Нехорошие подозрения

(РАССКАЗЫВАЕТ АНДРЕЙ КАРСАВИН)

Ну? — сразу бросились мы к нему. — Чего тебя начальник вызывал?

Да так... — Дегтярев махнул рукой. —. задал несколько вопросов по поводу моей анкеты...

С чего это он вдруг? — удивился Шлитцер.

Показалось ему, будто я в анкете что-то утаил... — Володька вздохнул и присел на свою кровать. — Вот и хотел разобраться, не откладывая. Я, конечно, доказал ему, что я чист, ничего не врал и не утаивал, но, знаете, неприятно...

Так и нам надо быть к этому готовыми? — сказал я. — Что любого из нас могут в любой момент вызвать, если в анкете что-то не так по­кажется?

Возможно, — кивнул Володька.

Да, неприятно это, когда вот так прихо­дится оправдываться, — сказал Илюха.

— Что поделать, безопасность важнее все­го, — сказал Шлитцер. — А про драку он не расспрашивал?

— Нет, ни словечком. Видно, ему еще не ус­пели доложить.

-V А мы тут все перезнакомились, пока тебя не было, — сказал Туркин. — И насчет роди­телей разобрались, и насчет всего...

Ну, мне-то рассказывать особо нечего, — вздохнул Володька. — Обычный парень, в обычной школе учусь...

Учился, — весело поправил его Жорик. — Теперь нам всем нужно говорить не «учусь», а «учился».

Хорошо, пусть учился, — согласился Во­лодька. — Мама на фирме торгующей косме­тикой, работает бухгалтером. Иногда ей с утра до поздней ночи крутиться приходится...

А отец?.. — спросил Илюха.

А отец у меня давно умер, — сообщил Во­лодька.

Наступила секундная пауза, потом Володь­ка поспешно продолжил:

— У мамы есть приятельница, муж которой работает в органах, он и рассказал о наборе и предложил, чтобы я попытал счастья. Мол, чем мне целый день дома одному сидеть или с мальчишками болтаться, лучше пусть я при деле буду, под присмотром. И маме, мол, лег­че будет. Я и решил попробовать. И вот, значит, до сборов дошел. Посмотрим, что дальше будет.

Погоди... — Лешка Конев нахмурился. — А наш начальник, ну, этот полковник Осетров, хотел узнать у тебя имя того человека, кото­рый рекомендовал тебя к поступлению? Что-то не так ему показалось?

Угу, — ответил Дегтярев. — Я так понял, что директор не поверил, что крупный офицер из его/ведомства мог интерес проявить к тако­му пацану, как я. По-моему, он даже заподоз­рил... Но я вроде все нормально ему объяснил, и все уладилось.

Боков несколько раз открыл и закрыл рот, потом сказал:

А-а-а, понимаю... Он, наверное, решил, что у твоей мамы роман с тем офицером и что вы этот момент в анкете утаили. А это ведь не только вас касается, но и его. Если человек, работающий в таком ведомстве, начинает скрывать свою личную жизнь, это — непоря­док, так?

Приблизительно так, — хмуро ответил Володька. — Но, в общем, в две секунды уда­лось объяснить полковнику, что никто ничего не скрывает, и что не двигает меня этот чело­век как своего любимчика.

— Ребята! — вырвалось у Туркина. — Что, и мы вот так всю жизнь будем под наблюдени­ем, если поступим в училище?

— А ты как думал? — не удержался сразу подковырнуть Генку ехидный Жорик, раз случай подвернулся. — Спецслужба все-таки, а не какая-нибудь шарашкина контора! Здесь и папа не заступится, если что! Сам знаешь, как бывает — завел неподходящую любовни­цу, и все, погорел...

— Да заткнись ты! — вдруг взвился Дегтя­рев. — Я понимаю, ты Генку достать хочешь, но чего ты чушь несешь!.. И, кстати, — доба­вил он уже поспокойней, — есть пределы лич­ной жизни, за которые никакие спец'службы не переходят. То есть, переходят, если у них ни к одному из собственных сотрудников дове­рия нету, но если даже своим не доверять, вот тут действительно шарашкина контора полу­чится! Любой человек имеет право на свою личную жизнь!

Этот взрыв был настолько неожиданным, что все мы малость обалдели.

Да ладно, ребята, — примирительно ска­зал Илюха. — Не хватало вам еще раз поссо­риться.

А я не ссорюсь, — ответил Дегтярев. — Я объясняю... для непонимающих, — с ехидной усмешкой добавил он.

Записывайте, записывайте в непонима­ющие! — отозвался Жорик, без злости, а так, с подначкой. — Я еще всем понимающим нос утру!

И тут прозвучал сигнал к общему построе­нию. Мы подскочили как ошпаренные и с жутким топотом понеслись, обгоняя другие отряды.

Построились все отряды — все взводы, то есть — почти одновременно.

— О, Осетр идет! — шепнул Жорик.

Наверно, он чуть ли не первым стал назы­вать начальника училища Осетром.

Начальник училища вышел, прошелся пе­ред нами, потом заговорил:

— За то короткое время, которое вы были предоставлены самим себе, в некоторых от­рядах произошли разные инциденты. На первый раз серьезные меры приниматься не будут. Спишем эти инциденты на ваше вол­нение первого дня и на то, что вы только при­тираетесь друг к другу. Но в дальнейшем лю­бой такой инцидент повлечет, скорее всего, немедленное изгнание со сборов и отчисле­ние из конкурсантов — если, конечно, этому инциденту не будет каких-то невероятно вес­ких оправдывающих обстоятельств. Однако страна должна знать своих «героев», поэтому
все участники этих инцидентов, которых я буду называть — шаг вперед! Юденич! Ас­тафьев!

Вперед вышли двое ребят из шестого отря­да: подтянутый хорошо одетый Юденич и ко­стлявый, широкоплечий Астафьев.

— Объясните товарищам, что у вас произошло, — сказал Осетр.

Я виноват, товарищ полковник! — четко рапортнул Юденич.

Виноват? — полковник насмешливо щу­рился. — В чем именно?

Юденич слегка замялся, потом так же чет­ко ответил.

Я угостил Астафьева сигаретой.

Ты привез с собой сигареты? — как-то очень спокойно спросил полковник.

Так точно. Одну пачку.

Так ты куришь?

— Нет, не курю. Я... — Юденич замешкал­ся. — Я прихватил пачку дорогих сигарет из отцовского ящика... сам не знаю, почему. Мо­жет, хотел произвести впечатление, что я ку­рю, а может, думал, что... ну, я не очень знаю,
что я думал.

— Это и заметно, — иронически заметил полковник. — Астафьев, почему ты взял у Юденича сигарету и закурил?

Я... — Астафьев чуть замялся, но, похо­же, Юденич, старавшийся отвечать четко и по делу, и ему прибавил мужества. — Я сам дура­ком был, потому что «пылить стал».

Это как — пылить? — поинтересовался полковник. — Пол подметать, или что?

— Нет, — ответил Астафьев. — Я сразу вло­мил, вроде того, что я самый крутой, никто жизни не нюхал, а я уже такое повидал, и всех уму-разуму учить буду. Ну, вроде того, что я главным буду. Ну... — он умолк, обду­мывая. — Надо ж было что-то показать, что­бы и меня человеком считали.

— А так, по-твоему, тебя бы никто считать не стал? — язвительно осведомился полков­ник.

Астафьев опустил голову.

Товарищ полковник, разрешите обра­титься? — вмешался Юденич. — Я хочу ска­зать, я виноват не в том, что сигареты при­вез...

То есть, ты их вроде и не привозил? — по­любопытствовал полковник.

— Нет, я их привез, конечно, но это — вина маленькая по сравнению с тем, что я... Что я почти сознательно подставил Астафьева. Мол, раз он такой крутой, то пусть закурит. Поэто­му он уже не мог отказаться, а я ведь успел по­
думать, что сейчас он либо сломается, либо влипнет, если его засекут. Он так кашлял и так слезы у него из глаз текли, что сразу было видно: он впервые в жизни курит. Тут на ка­шель преподаватель заглянул, и табачный дым учуял. В общем, раз я успел подумать, что подставляю Астафьева, и все-таки поста­вил его в такие условия, что отступать ему было некуда — он должен был взять сигарету, я и виноват больше всего. Получается, я сознательным провокатором выступил, а между то­варищами это недопустимо! И тут я готов лю­бое наказание понести.

Мы слушали, затаив дыхание. Полковник долго смотрел на двух мальчишек, переводя взгляд с одного на другого.

— Возвращайтесь в строй! — сказал он на­конец. — На первый раз отделаетесь дисцип­линарным взысканием, картошку на кухне чистить....Большее ни у кого сигарет нет? — спросил он у нас.

— Нет!.. — ответили мы нестройным хором.

Покончив с разбором этого дела, полковник перешел к следующему.

Угланов, Туркин!.. Наши приятели выступили вперед.

Докладывайте! — бросил полковник.

А что докладывать?.. — сказал Туркин. — Мы подрались, выясняя, кто у нас будет взвод­ным. Драку затеял я.

И ты же фингал навесил Угланову?.. — насмешливо спросил полковник.

Ну... Так получилось.

Странно получилось, что у такого здоро­венного богатыря фингал, а ты не помят нис­колечко.

— Да я... — прогудел Угланов. — Я быстро ос­тыл. Я ж только унять его пытался, а то бы я...

— Унять? — сразу переспросил полков­ник. — Почему его надо было унимать?

Илюха примолк, смешавшись.

— А может, все не так было? — продолжал полковник. — Шлитцер, шаг вперед!

Жорик шагнул вперед.

— У тебя нет своей версии произошедше­го? — спросил полковник.

Жорик сглотнул, открыл рот, опять за­крыл...

Не знаю, что мною двигало, но я тоже шаг­нул вперед.

Разрешите обратиться, товарищ полков­ник.

Разрешаю! — бросил он.

Я хочу сказать, мы все виноваты. Мы... ну, мы не разобрались друг с другом. Но все это уладили, сами.

Я один и виноват, и больше никто! — вдруг выпалил Жорик. — И чего нас всех доп­рашивать, если вы и так это уже знаете!

Почему ты уверен, что я знаю? — прищу­рился полковник.

— А иначе зачем вы мне скомандовали «шаг вперед»? Выходит, вам известно, что это я драку затеял, и что это я Илюхе фонарь на­ весил... случайно, правда.

Действительно, случайно, — вырвалось у Угланова. — Он, правда, не хотел, и я...

Но ведь с меня все началось... — перебил Туркин.

Молчать! — оборвал всех полковник. — Что ж, приятно видеть столько виноватых. Все виноватые, шаг назад. На весь взвод нала­гается дисциплинарное взыскание Каким оно будет, узнаете позже. Кто у нас еще в от­личившихся ходит? Абраменко! Абраменко шагнул вперед. — Что вы не поделили с Валиковым? Абраменко, насупившись, молчал. Он тоже был здоровым. До Илюхи, конечно, не дотя­гивал, но приблизительно был вровень с Ас­тафьевым. Они получались, среди всех, три богатыря, и, похоже, именно между ними должно было развернуться негласное сорев­нование, кто сильнее.

— Валиков!..

Валиков, бойкий такой парень, тоже вы­шел вперед.

— Я жду ваших объяснений, — прогово­рил полковник после паузы.

Оба молчали.

— Ну, дразнил я, — сказал, наконец, Вали­ков. — Не удержался. У меня бывает, знае­те... Если хорошая шутка на язык просится, то обязательно ее скажу. Даже когда пони­маю, что этого делать не надо.

— Шутка шутке рознь, — заметил полков­ник. — Бывает так, что шутка, которая ка­жется хорошей тебе, совсем не кажется хо­рошей окружающим. Как именно ты пошу­тил?

Валиков молчал, опустив голову.

Абраменко?.. — полковник повернулся к здоровяку.

Я бы не хотел говорить об этом, — отве­тил тот.

Полковник коротко кивнул, немного поду­мав.

— Твое право. Оба вернитесь в строй. А те­перь, слушайте все. Конечно, прежде всего будут оцениваться ваши личные качества. Но будут оцениваться и командные успехи, пото­му что по этим успехам будет ясно, насколько вы умеете ладить с другими людьми. Для контрразведчика это качество одно из важ­ных. Поэтому членам тех взводов, которые
окажутся лучшими в командных соревнова­ниях, будут начисляться дополнительные баллы. Эти баллы в конечном итоге могут оказаться решающими, потому что здесь, сейчас, вас пятьдесят лучших ребят со всей страны, и шансы у всех приблизительно рав­ны. А командные соревнования будут не из легких. И эстафеты, и ориентировка на мест­ности, и компьютерные групповые задания, и многое другое. И любые раздоры, любые раз­ногласия будут понижать ваши шансы. Поэ­тому тот, кто не сумеет справиться с собой, будет топить не только себя лично, но и весь свой взвод. Подумайте об этом. Вольно! Ша­гом марш на обед!

И мы зашагали на обед. Когда вошли в сто­ловую, выяснилось, что каждому взводу уже отведен свой стол.

Обед был хорош: борщ и гуляш с картош­кой. Мы наворачивали за обе щеки. Правда, не все. Жорик Шлитцер вдруг скис. Он мол­чал, еле ложкой ковырял в тарелке и глядел в стол.

— Ты чего? — спросил я. — Ведь все по­зади.

Ну... не знаю... — пробормотал он..

Чего там не знать? Главное, чтобы боль­ше не было никаких, этих самых... А эта исто­рия уже всем прощена.

Жорик только вздохнул и покачал головой. Я ничего не мог понять. Да, по-моему, и ос­тальные тоже. И Дегтярев, и Туркин попробо­вали подбодрить Жорика какими-то шутка­ми, но он не откликнулся.

После обеда нас провели в актовый зал, где состоялось наше первое знакомство с учителя­ми и членами приемной комиссии. Потом ка­ждый учитель стал зачитывать список тех, с кем хотел бы поговорить в первую очередь. Я, к моему удивлению, попал в группу к препо­давателю русского языка, вместе с Коневым, Юденичем, Астафьевым и еще несколькими ребятами.

— Итак, давайте знакомиться, — сказал преподаватель. — Меня зовут Николай Дмитриевич. Я хочу сразу объяснить, почему я выбрал именно вас. Мы договорились между собой, что каждый из нас сперва познакомит­ся с теми поступающими, которые на предва­рительных этапах показали лучшие резуль­таты именно по его предмету. Посмотрим, были эти результаты следствием знаний и одаренности или же следствием счастливого стечения обстоятельств. И если в этой облас­ти знаний с вами действительно все в поряд­ке, займусь теми, у кого результаты похуже. Дальше вас будут более основательно тести­ровать те педагоги, по предметам которых на предварительном этапе вы не слишком бли­стали... Хотя, должен сказать, что на Алек­сея Конева... это кто? — Алешка встал, Ни­колай Дмитриевич кивнул ему, и Алешка снова сел. —...На Алексея Конева претендо­вали также и математики, поскольку он по­казал отличные результаты по нескольким предметам. Но вернемся к русскому языку. Вам может показаться, что русский язык — это всего лишь умение грамотно писать и из­лагать свои мысли. Вовсе нет! Это — целый мир, который может очень пригодиться вам в будущей профессии. Например, без хорошего знания родного языка невозможно занимать­ся сравнительным языкознанием и структур­ной лингвистикой, а эти дисциплины — пря­мое подспорье при зашифровке и расшифров ке любых самых сложных шифрограмм. Имеются и другие приложения необходимые в вашей будущей профессии... Итак, начнем. Я буду вызывать, беседовать, вы вниматель­но слушайте, можете вносить свои идеи и по­правки. Порой я буду всем задавать вопросы, и тут не стесняйтесь отвечать первым... Анд­рей Карсавин! Я встал.

— У вас попадались очень интересные отве­ты, и вы написали довольно интересное сочи­нение. Скажите, насколько глубоко вы инте­ресуетесь языком и литературой?

Я пожал плечами.

Да так... Я читаю и головоломки разга­дываю.

Вот как?

Да, иногда интересно бывает, как одно слово получается из другого.

Например?..

Например, как из слова «волк» сделать слово «овца», заменяя по одной букве... Ну «волк — полк — поле» и так далее. Или как из мухи сделать слона, таким же способом.

Что ж, хорошо. Тогда вот тебе задач­ка... — он прищурился. — Есть такое про­стое слово, «разгильдяй». Что оно значит?

Бездельник, — ответил я. — Лоботряс, ленивец.

Правильно. А ты можешь догадаться, откуда это слово взялось? — он встал и написал это слово мелом на доске.

Я задумался. Думал я, могу похвастаться, не больше нескольких секунд.

— Кажется, все ясно, — сказал я. — «Раз» — это приставка, корень — «гильд». «Гильд» — это явно от «гильдия». Раньше мастера дели­лись на гильдии или цеха и только членам гильдии, доказавшим, что они спецы в своем деле можно было заниматься ремеслом. То есть, 'получается, разгильдяй — это плохой мастер, такой бездельник и неумеха, которого выгнали из гильдии.

— Верно, — кивнул Николай Дмитриевич. — И как, по-твоему, это слово новое или старое?

Смотря, что считать старым, — ответил я. — «Гильдия» — это из Западной Европы слово, а с Западной Европой мы только при Петре Первом вовсю стали общаться. Правда, еще при Иване Грозном в Москву приглашали иноземных мастеров, и они могли привезти это слово, ведь члены гильдий как раз и при­езжали. То есть этому слову не тысяча лет и в этом смысле его можно довольно новым счи­тать. Но даже триста или четыреста лет — это все равно срок солидный.

Молодец, — сказал Николай Дмитрие­вич. — Соображаешь. Что ж, ты свободен, больше тебе на этом ознакомительном занятии делать нечего. Кого следующего спро­сим?.. Та-ак... Саврасов!

Я еще колебался, уходить или нет, но Нико­лай Дмитриевич мне еще раз кивнул, отпус­кая. Я вышел, прикинул, что мне делать, и просто направился в нашу комнату. Но до комнаты я не дошел. Прямо перед комнатой я столкнулся с Жориком, вышедшим из дверей в такой глубокой задумчивости, что не видел ничего вокруг.

Ты куда?.. — я схватил его за рукав.

Пусти!..

Да куда ты?..

— На рапорт к полковнику. Пусти, а то поздно будет. Я хочу доложиться ему, пока почти все по группам.

Слушай, — мне стало нехорошо. — Что ты задумал?

Мало ли что я задумал? — ответил он. — Не твоего ума дело!

И моего тоже! Ты слышал, мы теперь один взвод, одна команда. Вспомни, что ска­зал полковник.

Он еще много чего скажет, — иронически хмыкнул Жорик.

Вот что... — я колебался недолго. — Я пойду с тобой.

Лучше не ходи, — Жорик прибавил шаг, и мне пришлось перейти почти на бег. — А то как бы и тебе не досталось.

— Я не понимаю...

— Вот и хорошо, что не понимаешь! Отвали!

— Как хочешь, а я не отвалю.

— Ладно, — буркнул он. — Если тебя вы­шибут заодно со мной, то тебе же будет хуже.

Я хочу сказать полковнику много неприятно­го, и он, конечно, и от тебя захочет избавить­ся, чтобы ты потом не рассказывал...

— Неприятного? — я почувствовал, что сам начинаю злиться. — Да в чем он виноват? В том, что мягко отнесся к твоей безобразной драке?

— Да нет... — мы подошли к двери кабине­та начальника училища, и Жорик постучал.

Войдите! — послышался голос полковни­ка. И мы вошли прежде, чем я успел еще что-то сказать или что-то сделать.

Да? — увидев нас, Осетров встал из-за стола. — В чем дело?

Дело во мне, — сказал Жорик. — А этот... — он кивнул на меня. — Он просто при­лепился ко мне, сам не зная, зачем. Мол, в од­ном взводе мы, понимаешь...

Возможно, он и прав, — сказал полков­ник. — Так в чем проблемы?

Проблемы в том, — выпалил Шлитцер, — что вы нам говорили о доверии, а сами обманы­ваете!

— Обманываю? — полковник грозно нахмурился. — Как это?

Жорик сделал глубокий вдох, чтобы со­браться с духом, и заговорил:

— А вот так! Каждый взвод, мол, единая ко­манда! Как же! Я понимаю, что вы нас распре­деляли не по жребию, а как-то иначе, но зачем же в каждый взвод стукача подсаживать? Что ж получается? Едва узнав о драке, вы вызыва­ете к себе Дегтярева под каким-то надуман­ным предлогом, он и сам не очень толково объ­яснял, зачем вы его вызвали. Насчет «личной жизни» что-то лепетал при его-то наглой ро­же, а после этого — вы знаете все, что про­изошло: что дрался Туркин не с Илюхой Уг­лановым, а со мной, и Илюха нас разнимал, на чем и фингал заработал. Тут надо только два и два сложить, чтобы понять, что про­изошло. Я ж в детском доме всего этого на­смотрелся! Там у нас стукачество поощря­лось, так мы научились стукачей на раз рас­калывать! Но здесь-то, я думал... А раз в на­шем взводе есть такой, значит, вы в каждый взвод такого подсадили. И с ним у вас «согла­шение», а уж эти стукачи наверняка в школу пройдут, в благодарность за их услуги! Это ж на восемнадцать человек минимум семь сту­качей получится, и что ж это за училище та­кое будет? Да и учиться в таком незачем! И не только в этом дело. Я действительно верил, что уж здесь будет единая команда, один за всех и все за одного, что я смогу глядеть в глаза всем товарищам и полагаться на них, что мы... ну, как один кулак будем, но если вок­руг будут стукачи, то зачем мне это? Я вам вот что скажу: я жутко хотел поступить в училище, больше жизни, я землю грыз, я... я вам правду скажу, я два ответа на одном из экзаменов списал. А уж как просил директо­ра детдома, когда нам по разнарядке пришла бумага на одно место, чтобы он мне, а не дру­гому/направление на предварительный экза­мен написал. И я в этом поступлении видел шанс всей своей жизни:

Жорик перевел дух. Полковник молчал, не двигаясь, пристально глядя на Жорика. Жо­рик продолжил:

— Я честно вам скажу, я когда-то сбегал из детского дома, табачные ларьки вскрывал, однажды даже лавку сувениров взломал. Мне раз плюнуть и вещи этого Дегтярева пе­ретрясти, потому что в них наверняка что-то найдется. И даже в ваш кабинет проникнуть не сложно. Несмотря на все замки, запоры и шифры на вашем сейфе, найти досье этого Дегтярева, чтобы убедиться, что он товари­щей «сливает», да и узнать, кто в других от­рядах стучит. А потом всем стукачам вместе темную устроить, как мы это в детском доме делали... Да только все это бессмысленно, раз вы нацелились училище в этом направле­нии тянуть, вот я и хочу уйти, хотя я вышеголовы прыгнул, чтобы до этого, заключи­тельного этапа добраться! А если вы меня ос­тавите, то я обязательно такое учиню! Вот! Хотели, чтобы было по-честному, я вам и вы­кладываю по-честному! Поэтому лучше вы­швырните меня взашей, пока я вам всю вашу игру не испортил!

Тишина наступила совсем глухая, когда Жорик выговорился. Я бы даже сказал, гнету­щая и тоскливая тишина — для меня, во вся­ком случае.

— М... да-а... — сказал наконец полковник, постукивая пальцами по столу. Потом ко мне повернулся. — А ты что обо всем этом дума­ешь?

Я собрал в кулак все силы и все мужество, чтобы заговорить.

— Я... — я не узнавал своего голоса, так глу­хо и безжизненно он звучал. — Я, правда, не знал, с чем к вам идет Шлитцер. Но если все это правда, то и меня отчисляйте сразу, вместе с ним.

— Вот как? — полковник устало вздохнул и сел за стол. — Хорошо, поговорим начистоту.