своих плохих поступках. Составь список.

— Это будет длинный список, — таймер снова зазвенел, оповещая, что мне пора покинуть кабинет психиатра и идти на обед. И почему Патрик хочет лечить людей? А что если у него не получится? Кто-то вылечится, а кто-то нет, и ему придется столкнуться с миром, который будет издеваться над ним снова и снова! В чем смысл?

Я положил себе на поднос что-то вроде мутировавшего вегетарианского буррито, стакан молока и пакетик соленых крендельков. Я обедал в небольшой компании людей, которые не совсем выжили из ума, поэтому их можно было терпеть. Боб, пристрастившийся к обезболивающему, жил в комнате напротив. Хейли, молоденькая рыжеволосая девушка, сильно изрезавшая себе лицо во время нервного срыва. На ее щеках все еще виднелись небольшие шрамы. Сегодня к нам присоединился Рэй, он садился с нами довольно редко, так как обычно обедал у себя в комнате. Не знаю, был ли Рэй шизофреником, но его постоянно посещали «видения», которые, как он утверждал, посылал сам Бог. Не успел я укусить свой буррито, как парень начал рассказывать очередной безумный сон.

— Господь явился ко мне этой ночью, когда я спал, — начал Рэй. Мы все посмотрели на него, ожидая продолжения. — Он сказал, что грядут перемены, — безумие парня можно было увидеть, находясь за милю от него. Он был высоким, а его кудрявые волосы постоянно торчали в разные стороны. Щеки всегда покрыты легкой щетиной, а речь слишком громкая.

— Занимательно, — с притворным интересом сказала Хейли. — Что еще Он сказал?

— Он сказал, что у нас будет посетитель, мужчина. Господь сказал: «Его прибытие принесет с собой перемены», — не будь Рэй сумасшедшим, из него бы получился отличный пастор, я готов был поверить ему. Если бы Бог не добавил «безумие» в список его характеристик. Хотел бы я, чтобы Он не добавлял «печаль» в мой.

Печаль

Боже, что я тут делаю? Я посмотрел на людей, которые сидели по бокам. Парень был мне не знаком, но кажется, его звали Пит. Вторым человеком была Джамия, мой единственный друг. Где мы? Я хотел спросить у Джам, но не смог вымолвить ни слова, они вели меня к пляжу, уже был виден океан. Ребята побежали вперед, я попытался их нагнать, но двигался слишком медленно. Джамия тянула меня за руку, пока мы не достигли кромки воды.

— Нигде, — ответил я, но Пит не услышал. Он все повторял и повторял свой вопрос, я пытался докричаться до него, но парень не слышал. Я заплакал, когда Джамия и Пит отвернулись от меня и заговорили на незнакомом языке, который звучал слишком прекрасно, чтобы быть реальным.

— Тебе приснился кошмар? — спросил Патрик во время терапии.

— Что? — сконфуженно переспросил я.

— Сегодня ты написал в дневнике сновидений, что тебе приснилось, как ты тонешь, — пояснил мужчина. О, да, глупые дневники сновидений: каждое утро за завтраком сотрудники заставляют нас записывать свои сны.

— Я не совсем тонул, — начал я. — Я был под водой с Джамией и ее другом.

— Похоже на кошмар.

— Мне было страшно, потому что они не слышали меня, — признался я.

— Ты боишься, что тебя будут игнорировать?

— Нет.

— Не похоже.

— Но так и есть.

— Могу я быть честен с тобой, Фрэнк?

— Нет, — отрезал я. — Закрыли тему, — Патрик вздохнул и поправил очки.

— Когда ты начал пить? — спросил мужчина, его немного раздражало мое нежелание сотрудничать.

— Не знаю.

— Фрэнк.

— Я не помню.

— Думаю, ты врешь, — в ответ я лишь закатил глаза.

— Что вы хотите услышать?

— Правду, — Патрик наклонился ко мне, положив локти на стол и установив зрительный контакт. Почувствовав себя неловко, я уставился на ботинки.

— Когда я пошел в школу, то хотел быть там самым умным ребенком, понимаете? Я поставил себе цель — получать только пятерки. Я хотел получать стипендию, когда вырасту, и был очень счастлив. Я жил по-настоящему, — я увидел, что Патрик начал делать какие-то пометки. — Я решил научиться играть на гитаре, моя учительница, миссис Баллато, была очень классной. Она была очень доброй, и ее доброта была искренней. Однажды она попросила остаться меня после уроков и поговорить с ней, я, конечно, согласился. Это стало нашей традицией, мы сидели после занятий и разговаривали. Я рассказывал ей обо всем, о своих чувствах и о том, как мне было грустно. Миссис Баллато всегда отвечала на это одинаково.

— Это она предложила тебе пить? — спросил Патрик.

— Нет, она не такая, — мысль, что миссис Баллато может предложить ребенку спиртное, возмутила меня. Эта женщина была для меня второй матерью. — Она говорила, что нет ничего страшного в том, чтобы плакать и грустить. Она говорила, что нужно как-то давать выход своей печали. Первое время с этим мне помогала гитара, и мне было не так плохо.

— Но потом перестала? — я кивнул, Патрик сделал запись. — И что ты сделал?

— Я пришел домой и нашел пиво своего отца, что было нетрудно, так как он его и не прятал. Я выпил все, а потом выбежал на улицу, я носился по району, плакал и орал во всю глотку. Потом меня поймал полицейский и отвез домой.

— Ты рассказал учительнице, что пил?

— Да.

— И что она сказала?

— Она сказала, что я выше этого. Миссис Баллато сказала, что я прекрасный и удивительный, а алкоголь только погубит весь мой потенциал, — признался я.

— И как ты отреагировал?

— Разозлился.

— Почему?

— Потому что она солгала. Все эти качества не имеют ко мне никакого отношения, — объяснил я. — Она врала мне в лицо, чтобы я почувствовал себя лучше. Я так разозлился, что стал кричать на нее.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что ненавижу ее и хочу бросить занятия. Я вернулся домой, снова напился и плакал.

— Но ты ведь не ненавидишь ее, да? — уточнил Патрик, я отрицательно покачал головой. Звон таймера оповестил об окончании приема. У меня не было настроения есть, поэтому я пошел сразу в комнату, в которой что-то изменилось. Все мои вещи переложили на ее правую сторону, а слева установили еще один комплект мебели. Закрыв дверь, я поплелся в кабинет Патрика. Не постучавшись, вошел; мужчина читал.

— Не думаю, что уже настало время для следующего приема, — прямо сказал он.

— Откуда в моей комнате столько вещей? — спросил я, всеми силами стараясь не повышать голос.

— Завтра у тебя появится сосед, и я надеюсь, что ты будешь хорошо к нему относиться, — твердо сказал Патрик. — Вы познакомитесь на групповой терапии.

Я терпеть не мог групповую терапию. Комната, где она проходила, выглядела так, словно там вырвало учителя по рисованию. На стенах висели фрески с разными временами года, ковер представлял собой разноцветный паззл, яркие желтые и красные стулья стояли кругом, в конце комнаты располагалась доска, около которой сидел Патрик.

Худшим в групповой терапии было то, что пациенты обязаны рассказать свою историю, прежде чем их выпишут из реабилитационного центра. По большей части я не обращал внимание на эти занятия, потому что мне было попросту плевать. Знаю, что это звучит эгоистично, но такова уж моя натура. Родители любили меня, они не обнимали меня или что-то в этом роде. Не то чтобы мне не нравились прикосновения, просто с подобными вещами у нас в семье было тяжело. Мама и папа пытались как-то бороться, в отличие от меня — я лишь убегал от проблем.

Наша жизнь была непростой. Я родился в богатой семье, а что приносит с собой богатство? Обычно, ничего хорошего, у нас было много денег, и мы понятия не имели, что с ними делать, поэтому отец начал пить. Не то чтобы он стал алкоголиком, но спиртное сделало его жестоким. Мама постоянно была в депрессии, возможно, из-за отца. Это, конечно, всего лишь предположение. В моем табеле успеваемости были одни пятерки, но однажды я получил четверку, и тогда отец избил меня до полусмерти. После избиения я напился до бессознательного состояния, чтобы заглушить боль. Постепенно это вошло в привычку.

Джамия и Пит баловались наркотиками. Психотропные вещества изменяли сознание, поэтому я не стал употреблять их. Мне, однако, очень нравилось курить. Я начал курить очень рано, еще до знакомства с миссис Баллато и стремления получать одни пятерки. Джамия считала, что курение это круто, и я попытался произвести на нее впечатление — не сработало. Мне не хватало подруги. Она писала очень много стихов, мой любимый назывался «Парень, который заблокировал свой собственный бросок».

Что же за штука эта зависимость?
Я хочу потеряться, хочу забыть себя.
Снова и снова пить и курить.
Мне вовсе не нравится трезвым быть.

Совсем не круто быть молодым,
Когда жуткие монстры владеют солнцем твоим.
Больше нет смысла на небо смотреть.
Я хочу напиться, хочу умереть.

Мне кажется, что Бог одарил Джамию качеством «потрясающая» с рождения. Она нравилась всем и всегда привлекала внимание окружающих. Однако, когда я признался ей в любви, то нам стало неловко. Я пообещал себе, что навещу подругу, как только меня выпишут. Джамия отвечала мне взаимностью только тогда, когда была пьяна, и не просто выпивала, а напивалась до полубессознательного состояния. Помню, мы как-то обнимались на диване и смотрели фильмы про зомби, тогда она выпила какие-то таблетки, от которых я отказался. Тогда она совсем не по-дружески поцеловала меня, я разнервничался, потому что вовсе не собирался пользоваться состоянием девушки, о чем ей и сказал.

— Нет ничего плохого в том, что ты дотронешься до меня, Фрэнк, — прошептала Джамия. Я не мог сделать этого, как бы ни хотел, поэтому просто ушел. Вернувшись после прогулки, обнаружил, что девушка ушла. На следующий день она позвонила моей матери и рассказала, что я пью. Помню, что мама пилила меня, когда я вернулся из школы.

— Джамия сказала, что ты пьешь.

— Она просто злится, что я не хочу спать с ней, — попытался объяснить я, но мама не слышала.

— Алкоголь это плохо, Фрэнк! — прокричала она. — Ты плохой мальчик, Фрэнк! — а потом она ударила меня, мать шлепнула меня по лицу. Знаю, что это странно, но иногда я повторяю ее слова, плачу по ночам в своей комнате и шепчу: «Ты плохой мальчик, Фрэнк». Эти слова буквально разрывают меня на части. Через несколько недель после ссоры с миссис Баллато, я зашел к ней после уроков.

— Давно не виделись, Фрэнк.

— Простите, что накричал на вас, — сказал я, но миссис Баллато было все равно. Женщина внимательно смотрела на синяк на моей щеке, который появился после удара матери.

— Кто ударил тебя? — спросила она.

— Кто-то на вечеринке, — солгал я.

— Не думаю, что тебе стоит ходить на такие вечеринки, — предположила миссис Баллато.

— Но мне нравится.

— Понимаю, — женщина, казалось, поверила в мою ложь, но эта иллюзия пропала, как только она попросила зайти к ней после уроков и завтра.

— У тебя все хорошо дома? — поинтересовалась она.

— Да.

— А что если я скажу, что знаю, что ты лжешь?

— О чем вы говорите?

— Я знаю, что твоя мама страдает от депрессии, — сказала миссис Баллато, я избегал ее взгляда. — И что твой папа пьет. Кто ударил тебя?

— А что если я скажу вам, чтобы вы не лезли не в свое дело? — рявкнул я.

Мне не нравилось думать о миссис Баллато, потому что эти мысли пробуждали во мне чувство вины. Я вернулся в комнату, которую мне вскоре предстояло разделить с незнакомцем. Усевшись за стол, достал блокнот Патрика, чтобы составить список своих плохих поступков.

«1. Я испортил дружбу с миссис Баллато.»

«2. Я отказал Джамии, даже несмотря на то, что любил и хотел ее.»

«3. Я не рассказал Патрику обо всем.»

Решив, что на сегодня достаточно, я вздохнул и, положив блокнот на стол, посмотрел на него. Придя в столовую, взял салат, слушая, как Рэй возбужденно болтает о «посетителе». Парень утверждал, что он будет воплощением Иисуса или чем-то в этом роде. Также Рэй уверял нас, что «посетитель» сможет излечить Брендона. Брендон принадлежал к зимней секции, к людям с эмоциональными травмами. Никто не знал, что именно с ним случилось, но после этого происшествия парень начал страдать от селективного мутизма.* Рэй с восторгом говорил, что Хейли получит новое лицо, а меня «посетитель» избавит от зависимости. Когда наконец стало невозможно терпеть его болтовню, я ушел, чтобы принять душ и насладиться последней ночью в одиночестве.

Придя на групповую терапию следующим утром, я сел на свое обычное место между Брендоном и Бертом. Мне нравился Берт, потому что он был правильным сумасшедшим — парень принял кучу «кислоты», но это не так уж сильно повлияло на него. Мне нравилось сидеть с Брендоном, потому что он никогда не разговаривал и не надоедал. Люди постепенно заполняли комнату; я пытался разглядеть своего нового соседа, но пациенты так часто мелькали перед глазами, что было трудно выделить кого-то конкретного. Все мы носили одинаковые серые ботинки, голубые пижамные штаны и белую футболку. Как только пациенты заняли свои места, Патрик заговорил:

— Доброе утро! — прощебетал мужчина, ответом ему послужили несколько стонов. — У нас сегодня двое новеньких! Прекрасно, не правда ли? — он говорил голосом, который вы могли услышать только в рекламе новой эмалированной посуды. — Как насчет того, чтобы встать и представиться? — первый поднявшийся парень выглядел, как самый настоящий псих.

— Меня зовут Билли, — начал он.

— Привет, Билли, — в унисон ответили мы.

— Расскажи, почему ты здесь, — попросил Патрик.

— Я здесь из-за расстройства личности, — а потом он сел. Я надеялся, что второй новичок будет получше, потому что Билли мне не понравился. Мне не хотелось делить с кем-то комнату, тем более с человеком, который сочетал в себе две разных личности.

— Привет, я Джерард, — тихо сказал второй новенький. Я оглядел парня: его растрепанные, черные как смоль волосы, были заправлены за уши, когда он говорил, одна сторона рта двигалась чуть сильнее, что свидетельствовало о том, что он курит и зажимает сигарету в этом уголке.

— Привет, Джерард.

— Я страдаю от зависимости.

— Какой? — спросил Патрик.

— Ну, это немного личное, — неуверенно ответил Джерард.

— Я уверен, что не случится ничего страшного, если ты расскажешь — с улыбкой ответил мужчина.

— Синтетические наркотики, алкоголь и кокаин, — ответил парень, Патрик кивнул и позволил ему сесть. Джерард хотя бы был всего лишь зависимым, а не сумасшедшим. На этой групповой терапии мы должны были практиковать правильное выражение эмоций. Брендон был бесполезен в этом упражнении, поэтому я выбрал Берта; он держал карточку, на которой была написана эмоции, которые мы должны были показать, не используя слов. Мне досталась злость. Посреди своего небольшого представления я скрестил руки на груди, у Берта отвисла челюсть.

— Я понял! — воскликнул он. — Ты что-то мне показываешь! — я кивнул. — Ты пытаешься сказать, что у меня за спиной кто-то есть! — Берт быстро оглянулся, чтобы посмотреть.

— Нет, неправильно. Это эмоция.

— Ты чувствуешь… что у меня за спиной кто-то есть! — завопил он.

— Нет, Берт! — рявкнул я. — Я зол!

— Почему ты злишься? — спросил парень.

— Это эмоция, которую я тебе показываю. Ты должен был догадаться, что я злюсь! — я заново объяснил Берту задание, когда настала его очередь показывать. Посреди объяснения он начал яростно размахивать руками. — Я не понимаю, — признался я.

— Я изображаю восторг! — воскликнул парень. Я вздохнул, но не стал задавать вопросов. Дурацкий таймер наконец прозвенел, оповещая, что час, отведенный на групповую терапию, закончился. Я пошел на ланч и взял салат, как и в большинстве случаев, так как в клинике редко подавали вегетарианскую еду.

— Чем вы занимались на терапии? — поинтересовалась Хейли.

— Изображали эмоции, — уныло сказал я, она вздохнула.

— Ненавижу эти упражнения! — излишне эмоционально взмахнув руками, девушка дотронулась до своих щек.

— У меня будет сосед по комнате, и он либо наркоман, либо парень с раздвоением личности, — прошептал я, показав большим пальцем на Билли, который сидел позади. Хейли взглянула на него и нахмурилась.

— Оу. А где второй претендент? — спросила девушка. Я оглядел столовую, но так и не нашел Джерарда, поэтому лишь пожал плечами в ответ.

— Ты когда-нибудь устаешь от того, что тебя закрыли тут с психами, когда ты совсем не сумасшедшая? — спросил я.

— Я не против. Я просто стараюсь не покидать свое крыло. В конце концов, хуже смерти нет ничего.

— Ты никогда не рассказывала, почему сделала это, — заметил я, Хейли вопросительно подняла брови.

— Сделала что?

— Это… — я показал на ее лицо, надеясь, что мне не придется произносить вслух.

— О, думаю, я просто устала нравиться всем только потому, что я красивая. Я хотела настоящий друзей и людей, которые будут любить мой внутренний мир, а не внешность, — в ее словах был смысл. На щеках у Хейли было несколько темно-фиолетовых шрамов, но в остальном она выглядела не так уж плохо. Закончив обед, я вернулся в комнату. По привычке открыл дверь без стука, напугав бедолагу-соседа так, что он, казалось, подпрыгнул на несколько футов.

— Прости, — быстро извинился я.

— Ничего страшного, — пробормотал он. У меня отлегло от сердца, когда я понял, что человек, распаковывающий свои вещи на другой стороне комнаты, оказался Джерардом. Так я хотя бы застрял с кем-то, кто был похож на меня. Его половина комнаты выглядела куда уютней моей, на письменном столе лежали альбомы для рисования и краски, содержимое его шкафа оставалось загадкой. Усевшись на кровать, я достал блокнот, чтобы пополнить список своих плохих поступков.

«4. Напугал Джерарда.»

Мне не хотелось думать о странном парне, который сидел на соседней кровати и что-то яростно черкал в своем альбоме. Однако я все-таки не удержался и посмотрел на открытую страницу скетчбука: монстр, нарисованный черным карандашом, занимал весь лист. У него были длинные черные когти, которыми он терзал чью-то плоть, длинный язык вывалился изо рта, с него капала слизь. У монстра не было глаз, он стоял на двух ногах. Джерард оторвался от своего занятия, как только понял, что я смотрю на него.

— Прости, — снова заизвинялся я.

— Как тебя зовут? — неожиданно спросил он.

— Фрэнк.

— Приятно познакомиться, Фрэнк. Тебе нравится искусство? — спросил Джерард. Мне было неловко от этого разговора, мне было неловко от присутствия другого человека. Особенно человека, которого я не знал, и который рисовал ужасных монстров.

— Наверное, — Джерард кривовато улыбнулся.

Я уставился на его альбом, наблюдая, как парень рисует, через несколько секунд он снова прервал мои мысли:

— Тебе нравятся монстры?

— А ты не староват, чтобы рисовать монстров?

— А ты не маловат, чтобы быть в реабилитационной клинике? — парировал он, я глубоко вздохнул, чтобы не наорать на соседа.

— К твоему сведению, мне восемнадцать.

— К твоему сведению, я не старый, мне двадцать два, — сообщил Джерард, больше мы не разговаривали. Я вышел покурить на балкончик, где встретил Боба, у которого стрельнул сигарету.

— Он мудак, — сообщил я.

— Твой новый сосед? — уточнил парень, ответом ему послужил кивок. — Что он сделал?

— Он просто грубый.

— Не знаю, помнишь ли ты свою первую неделю в клинике, но ты был очень раздражительным. Думаю, новичкам положено так себя вести, потому что им страшно. Они не знают тут ничего и пытаются защититься любым доступным способом, — пояснил Боб. — Понимаешь?

— Понятно, — пожал плечами я. Джерард просидел весь вечер на своей половине комнаты, на завтраке его тоже не было. Я сидел в кабинете Патрика на очередной терапии.

— Бывали ли дни, когда твой отец не пил? — сразу же задал вопрос мужчина.

— Мне не нравится мой сосед по комнате, я хочу, чтобы его перевели, — сменил тему я, Патрик снял очки и помассировал виски.

— Не выйдет, Фрэнк. И ты скоро поймешь, что Джерард славный парень, я думаю, что вы двое хорошо поладите, — я скрестил руки на груди. — Бывали ли дни, когда твой отец не пил?

— Вы проигнорировали мой вопрос.

— Нет, это ты проигнорировал мой. Я пытаюсь помочь тебе, — мужчина умоляюще посмотрел на меня. — Я считаю, если ты переборешь свое асоциальное поведение, то сможешь поправиться и начать нормально общаться с людьми, — я застонал и драматично откинулся на спинку стула.

— Патрик, вы не понимаете, — попытался спорить я, но мужчина не хотел и слышать.

— Фрэнк, ты помнишь, когда твой отец был трезвым в последний раз? — спросил он в третий раз.

— Да. На мой семнадцатый день рождения. Он спросил, чем я хочу заняться, и я ответил, что хочу отправиться в поход в горы, что на самом деле было полной херней. Но отец был полон решимости.

— Ты хорошо провел время?

— Горы были прекрасны, но нам пришлось ехать достаточно долго, чтобы добраться до них. Они выглядели чудесно в лучах солнца. По пути отец пил только воду, он даже не курил во время подъема. Было весело, он знал название каждого растения, что попадалось нам по пути, и мог рассказать целую страницу из энциклопедии о нем, — продолжил я.

— Выходит, твой отец умный человек?

— Да, но он предпочел алкоголь, — усмехнулся я.

— Что вы делали после подъема? — спросил Патрик.

— Нам пришлось поставить палатку в горах, потому что стемнело. Я спросил у папы, откуда он знает названия всех растений, и он сказал, что его научил отец. Я хотел попросить его научить и меня, но так этого и не сделал.

«5. Не попросил отца рассказать мне названия растений.»

— Когда мы спустились с гор, то пошли пообедать в пиццерию. Отец спросил, как продвигаются мои гитарные уроки, я сказал, что делаю успехи, но так и не рассказал о ссоре с миссис Баллато. Он спросил, сыграю ли я для него, я согласился… но так никогда и не сыграл.

— Почему?

— Он забыл, — резко ответил я. — Он напился так, что вряд ли бы смог отличить свой локоть от гобоя.*

«6. Не сыграл на гитаре для отца.»

— А ты бы хотел сыграть для него, Фрэнк? — спросил Патрик. Я посмотрел на мужчину, мне хотелось ответить утвердительно, хотелось вернуться домой и все изменить. Я хотел, чтобы отец гордился мной, а мама вышла из спальни и перестала плакать. Хотел сказать Патрику, что верил, что когда-нибудь вернусь домой, и все будет иначе. Я верил, что когда-нибудь смогу по-настоящему увидеть небо и землю у меня под ногами, но ничего, конечно, не изменилось.

— Да. Но он больше не спрашивал, и я не стал поднимать эту тему. Помню, что по дороге домой отец посмотрел на меня и сказал: «Ты хороший мальчик», — не в силах больше сдерживаться, я разрыдался. Это был громкий, надоедливый плач десятилетнего ребенка, но мне было плевать. Патрик позволил мне просто сидеть и плакать, он протянул мне салфетки, чтобы высморкаться. Мужчина разрешил мне плакать у него в кабинете даже после того, как прозвенел таймер.