Чрезмерная угодливость женскому полу, или, так называемое, ухаживание

Женский пол, действительно, по самой природе своей требует как бы особенного внимания к нему. Он слабее мужского. Сказано: «сотворим ему помощника, соответственного ему» (Быт.2, 18), «помощника», а не более. Эта сравнительная слабость, по са­мому созданию женского пола, увеличилась с грехопадением человека. После греха в раю, который усвоила себе прежде жена, уже вполне образовалось и теперь вполне прилично название женскому полу «немощнейшего сосуда» (1Петр, 3, 7). И вот эта то немощь женщин и требует особенного внимания к ним, но в каком смысле? Только в смысле «помощи, руководства, снисхождения, покровительства». «А что сверх этого, то от лукавого» (Мф.5, 37). Так например, отдавать особенную почтительность девице или женщине за один их пол: выполнять (в делах даже общественных или служебных) по их просьбе и ходатайству что либо с уступками правде и закону; спешить угодить каждому желанию их; чрезмерно оберегать их покой, делать за них лично или же руками других то, что составляет сущест­венный долг их; придумывать разные случаи, «чтоб только вызвать у них улыбку довольства или слово благодарности: как бы и теряться духом, из лица мужественного и самостоятельного делаться бессильным, когда они прибавят себе красоты уборами; наконец, в самом храме Божием раболепствовать пред ними: все это не имеет для себя никакого законного основания. Разве немощь составляет достоинство или заслугу человека? разве она дает особен­ное право на то, чтоб пользоваться уважительностью и всевозможными уступками со стороны других? Но что же именно изобличает эта чрезмерная угодливость женскому полу? Ради чего мужчина унижает свое достоинство, как мужчина, поклоняясь женщине, раболепствуя пред ней? Ради только чувственных наклонностей своих. (От­того-то нет уже раболепства лицам престарелым в женском поле. В древности например, святые жены Таисия и Пелагея, обладавшие привлекательной красотой, до обращения своего в полном смысле были кумиром для похотливых мужчин; богатые кидали к ногам их огромные деньги, а небогатые разорялись для них займами: когда они проходили или проезжали по улице свита поклонников всякого возраста окружала их (Четь-мин. под 8 окт.). Ухаживая за женским полом, мужчина питает в себе внутреннюю похоть таким сознанием, что на него обращается внимание женского лица, что женское лицо к нему признательно и сочувствует: да и то одно ему приятно, что он вращается в кругу женщин. А затем или в иное время этот поклонник достигает на самом деле худой цели. За то, достигнув своей цели, не он уже (как бывает в боль­шинстве случаев) раболепствует женскому лицу, а женское лицо делается ему рабом. Да; для самого женского пола чрезмерная угодливость ему со стороны мужчин составляет великое искушение. Женщина и без того любит, чтоб на нее обращали внимание: она, так сказать, притя­гивается сама к себе и притягивает все стороннее, потому что живет почти исключительно внутреннею домашнею жизнью. А когда еще пред ней раболепствуют, покла­няются: тогда она, если не воспитана родителями в страхе Божием, если и затем нет на нее разумного влияния ни брата, ни мужа, тогда тем более она прихотничает, пор­тится нравственно, а в конце всего готова бывает жертво­вать сама всем для прихотей мужчины. Отсюда происхо­дит грубое падение иногда самой благородной прелестницы. (Например, целование наедине посторонним мужчиною рук у женского лица — такое опасное искушение для женщины, что нужно ей спасаться бегством, чтоб не пасть). И так сколь же это положение женщины: «быть ей тварию покланяемою» и противно достоинству мужчин и вредит ей самой!

Возложение на себя одежда чужого пола и личины (маски)

Слово Божие и св. Церковь положительно запрещают то и другое. «На женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье» (Втор.22, 5); «никакому мужу не одеваться в женскую одежду, ни жене.. не носить личин» (6 всел.62). В полном маскараде, когда т.е. муж­чина на время надевает на себя все женские одежды, а женщина—мужские, когда самое лицо покрывается маской и изменяется голос: здесь-то как же легко быть вольному обхождению и худому сближению между собой двух полов! И сколько, действительно, под масками говорится недоброго, возбуждающего к подозрениям и интригам! По номоканону виновные в этом грехе подлежат отлучению от Церкви (ст.23). (Если же некоторые из святых подвижниц принимали на себя полный вид мужчин, если под мужским именем поступали в мужские монастыри: то с одной стороны нужда, по которой они решились на это, а с другой подвижническая цель их совершенно оправды­вали их (Гангр.17 и 13). Но враг-дьявол нападал на них в таком случае другим искушением - неестественным подозрением их в нарушении целомудрия). Но и смешивать толь­ко одежду полов, даже и у детей, не следует, сколько бы время и обычай ни разнообразили ее. Почему же? Также по причинам нравственным. Для мужчины принадлежности женских уборов (например, глухая верхняя рубашка на подобие женского платья, разные бантики и ленточки) бывают соблазнительным напоминанием о женском поле. Если только и висит на глазах женское платье, если лежит пред глазами женская обувь, — и то уже иногда соблазняет). А на женском лице подобия мужского платья и вида (на­пример, мужское пальто и полусюртук с застегнутыми пу­говицами, обувь со стуком или на высоких каблуках, большой пояс, шапка сдвинутая притом на ухо, шнурки как у военных), —на нем все это показывает отсутствие скромности, или крайнюю развязность в отношении к муж­скому полу. (Особенно же стрижка волос без всякой нуж­ды в женском лице предосудительна. По учению слова Божия (1Кор.11, 10) и по смыслу соборных правил (Гангр.пр.17), волосы у жен­щины напоминают о ее зависимости от мужа. Как «се­рафимы лица закрывающие» (1Кор.11, 10)» в службе пред Богом: так и не стригущая своих волос и прикрытая ими женщина с боязнью и почтением относится к мужу. Следовательно, если какая женщина или девица сбрасывает с себя во­лоса, это значить—она сбрасывает ту зависимость, кото­рая возложена на нее Самим Богом, и как бы темь она хочет перешагнуть в мужской пол. Прежде стригли только изобличенных блудниц, именно в наказание за их порочную жизнь и в знак того, что она потеряла женскую стыдливость). В виду таких то нравственных причин и поставляется в вину даже смесь костюмов мужского и женского, а не только полное переряживанье одного пола в другой. В этой смеси более ложным вы­ходит положение опять-таки женского лица. Одеваясь по-мужски, женщина будто думает придать себе тем муж­скую воинственность. Но нет! Ей не быть сильнее муж­чины (говоря вообще), а исканием силы чрез мужские на­ряды она только теряет свои женственные достоинства, лишается должного к себе почитания.