Скрытое. Глава 14.

Два часа ночи.

Комната на мансардном этаже особняка с высоким стеклянным куполом, в которой Даниэль ночевал впервые, несколько с того времени поменялась. Вместо ненужных вещей и тонн хлама там появилась совершенно новая большая кровать в центре и гардеробный шкаф. Сейчас на ней Даниэль чувствовал себя как на плоту, выброшенном к берегам бессонницы. Подарок Кристиана в виде «Спящего амура» он повесил там же. В вопросах бытовых он был очень не привередлив. Всё, что ему нужно, уже здесь – необходимая мебель, полотно с высокой и проникновенной идеей и стеклянный купол в котором виден глухой и мертвенный небосвод, который совершенно точно зарумянится рассветом…

Он лёг удобнее (по крайней мере, как позволял расположенный в ногах его Кот) и постарался задуматься о чём-то одном, о чём-то спокойном, лёгком, чтоб разум постепенно подёрнулся дремотой, а после - погрузился в сон.

В его воображении возник сюжет более чем десятилетней давности, но отчётливый и не утративший ни капли чувства и атмосферы.

Даниэль стоял глубокой ночью на краю пирса. Осторожные плески волн – единственные звуки вокруг. Это зыби вселенского колокола. Почему Дани было так торжественно в тот час? Почему так восхищённо билось сердце и так хорошо дышалось и прохладой бриза, и глубокой бархатной темнотой, и ещё чем-то безмерным, блаженным? Почему так блистали ясные летние звёзды над его головой?.. Почему всё кругом источало чистоту?

Сейчас он знал ответы. Мир радовался покою. Люди видели грёзы в своих постелях, пели колыбельные своим детям. Они не воевали.

Подул холодный ветер, срывающий с гребней растущих чёрных волн пену. Они стали разбиваться о каменный пирс чаще и сильнее. Это уже не относилось к воспоминаниям Даниэля. Рождался сон, где он уже не подросток, а юноша, как есть сейчас. Он не может уйти, точно пригвождён к одному месту, а стихия разыгрывается всё сильнее. «Слушай... Вселенский колокол бьёт в набат,» - улавливает слухом он вкрадчивое. Это сказала Эсфирь, незаметно подкравшаяся к нему. Единственное, что было на ней – это длинное платье из белого полупрозрачного материала. Русалочьи длинные волосы путались с ураганом. Она взяла его лицо в свои ладони и посмотрела долго со звериной, древней тоской, но не получила ни нежности, ни любования в ответ, а только прежнюю его строгость и непоколебимость. «Разве ты не хочешь утонуть во мне, в моей страсти?» - прошептала она, став точно одержимой. «Тогда я сама тебя утоплю!»- с этим безумным воплем она нечеловеческой силой потянула его за собой со скользкого пирса в бурлящие волны...

Даниэль вздрогнул и резко поднял голову с подушки. Он вздохнул с облегчением: «Сон! Всего лишь сон!» Сердце страшно колотилось, на лбу проступила испарина. Он так и не узнал, что же произошло после того, как он оказался с Эсфирь под водой.

Он надел джинсы и спустился на этаж ниже, в галерею с портретами Велиаров, где можно было открыть большую оконную створку, чтоб подышать воздухом. Зароились снежинки в мутно-жёлтом, приглушённом свете. Холод бодро ворвался с улицы...

Даниэль сел на самую нижнюю ступеньку винтовой лестницы, прислонившись к перилам щекой. Глаза смотрели в одну точку с налётом великолепного презрения: он смотрел на портрет Седвига. Вид его был так надменен и красноречиво зол, что Даниэль не сдержался и промолвил ему:

«От таких резких перепадов температур ты можешь потрескаться, Седвиг. Не обессудь! Я знаю, куда ты смотришь с такой ненавистью. В будущее. Потому что в нём есть я. Будущее принадлежит мне, а ты мёртв. Ты не сделаешь больше зла. Ты больше ничего не сделаешь.»

Промежуток тишины.

Даниэль услышал за спиной звук, похожий на то, как кто-то сошел сверху на ступень. Мой герой выпрямился. Он не посмел поднимать глаз, хотя было то мерзкое чувство чужого присутствия. Половину минуты всё сковывало безмолвие. Наш герой уже готов был как ни в чём ни бывало встать и пойти к себе в спальню, отогнав страх, как раздался ещё один тяжёлый шаг, и второй, и третий, но более спешащий.

Даниэль сначала встал на ноги, а потом обернулся. Душа его сжалась так, что он не мог даже вскрикнуть. В расширенных зрачках отражалось Нечто, стремительно к нему сходящее со ступеней. Он, не глядя, дрожащими руками хватался за стену, отходя назад и судорожно дыша. Ужас не сразу же позволил ему сорваться с места и молнией выбежать из галереи, миновать несколькими прыжками гранитную лестницу и ринуться дальше, дальше... Весь особняк сейчас казался чревом фантастического, не от мира сего существа, где в темноте копошилось, перешёптывалось, скользило, прыгало что-то.

Вот коридор, который приведёт в парадную залу, а там – выход на улицу. Но он не успел проскочить в арку, так как возле спасительной двери вырос силуэт Нечто в клубящемся ночном мареве. Даниэль почти не помнил себя. Бежать было некуда: Седвиг настиг бы его везде. В забытьи Даниэль почувствовал, как чьи-то ледяные закостенелые пальцы схватили его, впиваясь в кожу когтями, и его сопротивляющегося поволокли куда-то... Он уже после мог вспомнить, что у созданий тех из под мантий мелькали копыта, что они лязгали зубами, пища. Они швырнули его на пол и исчезли.

Седвиг смотрел опустошёнными от раскалённой злобы и почти белыми глазами на Даниэля сверху вниз, находя его жалким, раздавленным и покорённым. Седвиг услышал гортанное и хриплое:

- Ты прошёл во времени. Тебя нет.

- Я есть в тебе. Я в тебе жив. Ты есть моё продолжение, - промолвило глухо Нечто.

Даниэль встал, и из него, что есть силы, вырвалось в лицо Седвигу:

- Я - твоё завершение! Твой эпилог, финал, последний акт... Я всё сделаю, чтоб Мидиан пал! Всё приму, всё верну и искуплю! Тебя нет! Ты мёртв!..

Даниэль задыхался. Седвиг с сардонической ухмылкой достал из кармана камзола небольшой бархатный мешочек, высыпал на свою ладонь его содержимое, напоминающее сотни замерших искр костра, и ровным дыханием развеял его. Мерцающие пунцовые точки разрастались, расплывались, заполняя собой всё кругом. «Это моя дань тебе, Даниэль. Из ада», - прошептал первый Велиар, и облик его растворился в красном густом тумане, а на смену ему предстали эпизоды точно из преисподней.

Войска нападают на беззащитные мирные селения под предводительством Седвига. Творятся зверства. Плачь и вопли. Содранная заживо кожа и усмешки солдат... Растерзанная, обугленная земля, некогда цветущая. А затем – воздух рассекает беспощадный хлыст. Мидиан строится пленными, их непомерным трудом. Зловоние, смрад и смерть. А надо всем – самодовольный Седвиг, укоряющий несчастных за медленную работу. Он ходил по слякоти в натёртых до блеска сапогах и даже не перешагивал через мёртвых. И прочее, и прочее...

Когда всё расточилось на высшей точке, когда Даниэль больше не мог терпеть, то он ворвался в галерею, взял наугад что-то тяжёлое, чем оказался настольный подсвечник и накинулся на образ Седвига, крича обезвоженным ртом: «Ненавижу!!! Ненавижу!..»

Он закрыл лицо ладонями и стоял, не шевелясь.

На полу ветер колыхал остовы Седвига и лакированные доски его гроба – картинной рамы.

Когда он медленно убрал руки от сухих глаз, то невольно заметил нечто особенное на стене, именно на том участке, где располагался портрет предка. Там было небольшое прямоугольное углубление, расположенное вертикально. Оно слишком неестественно ровное, чтоб сойти за вмятину от удара подсвечника.

Даниэль медленно приблизился и постарался изучить, что же это. Выемка внутри точно предназначалась для того, чтобы её поддеть рукой и открыть как некую дверь. Дани так и сделал. Ровная стена вскрылась в буквальном смысле этого слова. Из низкого хода веяло как из бездонного колодца. Света не было совершенно. Паутина повествовала о том, что давно туда никто не проникал. Возможно, даже Артур не ведал, что родовой особняк хранит такую тайну.

Что сделал Даниэль?
Верно.

Он взял фонарик, который сохранился у него как милая память о студенческом общежитии, где отключили на три дня электричество. Батарейки годны.

Определённо, он должен туда шагнуть.

На всякий случай он насыпал корма Коту так много, точно уходил надолго. На несколько минут, до утра или навсегда – он не знал, на сколько он уходил. И задумчиво добавил ещё горсточку.

Да, возможность отправиться в неизведанное есть и завтра, и послезавтра. Надо сделать это сейчас, именно в эту ночь – самую жуткую для него.