Непоправимо и безвозвратно. Глава 3

На зыби яростной мгновенного
Мы двое – у одной черты;
Безмолвный крик желанья пленного:
«Кто ты, скажи?» Ответ: «Кто ты?»
(«Встреча», Валерий Брюсов)

Даниэль общался со многими художниками, поэтами, музыкантами и актёрами – с людьми искусства, довольно незаурядными, зачастую очень сложными и многими непонятыми. Их он выделял в особую касту, не потому что они хуже или лучше людей других, а потому как именно в их обществе ему было интереснее всего. Пожалуй, он всегда тяготел к такой среде, где витают музы и сплины, ангелы и демоны, восторги и затмения. Но Кристиан ему казался с первых секунд встречи фигурой обособленной ото всех предыдущих, точно он совершенно не от мира сего. Между де Снором и обществом вообще зияла бездна, на краю кой Кристиан построил свой собственный мир, куда никого не допускал.

До этого дня, до появления Даниэля.

Но прежде всего, художник раздвинул шторы. Даниэль огляделся, акцентируя внимание на стенах с картинами. Перехватило дух от их количества и содержания, отчасти знакомого ему по эскизам в папке. Но здесь не быстрые зарисовки, а самостоятельные, целостные произведения живописи. От них по спине Даниэля пробежался мятный приятный холодок, что означал восхищение, стократ превосходящее прежнее от зарисовок. Ему не было жутко находиться среди мрачных изображений. Персонажи их были куда лучше и безобиднее, чем некоторые люди.

Пока для двух молодых людей не существовало их имён и фамилий, положений их в обществе, фактов из прошлого. Кристиан представляется Даниэлю загадочным и гениальным творцом, потерпевшим некое душевное фиаско. А мой герой является для де Снора гораздо большим. Вместе с ним в комнату ворвался тонкий холод с улиц, проникла энергия ясная и жгучая, как ночь его бесконечных волос, сочно-лазурная, как взгляд. Вот чем был для Кристиана Даниэль – энергией, аурой, духом, что прислан в помощь.

Де Снор не знал, с чего начать. Формулировки изложения его проблемы путались, сбивались, перекрывали одна другую. Вдруг его не поймут? Вдруг ему не поверят? Или он не сможет в своей слабости и в истощённом рассудке изложить саму идею того, что его тревожит, донести её верно до слушателя? Опыт общения с людьми сводился у него к трафаретам, к алгоритмам и ограничивался или заказчиками или, прошу извинений, блудницами. И всё. Они не просили у него сокровенного, не хотели его как человека. Теперь он должен вывернуться наизнанку, сбросить кожу. Ему до смешного трудно говорить о себе. Пока он робел и цепенел, негодовал и волновался, точно перед первым публичным выступлением, чувствовал, как сушит немеющий рот и содрогается сердце, то Даниэль обнаружил среди картин что-то особенно примечательное – лист с пастельным вдохновенным наброском, что прикреплён на скрепку к краю одного небольшого пейзажа, где, как ни странно, изображён готический квартал Мидиана и мечтательно-голубая аллея. Пастель же в растушёванных, но явных чертах передала некий лик. Эсфирь.

- Да неужели… Вы её знаете? – спросил мой герой, указывая на заинтересовавший и знакомый ему уже образ.

Кристиан подошёл и недоумённо сначала посмотрел на набросок, а затем на гостя. Дани повторил вопрос, предположив, что художник просто его не расслышал. Но как раз он расслышал и крайне отчётливо.

- А Вы? – де Снор на мгновение запечатлел на сухих губах улыбку и оперся рукой на спинку софы, точно его держал лишь воздух.

- Нет, я не знаком с этой женщиной. Видел сегодня на кладбище. И в субботу на площади… Случайно, - тихо промолвил он, понимая, что становится свидетелем чёрт знает чего.

- Я нарисовал это в поезде, когда направлялся сюда… - неразборчиво отозвался де Снор, точно для себя лишь озвучивая мысли.

- Я Вас не понимаю! – испуганно ширя глаза, воскликнул Дани.

- Раз Вы её видели, то у меня всё хорошо. У меня всё хорошо, - повторял он сам себе, убеждая. Его сдвинутые жалобные брови утончённо выпрямились, уголки губ поджались так, как это бывает у слегка надменных и честолюбивых людей. Лёгкий прищур задумчиво обрамил его уже не потерянный и тающий, а твёрдый, как изумруд, и уверенный взгляд. Кого же он напоминает Даниэлю?.. Есть сходство с кем-то, налёт. Быть может, есть что-то от Торесена. Или просто так кажется?..

Кристиан деликатно предложил Даниэлю наконец-то присесть. И сказал заволновавшемуся и тихому ему, что сейчас внесёт ясность. Когда он «вносил ясность», то не мог находиться в одном положении, точно в нём двигались стихии чувств и эмоций, захлёстывая его в свой вихрь. Он несколько раз непроизвольно сменил место: он то сидел напротив, то встал и облокотился на подоконник, прошёлся маятником в один угол комнаты, затем встал в центре. Всё сопровождалось выразительной жестикуляцией изящных его рук, живостью мимики и, самое важное, тем тембром и интонацией низкого голоса, что сакральным мраком укутывал его повествование.

Он говорил: «Где-то неделю назад мне приснилась женщина. Совершенство. Идол красоты. Я прекрасно её запомнил и даже имел смелость её, лучезарную, изобразить на холсте. История этого холста удивительна, но это другое… Это не имеет значения. И вот три дня назад, в субботу то есть, я увидел её. Настоящую! Плоть и кровь! Ни голограмма, ни бред рассудка, ни галлюцинация и ничего сродни! Понимаете?.. О, сначала я, как увидел её впервые, то есть во сне, то готов был жизнь отдать лишь за то, чтоб моя мечта стала реальностью. Я влюбился совершенно искренне в неё, возжелал её, как четырнадцатилетний мальчик. А потом, как наблюдал буквально перед собой, то мне стало невероятно ужасно и жутко. Первая мысль была о том, что я немного полетел с катушек. Но это хотя бы оправданно: мне жаль было бы сойти с ума, так и не познав, что такое мною искомый идеал… Теперь я понимаю, что реальность и фантазия у меня не мешаются, раз Вы её видели. Получается, я безумен лишь в одном: в моей любви к ней!»

Даниэль, слушая его, понял, что человек этот никакой не безумный и не помешанный. Да и вообще, Дани уже не удивлялся мистике после того, как ему привелось прослушать рассказ Артура про род Велиаров. Мой герой не забывал о покойном ни на минуту, но сейчас он его вспомнил с огненной тоской.

Ситуация, что происходит ныне, навеяла ему аналогию с его появлением в родовом особняке и знакомством с дедом. Всё тогда произошло непреднамеренно, спонтанно и изначально выглядело незначительным, ничего не несущим собой. Дани просто пришёл незваным гостем в чужое жилище к Артуру, а в итоге там он стал фигурой не последней, точно что-то хотело его вмешательства. Оно хотело этого и сейчас.
Когда Кристиан завершил свой монолог, то наконец-то внутри его затеплилось спокойствие, пропали неразрешимость и безысходность. Он вновь начал себя ощущать в жизни. Этого бы не было, если бы не Дани.

Он прочёл глубокую и покорную печаль в в чертах своего спасительного духа.

Они помолчали.

- У Вас замечательное лицо… Только подумать! Какое у Вас прекрасное лицо!.. Если я был бы падшим ангелом, так глядя на Вас, вспомнил бы о небесах, - склонив голову набок, медленно сказал художник Даниэлю.

- Вы так хорошо знаете падших ангелов? – быстро очнулся мой герой.

Кристиан открыл в себе новое качество – желание поделиться своим с другим человеком. Сейчас ему огромное удовольствие доставлял сам факт такого разговора. Он упивался возможностью быть услышанным и выслушанным. Медовым сахаром в яде его одиночества растворялась эта возможность, и он дал ей свободу. Увлечённо, он молвил:

- …Они иногда руководят моей кистью. Мои картины – доказательства. По идее я сейчас должен был писать иконы и славить обратное. По идее. Так в моей семье хотели. У меня в роду огромное количество и монахов, и священников. Они как кольца Юпитера вращаются вокруг праведности давным-давно. А я покинул орбиту, привлечённый космическим холодом или, может, другой особенной для меня звездой. Может, денницей?.. «Взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера»… Я среди господнего воинства своих родственников что-то …другое.

Даниэль нашёл совпадение в том, что он тоже являлся для династии Велиаров «чем-то другим». Оба они есть отступники по сути. Мой герой ответил откровенности де Снора взаимностью:

- …По идее я сейчас должен петь в хоре в храме в моём родном городке. Но я в семнадцать лет покинул те края, где бал правит размеренное спокойствие и умиротворённость. А я хочу мятежа и скитаний.

- Да! Мятежа и скитаний! – вырвалось у Кристиана восхищённо. Это звучало у него претенциозно, точно «хлеба и зрелищ» - не так романтично как у моего героя, а именно бурно и воинственно, с вызовом, с предложением дуэли. – Признаться, если бы я не стал тем, чем я являюсь, то я бы…

Последующую фразу «спился от скуки» они произнесли вместе и одновременно.

- Кто знает, может, имена наши тоже одинаковы?.. – не терпелось Дани продолжить диалог. Он чувствовал себя как никогда в своей тарелке.
- Если Ваше в переводе с латыни означает «христианин», то… - лукаво усмехнулся де Снор. Он так и излучал что-то Мефистофелевское, обольстительное и очаровательное, имея в себе изысканную демоничность. Дани казалось, что на ветхозаветном древе познания Добра и Зла крона должна иметь такой же оттенок зелёного, как взгляд этого художника.

- Вы Кристиан?

- Кристиан де Снор, - он протянул руку в знак немного запоздалого, но все же своевременного представления. Его рука привыкла держать кисти, прочие художественные реквизиты, бокал с вином, мундштук, женскую грудь, поэтому рукопожатие отдавало новизной особенной теплоты и биения жизни.

- Я Даниэль Велиар. А фамилия моя в переводе со всех языков означает духа разрушения, похоти и мирового бесчинства. Можешь представить, как мне жутко повезло?

- Даниэль, ты пьёшь вино? – с этими словами Кристиан, легонько ударил босой ногой о тумбу, чья дверца тут же открылась с визгом, а там…а там то, на что де Снор не мог скупиться: в ряд стояли дорогие элегантные сосуды с виноградным дурманом. Дани не понаслышке знал, что данный напиток по вкусу ни с чем не сравним, пусть и весьма дорог за пределами родного юга. Вино производилось на том же побережье, где он рос, как он понял по оформлению бутылок. И тут же на лице Даниэля отразилась ностальгия и все прелестно терпкие, томные и сладкие нотки того вина.

- Мне в принципе некуда спешить… - ответил он выжидающему молчанию Кристиана, а тот охотно принёс с кухни бокалы. Дани не хотелось покидать причудливый мир Кристиана. Возможно, поступок Даниэля безрассуден и со стороны странен. Он поступал так всегда: он случал внутренний голос, свою интуицию, что в итоге было правильным. А та подсказывала, что всё другое может подождать.
Они сидели на полу по-турецки напротив друг друга. Фоном для их профилей служил монитор телевизора, на котором было рябое ничто. Они успели за то время, пока потягивали первый бокал, изрядно накадить крепким дымом. Когда хрусталь наполнился вторично багровым опьяняющим миро, то Дани для начала проговорил:

- Запах мне напоминает о далёком доме. Мидиан в моих путешествиях – это первый город, что смог меня так наградить.

Держа полный и нетронутый бокал перед собой так, чтобы зимний робкий свет сочился в его чрево, Кристиан мечтательно и меланхолично протянул с прохладной улыбкой:

- Я оказался в Мидиане лишь позавчера, но мечтал об этом долго. Для меня Мидиан несёт нечто… Как бы сказать?..

- Родственное, кровное.

- Именно. Я увидел его однажды на фото и почувствовал, что моё место там, то есть уже здесь.
- Я увидел его по прибытии ранним утром из окон машины около недели назад и почувствовал то же самое...
- Я верю в судьбу. Значит, мы на своём месте, Даниэль? - Кристиану сейчас было приятно произносить имя собеседника, как свидетельство того, что он не один.
- Непоправимо и безвозвратно, да.

- Тогда у меня есть тост, я знаю, за что выпить. За то, что мы здесь непоправимо и безвозвратно. И за то, что нас тут ждёт.

Звон бокалов.