Л. А. Фирсов обезьяны, берущие палки

Печатается по изданию: Л. А. Фирсов. И. П. Павлов и экспериментальная приматология.М.: 1982. Изд-во: Ленинградское отделение «Наука».

В современной физиологии поведения, этологии и зоопсихологии весьма активно разрабатывается проблема способности животных к использованию различных предметов. Большое внимание этому уделяется в дискуссиях отечественных и зарубежных исследователей (Williams, 1978), а также советских антропологов, зоопсихологов и философов. Единство мнений пока не достигнуто. Более того, мысль, что животное может оперировать орудием, все-таки считается неприемлемой, хотя еще К. Маркс (1961) указывал на необходимость различения примитивных животнообразных форм труда.
Использование природных объектов в целях актуализации самых разных форм поведения животных общеизвестно. Наиболее часто оно проявляется в виде сложных биокомплексов поведения (Промптов, 1947), имеющих преимущественно безусловнорефлекторную природу: закладывание крабом песчинок в свой отолитовый аппарат после очередной линьки; разбивание стервятником страусового яйца камнем или съедобных предметов с твердой оболочкой каланом и капуцином ¹; раскрашивание шалашником своего сооружения размочаленным кусочком коры; овладевание шимпанзе удаленной от него приманкой с помощью отломанной ветки.
Очевидно, что во всех случаях животное удовлетворяет какие-то свои потребности. Однако вряд ли можно считать сколько-нибудь полезным такое обобщение под одним термином «предметная деятельность». Ближайшее рассмотрение показывает, что в одном случае мы имеем дело с восполнением регулярно проявляемой утраты (песчинки), в другом — с использованием камня в стереотипных условиях пищевого поведения, вероятно, формируемого в порядке «социального наследования» (Дубинин, 1977), в третьем — с врожденным компонентом токового поведения самца; и, наконец, в четвертом — с использованием предмета для приближения к себе другого предмета (пища, игрушка) или для других контактов. К сожалению, подавляющее число авторов не различает этих уровней организации предметной деятельности в сравнительном аспекте. Так, некоторые исследователи удивительным образом путают предметную и орудийную деятельности, а под последней зачастую описывают определенные двигательные навыки, выработанные у различных животных в порядке дрессировки. По мнению Н. П. Дубинина (1977), «использование орудий в пределах работы первой сигнальной системы свойственно многим видам животных». Нам, однако, кажется, что за пределами антропоидов и человека искать орудийную деятельность у других животных нет основания. Или в таком случае следует признать, что орудийная деятельность имеется у всех животных, как об этом, например, пишет К. Э. Фабри (1980) и некоторые западные исследователи (Beck, 1972, и др.).
Вместе с тем изучение способностей животных к использованию предметов окружающей среды показывает, что только антропоиды применяют обширный набор предметов в самых различных ситуациях. При этом обнаружено, что предмет может быть даже частично обработан, а разрозненные предметы — соединены. На наш взгляд, в перечисленных проявлениях этого важного свойства в поведении многих животных трудно не видеть существенного видового различия. Что же касается поведения шимпанзе и других антропоидов, то использование объектов окружающей среды оказывается для них не только регулярным и полиморфным, но отличающимся также подчеркнутой целенаправленностью выбора предмета из множества и активным приспособлением его для конкретных условий задачи.
Таким образом, использование животными непищевых предметов — несомненный показатель степени их эволюционного развития. Как установлено за последнее десятилетие, орудийная деятельность семейства гоминид является более важным систематическим (таксономическим) признаком, чем многие другие (Нестурх, 1970, Якимов, 1972; Урысон, 1972; Бунак, 1980, и др.). К сожалению, в работах наших и зарубежных авторов под видом орудийной деятельности животных часто описывается поведение низших и высших обезьян и даже других позвоночных, сформированное у них в направленном эксперименте. Орудийной деятельностью считаются также такие генетически запрограммированные формы поведения, как устройство плотин бобрами, употребление галапагосским вьюрком колючек кактуса для выковыривания личинок и т. д. Нам представляется, что подобное смешение форм использования предметов, основанное на чистейшей аналогии, нельзя признать корректным.
При сравнительно-физиологическом и онтогенетическом изучении спонтанной, не направленной экспериментом, предметной деятельности у низших (капуцины, макаки, павианы, мартышки гелады, саймири) и высших (шимпанзе, горилла, орангутан) обезьян обнаруживаются существенные отличия. В экспериментальных ситуациях, созданных нами в лабораторных условиях, а также в природных условиях лесистых островов и заказника в урочище р. Гумисты (Абхазская АССР) для шимпанзе, павианов гамадрилов и макак резусов, ни одна низшая обезьяна из числа указанных видов не использовала палку или иной предмет для целенаправленного преодоления дистанции в горизонтальном или вертикальном направлениях, что отвечало бы пониманию ими довольно примитивных причинно-следственных отношений.
Опыты с палками для доставания пищевой приманки, находящейся вне клетки, были проведены Н. Л. Парфеновой и М. А. Ширинкиной по одной схеме на капуцинах (6), макаках резусах (22) макаках лапундерах (4), павианах гамадрилах (17), павианах анубисах (5), геладах (3), зеленых мартышках (4) в нашей лаборатории (Колтуши), а также на базе Пермского и Ленинградского зоопарков и в Сухуми на клеточных и свободноживущих обезьянах. Общее заключение, которое можно сделать на основании этих опытов, таково: без специальной дрессировки ни один вид исследованных низших обезьян не способен использовать предмет для целенаправленного приближения приманки. В специальной серии опытов, осуществленной по совету проф. А. М. Дубинского, капуцины не изменили своего поведения (игра, ориентировочно-исследовательская деятельность, разрушение) с палками даже после многих показов им навыков овладевания пищей при помощи палки с крючком, которым был обучен капуцин-демонстратор. Как известно, в опытах В. Я. Кряжева (1965) павианы гамадрилы действовали с помощью палок тоже после достаточно продолжительного обучения, но по подражанию они усваивали навык использования палки быстрее. Подобные опыты с шимпанзе разного возраста (Гамма, Бой — около 1 года, Вега — с 3 мес, Каролина — около 3, 5 лет, Тролль — около 2, 5 лет) показали, что в возрасте 2 — 2, 5 лет в условиях лаборатории шимпанзе систематически проявляет способность использования предметов в самых различных ситуациях. По-видимому, к указанному сроку у шимпанзе созревают нервные механизмы, позволяющие вести себя в определенных ситуациях качественно другим образом по сравнению не только с другими животными, но даже с низшими обезьянами. Это качество — целенаправленное использование предметов, а также выбор наиболее подходящего предмета из множества.
На детенышах шимпанзе, родившихся в Колтушах и воспитывавшихся с первого дня в изоляции от взрослых обезьян (Лель, Чингис) или с матерью (Бой-2), использование различных предметов в связи с определенной целью было отмечено даже несколько раньше двухлетнего возраста. Любопытно, что между первой и последующей попытками детеныша Боя-2 достать палочкой привлекший его внимание предмет прошло три месяца: он как бы забыл свое первое действие. Вторая попытка в отчетливой форме проявилась во время экспедиции 1978 г. на Обезьяньем острове. Внимание Боя-2 приковала медицинская шапочка, которую он несколько раз с успехом стянул с головы экспериментатора и бурно играл с нею. После того как в очередной раз шапочка была у него изъята, ее бросили в воду недалеко от берега. Бой-2 некоторое время смотрел на шапочку, потом протянул к ней руку и даже сделал шаг в воду, но тут же отступил назад. Только после всего этого детеныш поднял тонкую сухую хворостинку и дотянулся до шапочки. Действия его были во время доставания вполне направленными, и за две минуты шапочка была добыта и опять использована в игре (наблюдение от 17 июля 1978 г.).
Примечательно, что шимпанзе в своем ареале, как об этом пишет Дж. Лавик-Гудолл (Goodall, 1963; Lawick-Goodall, 1974), применяют природные объекты для целенаправленных действий тоже не сразу и даже не тогда, когда они уже способны активно передвигаться, играть с предметами, лазить по деревьям. Целенаправленное использование палочек и других «удлиняющих» руку предметов у диких шимпанзе проявляется в возрасте около 3 лет. Вполне возможно, что возраст несколько завышен. Одним из важных факторов в обнаружении этой формы поведения, по мнению Лавик-Гудолл, является подражание детенышей взрослым особям. Вероятно, это так, коль скоро детеныш шимпанзе неотступно следует за своей матерью и другими взрослыми особями, внимательно следит за их поведением и в особенности за новыми элементами поведения, но, как обнаружилось на наших детенышах-изолятах, целенаправленность действий с предметом возникает и без подражательного толчка.
Многообразие и тонкость операций шимпанзе с предметами не подлежит сомнению и, вероятно, эта деятельность у них развита намного выше, чем у гориллы и орангутана, отличающихся некоторой флегматичностью, и даже у молодых особей. Достаточно подростку шимпанзе дать новую незамысловатую игрушку, как он моментально включает ее в игру. Такая черта в поведении антропоидов неоднократно была отмечена И. П. Павловым. Рассказывая, например, о своем впечатлении от знакомства с прибывшими в Кол-туши Розой и Рафаэлем, он замечает: «...первый факт, который чрезвычайно поражает, первый вывод, который я делаю из наблюдения за этими обезьянами — это чрезвычайно высокое развитие у них исследовательского рефлекса» (Павловские среды, 1949, т. 2, с. 68; разрядка моя, — Л. Ф.). И далее: «Совершенно независимо от еды, обезьяны охвачены постоянным стремлением исследования» (с. 69; разрядка моя, — Л. Ф.). Павлову же принадлежит тонкая индивидуальная характеристика шимпанзе по их отношению к предметам: «„Роза" умнее „Рафаэля". Она представляет сравнительно высокий тип „интеллигентности", в то время как „Рафаэль'' — просто утробистый господин. Единственно, что его привлекает, — это еда. У „Розы", наоборот, еда на втором плане. У нее часто превалирует сильное желание поиграть или даже „помастерить" — открыть какую-нибудь коробку и т. д. Когда она занята, а вы предлагаете ей еду, то она ее отталкивает: цель занятий ее другая» (с. 584). Эти слова об «утробистом господине» Рафаэле нельзя понимать буквально, речь идет о преимущественном проявлении разных форм поведения в одинаковых экспериментальных условиях. Неукротимая тяга обезьян к предметам, особенно новым, к игре с ними, к использованию предметов для различных нужд (ковыряние в зубах, почесывание и очищение кожи, прикасание к различным животным и т. д.) отмечалась многими отечественными и зарубежными исследователями (Ладыгина-Котс, 1935; Yerkes, 1943, Вацуро, 1948; Рогинский, 1948; Воронин, 1952, 1957; Alcock, 1972; Beck, 1972, Фирсов, 1977, и др.). Материалы нашего исследования о взаимоотношении пищевой и игровой условнорефлекторной деятельности у детеныша шимпанзе мы смогли подтвердить в групповом эксперименте с изменением уровня мотивации у двух шимпанзе (Счастный, Фирсов, 1965). В задачах с отсроченным выбором из множества при игровом подкреплении, как правило, обнаруживался более высокий и стабильный уровень решений (Фирсов, 1972).
Нам представляется, что способность антропоидов (шимпанзе) использовать предметы в различных ситуациях следует рассматривать в комплексе таких биологических качеств, как высокоразвитая ориентировочно-исследовательская деятельность, подражание, условнорефлекторная (долгосрочная) и образная память, обобщение и др. Разумеется, весь этот комплекс функций, важный для поведения, не может не стоять в теснейшей связи со структурно-функциональными особенностями головного мозга обезьян, в особенности антропоидов, анатомическим строением их кисти и органов чувств, в первую очередь зрительного анализатора. Что касается прогресса в строении головного мозга, то у шимпанзе и гориллы обнаружено усиленное развитие нижнетеменной области, которая оказывается увеличенной в несколько раз даже по сравнению с низшими обезьянами (Шевченко, 1971).
Во время наших семи экспедиций в Псковскую и Ленинградскую области (1972 — 1980 гг.) мы имели возможность наблюдать, заснять на кинопленку, а также использовать для экспериментов способность шимпанзе пользоваться природными объектами (палки, стебли травы, камни, раковины и пр.). Одни предметы использовались ими как бы для увеличения естественной длины конечности, другие — для самообслуживания (почесывание, очищение, доставание до того места, куда не хватало длины конечностей), третьи — для усиления некоторых действий. Как мы смогли неоднократно убедиться в лаборатории и еще лучше в природе, физические свойства рычага хорошо известны уже подростку шимпанзе. При всем этом в случае необходимости предметы могут быть достаточно точно брошены в цель. Чтобы иметь представление о сложности и точности действий шимпанзе, следует рассказать об инциденте с двумя подростками Ладой и Невой — летом 1956 г. обезьяны смогли выбраться из надежно закрытого вольера. Лада и Нева находились в обширном вольере, где, кроме полок, был небольшой стол, надежно прикрепленный в углу вольера. Довольно основательная крышка стола (30 мм толщины) имела небольшой напуск вдоль длины стола. Эта деталь существенна для понимания происшедшего.
Когда закончился рабочий день, лаборантка закрыла на два замка дверь вольера, занавесила большие окна, одно из которых находилось в 1, 5 м от решетки вольера и покинула здание лаборатории. Как выяснилось впоследствии, она допустила ошибку: ключи оставила на столе, а не вынесла в коридор. Ближайший край стола, на котором лежала связка, располагался в 2, 7 м от решетки вольера.
Следовательно, связка ключей, до которых оказалось чуть меньше 3 м, безраздельно завладела вниманием обезьян. Первое, что они сделали (вероятней всего Лада, так как во время воспроизведения именно она дважды повторила выход из вольера), отбили нависший край столешницы, отчего получилась палка длиной около 1 м. Кто проделал эту главную операцию, которая не была нами воссоздана при последующем воспроизведении выхода, неизвестно. Обследование всей длины отщепа показало, что скрытых дефектов в толще доски не было, однако она имела множество следов от довольно основательных, уже постоянных, клыков обезьян. При помощи получившейся палки обезьяны дотянулись до ближайшей занавеси и, сдернув с подвесок, втащили ее в вольер. Далее, набросив штору, как лассо, на стол, обезьяны смогли придвинуть к себе связку ключей. Заключительный этап уже никаких усилий не требовал: с открыванием замка каждая из обезьян справлялась за считанные секунды. Поведение обезьян, после того как они оказались вне клетки, лишний раз говорит об их неукротимом «стремлении исследовать» (И. П. Павлов) все, что оказывается для них новым. Они были обнаружены поутру в здании антропоидника возле лабораторного стола, уставленного различной посудой и растворами. Они играли, ничего не разбив и, вероятно, ничего не приняв внутрь. При нашем появлении они не обратили на нас ни малейшего внимания и, словно пробудились ото сна, когда мы стали их звать к себе.
Нам сразу же могут возразить, что отлом обезьянами куска столешницы именно в те часы, когда их внимание было мобилизовано забытой связкой ключей, простое совпадение. Прямых доказательств обратного нет, разве только то, что этот стол годами стоял на своем месте, по нему ежедневно прыгали эти же обезьяны и никаких попыток к разрушению столешницы никогда не было. Важна сама по себе поэтапность событий, которые Лада затем дважды продемонстрировала, доставая ключи. В проверочном наблюдении не было только момента отторжения куска столешницы.
Воссоздав всю обстановку выхода, мы выделили в ней четыре главных эпизода: 1) отлом нависшего края столешницы; 2) доставание палкой занавеси и втягивание ее внутрь вольера; 3) набрасывание занавеси на связку ключей и подтягивание их к вольеру; 4) открывание замков и выход обезьян на свободу.
Самым сложным действием в техническом смысле оказался третий эпизод. Прицельно набросить громоздкую занавесь на связку ключей — дело не простое. Лада бросала занавесь одним концом, удерживая в руках другой, не рискуя при неудачном броске не достать и ключей и занавеси лишиться. Вот, наконец, при очередном броске занавесь накрыла ключи и обезьяна со всеми предосторожностями, очень медленно тянет ее к себе. По звуку сдвигаемых ключей, вероятно, она определяет, что дело близится к завершению, но вдруг занавесь соскальзывает, а ключи остаются на столе, слегка сдвинутые в нужном направлении. Дальше следуют все новые и новые броски. Вот ключи упали со стола на пол, вот они уже покрыли половину расстояния между столом и решеткой, наконец, до них уже можно дотянуться рукой. Занавесь тут же отбрасывается, и ключи используются по прямому назначению. За всем поведением в проверочных испытаниях мы следили скрыто и появлялись в помещении, когда обезьяна начинала открывать замок. Если отбросить время на отбитие куска столешницы (это определить не удалось бы даже в случае повтора), то на все остальное требовалось около получаса.
Этот случай в нашей лабораторной практике, детально разобранный и экспериментально воспроизведенный, во-первых, указывает на сложность действий шимпанзе, каждое из которых несет «орудийную» нагрузку, т. е. включает изготовление предмета, а также дальнейшее его использование (отбитие куска столешницы, доставание палкой, подтягивание с помощью занавеси, открывание ключами). Во-вторых, он не исключает того, что разрушение крышки стола имело в своем основании целенаправленный характер, тем более что откусывание лучин от доски для дальнейшего употребления их в конкретной экспериментальной задаче — явление для шимпанзе заурядное (Ладыгина-Котс, 1935; Хрустов, 1976). Это нами не только описано, но и заснято на пленку ³.
В связи с приведенным случаем уместно напомнить высказывание И. П. Павлова относительно предметной деятельности Розы и Рафаэля, которые «едой даже меньше занимаются, а больше например, механическим воздействием на окружающую природу» (Павловские клинические среды, 1954, т. 1, с. 260). Павлов писал, что шимпанзе свойственно не только проявление напряженного внимания к внешним предметам, но и обнаружение способа воздействия на них также с помощью предмета: «В помещении, где находились обезьяны, обрезали трубу и забили ее пробкой, так две обезьяны потратили три часа на то, чтобы эту пробку вытащить, и в конце концов достали гвоздь и гвоздем выковыряли эту пробку». А далее комментарий: «Человек несомненно двигался вперед не только благодаря слову, но и благодаря своим рукам» (там же).
Приведем далеко неполный список использования предметов нашими шимпанзе в природных условиях Псковской области: обследование черепахи соломинками (Тарас, Бой, Гамма, 13 августа 1973 г.), перекатывание с помощью палочки личинки дубового шелкопряда (Гамма, 8 июля 1974 г.), обследование ежа с помощью небольших палочек (Тарас, Бой, Гамма, 14 июля 1974 г.), бросание палок и водорослей в аквалангиста (Бой, Гамма, 14 августа 1973 г.), выламывание длинной хворостины и заклинивание ею дверцы проблемного ящика (Тарас, 17 августа 1974 г.), бросание камней в чучело крокодила (Тарас, 24 июля 1978 г.) и многое другое. Следовательно, шимпанзе могут использовать как уже имеющийся готовый предмет, так и проделать несколько операций, чтобы затем воспользоваться подготовленными предметами для своих целей. Мы наблюдали это несколько раз у Сильвы и Читы, когда они делали из тонких веток черемухи, ивы и лещины небольшие окоренные палочки для ловли муравьев. В одном из опытов Тарас не мог дотянуться до столика, который был сооружен в воде на некотором расстоянии от берега. На столе лежала вкусная пищевая приманка. Походив вдоль берега, Тарас повернулся и исчез в ближайших кустах. Вскоре он вернулся с длинным байдарочным веслом. Это была несомненная репродукция когда-то увиденного предмета, с которым Тарас, по-видимому, мог играть, но в нужный момент экспериментальной ситуации весло было принесено, а с его помощью шимпанзе несколько раз пытался достать до столика, но длины весла не хватило; тогда Тарас положил его на воду и попытался пройти по нему, как по мосту. От первого же прикосновения ногой весло потонуло, Тарас вынул его из воды и стал играть с ним.
Второй впечатляющий случай, когда этот же шимпанзе во время опыта использовал предмет нужной длины. Тарасу была дана задача добыть баночку компота из аппарата с самозахлопывающейся дверцой. Чтобы открыть дверцу, следовало потянуть за ручку, достаточно удаленную от аппарата. Длины двух рук обезьяны не хватало, чтобы потягиванием рукоятки одной рукой другой открыть дверцу и дотянуться до баночки с приманкой. Перепробовав всевозможные приемы, Тарас ушел от аппарата в сторону ближайших кустов. По дороге он поднял небольшую хворостинку и тут же ее бросил. Через пару секунд он потянулся к сухим веткам ольхового куста, отломил короткую тонкую веточку и снова бросил. После этого Тарас выломал довольно длинную и прочную хворостинку и с нею вернулся к аппарату. Не проявляя игры или других признаков отвлечения, он с силой потянул за рукоять тяги, открыл дверцу и вскоре довольно точно заклинил ее концом хворостины. Как только шимпанзе оценил все происшедшее, он тут же оставил рукоять и хворостину, стремительно отправился к аппарату, легко отжал дверцу и добыл баночку с компотом (22 июля 1973 г.). Важные моменты поведения Тараса в этом опыте, отснятые двумя киноаппаратами с разных точек, вошли в два кинофильма. 2
В опытах, когда приманка (конфета, яблоко) опускалась на дно узкой и довольно глубокой ямки, Сильва воспользовалась ветками орешника, выломанными ею из куста, росшего от ямки в 11 м. До этого Сильва (3, 5 лет) безуспешно испробовала много примитивных приемов, чтобы добыть лакомство из ямки (глубина 80 см) с помощью рук и ног.
Любопытно, что из четырех шимпанзе, живших на острове, только Сильва пользовалась специально подготовленными палочками для доставания приманки из глубины. После короткого осмотра куста она выбирала подходящий ствол, пригибала его к земле и откусывала или отламывала от него несколько веток. С пучком зелени она направлялась к ямке, усаживалась и принималась за подготовку палочек. Для этого Сильва брала одну из веток и перекусывала ее в одном-двух местах, а получившиеся фрагменты очищала от листьев, небольших веточек и иногда коры. Из нескольких подготовленных таким образом палочек обезьяна почему-то брала только одну, другие бросала и приступала к доставанию приманки. Если палочка была неподходящей прочности или длины, Сильва снова шла к кусту и цикл подготовки повторялся. Очень важно, что во время первого опыта приманка добывалась только с помощью четвертой палочки, которая оказалась достаточной длины и прочности. После опыта все использованные палочки были нами собраны, измерены, описаны и сфотографированы (опыт от 15 и 18 июля 1973 г.).
Другие шимпанзе для решения задачи с глубокой ямкой пользовались случайными предметами: сухими хворостинами или нетолстыми палками, найти которые в лесу не представляло особых трудностей. Вместе с тем после изучения ямки Тарас, Гамма или Бой быстро осматривали поляну, где до опыта специально все было чисто прибрано, и отправлялись к лесу. Они поднимали не все валявшиеся сухие ветки или палки, некоторые из них, подняв, бросали, а потом, остановившись на чем-то, поднимали этот предмет, удаляли лишнее и принимались за доставание. То обстоятельство, что шимпанзе подбирали с земли или отламывали от кустов и деревьев такие предметы, которые наиболее подходили по содержанию ситуации, а также быстро отбрасывали после короткого испытания менее подходящие, может указывать на их способность активно оперировать следовым образом и планом.
Необходимо сказать, что в способности шимпанзе к подготовке предмета до того, как он использовался для решения конкретной задачи, или после одной-двух неудачных попыток такого решения мы убедились еще в лаборатории в процессе онтогенетического изучения у них орудийной деятельности в пищевой ситуации. В природе эта особенность их поведения проявлялась чаще. При этом шимпанзе не держали при себе изготовленного или уже использованного предмета. Каждый раз он выбирался вновь. Исключение представляет тот случай, когда Тарас принес весло, за которым он, скорее всего, пошел преднамеренно. Большей же частью можно было наблюдать обратное: приготовление нескольких палочек, а потом выбор из них только одной (Сильва), многократное последовательное изготовление полностью окоренных палочек для ловли муравьев (Сильва, Чита). Особенности обнаруженного поведения, конечно, нуждаются в анализе.
Изучение орудийной деятельности шимпанзе в природных условиях позволило также сделать заключение о том, что свойства многих окружающих предметов достаточно полно и надолго запоминаются обезьянами и при необходимости используются вполне адекватно. В экспедициях 1978 и 1980 гг. мы имели возможность длительно наблюдать за поведением детеныша шимпанзе Боя-2, когда ему было 1, 7—3, 7 лет. В лесу он имел возможность общаться, кроме матери Сильвы, со всеми взрослыми шимпанзе, в том числе с могучим и агрессивным самцом Тарасом, который к своему сыну проявлял самые нежные чувства. В первой экспедиции, еще будучи детенышем, Бой-2 продемонстрировал способность к целенаправленному использованию природных объектов (хворостинка, палка). В экспедиции 1980 г. он оказался более мобильным, часто держался отдельно от матери, и можно было видеть, как он вначале делал грубые ошибки при подъемах по дереву, прыжках с ветки на ветку, при переходе с дерева на дерево. Однако эти промахи имели место только в начале экспедиции, затем же полностью исчезли, что указывает не только на обогащение его опыта знаниями об окружающей среде (трава, кусты, деревья, вода, палки, камни, животные и др.), но и на прочное запоминание этих знании.
В течение многих лет в нашей лаборатории изучалась игровая, ориентировочно-исследовательская, подражательная деятельность, а также обобщающая функция, которые в экспериментах всегда связывались со способностью шимпанзе использовать различные предметы. Насколько эти обезьяны могут ориентироваться относительно того или иного предмета говорит метод «выбора по образцу», в свое время примененный Н. Н. Ладыгиной-Котс (1923, 1935). В опытах мы смогли убедиться в том, что подростки и взрослые шимпанзе способны зрительно идентифицировать объемные геометрические фигуры, изготовленные из дерева, с их изображениями в виде схем, выполненных на ватмане. В другом варианте работы обнаружилось, что шимпанзе без дополнительного обучения может осуществлять выбор на образец с интермодальным переносом со зрительного (эталон) на кожно-кинестезическую рецепцию (выбор объекта из набора) (Фирсов, 1972, 1973, 1977).
В опытах, где специально преследовалась цель изучения предметной деятельности у низших и высших обезьян разного возраста, установлены важные закономерности поведения с использованием предметов, которые имели место у всех видов обезьян, невзирая на их возраст, во время игры, а также при обследовании предметов. У некоторых видов низших обезьян (капуцины, павианы и др.) и антропоидов, кроме этого, довольно часто проявляется использование предметов (щепочка, лучинка, листья, бумага, тряпка) для целей «самообслуживания»: целенаправленное же применение предмета с частичной его обработкой свойственно только антропоидам.
Шимпанзе с определенного возраста оказываются способными соединить две короткие палки для того, чтобы преодолеть расстояние, большее, чем длина руки с каждой короткой палкой в отдельности. По поводу такого поведения шимпанзе в опытах В. Кёлера И. П. Павлов сказал: «Самым замечательным номером самой „умной" из его обезьян „Султана" было удлинение палки за счет двух палок, когда ни одна из палок в отдельности не доставала через решетку до банана» (Павловские среды, 1949, т. 2, с. 573).
Наши опыты с составлением палок, проведенные на нескольких детенышах и подростках шимпанзе (Бой, Гамма, Тролль, Тарас, Бой-2), показали, что они ничем не отличаются от выдающегося Султана В. Кёлера (Kohler, 1930), чем опровергли этот «критерий гениальности» у шимпанзе.
В первых пробах с палками или другими предметами, которые можно соединять, шимпанзе ведет себя, как обычно: обследует, играет, иногда почти сразу соприкасает предметы или даже стыкует их, но, как правило, достигнутого результата не оценивает (вероятно, в этом для него ничего нет необычного). В нашем фильме «Стратегия поиска в переменном лабиринте» (Институт физиологии им. И. П. Павлова АН СССР, операторы Ю. И. Левкович, В. Б. Лозовский, 1972 г.) имеются кадры, где показано отношение детеныша шимпанзе Тараса к длинной и двум коротким палкам. Длинной палкой он оперирует целенаправленно, и движения его точны. Когда же ему дали две короткие палки, которые можно торцами составить, то вначале он начал игру, в процессе которой обнаружил трубку на конце одной палки, запустил внутрь этой трубки палец, и, наконец, составил палку. Однако в следующий момент палки были разобщены, и Тарас, возбудившись, разбросал их. Подобная оценка результата сочленения оказалась и у других обезьян, что может говорить только об одном: соединение палок делается неосознанно и свидетельствует лишь о возможности шимпанзе осуществить эту операцию. Вне всякого сомнения, подобное поведение — бесцельное проявление возможности — свойственно также детям первых лет жизни.
Вместе с тем достаточно нескольких проб (2 — 3), чтобы успешно составленная конструкция (например, из двух коротких палок) начала использоваться для решения конкретной задачи. В этом случае подросток шимпанзе, по-видимому, действует на основании хорошо развитого у него обобщения. Более того, сам факт составления объектов для дальнейшего применения в новой ситуации мобилизует внимание к дифференцированному набору предметов по «признаку соединимости». В наших экспериментах с шимпанзе 2 — 6-летнего возраста применялся набор предметов, состоящий из двух коротких палок А и Б и небольшого куска алюминиевой проволоки (прямого или согнутого в виде кольца). Обе палки имели поперечные сверления, расположенные нерегулярно вдоль их длины.
Кроме того, палка А имела с обоих концов торцевые сверления, которых не было в палке Б. Так как этот набор давался обезьяне для возможного использования его в задаче с доставанием лакомой пищи, находящейся за пределами клетки, то было считанное количество вариантов, которые давали возможность сочленения предметов (палки и проволоки), и только один, который давал действительное удлинение конструкции и мог привести к успеху. Этим единственным способом было погружение конца проволоки в торцевое отверстие палки А.
Все шимпанзе, которым предлагался такой набор (палки А, Б и кусок проволоки), умели совершенно точно оперировать длинной палкой для доставания предметов, лежащих вне клетки. Получив в свое распоряжение набор в первом опыте, Каролина, Тролль, Гамма, Бой, Тарас проявляли напряженную ориентировочно-исследовательскую деятельность с элементами деструкции (обкусывание палок, сгибание и поломка проволоки) или играли. Очень редко, взяв какой-либо предмет из набора, обезьяна тянулась в сторону приманки, но тут же оставляла эту попытку. Надо отметить, что у шимпанзе отличный глазомер, и обезьяна, еще не взяв предмета в руку, большей частью определяет, следует это делать или нет. Редкие попытки использования явно неподходящего предмета для решения задачи имеют скорее значение заместительной деятельности.
Общая оценка использования обезьянами предметов указанного набора была положительной, и речь идет лишь о количестве испытаний, мотивированности и, возможно, возрастной характеристики шимпанзе. Так, Каролина, самая старшая из обезьян, после угашения игровой и ориентировочно-исследовательской реакции уже во втором опыте надежно соединила проволоку в торец палки А и достала приманку. Она ни разу не вставила проволоку в поперечные сверления палок и тем более не соединяла проволокой обе палки через поперечные сечения. Придание куску проволоки формы кольца также не тормозило ее деятельности; Каролина довольно быстро его расправляла, и большей частью получившуюся уплощенную дугу соединяла с торцом палки А. Любопытно, что при недостатке длины получившейся конструкции Каролина часто дополнительно разгибала конец проволочной дуги, чем достигала успеха в решении задачи (доставание пищевой приманки). По такому же типу шло освоение набора и применение составленной конструкции обезьянами Гаммой и Тарасом, но они показали более длительное угашение ориентировочно-исследовательской и игровой активности. Подростки Бой и Тролль достаточно долго дифференцировали палки А и Б, часто вставляли проволоку в поперечные отверстия палок, хотя такой конструкцией в дальнейшем почти не пользовались. Неуспех часто приводил к торможению операций с набором. Для повышения мотивированности обезьян приходилось экспериментировать через большие промежутки (неделю-две), а в день опыта — повышать пищевую возбудимость. Вполне возможно, что затруднение вызывалось еще недостаточным развитием подростков, однако со временем с этой задачей справились и они.
На 10 шимпанзе в возрасте 2, 5 — 15 лет исследовалось целенаправленное использование различных предметов с выбором из стандартного множества. Для этого в ситуации, когда приманка оказывалась вне клетки, обезьяне давался набор предметов и отмечался порядок их выбора для последующего использования. Следует еще раз подчеркнуть, что операции с палками всеми обезьянами выполнялись правильно и впервые обнаружились в возрасте около двух лет либо уже имелись у прибывших более взрослых шимпанзе (Рица, Каролина, Роза).
Другой набор состоял из 11 предметов: длинная палка (80 см), «рогатина», короткая палка (30 см), кусок материи, кусок веревки, моток алюминиевой проволоки, палка А, палка Б, кусок алюминиевой проволоки, две короткие палки (по 30 см), годные для стыковки, кирпич. Во время испытаний этот набор предъявлялся обезьяне на полу вольера. Вне вольера на фанерном щите, выкрашенном в светло-серый цвет, укладывалась приманка на расстояние, чтобы ее невозможно было достать с помощью короткой палки, палок А или Б с учетом длины руки обезьяны. Эксперименты с выбором предметов проводились не чаще одного раза в неделю во второй половине дня, когда у обезьян имелась наиболее стабильная и высокая пищевая возбудимость. Использованный в текущем испытании предмет изымался.
Полученные результаты удивительно сходны и отличаются только деталями. Во-первых, вне зависимости от возраста обезьяны брали в первую очередь длинную палку и быстро достигали успеха. Во-вторых, после изъятия из набора длинной палки, в зависимости от индивидуальных черт поведения, брались такие предметы, как моток проволоки (Тролль), «рогатина» (Каролина, Тарас), две короткие палки для составления в одну (Гамма), кусок материи, веревка (Бой). В-третьих, палки А или Б и кусок проволоки даже после значительного обеднения набора использовались неохотно; в-четвертых, короткая палка и кирпич никогда не использовались обезьянами и не только в том случае, когда эти предметы оставались к концу опыта, но и при выборе из двух предметов в самом начале эксперимента.
Подробный анализ фактов, полученных в опытах с выбором предмета из множества, показывает, что шимпанзе на основании зрительной оценки множества — и, вероятно, собственной практики — способен классифицировать предметы по их функциональным качествам. Именно поэтому, нам кажется, короткая палка и кирпич игнорировались полностью с начала и до конца опыта. Следует к этому добавить, что после изъятия из множества наиболее удобного предмета (длинная палка) у шимпанзе наступала значительная генерализация. Так, например, Тролль чаще избирал моток проволоки, но он мог взять и кусок материи или две палки для составления, «рогатину» и т. д. Это же в равной мере относится и к другим обезьянам, имевшим свои изначальные склонности. Вместе с тем каждая из обезьян, кроме длинной палки и других предметов, которыми так или иначе можно было дотянуться до приманки, не использовали ни короткой палки, ни кирпича. За последний, впрочем, обезьяна могла хвататься, когда в результате возникшего затруднения она проявляла признаки недовольства или ярости. Одним из конструктивных подходов для объективного изучения предметной деятельности животных, в частности обезьян, мы считаем онтогенетический анализ этой формы поведения. Для проведения его мы предлагали стандартные задачи низшим и высшим обезьянам. Использование предметов антропоидами разного возраста изучалось в таких задачах, как доставание подвешенной приманки, выталкивание приманки из плексигласовой трубы, доставание лакомства из прозрачных вертикально поставленных сосудов с разным диаметром входного отверстия и др. Основная цель этих опытов состояла в изучении возрастного фактора испытуемых, а также процесса обработки (приспособления) предмета для дальнейшего его применения в экспериментальной ситуации. Первые и последующие опыты, поставленные на Каролине, Тролле, Гамме и Бое, показаны нами в кинофильмах «Думают ли животные?» и «Изучение орудийной деятельности у человекообразных обезьян (шимпанзе) разного возраста». Как и предполагалось, лидировала во всех испытаниях 4-летняя Каролина. Она с большим успехом делала лучины, обкусывая край тонкой доски (обязательно вдоль волокон), заостряя ее конец, что несомненно способствовало накалыванию кусочков фруктов, лежащих в сосуде. Несколько хуже действовал Тролль, возбуждавшийся и тративший на решение несколько больше времени, а детеныши Гамма и Бой при обилии всевозможных предметов пользовались в основном только собственными конечностями. Поэтому они успешно доставали сласти из вертикального сосуда, куда проникали их руки, но не могли ничего добыть из узкогорлого сосуда с помощью лучины. Таким образом, шимпанзе, достигший известного возраста (развития головного мозга), способен в окружающей среде обнаружить и выделить определенные предметы. Он достаточно точно дифференцирует их по потенциальным качествам, соединяет в устойчивые конструкции или, наоборот, разъединяет, а также частично подготавливает. Самое главное, что, вероятно, определяет предметную деятельность антропоидов — это способность обобщить несколько предметов в подклассы, а последние свести в классы. Это отчетливо можно видеть в экспериментах с выбором из множества. Метод исключения позволил нам убедиться, что шимпанзе, обобщая различные предметы, делит их на два класса: достаточные для овладения приманкой и недостаточные для этого.
В опытах на низших обезьянах мы не смогли отметить целенаправленного использования предметов. Об этом же свидетельствуют и литературные данные. По-видимому, уровень предметной деятельности антропоидов следует расценивать как качественно новую форму поведения, возникшую в эволюции отряда приматов. Представляется, что гипотеза В. П. Якимова (1972) об австралопитеках, прямоходящих высших обезьянах, систематически использовавших орудия, в высшей степени ценна тем, что указывает на качественный уровень использования природных объектов как на устойчивый таксономический показатель.
Трудно представить, как можно было бы оторвать целенаправленную предметную деятельность от самого существа ситуации, на которую антропоид активно воздействует. Разумеется, техника использования какого-либо предмета, с одной стороны, отражает собственно моторные возможности обезьяны, с другой — выявляет конкретные причинно-следственные отношения, которые предполагаются программой эксперимента или даже открываются самим испытуемым. Для иллюстрации сказанного приведем попытку воспроизведения «опыта с огнем», поставленного сотрудниками И. П. Павлова на Рафаэле (Штодин, 1947; Вацуро, 1948). Об этом опыте, впервые осуществленном П. К. Денисовым, подробно рассказывал И. П. Павлов на «Средах» (9 января и 6 марта 1935 г.). Уже тогда было отмечено, что навык тушения огня у Рафаэля прочно укрепился. Укрепление это шло и при дальнейшей работе с Рафаэлем, где практиковалось «тушение огня» в системе навыков. Именно эта длительность тренировки и хорошо известная способность обезьян устанавливать мощные кинестезические связи (Вацуро, 1948, 1952) заронили у нас сомнение в корректности выводов, сделанных на основании «опытов с огнем», поставленных на плотах. Этот хорошо известный опыт, по мнению Э. Г. Вацуро, будто бы показывал, что у шимпанзе нет общего представления о воде и что Рафаэль отчетливо различает воду бака, из которого он брал ее для тушения огня в проблемном аппарате, и любую другую воду, в том числе окружавшую плоты. В критическом эксперименте Рафаэль для тушения не зачерпнул воды из озера, что технически не представляло никаких трудностей, а с риском упасть в озеро навел переправу с одного плота на другой и принес воду в кружке, нацедив ее из знакомого бака.
Так как воссоздание «опыта с огнем» делалось для кинофильма «У порога сознания» (режиссер Г. А. Бруссэ, «Леннаучфильм», 1954 г.), то мы решили воспользоваться этой возможностью, чтобы проследить за процессом ассоциирования в цепи событий таких предметов, как вода в баке — кружка — огонь, чтобы сделать контрольное испытание поведения шимпанзе с тушением огня на плотах. Для эксперимента был взят подросток шимпанзе Лада, отличавшаяся, как и Рафаэль, повышенным аппетитом и достаточной уравновешенностью. Результаты этого проверочного эксперимента вскрыли две особенности поведения антропоида. Во-первых, оказавшись в ситуации, где был бак с водой, кружка и аппарат с вкусной приманкой, доступ к которой преграждала завеса огня, Лада направила свое внимание на физические свойства аппарата, кружки и даже огня, а не на связь вода — огонь. К этому заключению можно прийти, проанализировав четыре решения в течение первого эксперимента, каждое из которых увенчалось успехом — добычей вкусного фрукта. Они заключались в следующем: а) опрокидывание аппарата с огнем; б) схватывание приманки рукой через завесу огня; в) укладывание пустой кружки на горящий валик из ваты и доставание приманки через образовавшуюся щель; г) удаление из аппарата металлической детали, в которой горел спирт.
Лада переходила от одного решения к другому вследствие нашего запрета повторять предыдущее действие. Как видно, связь вода — кружка — огонь здесь отсутствует, хотя сама обезьяна обнаружила связь кружка — огонь. Во-вторых, оказавшись на плотах, Лада, уже имевшая навык наливать воду из бака в кружку и тушить огонь в аппарате, в контрольном испытании свободно зачерпнула кружкой воду из озера и залила огонь в аппарате.
Сложную картину поведения Рафаэля с использованием предметов на каждом этапе описал И. П. Павлов. Она представляла собой ассоциацию нескольких навыков, которые уже были по отдельности образованы у Рафаэля в прошлых экспериментах. В контрольном опыте ему предлагалась задача на синтез этих навыков, с чем он превосходно справился. Цепь действий оказалась следующей: открывание ключом дверного замка — тушение огня на пороге выхода из комнаты на площадку — постройка на площадке вышки из нескольких ящиков — подъем на вышку и доставание плода. Комментируя этот опыт, Павлов сказал: «Совершенно ясно, до какой степени все это есть большая умственная работа» (Павловские среды, 1949, т. 3, с. 120). Итак, ключ, кружка с водой, постройка вышки — действия с предметами, благодаря которым антропоидом выполняется «умственная работа». Рука (и реже нога), следовательно, уже изначально вооружается предметом для чего-то, преследуя ближние или дальние, к сожалению, не всегда ясные экспериментатору, цели.
По мнению Фишеля (Fischel, 1973), эксперименты, «что проводились с палками или ящиками, можно считать устаревшими» (с. 129). Он говорит об отсутствии количественной оценки поведения в ситуациях с выбором, что, конечно же, снижает их объективность. При этом для сравнения Фишель все же приводит опыты с палками и ящиками, поставленными с положительными результатами на капуцинах. Однако, несмотря на явную симпатию к низшим обезьянам, он утверждает: «...нельзя сказать, что мы имеем здесь дело с первичным решением задачи. Несомненно, в полученном результате на опыт падает большая доля, чем на понимание» (с. 133). И далее: «Исследование низших обезьян в эксперименте с палками и граблями показало, что они значительно уступают шимпанзе» (с. 133). Вывод его таков: «Сегодня можно с уверенностью сказать, что все низшие обезьяны обладают ограниченным, очень ограниченным пониманием» (с. 134). Таким образом, в некоторых работах западных и советских исследователей имеется усреднение низших и высших обезьян под единым и безликим термином «обезьяна». При этом важно привести мнение американского антрополога Ш. Уошберна (Washburn, 1967), что шимпанзе является незаменимым объектом для психологических исследований. Физиологический анализ орудийной деятельности невозможен без изучения меры участия в ней механизмов подражания различных видов памяти и функции обобщения (абстрагирования). Как подтверждают наши наблюдения, а также эксперименты в лабораторных и природных условиях, свойства отдельных предметов шимпанзе запоминает в совершенстве и надолго. При этом антропоиды обобщают не только содержание ситуаций, но и различные предметы, которые они в них использовали, обнаруживая в избираемых объектах качества, необходимые для решения проблемы (вес, длина, прочность, эластичность и пр.). Вполне вероятно, что обнаруженный уровень орудийной деятельности отражает способность шимпанзе и других антропоидов к более глубокому, по сравнению с другими животными, анализу связи предметов и явлений, что можно отнести за счет ароморфозных изменений головного мозга этих обезьян. Тот факт, что «большие полушария у обезьян развились больше, чем у других, причем развились именно в связи с разнообразием двигательных функций», был отмечен в свое время И. П. Павловым (Павловские среды, 1949, т. 2, с. 432).
Напомним, что Н. А. Рожанскому (1957) принадлежит хорошо аргументированная классификация этапов развития коры головного мозга у позвоночных животных. Мозг обезьян он отнес к четвертому типу по таким морфологическим признакам, как наличие Роландовой борозды, лобных долей и др. При этом он указал также на ряд функций, которые заметно отличают обезьян от других млекопитающих: подражание, мимика, манипуляционная деятельность (точнее исследовательская), использование предметов. К сожалению, автор подошел ко всем видам обезьян обобщенно. В монографии А. И. Карамяна (1976) эти данные Н. А. Рожанского получили новое развитие на основании оригинального фактического материала. К этому следует добавить, что еще со времен В. М. Бехтерева стали известны факты сходного топического представительства в двигательной коре человека и антропоида большого пальца руки, равно как и движение отдельных пальцев передних (верхних) конечностей в ответ на электрическое раздражение моторной области полушарий.
Нейроморфологам известно, что мозг человека построен по плану обезьяньего мозга. Работы последних десятилетий не только подтвердили этот вывод, но открыли в мозговой коре антропоидов (шимпанзе) поля 39 и 40, которые считались ранее характерными только для человека. Этот важный факт установлен Ю. Г. Шевченко (1971) на основании сравнительно-морфологического изучения нижнетеменной области коры игрунки, мартышки, гиббона, шимпанзе и человека. Значительно отличие площадей важнейших корковых областей у антропоида и человека. Так, площадь лобной коры по отношению ко всей коре у человека составляет 24, 4%, у шимпанзе — 13, 5%, площадь коры нижнетеменной области соответственно — 7, 7 и 3, 3%.
В связи с большой долей участия в орудийной деятельности функции зрительного анализатора следует обратить внимание на то обстоятельство, что в процессе антропогенеза затылочная кора также претерпела значительные изменения. Так, у человека поле 19 больше 17-го. Поле 19 составляет у человека, орангутана и мартышки 4, 5; 6, 0 и 6, 4% от площади всей коры, тогда как поле 17 занимает соответственно 3, 0; 8, 5 и 10, 0%. Особенность поведения шимпанзе, связанная как с более широким использованием зрительной функции, так, по-видимому, и памяти, была замечена также И. П. Павловым. При разборе опытов с открыванием проблемного ящика при помощи палок-«ключей» разного сечения он не исключал, что «обезьяна в некоторых благоприятных условиях пользуется уже и зрительным образом» (Павловские среды, 1949, т. 2, с. 297).
Измерение слепков эндокранов древнейших и древних гоминид убеждает, что первоначальное бурное развитие задних отделов мозга с их сенсорными функциями сменяется в дальнейшем прогрессивным увеличением передних его частей, в особенности префронтальной зоны, где, как показывают нервная клиника и эксперимент на животных, программируется сознательное, целенаправленное поведение (Лурия, 1969; Кочеткова, 1973; Батуев и др., 1979; Фирсов и др., 1979).
По представлениям В. П. Якимова (1964), Робинсона (Robinson, 1972) и др., в эпоху третичного и начала четвертичного периодов наметился отчетливый процесс радиации австралопитековых на парантропов и австралопитеков. И если первым, тоже уже двуногим антропоидам, была свойственна в основном растительная диета и лишь возможное использование внешних предметов в виде орудия, то для плотоядных австралопитеков орудийная деятельность оказалась важным таксономическим критерием. По-видимому, здесь трудно было бы наметить критическую стадию перехода от предметной к орудийной деятельности, вероятно, она лежит, с одной стороны, на пути постепенного освобождения рук от опорной функции и взаимного влияния, с другой — развивающегося мозга и органов чувств и утончения моторных действий кисти. Именно особое устройство кисти шимпанзе создает возможность для обширного оперирования различными предметами.
Как известно, схема Нэпира (Napier, 1963, 1967) показывает орудийную деятельность древнейших гоминид, однако три первых из шести стадий отчетливо усматриваются в поведении шимпанзе и, вероятно, это тождество, а не натянутая аналогия: первая — случайное использование орудий, вторая — намеренное использование орудий, третья — формирование орудия для непосредственного использования. Все стадии в Африке видели у шимпанзе Кортланд (Koortlandt, 1974), Дж. Лавик-Гудолл (Lawick-Goodall, 1974), а мы — на озерных островах Псковской области (Фирсов, 1977). В этом отношении, конечно, Дарт (Dart, 1957) правильно выделил эпоху «кости, зуба, рога», которая предшествовала каменной и, вероятно, сменила эпоху палки и других случайных природных объектов, не оставивших после себя никаких археологических следов. В этом аспекте представляет интерес пятая ступень классификации орудийных действий древнейших гоминид, предложенная В. В. Бунаком (1980): изготовление немногих стандартизованных форм орудий. Стандартизованность, или стереотипность изготовления орудий, например, олдувайского типа, скорей всего отражает повышенную прочность «социального наследования» (Дубинин, 1977) между поколениями древнейших гоминид, которые вряд ли могли полностью игнорировать другие внешние предметы. В этой связи полиморфность каменных орудий, которая расценивается С. А. Семеновым (1964) как показатель недостаточного интегрирования нервной деятельности, может говорить о том, что у homo habilis и более поздних гоминид функция обобщения благоприятствовала функциональному сглаживанию второстепенных признаков предмета либо, наоборот, использованию их отличительных признаков в целях ближайших потребностей. Все сказанное нисколько не реабилитирует представителей отряда приматов относительно их склонности к стереотипизации поведения, не исключая в огромной массе и человека разумного. Вполне возможно, что на протяжении антропогенеза, еще из глубин миоцена, это качество высшей нервной деятельности в какой-то степени умеряло все нарастающую способность антропоидов к пластическим формам поведения. Можно предположить, что иерархия этих двух тенденций психонервной деятельности обезьян и человека является фундаментальным механизмом адекватного или неадекватного (патологического) отражения действительности. Циркулярность, стереотипия, навязчивость, застойность, как известно, являются ведущими синдромами многих невротических и психических расстройств.
Против приведенного мнения С. А. Семенова (1968) говорит и то обстоятельство, что после эпохи «немногих стандартизованных форм орудий» (Бунак, 1980) наблюдается как бы ее распад с обнаружением в камне многих свойств, до того не обнаруженных. Этот период орудийной деятельности можно трактовать как очередной перевес пластичного регулирования, несомненно связанного с накоплением морфологических сдвигов в структурах головного мозга, над стереотипными формами орудийного поведения, т.е. очередным прогрессивным шагом в процессе антропогенеза.
В развитие наших представлений о функции обобщения у приматов (низшие и высшие обезьяны, ребенок) поведение шимпанзе и макак резусов исследовалось в процессе использования и уподобления ими по эталону природных объектов. На основании множества наблюдений и экспериментов, удостоверенных тщательной киносъемкой для многих кинофильмов, мы пришли к выводу, что предметная деятельность антропоидов в природных условиях отличается высокой пластичностью и целенаправленностью. При этом было обнаружено важное обстоятельство, что при неуспехе первого решения мы не видели, чтобы последующие действия шимпанзе были еще более ошибочными. В различных проблемных задачах на преодоление расстояния или тяжести, а также при выборе предмета по тождеству, шимпанзе использовали природные объекты в самом общем виде, дифференцируя их до начала действий с ними, в соответствии с содержанием ситуации (Фирсов, 1972, 1977; Фирсов и др., 1979). Подобное поведение шимпанзе Рафаэля отмечено И. П. Павловым в его первой информации об «опыте с огнем»: «Когда воды в кране не оказалось, он взял бутылку с водой и вылил ее на пламя. Чего вам надо больше?» (Павловские среды, 1949, т. 3, с. 17). Не может быть никакого сомнения, что в данном случае мы имеем дело не только с целенаправленным поведением, орудийностью его, но также с обобщением предмета в плане ближайшей потребности.
Следовательно, предметная (до двухлетнего возраста) и орудийная деятельность шимпанзе являются генетически запрограммированными формами поведения, соответствующими филогенетическому и возрастному развитию их головного мозга.
Таким образом, на основании собственных многолетних исследований предметной деятельности у разных видов низших и высших обезьян, проведенных в лабораторных условиях, а также в природных условиях Псковской, Ленинградской областей и Абхазской АССР, мы пришли к принципиально важному для нас заключению о качественно новом уровне этой деятельности только у антропоидов, т.е. об орудийном характере этой деятельности. По-видимому, ее можно рассматривать как основу животнообразных форм труда. Последовательный эволюционный, этологический и онтогенетический анализ способности животных к использованию природных объектов, думается, будет полезен для дальнейшей разработки гипотезы о становлении трудовой деятельности древнейшего человека. Сложные формы операций антропоидов, в особенности шимпанзе, с предметами, широкое их обобщение, а также обобщение ситуаций, в которых они применяются, целенаправленность этих действий и несомненное владение следовым образом и планом (инициацией) предстоящего использования, убедительно говорят о том, что орудийная деятельность возникла задолго до появления древнейшего человека и даже до австралопитеков и ныне живущих антропоидов (Yerkes, 1943; Семенов, 1964; Parker, 1968; Алексеев, 1972; Фирсов, 1972, 1977; Lawick-Goodall, 1974, и др.).
На этом основании знаменитая фраза И. П. Павлова: «Когда обезьяна строит свою вышку, чтобы достать плод, то это „условным рефлексом" назвать нельзя» (Павловские среды, 1949, т. 3, с. 262), приобретает особо важное значение. Речь идет не о проявлении элементарного условного моторного акта, а о системной деятельности высокоорганизованного мозга со сложнейшей интеграцией функций многих церебральных механизмов. Мнение, высказанное Н. П. Дубининым (1977), о том, что животные предки человека, опираясь на итоги генетической эволюции, придали процессу труда целенаправленный характер, по-видимому, следует понимать таким образом, что целенаправленность может иметь как тактическое, так и стратегическое значение. Целенаправленность действий человека, актуализирующая сознательно построенный план и поддерживаемая критической оценкой уже сделанного, действительно, присущи только ему и являются стратегией трудовой деятельности. Вместе с тем целенаправленность использования предметов внешней среды, а также способность к частичному изменению этих предметов, является неотъемлемым новым качеством поведения ребенка первых лет жизни и высших обезьян (антропоидов).

ИССЛЕДОВАНИЕ ОРУДИЙНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ КАК ПУТЬ К ИНТЕГРАЛЬНОЙ ОЦЕНКЕ КОГНИТИВНЫХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ ЖИВОТНЫХ
Ж.И. Резникова

Институт систематики и экологии животных СО РАН; Новосибирский государственный университет.

Опубликовано: Журнал общей биологии, 2006, N1

В последние три десятилетия в этологии выделилась в качестве отдельной области когнитивная этология, изучающая познавательные процессы у животных и опирающаяся во многом на методы и подходы психологии (Griffin, 1976, 1992; Allen, Bekoff, 1997; Shettleworth, 1998; Резникова, 2000, 2005 [см. Введение и глава 8]; Bekoff, 2002). Проблемы когнитивной этологии связаны с наиболее сложными психическими процессами у животных и имеют непосредственное отношение к поиску эволюционных корней интеллектуальной деятельности человека. В течение столетий использование орудий считалось одним из самых надежных поведенческих признаков, отличающих человека от других биологических видов. Правда, внимательные наблюдатели давно обращали внимание на то, что животные могут использовать в своей деятельности разные предметы. Наблюдения за обезьянами, раскалывающими камнями орехи, и слонами, которые прогоняли ветками мух, встречаются в средневековых книгах. Дарвин (Darwin, 1871) привлек внимание научной общественности к использованию орудий животными и показал, что человек – не единственный вид, манипулирующий предметами для достижения цели.

С развитием этологии, во второй половине XX-го столетия, список видов, к которым приложимо понятие орудийной деятельности, был существенно расширен. Появилось множество вопросов: почему представители одних видов используют орудия, а других видов - нет; насколько животные компетентны в свойствах и связях предметного мира, в какой мере сказывается на проявлении орудийной активности животных индивидуальный и социальный опыт, и насколько она определяется генетической программой. Автору пришлось столкнуться с этими проблемами при обсуждении связи между коммуникативным и орудийным поведением муравьев, в дискуссиях, неоднократно возникавших на этологических конференциях (Reznikova, 1995, 2001; Reznikova, Ryabko, 1997).

Несмотря на то, что орудийное поведение животных неоднократно рассматривалось в монографических сводках и учебниках (Гудолл, 1992; Beck, 1980; McGrew, 1992, 2004; Резникова, 2000, 2005 [см. Введение и глава 8]; Зорина, Полетаева, 2001), задача анализа накопленных результатов в рамках парадигмы когнитивной этологии остается актуальной. Исследование орудийной деятельности является замечательным инструментом для экспериментаторов, изучающих пределы интеллектуальных возможностей животных. Использование этого подхода порождает все новые продуктивные гипотезы в области когнитивной этологии и сравнительной психологии. Пояснением может служить использование языков-посредников для изучения интеллекта животных, прежде всего, человекообразных обезьян (Gardner B., Gardner R., 1969; Savage-Rumbaugh, 1986), а также попугаев (Pepperberg, 1987) и дельфинов (Herman, 1986). Вступив в “диалог” с животными, исследователи сумели не только оценить потенциал их коммуникативных возможностей, но и получить непосредственные “ответы” обезьян и попугаев на вопросы, касающиеся свойств, формы, количества предметов. Однако в диалог можно вступить только с потенциально “говорящими” видами, т. е. с такими, которым можно предложить адекватный язык-посредник. Представители “умелых” видов предоставляют исследователям дополнительные возможности для познания пределов когнитивных способностей. Решая поставленные экспериментаторами задачи с помощью орудий, животные дают возможность наблюдателю судить о том, как они выбирают предметы для изготовления орудий, как оценивают их свойства, предвидят ли результаты своих действий, улавливают ли закономерности перемещения предметов в пространстве и во времени.

В обзоре, на базе краткого описания феноменологии орудийной деятельности, проанализированы экспериментальные исследования когнитивных аспектов орудийного поведения животных. Систематизация последних достижений в данной области знаний дает основания рассматривать орудийное поведение животных как эффективный методологический инструмент для интегральной оценки когнитивных возможностей ряда биологических видов.

ТЕРМИНОЛОГИЯ И КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ ОРУДИЙНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЖИВОТНЫХ В ЕСТЕСТВЕННЫХ УСЛОВИЯХ

Элкок (Alcock, 1972) предложил следующее определение орудийной деятельности: использование орудий состоит в манипуляциях с каким-либо неодушевленным предметом, созданным вне собственного организма животного и повышающим эффективность его действий, направленных на изменения положения или формы какого-нибудь другого предмета. Гудолл (Goodall, 1970) дает более краткое определение: использование тех или иных предметов внешнего мира в качестве функционального продолжения какой-либо части тела для достижения ближайшей цели. Бек (Beck, 1980) в книге “Орудийное поведение животных: использование и изготовление орудий” дает, в общем, сходное определение: использование объектов внешнего мира для изменения положения, формы или состояния других объектов, при этом пользователь удерживает предмет и контролирует его ориентацию и эффективность действия.

В терминологии, относящейся к данной области этологии, есть элементы неопределенности и разночтений, неизбежные для развивающейся ветви экспериментальной науки. В частности, нечетко определены различия между орудийной и конструктивной видами деятельности животных. В некоторых случаях границы между понятиями расплывчаты, поскольку весьма условны границы между “долговременными” и “ближайшими” целями в поведении животных. Иные, до сих пор не совсем ясные случаи использования предметов, такие, как “захоронительное” поведение слонов, забрасывающих ветками мертвых животных и подозрительные для них предметы (муравьи поступают так же с пятнами жидкого или вязкого субстрата), видимо, можно отнести к манипуляторной активности.

Н.Н. Ладыгина-Котс (1959) рассматривала в качестве конструктивной деятельности манипулирование предметами и изготовление сооружений (гнезд), а в качестве орудийной – использование предметов для достижения цели. При этом сложные формы орудийной деятельности включают подготовку и преобразование предметов, т. е. изготовление орудий. Мы будем придерживаться этой терминологии, тем более что она соответствует и устоявшимся в англоязычной литературе терминам: tool using (использование орудий) и tool manufacture (изготовление орудий).

Орудийная деятельность включает как сложные действия, сопровождаемые модификацией предметов, так и использование простых “подручных” средств для достижения цели. В последнем случае имеется в виду использование предметов, не измененных деятельностью животного: так, обезьяны почесывают спину палочкой или используют камень, чтобы расколоть орех. Такие предметы называют “натурофактами”, противопоставляя их артефактам, т.е. предметам, являющимся результатом “направленной деятельности”, таким, например, как прутик, заостренный зубами (Beck, 1980).

Изготовление орудий (toole manufacture) является одним из самых сложных проявлений когнитивной деятельности животных. Различают четыре различных по сложности способа изготовления орудий. Первый - самый простой и распространенный среди животных – отщепление (detach). Примером может служить сорванная ветка, которая используется без преобразования, скажем, для того, чтобы согнать муху или швырнуть во врага. Второй способ – редукция (subtract). Ветка, очищенная от листьев, изготовлена путем редукции. Такое орудие можно использовать, скажем, для “ужения” муравьев или термитов. Если же используется не сама ветка, а сорванные с нее листья (например, чтобы стереть кровь или грязь), то листья – это орудие, изготовленное первым способом, т. е. путем “отщепления”. Третий способ - комбинирование предметов (combine). Примером могут служить вставленные одна в другую палки. Четвертый, самый сложный из наблюдаемых у животных, - это преобразование (reshape). Этот способ требует от животных “представлений” о свойствах предметов, позволяющих им изготовить функциональное орудие. Сами действия могут быть несложными, важно, что они опираются на понимание животными причинно-следственных свя