V. Реализм, симметрия и воображение

Изучать можно лишь то, что уже присутствует в воображении.

– Гастон Башляр

Господа, давайте учиться воображать, и тогда, может быть, мы найдем истину… Но только не будем выносить плоды нашего воображения на всеобщее обозрение, пока они не проверены пробудившимся разумом.

– Август Кекуле

В «Валках» я постарался объяснить, что для непосредственного размышления о науке и технологии нам необходимо «сгустить» наш образ материального мира (по сравнению с гораздо более тонким образом, который доминировал в истории, философии и социологии науки в 20 веке). Метафизика становления – один из способов следовать этому направлению. Но существует хорошо известное возражение этой стратегии, выдвинутое, например, в книге Коллинза и Ярли (Collins H., Yearly S., 1992), критикующей применение схемы «актор-сеть» в исследованиях науки и технологии [iv]. Критика заключается в том, что мы, приписывая материальному миру такие свойства, как целенаправленное действие, фактически подчиняемся естественнонаучному способу рассмотрению мира. Я думаю, это неверно, и стоит разъяснить, почему.

Я неизменно провожу идею, что не существует ограничений применимости делезианской схемы. Куда бы мы ни посмотрели – на материальные, социальные или концептуальные миры, а также на их гибриды (киборги, взаимопереплетения) – везде мы найдем сущности: играющие, взаимодействующие (сильно или слабо) друг с другом, образующие новые структуры с возникающими силами и (в общем смысле) становящиеся во времени. В этом смысле метафизика действительно является теорией всего. Звучит сильно, но на самом деле, возможно, не так сильно, как кажется. В сердцевине метафизики существует брешь: она не говорит нам, каковы эти сущности, как они относятся друг к другу или как объединяются в новые структуры. Это, естественно, означает, что еще должна быть проделана работа познания мира в его специфике, работа ничуть не меньшая, чем та, которую делают для нас науки (а также здравый смысл, история и т.д.)¹². В предыдущем разделе я говорил, что работа познания укоренена в истории и должна быть понята, оценена и проанализирована именно в таком качестве. Иными словами, существующая метафизика не снабжает нас никаким специфически научным взглядом на мир. Она привлекает наше внимание, например, к тому обстоятельству, что вневременные науки заняты материальным миром, но не предлагает никакого реалистичного эквивалента ни одной из этих наук и уж тем более не отвергает их в целом¹³.

С другой стороны, метафизика, по-видимому, нарушает многоуважаемый принцип симметрии [v] и беспристрастности Сильной программы в социологии научного знания. Она, безусловно, не заставляет нас давать различные объяснения различных совокупностей знания (например, истинного и вымышленного), но, тем не менее, способствует определенному уровню пристрастности. Когда я писал эту статью, я чувствовал себя так, словно благодарю Дарвина за то, что он помог нам узнать о становлении, и порицаю претензии (не содержание) вневременных наук, которые затемняют становление. В чем же дело?

Я не знаю, был ли прав Дарвин относительно эволюции видов. Кроме того, концепция естественного отбора посредством соперничества мало проясняет все изучавшиеся мною исторические эпизоды. Однако очевидно, что Дарвин помог нам вообразить и, следовательно, изучить становление. Он дал нам впечатляющий ряд примеров становления реальной новизны в мире, становления видов и их качеств, систематизированных во времени, а также несколько несложных понятий, помогающих эти примеры осмыслить. В данном контексте его конкретные (биологические) идеи были менее важны, чем общая схема, которую он предложил для размышлений о становлении как таковом. Он показал, что даже на очень приземленном уровне становление можно помыслить.

Мой вывод таков. Размышление о становлении – очень важная, но трудная задача, для выполнения которой нужно дополнительное подспорье, и, я надеюсь, моя метафизика окажется здесь до некоторой степени полезной. Я рассматриваю метафизику становления как конструктивный вклад в традицию мысли, которая восходит к Дарвину (и, естественно, имеет долгую историю после него). Я заключаю, что нет необходимости выбирать между позициями незаинтересованного наблюдателя мира знаний и занятого в нем участника.