Спокойствие

Всю следующую неделю я ложился спать в одиночестве, потом просыпался среди ночи и обнаруживал Джерарда, свернувшегося у меня под боком, но к утру он всегда исчезал. У меня не получалось понять, куда уходил брюнет. Иногда сосед просто на просто пропадал. Я просыпался один, а открытый дневник Джерарда всегда лежал на его столе. Мне приходилось бороться с желанием прочесть записи. Я должен перестать читать его дневник — это неправильно, это зависимость, это вторжение в личную жизнь.

Может, Бог награждает людей зависимостями по каким-то определенным причинам. Я понятия не имел, зачем Господь делал это, но, с другой стороны, я же не знал, как именно Он делал свою работу. Мы с Богом теперь не друзья, мы не доверяем друг другу так же сильно, как когда я был маленьким мальчиком. Но это по большей части моя вина, понимаете?

Заставив себя подняться с кровати, я поплелся в душ. Мне нравилось мыться раньше или позже остальных, потому что среди пациентов было несколько любителей попялиться, но обойдемся без имен. Я взглянул на свое тело — меня никогда особенно не заботил мой внешний вид. Меня не волновало, что моя фигура не соответствовал идеалам, не волновал загадочный шрам внизу живота и то, что мое лицо было не таким супер-привлекательным, как у некоторых санитаров, но я всегда разглядывал себя, когда мылся. Я чувствовал себя не в своей тарелке, вдруг подумав, что мне стоит заняться спортом или хотя бы причесаться. Мне хотелось быть красивым. Хотелось, чтобы людям было приятно на меня смотреть.

Я сказал об этом Патрику во время терапии, на что получил от него сконфуженный взгляд.

— То есть, теперь ты себя стесняешься?

— Не думаю, что это подходящее определение.

— А что тогда?

— Я просто не хочу быть уродливым, — сказал я, подумав пару секунд.

— Ты не уродливый, — заверил мужчина. — Ты себя таковым ощущаешь?

— Иногда.

— Когда именно?

— В основном, когда Джерард рядом. Рядом с ним я жалею, что не выгляжу лучше, — после некоторых раздумий ответил я.

— Он сказал тебе, что ты некрасивый?

— Нет, конечно, нет! Он бы так никогда не поступил. Просто у него... средняя внешность... А я не тяну даже на это, — признался я. Записав что-то в своем блокноте, Патрик призвал меня продолжать, но я лишь покачал головой.

— Ты пытаешься впечатлить Джерарда? — поинтересовался мужчина. Я никогда не рассматривал это с такой стороны; нет, точно не пытался.

— Джерард не нравится мне в таком ключе.

— Ну, вы двое неплохо поладили, я просто предположил, учитывая, что вы оба...

— Нет, мы просто... — перебил я. — Подождите-ка, «мы оба» что?

— Я не могу раскрывать личную информацию. Думал, ты знаешь, но, судя по всему, нет, — Патрик решил сменить тему: — Какое у тебя сегодня настроение?

— Ну, лучше, чем обычно. Я больше не хочу умереть. По крайней мере сегодня.

— Очень хорошо. Выходит, таблетки помогают?

— Честно говоря, я не принимал таблетки, — сознался я.

— Они предназначены, чтобы помочь тебе.

— Да, но без них мне лучше, — пояснил я. — Каждый день бывает по-разному. Какие-то из них хорошие, а какие-то плохие. Так и должно быть.

— Если бы ты принимал таблетки, то они бы сбалансировали уровень серотонина в твоем организме, и большинство дней были бы хорошими, — заверил мужчина.

— Думаю, что у меня была депрессия из-за того, что я не знал, как жить. Не думаю, что это можно исправить лекарствами. У меня была плохая жизнь, и я не научился, как быть счастливым. Например, когда другие люди заводятся, они успокаивают себя, а я этого делать не умею. У меня дома все постоянно психовали, никто не мог успокоиться, поэтому каждый раз, когда я расстраивался, я отдавался панической атаке, а не пытался найти корень проблемы.

— Ты когда-нибудь слышал об Эрике Эриксоне?

Я отрицательно покачал головой.

— Он был ученым. Согласно его теории, то, через что дети проходят в первые годы своей жизни, оставляет на них отпечаток навсегда. Например, ребенок должен научиться доверять людям, пока ему не исполнится два года. Если он не научится в этом возрасте, то не научится никогда. То же самое применимо к остальным социальным и эмоциональным аспектам, — пояснил Патрик.

— Поэтому я и чувствую себя таким неправильным. Мне нужно заново научиться всему тому, чему я не научился в детстве. Понимаете?

— Понимаю, — со вздохом ответил мужчина. После этого мы говорили о нехороших поступках, и я сказал, что все еще очень хочу читать дневник Джерарда. Мне нужно прекратить. Это неправильно. Патрик дал мне задание: составить список всех моих хороших и плохих поступков. Но что будет, если большая часть окажется плохими? Что мне тогда делать?

Увидевшись с Джерардом в следующий раз, я спросил, куда он постоянно уходит.

— Ну, каждый день я хожу на терапию, потом на занятия по дыхательной технике, потом курю, моюсь и говорю с преподавателем по рисованию... Я достаточно занятой человек, — сообщил брюнет.

— Что еще за дыхательная техника?

Джерард пояснил, что у миссис Жардин была особая секция для слишком нервных пациентов. Думаю, она учила их, как дышать, как это делают на занятиях для беременных, где им объясняют особую технику дыхания при родах. Кажется, это должно очень расслаблять и помогать избавиться от стресса. Мне стало интересно, почему Патрик никогда не отправлял меня на эти занятия, потому что они явно должны были мне помочь.

— Зачем разговаривать с учителем по рисованию? — поинтересовался я.

— Она очень умная и многое знает об искусстве. Нам нравятся одни и те же художники, и она действительно верит, что искусство способно исцелять людей. Иногда я помогаю ей мыть кисточки или вешать рисунки пациентов на стены. Ей всегда нужна помощь. Ты тоже можешь помочь, если хочешь, — предложил Джерард.

— Думаю, я пас.

Передо мной на столе лежал открытый блокнот, а в руке была зажата ручка. Я провел линию, разделяющую страницу на две части, но так и не смог ничего написать, потому что не знал, с чего начать. Джерард мирно растянулся на своей кровати, как пятилетний ребенок с раскраской. Не знаю, какими красками пользовался брюнет, но пахло ими на всю комнату. Парень лежал на животе, болтая ногами в воздухе. В дверь быстро постучали, а затем она открылась.

— Джерард, у тебя посетитель, — сказал санитар. Кивнув, Джерард быстро убрал все принадлежности для рисования и вышел из комнаты. Любопытство наконец взяло верх, и я рылся в его вещах, пока не нашел лист, на котором он только что рисовал. Картинка была закончена только наполовину и, вопреки моим ожиданиям, изображала не монстра, а мальчика.

Это был рисунок с тем же маленьким мальчиком, которого Джерард показывал нам на групповой терапии. Мальчик, который читал монстру. Именно он. Однако в этот раз мальчик не читал монстру, а сжигал свои книги. В углу рисунка можно было заметить тени, корчащиеся от агонии? Злости? Не знаю точно, но явно не от счастья. Но мальчик на этом рисунке выглядел сильным. Смелым. На сердце стало теплее от таких перемен в персонаже, который напоминал меня. Может, мальчик действительно был мной, и я становился бесстрашней. А может, мальчик был Джерардом, и теперь парень чувствовал себя сильнее монстра, который правил его жизнью, и восстал против него.

Мне и правда стоило завязывать с разглядыванием рисунков соседа, потому что это сводило меня с ума. Неожиданно у меня возникло непреодолимое желание пойти в комнату для рисования, что я и сделал. Проходя мимо столовой, я не смог удержаться и заглянул туда. Джерард сидел за столом, рядом с ним — парень. Выглядел он младше, но вполне мог быть и старше брюнета. Парень был высоким, в очках, а большая часть песочных волос пряталась под шапкой. Я вспомнил слова Хейли о том, что это брат заставил Джерарда пройти лечение. Должно быть, этот парень и был его братом. Иногда мне хотелось иметь брата.

Войдя в комнату для рисования, я получил теплое приветствие от миссис Жардин и сел рядом с Хейли и каким-то незнакомым парнем.

— Вау, ты решил заняться чем-то веселым, мистер Уныние, — сказала девушка, шутливо ударив меня по руке.

— Нужно же мне делать что-то еще, а не только упиваться своей ничтожностью, — пошутил я. — Как зовут брата Джерарда?

— Майкл, вроде бы, — ответила Хейли. Я взял чистый лист с середины стола, чтобы избежать пристальных взглядов со стороны миссис Жардин. — Почему ты спрашиваешь?

— Кажется, он сейчас с Джерардом.

— Знаю.

— Откуда?

— Рэй предсказал, — я закатил глаза. Рэй был каким-то неправильным сумасшедшим. Предсказания о будущем и сообщения от Бога были уделом ненормальных, но то, что они сбывались, пугало.

— Что он еще предсказал? — поинтересовался я.

— Ты все равно не поверишь, — поддразнила девушка.

— Попробуй.

— Рэй сказал, что завтрашняя терапия «изменит все». Что бы это ни значило, — улыбнулась Хейли. — Здесь никогда не происходит ничего интересного, — с этим я был полностью согласен. Взяв несколько цветных карандашей, я решил попробовать что-нибудь нарисовать, хоть и никогда не был особо хорош в этом деле. Прежде чем начать раскрашивать, решил сделать набросок и обвести его контуры.

— Что это? — спросила Хейли, посмотрев на мой листок.

— Крылья бабочки.

— Я про слово в середине, что оно значит?

— Paramour? Это значит «тайный любовник», — пояснил я.

— Очень здорово, — похвалила девушка, кивнув.

— Можешь оставить себе, — забрав у меня рисунок, Хейли аккуратно сложила его в несколько раз и положила в карман штанов. Предсказания Рэя сбывались слишком часто, чтобы это было простым совпадением. Парень явно обладал даром. На следующий день, во время групповой терапии, Патрик перешел на манеру говорения, которой пользуются в рекламе посуды.

— Время историй! — мужчина закрыл маркер, завершив долгое обсуждение на тему, когда ругательства приемлемы, а когда нет. Все мы знали, что это значило, — кто-то должен был рассказать историю своей жизни. Это входило в процесс исцеления. Я ненавидел слово «исцеление».

Патрик посмотрел на меня, но я тут же уставился на ковер. Я пробыл здесь все лето, но так и не рассказал свою историю. Скоро наступит осень, а это значит, что я продержался дольше, чем кто-либо. Большинство людей рассказывали свои истории в первые тридцать дней. Я не большинство.

— Что такого интересного в ковре, Фрэнк? — мягко поинтересовался мужчина. Последнее время он всегда был мягок при разговорах со мной. С того самого дня, когда я сорвался перед группой из-за рисунка Джерарда. Думаю, теперь Патрик смотрел на меня иначе; как птица-мать смотрит на свои яйца. Мужчина смотрела так, словно вокруг меня нужно ходить на цыпочках, чтобы я не треснул. Мне это не нравилось. Мне казалось, что я сделал что-то нехорошее, и он мог отругать меня в любой момент. Только вот я не делал ничего плохого.

— На нем пятно, — ответил я, наконец найдя в себе способность говорить. — Видите?

— Да. Вижу, — Патрик кивнул. — На коврах часто появляются пятна.

— Иногда я чувствую себя таким ковром.

— Я понимаю.

— Не думаю, — огрызнулся я. Мужчина лишь спокойно пожал плечами. Никто не может быть спокойным, когда вокруг столько ненормальных. Да и как можно расслабиться, когда тебя окружают скорее пришельцы, нежели люди?

— Хорошо. Кто хочет рассказать свою историю? — Патрик с надеждой посмотрел на Даллона. Он не хотел заставлять нас что-то рассказывать, но все равно делал это. Только трое человек не рассказывали свои истории, и я надеялся, что сегодня это сделает Джерард или Даллон.

— Не сегодня, приятель, — фыркнул парень. — Я немного теряю связь с реальностью из-за этих новых таблеток.

— Или это они хотят, чтобы ты так думал? — спросил у него Берт, отчего мне едва удалось сдержать смешок. Однако Даллон действительно выглядел дерьмово. Казалось, что парень плохо спал этой ночью, что немного меня беспокоило. Оставался Джерард. Я слышал, как брюнет тяжело вздохнул, потому что понял, что рассказывать придется ему. Патрик посмотрел на него, но не успел Джерард сказать и слова, как мужчина вернулся к своему рекламному голосу.

— Джерард! Спасибо, что вызвался! — он достал планшет с прикрепленными к нему бумагами.

— Черт. Окей, — начал брюнет. — Я родился в Нью-Джерси, — Джерард говорил так тихо, будто пытался исчезнуть.

Мне хотелось наклониться и прикоснуться к нему, чтобы он понял, что я рядом, но нам не разрешалось трогать друг друга во время групповых занятий, если только этого не предполагало задание. Парень продолжил:

— Мама назвала меня Джерардом в честь какого-то художника, вроде бы… или святого? Уже не помню. Фактически нас вырастила бабушка, меня и моего брата Майки. Я едва могу вспомнить отца, рядом всегда была бабушка и иногда мама. Бабушка умерла, когда я был подростком, что очень меня расстроило. Я несколько раз сбегал из дома, много плакал. У меня была депрессия, и я хотел покончить с собой. Маму достало, что я постоянно создавал проблемы, поэтому она отправила меня жить к дяде. Он был не очень хорошим человеком, но единственным родственником, который мог меня к себе забрать. Майки остался с мамой и пообещал не терять со мной связи. Брат писал мне письма, но я никогда не отвечал, поэтому однажды он просто перестал делать это. Я ненавижу себя за то, что не отвечал ему… — голос Джерарда дрогнул.

То, что брюнет ненавидел себя, разбивало мне сердце. Мне не нравилось слышать это. За что ему себя ненавидеть? Ладно, люди не хотят себя ненавидеть, но это случается. Самоненависть приходит откуда-то изнутри, и уж кто-кто, а я прекрасно знаю, что от нее очень трудно избавиться. Джерард замолчал на некоторое время, чтобы вытереть случайные слезинки с щек, а затем продолжил:

— Через некоторое время после того как я начал жить с дядей, он стал спать со мной. Сейчас я бы назвал это изнасилованием, но тогда я не знал, что происходит. Я даже никому не рассказывал, потому что очень боялся, что подумают люди. Я лишь знал, что происходит что-то неправильное, и ощущал себя грязным. Позже я начал «уходить»; он приходил ко мне в комнату, и я знал, что сейчас произойдет, поэтому старался затеряться в своих мыслях.

— Думаю, счастье просто перестало существовать для меня. Я решил, что хочу сбежать. Хочу вернуться домой. Тогда мне было всего шестнадцать и больше некуда идти. Я ушел ночью, прожил несколько дней на улицах, пока не набрался смелости и не позвонил маме. Я извинился и сказал, что хочу вернуться домой. Она разрешила мне, пусть и неохотно. Я никогда не рассказывал ей, что со мной случилось. Брат злился на меня достаточно долго, очень злился, что я не отвечал на его письма, пусть я и извинился, наверное, миллион раз.

— А потом мне начали сниться сны о дяде. Я просыпался, крича и плача. Мама очень беспокоилась, но я отказывался рассказывать, почему мне снились кошмары. Говорил, что не знаю. Говорил, что мне снятся монстры. Тогда-то я и заслужил свой билет в один конец на пожизненные визиты к психиатру. Я чувствовал, что со мной что-то не так. Особенно когда вернулся в школу и понял, что отличаюсь от остальных мальчиков. Но я игнорировал эти чувства, говорил себе, что они неправильные. Я хорошо рисовал и притворялся и был этим доволен.

— Устроившись на свою первую работу, вместо того, чтобы копить деньги, я начал пить и курить в таких количествах, что это должно было убить меня. Несколько раз я действительно чуть не умер. Мы с Майки были не очень-то близки почти до момента моего поступления в колледж. Я рассказfk ему, что со мной произошло. Брат был единственным человеком, который знал об этом, и я взял с него клятву, что он никому не расскажет. Тогда же я сказал ему, что я гей, и что про это тоже нельзя никому рассказывать.

Джерард начинал терять контроль над собой. Я не мог выдержать, когда он плакал вот так. Но это было неотъемлемой частью рассказывания историй — ты плакал. Неважно, как давно все случилось, потому что тебе казалось, что это происходит прямо сейчас. Поэтому-то я и не хотел рассказывать свою историю. Я не хотел снова пройти через все это, ну уж нет.

— В конце концов я поступил в арт-колледж в Нью-Йорке. Это время прошло словно в тумане; я много пил, кто-то уговорил меня попробовать таблетки, и я подсел и на них. Несколько раз я пробовал кокаин. Я подружился с кучей людей, которым нравились те же наркотики, что и мне. Учиться становилось все сложнее и сложнее, потому что я прогуливал большую часть занятий, чтобы что-то принять. Мне нужно было найти какой-то другой способ остаться в колледже. Один студент, парень, сказал, что я могу списать у него на тесте, что я и сделал. А потом еще и еще. Он разрешал мне списывать, пока я занимался с ним сексом. Я чувствовал себя таким грязным и неправильным и так плотно сидел на наркотиках, что начал думать, что самоубийство будет способом со всем покончить… чем-то вроде пожарного выхода. И я решил попробовать. Майки, а не мама, был единственным человеком, который навещал меня в больнице. Майки сказал, что слышал об одном месте, которое должно пойти мне на пользу… и вот я здесь, — закончив, Джерард осмотрел комнату. Все молчали.

— Спасибо, что поделился с нами, — сказал Патрик. — Давайте поблагодарим Джерарда вместе.

— Спасибо, Джерард, — сказали все в унисон. Я посмотрел на него. Брюнет плакал, вернее, рыдал, но делал это беззвучно, отчего выглядел в десять раз сильнее, а не как маленький мальчик. Он выглядел как мужчина, который видел слишком много. Как человек, который хочет обо всем забыть. Пусть это и было против правил, я дотянулся до его руки и крепко ее сжал, чтобы показать, что я рядом. На какую-то секунду Джерард замер, но потом сжал в ответ.

Что буквально убивало меня в его истории так это то, что парень держал все в себе. Однако брюнет сделал из себя человека. Уверен, что он много читал, потому что был очень умным. Джерард хорошо рисовал и многое знал о мире. Он был настоящей личностью. Судя по его словам, брюнет был одинок всю жизнь. Он был алкоголиком и человеком, над которым надругался ублюдок-дядя. Как же я ненавидел этого дядю. Но я не видел в Джерарде эдакого побитого жизнью парня, я видел, что он выше своей боли.

Иногда я сомневался в реальности некоторых вещей, но одно знал точно — Джерард реален. Самый реальный человек в моей жизни. Также в этой комнате было полно других реальных людей. Мир хорошенько над нами поиздевался, но мы нашли в себе смелость сидеть здесь и говорить об этом. Каждый в комнате был таким сильным, и мне хотелось сказать им об этом. Я хотел обнять их всех и сказать, что если им удавалось выживать в течение такого долгого времени, то они смогут делать это снова и снова. Сказать, что верю в них, потому что все мы куда сильнее, чем думаем. Потому что иногда нужно быть таким сильным, чтобы просто подойти к чьей-то входной двери.

Было странно не пить. До попадания в центр я был постоянно пьян, за исключением моментов, когда находился в школе. Здесь же мне пришлось столкнуться лицом к лицу со своими мыслями и проблемами. Здесь я не мог спрятаться за бутылкой пива. Однако мне нравилось — разум был всегда чист, я мог слышать пение птиц, смеяться над чужими шутками и не чувствовать себя плохим. Я чувствовал себя виноватым, когда пьяным смеялся или наслаждался чем-то, потому что делал это не я. Теперь я знал, что все, что чувствую, — реально. Что я реален.

Этой ночью Джерард не спал со мной. Брюнет крепко спал на своей кровати. Я все так же проснулся в два часа ночи, ожидая увидеть его, свернувшегося под боком, но рядом никого не было. Потом мне приснился ужасный кошмар, хуже всех предыдущих. В этом сне был мой отец и моя первая собака. Не знаю, как они были связаны; время во сне замерло, а из стен сочилась кровь. На следующую ночь Джерард опять не лег со мной, и мне снова приснился кошмар. Мне понадобилось несколько ночей, чтобы понять, почему сосед больше не спал рядом — теперь он в этом не нуждался. Брюнету не нужно было больше спать со мной, потому что его монстры ушли. Он сам от них избавился. По сути, Джерард даже начал слегка избегать меня. Парень всегда был чем-то занят и не приходил в комнату до отбоя; он сидел со мной за обедом, но мы не разговаривали.

— Джерард, — позвал я как-то ночью, когда брюнет засиделся допоздна за своими записями.

— Да?

— Рассказав свою историю, ты стал спать лучше?

— Немного. А что? — с любопытством спросил он.

— Поэтому ты больше не спишь со мной?

— Нет, — Джерард вздохнул.

— А почему тогда?

— А ты хочешь?

— Я не это спросил.

— Я подумал, что ты будешь смотреть на меня по-другому после того, что я рассказал, — еще вздох. — Тебя это не беспокоит? Я такой грязный, а ты позволял мне спать рядом с тобой.

— Нет. Мне на это плевать.

— Серьезно? — уточнил парень.

— Я думаю, что это делает тебя сильнее.

Это было последнее, что я ему сказал. Повернувшись на бок, я уснул, но сон продлился недолго. В два часа я проснулся от того, что матрас промялся — это Джерард лег рядом.

— Джерард, — сонно пробормотал я.

— Тссс… спи, — прошептал парень, обняв меня и прижав к себе. Высвободившись, я повернулся так, чтобы посмотреть на него. Было так темно, что едва удавалось различить очертания его лица.

— Джерард, — снова пробормотал я.

— Да, Фрэнк? — тихо ответил он. Наклонившись вперед, я прижался губами к его губам в мягком, нежном поцелуе. Джерард не поцеловал меня в ответ, не оттолкнул, а просто замер на месте. Я отстранился.

— Прости, — прошептал я. — Я не должен был этого делать.

— Все нормально, — прошептал парень в ответ. Мы молчали несколько секунд, пока брюнет не сказал: — Можешь сделать это еще раз? — я выполнил просьбу.

Я наклонился, и наши губы встретились, но в этот раз Джерард ответил и даже подался навстречу, чтобы углубить поцелуй. Его мягкие губы двигались очень медленно, но я решил не брать инициативу в свои руки и торопить события. Я не спешил и ждал, пока парень отстранится сам.

— Мне всегда было интересно, каково это, целовать человека, которого ты действительно хочешь поцеловать, — прошептал Джерард, как только его дыхание пришло в норму.