Глава 32. Наступили долгие изорддеррекские сумерки, но до полной темноты оставалось еще несколько часов

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Наступили долгие изорддеррекские сумерки, но до полной темноты оставалось еще несколько часов. Автарх находился в комнате неподалеку от Башни Оси, куда доступ дню был закрыт. Здесь утешение, приносимое криучи, не было испорчено светом. Было так легко поверить, что все вокруг - только сон, а значит, не стоит никакого сожаления, если - или, вернее, когда - этот сон рассеется. Однако, как обычно, Розенгартен безошибочно отыскал его нишу и принес известия не менее сокрушительные, чем самый яркий свет. Попытка незаметно уничтожить оплот Голодарей, предводительствуемых отцом Афанасием, благодаря прибытию Кезуар превратилась в публичный спектакль. Вспыхнуло и быстро распространилось насилие. Судя по всему, войска, первоначально направленные для штурма оплота Голодарей, были вырезаны до последнего солдата, но проверить эту информацию не было никакой возможности, потому что путь в портовый район преграждали самодельные баррикады.

- Только этого момента и ждали все секты, - высказал свое мнение Розенгартен. - Если мы не растопчем очаг сопротивления немедленно, то все религиозные фанатики Доминионов заявят своим последователям, что День настал.

- Может быть, они и правы, - сказал Автарх. - Почему бы не дать им побунтовать немного? Они все ненавидят друг друга. Мерцатели - Голодарей, Голодари - Зенетиков. Пусть перережут друг другу глотки.

- Город! Город! Что ты говоришь мне об этом трахнутом городе? Это наша жертва, Розенгартен. Неужели ты этого не понимаешь? Я сидел здесь и думал: если б я только мог заставить Комету упасть на него, я бы сделал это. Пусть он умрет так же, как жил: красиво. Что ты так опечален, Розенгартен? Будут и другие города. Я смогу построить еще один Изорддеррекс.

- Тогда, может быть, нам лучше вывезти вас сейчас, пока смута не распространилась.

- Мы здесь в безопасности или нет? - спросил Автарх. Последовало молчание. - Значит, ты не уверен.

- Но она послужила искрой? - Он вздохнул. - Черт бы ее побрал, черт бы ее побрал. Знаешь, созови-ка ты генералов.

- Матталауса и Расидио. Они могут превратить этот дворец в неприступную крепость. - Он поднялся на ноги. - А я намереваюсь пойти поговорить с моей ненаглядной супругой.

- Разве что, если вы пожелаете стать свидетелями убийства.

Как и в прошлый раз, покои Кезуар оказались пусты. Но Конкуписцентия (утратившая все свое кокетливое настроение, дрожащая и с сухими глазами, что для ее постоянно плачущего племени было эквивалентом слез) знала, где находится его супруга: в своей часовне. Он ворвался внутрь в тот момент, когда Кезуар зажигала свечи у алтаря.

- Да, я слышала, - сказала она. Ее голос, некогда выпевавший каждое слово, теперь был тусклым и невзрачным, как и весь ее вид.

- Я молилась, - сказала она. Задев небольшой факел, с помощью которого она зажигала свечи, Кезуар повернулась к алтарю. Подобно ее покоям, он был коллекцией всевозможных излишеств. Вырезанный из дерева и расписанный Христос висел на позолоченном кресте, в окружении херувимов и серафимов.

Он схватил ее за плечо и развернул к себе лицом.

- А как насчет людей, которых разорвала толпа? За них ты не молилась?

- За них есть кому помолиться. У них есть люди, которые любили их. А у меня никого нет.

- Нет, это не правда, - сказала она. - Но Скорбящий истекает кровью ради меня.

- Сомневаюсь в этом, леди, - сказал он, более позабавленный ее благочестием, нежели раздраженный.

Новое проявление самомнения. Он поспособствовал ему.

- Где это было? - спросил он, сама искренность.

- У гавани. Он появился на крыше, прямо надо мной. Они попытались застрелить Его, и Он был ранен. Я сама видела, как Его ранило. Но когда они принялись искать тело, оно исчезло.

- Знаешь, тебе надо отправиться в Бастион к остальным сумасшедшим женщинам, - сказал он ей. - Там ты сможешь ожидать Второе Пришествие. Если хочешь, можешь все это забрать с собой.

- Он придет ко мне сюда, - сказала она. - Он не боится. Это ты боишься.

- Разве я обливаюсь потом? Нет. Разве я стою на коленях, умоляя Его о снисхождении? Нет. Обвини меня в каких угодно преступлениях, и, возможно, я окажусь виновным. Но страха во мне не будет. Ты должна это знать.

- Так пусть Он придет. Я буду здесь. Он найдет меня, раз уж я Ему так нужен. Но, сама понимаешь, он найдет меня не за молитвой. Может быть, я буду писать. Интересно, способен ли Он вынести это зрелище? - Автарх схватил руку Кезуар и зажал ее у себя между ног. - Может быть, именно Ему придется проявить смирение. - Он рассмеялся. - Ты когда-то молилась на этого паренька, леди. Помнишь? Скажи, что помнишь?

- Это не преступление, чтобы в нем сознаваться. Так уж мы созданы. Нам остается только нести это бремя. - Он неожиданно придвинулся совсем близко. - Не думай, что ты можешь бросить меня ради Него. Мы принадлежим друг другу. Если ты причинишь вред мне, то этим самым ты вредишь и себе. Подумай об этом хорошенько. Если наша мечта сгорит, мы поджаримся вместе.

Его слова начали доходить до нее. Она уже не пыталась высвободиться из его объятий и вся дрожала от ужаса.

- Я не хочу отнимать у тебя твои утешения. Оставь при себе своего Скорбящего, если он помогает тебе хорошо спать по ночам. Но помни, что наша плоть едина. Каким бы заклинаниям ты ни научилась в Бастионе, ты осталась тем же, кем и была.

- Одних молитв недостаточно... - сказала она, отчасти обращаясь к самой себе.

- Тогда мне надо найти Его. Приблизиться к Нему. Показать Ему свою любовь.

- Я должна. Другого выхода нет. Он в городе и ожидает меня.

- Я пойду к Нему в лохмотьях, - сказала она, начиная рвать свои платья. Или нет, обнаженной! Лучше всего обнаженной!

Автарх больше не пытался привлечь ее к себе, а наоборот отстранился, словно ее безумие было заразным. Она продолжала раздирать свои одежды, расцарапывая в кровь кожу, и начала громко молиться. Молитва ее была полна обещаний прийти к Нему, встать на колени и взмолиться о Его прощении. Когда она повернулась, чтобы излить все эти разглагольствования на алтарь, Автарху надоела ее истерика. Обеими руками он схватил ее за волосы и вновь привлек ее к себе.

- Ты плохо меня слушала, - произнес он голосом, в котором и сочувствие, и отвращение были сметены волной ярости, неподвластной даже криучи. - В Изорддеррексе есть только один Бог!

Он отшвырнул ее в сторону и поднялся по ступенькам алтаря, сшибив все свечки одним широким взмахом руки. Потом он полез на сам алтарь, чтобы скинуть вниз распятие. Кезуар бросилась вслед за ним, чтобы помешать ему, но ни ее призывы, ни ее кулаки не могли остановить его. Первым настал черед позолоченных серафимов, которых оторвал от деревянных облачков и бросил вниз на землю. Потом он взялся за голову Спасителя и потянул. Терновый венец Его был изготовлен со всей тщательностью, и колючки впились в пальцы и ладони Автарха. Но уколы только добавили ярости его мышцам, и треск ломающегося дерева возвестил его победу. Распятие оторвалось от стены, и ему надо было только сделать шаг в сторону, чтобы дать силе тяжести увлечь его к земле. На мгновение он подумал, что Кезуар решила броситься под него, но в самый последний миг она отшатнулась назад. Распятие упало посреди останков расчлененных серафимов. В тот момент, когда оно коснулось каменного пола, раздался сильный треск.

Шумная сцена, разумеется, привлекла свидетелей. Со своего места на алтаре он увидел, как в часовню вбежал Розенгартен с оружием в руках.

- Все в порядке, Розенгартен! - выдохнул он. - Самая тяжелая часть работы уже сделана.

Автарх принялся высасывать кровь из ранок на руках. - Прошу тебя, распорядись о том, чтобы мою жену препроводили в ее комнату, - сказал он, выплевывая кровь, смешанную с чешуйками позолоты. - У нее необходимо изъять все острые инструменты и вообще все предметы, которыми она может нанести себе вред. Боюсь, что она очень больна. Отныне нам придется наблюдать за ней круглые сутки.

Кезуар стояла на коленях среди обломков распятия и рыдала.

- Прошу тебя, леди, - сказал Автарх, спрыгивая с алтаря, чтобы заставить ее подняться. - К чему зря тратить слезы на мертвеца? Не молись ничему, леди, кроме... - Он запнулся на мгновение, удивленный своими собственными словами, и произнес:

Она подняла голову и утерла слезы, чтобы устремить на него озадаченный взгляд.

- У меня есть для тебя немного криучи, - сказал он. - Чтобы ты чуть-чуть успокоилась.

- Я не хочу криучи, - пробормотала она бесцветным голосом. - Я хочу только прощения.

- Тогда я прощаю тебя, - сказал он с безупречной искренностью.

- Мы же собирались любить и жить вечно, - сказал он тихо. - Почему же ты стала такой старой?

Она не ответила, и он оставил ее среди обломков. Подчиненный Розенгартена Сеидукс уже появился, чтобы заняться ей.

- Будь с ней почтителен, - сказал он Сеидуксу, пока они шли к двери. - Когда-то она была великой леди.

Он не стал наблюдать за процедурой выдворения и отправился вместе с Розенгартеном на встречу с генералами Матталаусом и Расидио. После физических усилий он чувствовал себя лучше. Хотя, как всякий великий Маэстро, он был неподвержен времени, все же иногда организм его становился вялым и нуждался в хорошей встряске. А какое занятие подходит для этого лучше, чем сокрушение идолов?

Однако, когда они проходили мимо окна, выходящего за город, шаг его утратил пружинистость, ибо сверху были видны признаки значительных разрушений. Несмотря на все его самоуверенные речи о строительстве нового Изорддеррекса, все же ему больно будет созерцать, как распадается этот, Кеспарат за Кеспаратом. Уже с полдюжины столбов дыма поднимались над вспыхнувшими по городу пожарами. В гавани горели корабли, также были объяты пламенем бордели в районе Ликериш-стрит. Как и предсказывал Розенгартен, каждый проповедник в городе исполняет свои собственные пророчества. Те, кто утверждал, что зараза приходит с моря, жгут корабли. Те, кто порицал секс, швыряют факелы в бордели. Он оглянулся назад, услышав возобновившиеся рыдания своей супруги.

- Наверное, не надо мешать ей плакать, - сказал он. - У нее есть для этого подходящий повод.

Масштабы того ущерба, который Дауд причинил себе своим опозданием на Изорддеррекский Экспресс, стали очевидны только после их окончательного прибытия в забитый иконами подвал под домом торговца. Хотя он и избежал горькой участи вывернутого наизнанку, его вторжение серьезно отразилось на его внешнем виде. Он выглядел так, словно его протащили лицом вниз по недавно посыпанной гравием дороге. Кожа на его лице и руках превратилась в рваные лоскуты, из-под которых струилась жидкая слизь, которая текла в его жилах. В последний раз, когда Юдит видела его раненым, он сам разрезал себе запястье и, судя по всему, вообще не испытывал никакой боли. Теперь все было иначе. Хотя он сжимал ее запястье так, что вырваться было невозможно, и угрожал ей смертью, рядом с которой гибель Клары показалась бы благословенным избавлением, если она вздумает попытаться сбежать от него, он был и сам уязвим, и лицо его скривилось от боли, когда он тащил ее по лесенке в дом над ними.

Не так представляла она себе свои первые шаги в Изорддеррексе. Но и то зрелище, которое ожидало ее наверху, также показалось ей невероятным. Или наоборот, слишком вероятным. Дом, который оказался пустым, был большим и светлым. Его конструкция и внутреннее убранство были тоскливо узнаваемыми. Она напомнила себе, что ведь это дом Греховодника, делового партнера Оскара, и влияние эстетики Пятого Доминиона неизбежно должно оказаться довольно сильным в доме, одна из дверей которого выводит прямо на Землю. Но представления о домашнем уюте, которые вызывал у нее этот интерьер, были удручающе обыденными. Единственной уступкой экзотике был надутый попугай на насесте у окна. В остальном же это был типичный пригородный домик, начиная с ряда семейных фотографий у часов на каминной доске и кончая увядающими тюльпанами в вазе на хорошо отполированном обеденном столе. Она была уверена, что на улице ее ждут более необычные зрелища, но Дауд был не в настроении - и, собственно говоря, не в состоянии - исследовать окрестности. Он сказал ей, что они подождут, пока ему не станет лучше, и если кто-нибудь из обитателей покажется за это время, то она должна хранить молчание. Разговаривать будет он, иначе она подвергнет опасности не только свою собственную жизнь, но и жизнь всей семьи Греховодника.

Она ни на секунду не усомнилась в его способности на массовое убийство, тем более в таком состоянии. Он потребовал, чтобы она помогла ему унять боль. Она послушно омыла его лицо с помощью воды и кухонных полотенец. К сожалению, ущерб носил более поверхностный характер, чем ей показалось вначале, и как только раны были промыты, он быстро начал выказывать признаки выздоровления. Перед ней возникла дилемма. Учитывая то обстоятельство, что он исцелялся с нечеловеческой быстротой, если она собиралась использовать его уязвимое состояние для побега, то надо было сделать это быстро. Но если она сделает это - убежит прямо сейчас, - то она окажется без своего единственного проводника в этом городе. И, что еще более важно, она удалится от места, в которое, как она надеялась, может вскоре прибыть Оскар, последовав за ней через Ин Ово. Она не могла позволить себе такой риск и разминуться с ним в городе, который, судя по всему, был настолько велик, что они могут бродить по нему десять жизней и так ни разу и не встретиться.

Вскоре начал подниматься ветер, принесший одного из членов семьи Греховодника домой. Долговязая девушка лет около двадцати, одетая в длинный жакет и цветастое платье, приветствовала двух незнакомцев, один из которых, к тому же, явно оправлялся от серьезных телесных повреждений, с деланным оживлением.

- Вы друзья Папы? - спросила она, снимая очки со своих сильно косивших глаз.

Дауд ответил утвердительно и стал объяснять, как они здесь оказались, но она вежливо попросила его отложить свою историю до того момента, как она закроет окно, чтобы защититься от приближающейся бури. Она попросила Юдит помочь ей, и Дауд не стал возражать, правильно предположив, что его пленница не отважится убежать в незнакомый город в преддверии бури. Первые порывы уже забарабанили в дверь, и Юдит последовала за Хои-Поллои по дому, закрывая на задвижки даже те окна, которые были открыты хотя бы на дюйм, и опуская жалюзи на тот случай, если стекла выбьет порывами ветра. Хотя песчаный ветер уже затмил даль, Юдит все же удалось немного разглядеть город. Увидела она удручающе мало, но этого было достаточно, чтобы она убедилась в том, что когда наконец она пройдет по улицам Изорддеррекса, месяцы ее ожиданий будут с лихвой вознаграждены.

Мириады улиц покрывали возвышающиеся над домом склоны, увенчанные величественными стенами и башнями того, что Хои-Поллои назвала дворцом Автарха, а прямо из окна мансарды открывался вид на океан, блистающий сквозь усиливающуюся бурю. Но эти зрелища - океан, крыши и башни - были доступны ей и в Пятом Доминионе. О том, что это место находится в другом Доминионе, говорил вид находившихся на улице существ. Среди них некоторые были людьми, многие - нет, все они спешили укрыться от ветра. Некое создание с огромной головой ковыляло вверх по улице, таща под мышками нечто вроде двух остроносых свиней, издающих яростный лай. Несколько молодых людей, лысых и одетых в балахоны, пронеслись в другом направлении, размахивая над головами дымящими кадилами, словно пращами. Раненого, яростно вопящего человека с канареечно-желтой бородой и фарфорово-белой кожей вносили в дом напротив.

- Повсюду восстания, - сказала Хои-Поллои. - Надеюсь, что папа скоро придет.

- Он в порту. Ожидает прибытия товара с островов.

- Я знаю, что это такое, - раздраженно сказала Хои-Поллои. - Но они запрещены законом.

- Закон есть закон, - сказала она. Прежде чем опустить жалюзи на последнем окне, она устремила взгляд в бурю. - Папа будет благоразумен, - сказала она. - Я всегда говорю ему: будь благоразумен, и он всегда меня слушается.

Они спустились вниз и обнаружили, что Дауд стоит на крыльце, а дверь у него за спиной распахнута настежь. В дом задувал жаркий песчаный ветер, пахнущий пряностями и дальними странами. Хои-Поллои крикнула Дауду, чтобы он немедленно зашел в дом. Тон ее был таким пронзительным, что Юдит испугалась за ее голосовые связки, но Дауд, похоже, был рад играть роль непутевого гостя и незамедлительно выполнил ее распоряжение. Она захлопнула дверь, заперла ее на засов и спросила, не хочет ли кто-нибудь чаю. В ситуации, когда лампы в комнатах бешено раскачивались, и ветер завывал в каждой щели, было трудно делать вид, что все идет, как обычно, и, однако, Хои-Поллои удалось ни на шаг не отступить от самых банальных тем, занимая гостей, пока они ожидали порцию чая Дарджилинг и сдобных бисквитов. Полная абсурдность ситуации стала немного забавлять Юдит. Вот они сидят и пьют чай, в то время как город несказанных чудес сотрясается в непосредственной близости от бурь и революций. Если Оскар появится сейчас, - подумала она, - он будет очень доволен. Сядет на стул, будет макать бисквит в чай и рассуждать о крикете, как и положено идеальному англичанину.

- А где все остальные члены вашей семьи? - спросил Дауд у Хои-Поллои, когда разговор снова вернулся к ее отсутствующему отцу.

- Мама и братья уехали за город, - сказала она, - туда, где поспокойнее.

- Но ведь папа здесь. Кто-то должен за ним присматривать. Конечно, он в основном ведет себя благоразумно, но мне надо ему постоянно напоминать.

Особенно злобный порыв ветра оторвал несколько черепиц, загремевших по крыше, словно ружейная канонада. Хои-Поллои подскочила на стуле.

- Если бы папа был здесь, - сказала она, - думаю, он предложил бы чем-нибудь успокоить нервы.

- А что у тебя есть, дорогуша? - спросил Дауд. - Может быть, немножко коньяка? Ведь Оскар всегда привозит с собой коньяк, не так ли?

Она ответила утвердительно, достала бутылку и разлила коньяк по крошечным рюмочкам.

- Кто такой Доттерел? - поинтересовалась Юдит.

- Попугай. Он подарил мне его, когда я была маленькая. У попугая была подружка, но ее съел соседский рагемай. Скотина! Теперь Доттерел один, и он несчастлив. Но Оскар собирается скоро привезти мне нового попугая. Он обещал. Как-то он привез маме жемчужное ожерелье. А папе от всегда привозит газеты. Папа любит газеты.

Она продолжала говорить в том же духе, почти не прерываясь. Тем временем рюмочки были уже несколько раз осушены и вновь наполнены, и Юдит почувствовала легкое опьянение. Звук непрекращающегося монолога и легкое покачивание света над головой оказали на нее сильное снотворное действие, и она в конце концов спросила, нельзя ли ей где-нибудь ненадолго прилечь. И вновь Дауд не стал возражать, позволив Хои-Поллои отвести Юдит в гостевую комнату и сказать вслед: " Спокойной ночи, дорогуша".

Она благодарно положила на подушку свою гудящую голову, подумав о том, что имеет смысл немного поспать, пока буря все равно не позволяет выйти на улицу. Когда она закончится, ее экспедиция начнется - с Даудом или без него. Оскар не отправился сразу вслед за ней, это точно. Либо он слишком сильно пострадал, либо запоздавшая посадка Дауда повредила сам экспресс. Но что бы ни произошло, она не может откладывать свое путешествие. Когда она проснется, она оставит далеко позади силы, барабанящие в окна, и бурей ринется в Изорддеррекс.

Ей снилось, что она оказалась в месте великой скорби. Темные покои со ставнями, закрытыми для защиты от той же бури, которая бушевала за стенами комнаты, где она спала, видела сон и знала, что спит и видит сон. И в этих покоях раздавался звук женских рыданий. Горе было таким осязаемым, что она почувствовала, как сжалась ее грудь, и она захотела утешить женщину, как ради нее, так и ради себя самой. Она двинулась через мрак по направлению к звуку, натыкаясь на покрывало за покрывалом. Все они были тонкими, как паутина, словно приданное сотни невест было развешано в этой комнате. Однако, прежде чем она смогла добраться до плачущей женщины, чья-то фигура приблизилась к кровати, в которой она лежала, и прошептала ей:... Криучи...

Сквозь покрывала Юдит мельком увидела обладателя шепелявого голоса.

Более странной фигуры ей никогда не приходилось видеть даже во сне. Существо было бледным, даже во мраке, и обнаженным, со спины его свисал целый сад хвостов. Юдит подалась вперед, чтобы разглядеть его получше, и существо также заметило ее - или, во всяком случае, вызванное ею движение покрывал, - потому что оно окинуло взглядом комнату, словно в ней был призрак. Его голос вновь зазвучал, и в нем послышалась тревога.

- Я никого не замечаю. В особенности, Сеидукса.

- Я не говорита Сендукса. Я видета никтот, но я чуята ктот здесь еста.

Рыдания стали тише. Женщина подняла глаза. Между ней и Юдит висели покрывала, и комната действительно была темной, но Юдит безошибочно узнала свои черты, хотя волосы ее были влажными от пота и прилипли к голове, а глаза распухли от слез. Она не отпрянула при виде самой себя, постаралась замереть, насколько это доступно духам, окруженным паутиной, и смотрела, как женщина приподняла голову на кровати. На лице ее отразилось блаженство.

- Он послал ангела, - сказала она существу, стоявшему рядом с ней. - Конкуписцентия... Он послал ангела, чтобы вызвать меня.

- Да, абсолютно точно. Это знамение. Я удостоюсь прощения.

Шум у двери привлек внимание женщины. Человек в военной форме, лицо которого было освещено только сигаретой, которой он затягивался, стоял и наблюдал за ней.

- Я пришел только для того, чтобы посмотреть, в порядке ли вы, мадам Кезуар.

Кезуар внезапно вскочила и бросилась сквозь покрывала в направлении Сеидукса. Нападение застало врасплох как Юдит, так и саму жертву. Хотя Кезуар была на голову ниже своего тюремщика, страха в ней не было. Она выбила сигарету из его губ.

- Я не хочу, чтобы ты наблюдал за мной, - сказала она. - Убирайся. Слышишь? Или мне закричать, что меня насилуют?

- Как вам будет угодно! - сказал он, выходя из комнаты. - Как вам будет угодно!

Кезуар захлопнула за ним дверь и стала внимательно оглядывать комнату.

- Где ты, дух? - спросила она, идя назад сквозь покрывала. - Ты ушел? Нет, не ушел, - она повернулась к Конкуписцентии. - Ты чувствуешь его присутствие? - Существо казалось слишком испуганным, чтобы вымолвить хотя бы слово. - Я ничего не чувствую, - сказала Кезуар, неподвижно стоя среди колышущихся покрывал. - Проклятый Сеидукс! Он прогнал духа!

За неимением способов опровергнуть это, все, что оставалось делать Юдит, это ждать рядом с кроватью, надеясь, что после изгнания Сеидукса их способности воспринимать ее присутствие вскоре восстановятся. Она вспомнила, как Клара говорила о склонности мужчин к разрушению. Разве ей сейчас не довелось видеть пример этого? Одного присутствия Сеидукса оказалось достаточно, чтобы прервать контакт между спящим и бодрствующим духами. Конечно, он сделал это, сам того не ведая, не подозревая о своей силе, но это не могло быть оправданием для него. Сколько раз на дню он и его собратья - разве Клара не говорила, что они принадлежат к другому виду? - тупо препятствовали соединению более тонких и нежных существ?

Кезуар села на кровать, давая Юдит возможность поразмыслить над загадкой, которую представляло ее лицо. С того момента, как она оказалась здесь, она не сомневалась, что ее теперешнее путешествие имеет ту же природу, что и ее путешествие в Башню. И в том и в другом случае ее дух использовал свободу сна, чтобы невидимым передвигаться по реальному миру. Загадку того, что теперь ей не понадобился для этого голубой глаз, она отложит на потом. Сейчас ее волновал другой вопрос: каким образом у этой женщины могло оказаться ее лицо? Может быть, этот Доминион является чем-то вроде зеркала того мира, который она оставила? А если нет - если она единственная женщина Пятого Доминиона, у которой есть абсолютный двойник, - то что этот факт может означать?

Ветер начал стихать, и Кезуар велела служанке открыть ставни. В атмосфере по-прежнему висела красная пыль, но, подлетев к подоконнику рядом со служанкой, Юдит увидела такое зрелище, от которого, будь у нее дыхание в теперешнем состоянии, его бы обязательно перехватило. Они находились высоко над городом, в одной из тех башен, которые она мельком видела, проходя по дому Греховодника вместе с Хои-Поллои. Перед ней открывался не просто Изорддеррекс - это было зрелище ее разрушения. В дюжине мест за пределами стен дворца Автарха пылали пожары, а в пределах этих стен, во внутренних двориках, строились войска. Вновь обернувшись к Кезуар, Юдит впервые обратила внимание на роскошное убранство комнаты, в которой она обнаружила женщину. Стены были покрыты гобеленами, мебель была позолоченной. Если это и была тюрьма, то достойная королевского величия.

Кезуар подошла к окну и окинула взглядом горящий город.

- Я должна найти Его, - сказала она. - Он послал ангела, для того чтобы он привел меня к Нему, а Сеидукс прогнал его. Значит, я должна сама найти Его. Этой ночью...

Юдит слушала, но довольно рассеянно. Ум ее отвлекся на мысли о царившей в комнате роскоши и о том, что это могло ей сообщить о ее двойняшке. Судя по всему, она делила лицо с женщиной, обладающей большой властью, но теперь лишенной ее и собирающейся разорвать сковавшие ее цепи. Судя по всему, ею двигала в этом любовь. Где-то в городе скрывался мужчина, с которым она страстно жаждала воссоединиться: любовник, который посылал ангелов нашептывать ей в ухо нежные глупости. Интересно, что же это был за человек? Может быть, Маэстро, маг?

Оглядев город, Кезуар отошла от окна и направилась в туалетную комнату.

- Я не могу отправиться к Нему в таком виде, - сказала она, начиная раздеваться. - Это было бы постыдно.

Женщина поймала взглядом свое отражение в одном из зеркал и села напротив него, с отвращением изучая свое лицо. От слез тушь у нее на ресницах превратилась в жидкую грязь, и ее щеки и шея были все в черных пятнышках. Она достала из туалетного столика кусок ткани, смочила его каким-то ароматным маслом и стала отчищать кожу.

- Я пойду к Нему обнаженной, - сказала она, улыбаясь в предвкушении этого удовольствия. - Такой Он примет меня с большей благосклонностью.

Загадочный возлюбленный интриговал Юдит все больше и больше. Слыша свой собственный голос, возбужденный мыслями о наготе, Юдит почувствовала искушение. Разве не здорово будет посмотреть на их половой акт? Наблюдение за своим собственным совокуплением с изорддеррекским Маэстро не входило в число тех чудес, которые она ожидала найти в этом городе, но мысль об этом вызвала в ней такое эротическое томление, что она не могла от нее отказаться. Она изучала отражение отражения. Хотя между ними и существовали некоторые различия косметической природы, черты были ее, до последней морщинки и родинки. Это не было лицо, похожее на нее, это была она сама, и это наблюдение вызвало у нее странное волнение. Ей надо как-то суметь поговорить с этой женщиной сегодня ночью. Даже если их абсолютное сходство - всего лишь каприз природы, они, безусловно, смогут пролить свет на жизнь друг друга, обменявшись своими историями. Лично ей был нужен только намек: в каком районе города ее двойник намеревается искать своего любовника - Маэстро.

Очистив лицо, Кезуар поднялась и вернулась обратно в спальню. Конкуписцентия сидела у окна, и Кезуар подошла к ней. Юдит приблизилась к служанке на расстояние нескольких дюймов, но все равно слова Кезуар были едва слышны.

Служанка покачала головой. - Все взята, - сказала она. - Ты зната как следить за нам.

- Тогда мы должны сами его сделать, - сказала Кезуар. - Сеидукс попытается помешать нам уйти отсюда.

Этот разговор напугал Юдит. Хотя Сеидукс и отступил, когда Кезуар пригрозила ему закричать, Юдит сомневалась, что он проявит ту же уступчивость в случае физического нападения. Наоборот, какой более удобный повод может представиться ему для восстановления своего мужского превосходства, если она двинется на него с ножом? Если б она могла, она повторила бы Кезуар слова Клары о мужчине-разрушителе, в надежде удержать Кезуар от необдуманных действий. Это было бы проявлением невыносимой иронии - потерять эту женщину сейчас, оказавшись (безусловно, неслучайно, хотя в настоящий момент казалось именно так) после путешествия через пол-Имаджики не где-нибудь, а именно в ее комнате.

- Я знаю делать ножи, - сказала Конкуписцентия.

- Так сделай, - ответила Кезуар, придвигаясь еще ближе к своей сообщнице.

Юдит пропустила их следующие реплики, потому что кто-то позвал ее по имени. В удивлении она стала оглядывать комнату, но на полпути узнала голос. Это была Хои-Поллои, решившая разбудить спящую после окончания бури.

- Папа пришел! - услышала Юдит ее голос. - Проснитесь, папа пришел.

У нее не было времени попрощаться с Кезуар. Вот перед ней была ее комната - и вот, в следующее мгновение, вместо нее возникло лицо дочери Греховодника, которая трясла ее за плечо.

- Да-да, хорошо, - резко ответила Юдит, надеясь, что девушка уйдет, не громоздя дальнейших разглагольствований между ней и ее сном. Она знала, что у нее есть считанные секунды на то, чтобы захватить сон с собой в явь, а иначе он погрузится в глубины ее памяти и там уже не разглядеть его подробностей. Но ей повезло. Хои-Поллои заторопилась обратно к своему папочке, предоставив Юдит возможность повторить вслух все то, что она видела и слышала. Кезуар и ее служанка Конкуписцентия, Сеидукс и заговор против него. И, конечно, любовник. Нельзя забывать любовника, который, наверное, в этот самый момент сидит где-нибудь в городе и тоскует по своей возлюбленной, запертой в позолоченной тюрьме. Зафиксировав все это в своей голове, она зашла сначала в ванную, а потом спустилась вниз к Греховоднику.

У хорошо одетого и раскормленного Греховодника было лицо, которому явно не шло исказившее его гневное выражение. В своей ярости он выглядел слегка абсурдно: черты его были слишком округлыми, а рот - слишком маленьким для тех гневных речей, которые из него изливались. Их представили, но для обмена любезностями времени не было. Ярость Греховодника нуждалась в выходе, и, похоже, ему было не очень-то важно, кто его слушает, лишь бы на лицах отражалось сочувствие. У него была для ярости серьезная причина. Его склад рядом с гаванью был спален дотла, а сам он с трудом избежал гибели от рук толпы, которая захватила уже три Кеспарата и объявила их независимыми городами-государствами, тем самым бросив вызов Автарху. " До этого момента, - сказал он, - дворец сделал не так много. Небольшие военные отряды были посланы в Карамесс, в Оке Ти-Нун и семь Кеспаратов на другой стороне холма, чтобы подавлять там все признаки бунта. Но никаких ответных мер пока не было предпринято против восставших, захвативших гавань".

- Это самая обыкновенная чернь, - сказал торговец. - У них нет уважения ни к собственности, ни к человеческой личности. Уничтожать все без разбору - вот все, на что они годны! Я не большой любитель Автарха, но он должен стать выразителем интересов порядочных людей, вроде меня, в такие дни, как эти! Мне надо было продать свое дело еще год назад. Я говорил с Оскаром об этом. Мы собирались уехать из этого проклятого города. Но я держался до конца, потому что верил в людей. Это было моей ошибкой, - сказал он, устремив взор к потолку, словно человек, пострадавший из-за своей собственной порядочности. - Моя вера была слишком сильна. - Он посмотрел на Хои-Поллои. Разве не так?

- Ну что ж, теперь все будет иначе. Пойди упакуй наши вещи, радость моя, этим вечером мы уезжаем.

- А как же дом? - сказал Дауд. - И коллекция внизу в подвале?

- Почему бы тебе не начать упаковывать вещи прямо сейчас? - сказал он, явно стесняясь обсуждать свою контрабандную деятельность в присутствии дочери. Он бросил такой же взгляд и на Юдит, но она притворилась, что не поняла его значения, и осталась сидеть. Примирившись с ее присутствием, он начал говорить.

- Когда мы покинем этот дом, мы покинем его навсегда, - сказал он. - Я совершенно уверен, что в самом скором времени здесь не останется ничего. Все будет сметено с лица земли. - Обиженный буржуа, взывающий к гражданской стабильности, неожиданно превратился в проповедника, вещающего о конце света. - Рано или поздно это должно было случиться. Не могли же они вечно держать под контролем эти секты.

Звук этого имени прозвучал, как удар колокола у нее над ухом.

- Его жена. Наша Изорддеррекская Леди - мадам Кезуар. Если хотите знать мое мнение, это она погубила его. Он всегда прятался от посторонних глаз, что было весьма мудро. Никто и не вспоминал о нем, пока торговля шла хорошо, и на улицах горели фонари. Налоги, налоги, конечно, были для нас всех тяжким бременем, в особенности, для людей семейных, вроде меня, но, доложу я вам, у нас здесь дела обстоят еще получше, чем в Паташоке или Яхмандхасе. Нет, я бы не сказал, чтобы мы его сильно обманывали. А вы только послушайте, какие рассказывают истории о том времени, когда он начал править: хаос, да и только! Половина Кеспаратов воевала с другой половиной. Он принес стабильность. Люди начали процветать. Нет, политика его тут не причем, это все она, она его погубила. Все было прекрасно до тех пор, пока она не начала вмешиваться. Я думаю, она воображает, что оказывает нам величайшую честь, удостаивая нас своими публичными появлениями.

- Нет, в лицо нет. Она не показывается на глаза, даже когда посещает казни. Хотя я слышал, что сегодня она показалась открыто. Кое-кто даже утверждает, что видел ее лицо. Отвратительное, говорят. Зверское, тупое. Я не удивлен. Все эти казни - это ее выдумка. Явно, ей все это нравится. Ну а людям это не по вкусу. Налоги - согласны. Небольшая чистка, несколько политических процессов - и это тоже, да, мы можем согласиться с этим. Но нельзя превращать закон в спектакль для публики. Это издевательство, а мы в Изорддеррексе никогда не издеваемся над законом.

Он продолжал и дальше в том же духе, но Юдит не слушала его. Она пыталась скрыть овладевшую ей взрывоопасную смесь чувств. Кезуар, женщина с ее лицом, оказалась одним из двух властителей Изорддеррекса, а стало быть, и всей Имаджики. Могла ли она теперь сомневаться в том, что попала в этот город неслучайно? Ее лицо обладало властью. Ее лицо было скрыто от всего мира, но способно было сделать уступчивым самого Автарха Изорддеррекса. Вопрос был в одном: что все это значило? Может быть, после столь непримечательной жизни на земле судьба забросила ее в Доминион, чтобы она хотя бы чуть-чуть узнала вкус власти, столь привычной для ее двойника? Или она была подставным лицом, призванным сюда, чтобы понести наказания за преступления, совершенные Кезуар? А если и так, то кем она была призвана? Совершенно ясно, что здесь должен быть замешан Маэстро, имеющий прямой доступ к Пятому Доминиону, в котором у него есть свои агенты. Является ли Годольфин составной частью этого заговора? Или, возможно, Дауд? Это больше похоже на правду. А Кезуар? Знает ли она об этом заговоре и принимает ли в нем непосредственное участие?

Этой ночью она все узнает, пообещала Юдит себе. Этой ночью она найдет способ перехватить Кезуар на пути к ее любовнику, рассылающему ангелов, и еще до того, как наступит новый день, ей уже будет известно, какая роль предназначена ей в этом Доминионе - сестры или козла отпущения.