Первое заточение. Глава 8.

Андерс Вун, несомненно, выбрал идеальное место для просмотра спектакля, чьим постановщиком и являлся.

Спектакль, театральная постановка, сценка, миниатюра, но только не трагичный уход в мир иной Стиана Витткопа. Вун ещё хотел утвердить себя перед Эсфирь(компанию за столиком она ему составляла)в качестве злого гения. Он хотел показать свою значимость перед королевой. И он желал показать своим почитателям, начинающим и закоренелым, некую закономерность. Вот глупец Стиан сначала был в братстве, а затем их покинул, предал их - проповедников истины и единственного света в жестоком и ужасном мире. И, видимо, воля небесная распорядилась покарать Стиана за отступничество, наказать за то, что он изменил Вуну и его учению. Такое приятное концептуальное дополнение, чтоб другим было не повадно. Андерс ненавидел лишаться своих фанатов.

И вот они с Эсфирь, заняв места, приготовились наблюдать действо из огромного (на всю стену) окна ресторана. Вун относился к предстоящему с затаённым восторгом, торжественно, а его госпожа откровенно скучала. Второй этаж гарантировал им подобие императорских лож в Колизее, а на первом этаже в соседнем здании, отгороженном нешироким бульваром, – сама арена.

Там тоже обширное окно, а напротив - супруги Витткоп. Они пришли в «Экклесию» ровно в назначенный час. Они только с холода, только из объятий мягкого вечернего воздуха. Они – семья. Им чуть за тридцать. Они приятны. У них есть семилетняя дочь. Метродотель по обыкновению усадил Витткопов за излюбленный их столик. Кругом золотисто-кремовое свечение, уютное, приглушённое. А за тонкой гранью стекла – колыбели сумрака... Падающий снег напомнил Эсфирь хлопья хрупкого пепла, которым она бы стала с радостью и не задумываясь, стала бы благодаря чуду…

Она видела объекта своей ненависти, Даниэля, позавчера на кладбище неприступным, защищённым от её чар. Снежная королева не могла завлечь Кая к себе. И ненавидела ещё больше. С того момента, как она лицезрела его на главной площади, ей было остро и невыносимо больно. Именно эта рана мешала ей дальше что-то предпринимать по поводу него. Слишком нова и неведома для неё оказалась такая внутренняя огромная немощь. Эсфирь не хотела слышать хоть крошечное упоминание о Даниэле из чьих-либо уст, точно уста эти запачкают заветное – самое до ревности желанное и самое нелюбимое для неё. И тем более она не хотела появления Даниэля.

Она, роскошная, затмившая всех женщин в дорогом ресторане, в отрешённости и апатии смотрела на пепел-снег. Она ничего не пила и не ела. Рядом искрилось шампанское в фужере. Рядом самодовольно и отвратительно ужинал Вун, принявший вид утончённого аристократа. Он решил нарушить безмолвие между ним и Эсфирь, причём сделал это нелепо, не самым лучшим образом:

- … Я узнал, что Даниэль Велиар встал в ряды меценатов. Смешно. Велиар – благодетель, филантроп! Позор своей династии, вырожденец… Мои источники не могут врать. Он отправил вчера вечером довольно большие суммы в благотворительные фонды, знаете ли, помогающие обездоленным, тяжело больным и прочей ерунде… И ещё (барабанная дробь!) он вызволил из западни воробья, который нечаянно залетел в метро! Просто заплатил, а птицу поймали, посадили в клетку. А Даниэль уже выпустил на улице и с тоской наблюдал, как пташка божья вырвалась на свобод … Он выставил на аукцион все чучела животных, что украшали его родовой особняк. Не знаю, может, он считает искусство таксидермии жестокой штукой. Не знаю… Он меня разочаровал. Неужели нет в нём ничего из того, как его преподнёс Синдри?

Во многом Андерс силился произвести впечатление на окружение. Он говорил негромко, чтоб люди за соседними столиками не слышали его, но облачал речь в манеру самоуверенную, обольстительную, красуясь перед персоналом и посетителями заведения, чтоб они поняли, что он может вести беседу с прекрасной женщиной, своей спутницей, совершенно непринуждённо и свободно. Ему крайне бы польстило, чтоб общество трепетало в догадках, не его ли эта пассия, нет ли у них романа и прочего…

Пока Андерс терялся в догадках по поводу Даниэля, Эсфирь знала о нём правду - первое нестираемое впечатление о нём уже всё ей показало. И стоило Вуну начать сейчас о нём говорить, как тут же всё у неё под кожей взвилось, взбунтовалось, встало на дыбы. Она готова была Андерса разорвать в клочья, сама не зная от чего и почему. Но с остервенелой брезгливостью в углах алого рта, она блёкло изрекла:

- Твои разговоры наводят на меня меланхолию… Что же в Даниэле Велиаре такого ценного для тебя?
- Возможность унизить. Вун станет выше Велиара, если последний окажется под его подошвой. Главное, правильно заманить. Это многовековая отместка его роду. И плюс его деньги. Их мне много не бывает. Тем более, что мою так называемую мировоззренческую школу необходимо развивать. А ещё, госпожа моя, мы же желаем создать фильм…

- Самая большая ценность в другом – это личная выгода для себя.

- А Ваш Кай? Я помню Вы говорили, что видели такое создание, что невероятно Вас поразило. Как сейчас слышу Ваши слова. Пред Вами предстал «крылатый божий пасынок», юноша с душой, где цветут лилии, и с глазами, где есть свет Вашего навсегда потерянного рая. Я думаю, здесь термин ценности выступает в другом ключе…

Вун даже не предполагал, что говорит про того же человека. Эсфирь решила изъяснить положение дел довольно доходчиво:

- Андерс, если ты ещё раз осмелишься «думать» своевольно и без моего на это приказа, то мои слуги лишат тебя твоей злой и холодной головы. Таких, как ты, великая по количеству и ничтожная по качеству масса. Я найду тебе замену. А твоя теория про подошвы… Что ж, она занятна. Но не забывай, под чьим каблуком всё началось и продолжается.

После этого Вун прекратил играть на публику. Появились задачи сложнее: сдержать себя и действительно не забывать, кто есть он кто есть она...

Андерс отметил, что официант уже принял заказ у Витткопов. По его расчётам, до кульминации ждать оставалось недолго.

…На середине бульвара спинкой к спинке стояли старинные кованые скамьи. На одной из них, расположенной близко ко входу в «Эклессию», сидел человек в капюшоне с опущенным лицом. Мутное освещение от фонарей и из окон ресторана не помогли бы выявить его личности, облачённой в чёрное и в странность: крайне мало желающих сидеть на мёрзлом железе в сумрачный зимний час смирно и продолжительно. Но у него были свои основания.

Даниэль не обратил на этого человека внимания, когда проходил мимо него, чтоб попасть в «Экклесию». Он был очень взбудоражен и взволнован, но несмотря на это, он не мог допустить злодейства, о котором знал. Даниэль после ухода четвёрки из «Лимба» раздобыл номер Стиана через Синдри, некоторые его данные, что помогли ему сообщить о покушении. Витткоп отказался принимать его слова серьёзно. Дани узнал, как Стиан выглядит и уже с затаённой дрожью в сердце приметил, что он в ресторане. Что же предстоит: выхватить тарелку с блюдом у Стиана из рук, препятствовать официанту? Всё, что угодно, как бы то не выглядело: нелепо, безумно, смешно… Главное, не позволить погибнуть.

В одно мгновение цепкая рука человека в капюшоне крепко обхватила его запястье. Тут же незнакомец поднял на него глаза. Рейн. Авилон быстро проговорил:

- И не такой уж ты и непредсказуемый, раз оказался здесь.
- Скорее, я здесь из-за людского неверия, - рывком пытаясь избавиться от ледяного и жёсткого ухвата, уточнил Даниэль. Он не ждал встретить Авилона здесь. Значит, Рейн настроен тоже предотвратить одну вещь, но с точностью наоборот.

- Я прочитал, что ты воробья какого-то спас из заточения… - молниеносно Авилон оказался уже перед Даниэлем, закрывая путь. Ему было необходимо сказать что-то отвлечённое. Он не отпускал запястья.
- Тебя вот не могу вызволить. Ты находишься в плену холодного расчёта, - ответил Даниэль.

- Ты заложник своей совести.

- В этом - свобода.

Здесь Дани уже был готов завершить их встречу, чтоб наконец-то пройти в «Экклесию», как вдруг что-то по-металлически лязгнуло несколько раз и на смену руке Рейна пришли наручники, приковавшие его к подлокотнику скамьи с ловкостью и проворностью фокусника. Рывок. Безуспешно. И ещё. И ещё. Ни центнер ажурного железа, ни прочная цепь наручников не поддавались. Так бьётся бабочка о стекло, так птица ограничена потолком, когда ей нужно небо… Так живое, дышащее и крылатое ведёт неравную борьбу с мёртвым, бездушным и тяжким. Поняв безнадёжность всей ситуации, Даниэль с немой и огненной мольбой смотрел на Авилона. Тот с неподдельным сожалением прошептал:

- …В Мидиане нет свободы.

Рейн снова оказался на скамье, облокотившись на неё так, чтоб скрыть подозрительную для случайных прохожих цепь. Дани слушал его глухой и вкрадчивый голос, а в глазах, застывших на счастливой паре Витткопов, темнело.

Рейн говорил с явной горечью:

- Даниэль, когда ты целый год проводишь под низким сводом подвала, затаив гнев на одного изувера, что отнял у тебя любимых, то нельзя пренебрегать шансом наказать его и вернуть себе прежние права. Ты наш единственный шанс, наша нить Ариадны, наш путь на волю. Ты - наше всё. Всегда нужно, но не всегда возможно поступать так, как искренне велит душа. Прости.

- Ты будешь соучастником Андерса. Таким же убийцей. И я тоже понесу вину. Но там же жизнь, жизнь может оборваться! Отпусти!

- Наши планы разрушатся. Всё раскроется…
- Открой замок!

- Будь спокоен, словно ты ничего не знаешь… Вун находится за нашими спинами, на втором этаже в ресторане. Есть вероятность, что он тебя уже узнал. Но ты же здесь случайно! Проходил, встретил знакомого, то есть меня… О, я даже не предполагаю, как ты меня будешь расценивать. Как врага? Я себя сам презираю. Но мы же искупим всё? Искупим в дальнейшем? Да?...
Даниэль лишь отчасти воспринимал его речь. Она казалась фоном, отзвуком из далёкого сна. Он видел, как неестественно скоро после оформления заказа блюдо принёс официант. Это кукла со стеклянными глазами, марионетка в шоу. Дани и Рейн – в первом ряду. Билеты достались за дорого, но какой обзор! Ничего нельзя упустить. Ни того, как кусочек отравленной пищи попал на язык Стиана, ни его лицо, что незамедлительно утеряло обычное выражение и исказилось в ужасающей судороге. Он начал задыхаться, стянув скатерть со стола. Разбитый хрусталь и фарфор. Их звон остался за гранью стекла, там, на золотисто-кремовой сцене. Там же остался и испуганный крик супруги Стиана, что ринулась к нему. Кто-то тут же побежал на помощь к Витткопу. Возможно, так было запланировано. Возможно, среди посетителей был тот, кто осмелился уделить своё внимание и время на беду постороннего. Исход Стиана известен.

Неверной и дрожащей рукой Рейн расстегнул злосчастные наручники и отвернулся, зажмурив глаза. Даниэль не смел же отвести взгляда: он всецело проникался тем кошмаром, который не предотвратил, а плоды его воспринимал как позор, личное поражение.

Снег, столь похожий в вечернем мраке на седой пепел, казался ещё и бледными искрами, что восходили от перевёрнутого пожарища бездонного небосвода. Небо гневалось на таких как Вун. Небо таило отчаянье, отражая в своей тёмной пустоте душу Даниэля. Он стоял бледен, как лунь, страшен своей немотой и обездвиженностью. Он опустился в снег, а за окном «Экклесии» суетились, кричали, делали изумлённые глаза, наскоро собирались покинуть заведение, утешали вдову… Да, именно вдову, ведь пульс у Стиана не прощупывался.

«Даниэль Велиар? Господин?»

Мой герой обернулся на незнакомый мужской голос.

«Вас желает пригласить Андерс Вун. И…»
Это, очевидно, его слуга.

Рейн шепнул незаметно Дани, чтоб он, как закончится всё это, незамедлительно приезжал домой к Диксам, где все будут его ждать… Осознавая важность и остроту событий предстоящих, связанных со столь знакомым именем и фамилией, Даниэль усмирил сердечный скорбный жар, пришёл в себя, тихонько кивнул в знак согласия Авилону. Рейн скрылся во мраке.

Слуга Вуна не договорил, поскольку Дани, поднимаясь на ноги и отряхиваясь от снега, пересиливая себя, переступая через себя, сухо и нехотя бросил посланнику Андерса:

- Я обронил золотую печатку со своими инициалами. Вы очень не вовремя!

Даниэль вспомнил про ту маску, что очень знакома Синдри. Пришло время её применить...

- Господин Вун весьма желает Вашей компании…
- Что? Кто это?
- О, вы не знаете! Он общественный деятель, писатель…
- Писатель? Отлично.

- Пойдёмте, я Вас провожу. А то здесь слишком пахнет трупами! –с лёгкой улыбкой указал слуга с намекающим взглядом на окно «Экклесии» - на экран с показом остросюжетного фильма, триллера, детектива, но только не реального события трагичного ухода из жизни Стиана Витткопа…