Вигилия пятая

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Вигилия пятая

Госпожа надворная советница Ансельм. - Cicero, De officiis[*]. Мартышки и

прочая сволочь. - Старая Лиза. - Осеннее равноденствие.

- С Ансельмом ничего не поделаешь, - сказал конректор Паульман, - все

мои добрые наставления, все мои увещания остаются бесплодными; он ничем не

хочет заняться, хотя у него самые лучшие познания в науках, которые

Но регистратор Геербранд возразил, лукаво и таинственно улыбаясь:

- Дайте вы только Ансельму место и время, любезнейший конректор! Он

субъект курьезный, но из него многое может выйти, и когда я говорю

" многое", то это значит - коллежский асессор или даже надворный советник.

- Надворный? - начал было конректор в величайшем удивлении, и слово

- Тише, тише, - продолжал регистратор Геербранд, - я знаю, что знаю!

Уже два дня, как он сидит у архивариуса Линдгорста и списывает, и

архивариус сказал мне вчера вечером в кофейне: " Вы рекомендовали мне

славного человека, почтеннейший! Из него будет толк". И если вы теперь

сообразите, какие у архивариуса связи, - те! те! - об этом мы поговорим

через годик! - С этими словами регистратор вышел из комнаты с прежнею

хитрою улыбкою, оставляя онемевшего от удивления и любопытства конректора

Но на Веронику этот разговор произвел совершенно особое впечатление.

" Разве я не знала всегда, - думала она. - что господин Ансельм очень умный

и милый молодой человек, из которого выйдет еще что-нибудь значительное?

Только бы мне знать, действительно ли он расположен ко мне! Но разве в тот

вечер, когда мы катались по Эльбе, он не пожал мне два раза руку? И разве

во время дуэта он не смотрел на меня таким совершенно особенным взглядом,

проникавшим до сердца? Да, да, он действительно любит меня, и я..." -

Вероника предалась вполне, по обыкновению молодых девиц, сладким грезам о

светлом будущем. Она была госпожой надворной советницей, жила в прекрасной

квартире на Замковой улице, или на Новом рынке, или на Морицштрассе,

шляпка новейшего фасона, новая турецкая шаль шли к ней превосходно, она

завтракала в элегантном неглиже у окна, отдавая необходимые приказания

кухарке: " Только, пожалуйста, не испортите этого блюда, это любимое

кушанье господина надворного советника! " Мимоидущие франты украдкой

поглядывают кверху, и она явственно слышит: " Что это за божественная

женщина, надворная советница, и как удивительно к ней идет ее маленький

чепчик! " Тайная советница Игрек присылает лакея спросить, не угодно ли

будет сегодня госпоже надворной советнице поехать на Линковы купальни?

" Кланяйтесь и благодарите, я очень сожалею, но я уже приглашена на вечер к

президентше Те-цет". Тут возвращается надворный советник Ансельм, вышедший

еще с утра по делам; он одет по последней моде. " Ба! вот уж и двенадцать.

часов! - восклицает он, заводя золотые часы с репетицией и целуя молодую

жену. - Как поживаешь, милая женушка, знаешь, что у меня для тебя есть", -

продолжает он, лукаво вынимая из кармана пару великолепных новейшего

фасона сережек, которые он и вдевает ей в уши вместо прежних.

- Ах, миленькие, чудесные сережки! - вскрикивает Вероника совершенно

громко и, бросив работу, вскакивает со стула, чтобы в самом деле

- Что же это такое наконец будет? - сказал конректор Паульман, как раз

углубившийся в чтение Cicero, De officiis и чуть не уронивший книгу. - И у

Но тут вошел в комнату сам Ансельм, который, против своего обыкновения,

не показывался перед тем несколько дней, и Вероника с изумлением и страхом

заметила, что все его существо как-то изменилось. С не свойственной ему

определенностью заговорил он о новом направлении своей жизни, которое ему

стало ясным, о возвышенных идеях, которые ему открылись и которые

недоступны для многих. Конректор Паульман, вспомнив таинственные слова

регистратора Геербранда, был еще более поражен и едва мог выговорить

слово, как студент Ансельм, упомянув о спешной работе у архивариуса

Линдгорста и поцеловав с изящной ловкостью руку Вероники, уже спустился по

лестнице и исчез. " Это был уже надворный советник, - пробормотала

Вероника, - и он поцеловал мне руку, не поскользнувшись при этом и не

наступив мне на ногу, как бывало прежде. Как нежно он на меня посмотрел! В

самом деле, он любит меня". Вероника снова предалась своим мечтам; но

посреди приятных сцен из будущей домашней жизни госпожи надворной

советницы теперь словно появился какой-то враждебный образ, который злобно

смеялся и говорил: " Все это глупости и пошлости и к тому же неправда,

потому что Ансельм никогда не будет надворным советником и твоим мужем; да

он и не любит тебя, хотя у тебя голубые глаза, стройный стан и нежная

рука". Тут как будто ледяной поток прошел в груди Вероники, уничтожил всю

ту приятность, с которой она воображала себя в кружевном чепчике и изящных

серьгах. Она чуть было не заплакала и громко проговорила:

- Ах, это правда, он меня не любит, и я никогда не буду надворной

- Романические бредни, романические бредни! - закричал конректор

Паульман, взял шляпу и палку и сердито вышел вон.

" Этого еще недоставало", - вздохнула Вероника, и ей стало очень досадно

на двенадцатилетнюю сестру, которая безучастно, сидя за пяльцами,

продолжала свою работу. Между тем было уже почти три часа, - как раз время

убирать комнату и готовить кофе, потому что барышни Остерс обещали прийти

к своей подруге. Но из-за каждого шкафчика, который Вероника отодвигала,

из-за нотных тетрадей, которые она брала с фортепьяно, из-за каждой чашки,

из-за кофейника, который она вынимала из шкафа, отовсюду выскакивал тот

образ, словно какая-нибудь ведьма, и насмешливо хихикал и щелкал тонкими,

как у паука, пальцами и кричал: " Не будет он твоим мужем! Не будет он

твоим мужем! " И потом, когда она все бросила и убежала на середину

комнаты, выглянуло оно из-за печки, огромное, с длинным носом, и заворчало

- Неужто ты ничего ни слышишь, ничего не видишь, сестра? - воскликнула

Вероника, которая от страха и трепета не могла уж ни до чего дотронуться.

Френцхен встала совершенно серьезно и спокойно из-за своих пялец и

- Что это с тобою сегодня, сестра? Ты все бросаешь, все у тебя стучит и

Но тут со смехом вошли веселые девушки-гостьи, и в это мгновение

Веронике вдруг стало ясно, что печку она принимала за человеческую фигуру,

а скрип плохо притворенной заслонки - за враждебные слова. Однако,

охваченная паническим страхом, она не могла оправиться так скоро, чтобы

приятельницы не заметили ее необычайного напряжения, которое выдавало уже

ее бледное и расстроенное лицо. Когда они, быстро прервав те веселые

новости, которые собирались рассказать, стали допрашивать свою подругу,

что с нею случилось, она должна была признаться, что перед тем она

предалась совсем особенным мыслям и что вдруг, среди бела дня, ею овладела

боязнь привидений, вообще ей не свойственная. И тут она так живо

рассказала о том, как изо всех углов комнаты ее дразнил и издевался над

нею маленький серый человечек, что барышни Остерс начали пугливо озираться

но сторонам, и вскоре им стало жутко и как-то не по себе. В это время

вошла Френцхен с дымящимся кофе, и все три девушки, быстро опомнившись,

стали смеяться сами над своей глупостью. Анжелика - так называлась старшая

Остерс - была помолвлена с одним офицером, который находился в армии и от

которого так долго не было известий, что трудно было сомневаться в его

смерти или, по крайней мере, в том, что он тяжело ранен. Это повергло ее в

глубокое огорчение; но сегодня она была неудержимо весела, чему Вероника

немало удивилась и откровенно ей это высказала.

- Милая моя, - сказала Анжелика, - ужели ты думаешь, что я не ношу

всегда моего Виктора в моем сердце, в моих чувствах и мыслях? Но

поэтому-то я так и весела, - ах, боже мой! - так счастлива, так блаженна

всею душою! Ведь мой Виктор здоров, и я его скоро опять увижу ротмистром и

с орденами, которые он заслужил своей безграничной храбростью. Сильная, но

вовсе не опасная рана в правую руку от сабли неприятельского гусара мешает

ему писать, да и постоянная перемена места, - так как он не хочет

оставлять своего полка, - делает для него невозможным дать о себе

известие; но сегодня вечером он получает отпуск для излечения. Завтра он

уезжает сюда и, садясь в экипаж, узнает о своем производстве в

- Но, милая Анжелика, - прервала ее Вероника, - как же ты это все

- Не смейся надо мною, мой друг, - продолжала Анжелика, - да ты и не

будешь смеяться, а то, пожалуй, тебе в наказание как раз выглянет

маленький серый человечек оттуда, из-за зеркала. Как бы то ни было, но я

никак не могу отделаться от веры во что-то таинственное, потому что это

таинственное часто видимым и, можно сказать, осязательным образом вступало

в мою жизнь. В особенности мне вовсе не представляется таким чудесным и

невероятным, как это кажется многим другим, что могут существовать люди,

обладающие особым даром ясновидения, который они умеют вызывать в себе им

известными верными способами. Здесь у нас есть одна старуха, которая

обладает этим даром в высшей степени. Она не гадает, как другие, по

картам, по расплавленному свинцу или кофейной гуще, но после известных

приготовлений, в которых принимает участие заинтересованное лицо, в гладко

полированном металлическом зеркале появляется удивительная смесь разных

фигур и образов, которые старуха объясняет и в которых черпает ответ на

вопрос. Я была у нее вчера вечером и получила эти известия о моем Викторе,

и я ни на минуту не сомневаюсь, что все это правда.

Рассказ Анжелики заронил в душу Вероники искру, которая скоро

разгорелась в желание расспросить старуху об Ансельме и о своих надеждах.

Она узнала, что старуху зовут фрау Рауэрин, что она живет в отдаленной

улице у Озерных ворот, бывает наверное дома по вторникам, средам и

пятницам от семи часов вечера и всю ночь до солнечного восхода и любит,

чтоб приходили одни, без свидетелей. Была как раз среда, и Вероника

решилась, под предлогом проводить своих гостей, пойти к старухе, что ей и

удалось. Простившись у Эльбского моста с приятельницами, жившими в Новом

городе, она поспешила к Озерным воротам и скоро очутилась в указанной ей

пустынной узкой улице, а в конце ее увидала маленький красный домик, в

котором, по описанию, должна была жить фрау Рауэрин. Она не могла

отделаться от какого-то жуткого чувства, от какого-то внутреннего

содрогания, когда остановилась перед дверью этого дома. Наконец,

собравшись с духом, несмотря на внутреннее сопротивление, она дернула за

звонок, после чего дверь отворилась, и через темные сени пробралась ощупью

к лестнице, которая вела в верхний этаж, как описывала Анжелика.

- Не живет ли здесь фрау Рауэрин? - крикнула она в пустоту, так как

никто не показывался; вместо ответа раздалось продолжительное звонкое

мяуканье, и большой черный кот, выгибая спину и волнообразно вертя

хвостом, с важностью прошел перед нею к комнатной двери, которая

- Ах, дочка, да ты уже здесь! Иди сюда, сюда! - так восклицала

появившаяся на пороге фигура, вид которой приковал Веронику к земле.

Длинная, худая, в черные лохмотья закутанная женщина! Когда она говорила,

ее выдающийся острый подбородок трясся, беззубый рот, осененный сухим

ястребиным носом, осклаблялся в улыбку и светящиеся кошачьи глаза бросали

искры сквозь большие очки. Из-под пестрого, обернутого вокруг головы

платка выглядывали черные щетинистые волосы и - чтобы сделать это гадкое

лицо вполне отвратительным - два больших ожога перерезывали левую щеку до

самого носа. У Вероники захватило дыхание, и крик, который должен был

вырваться из сдавленной груди, перешел в глубокий вздох, когда костлявая

рука старухи схватила ее и ввела в комнату. Здесь все двигалось и

возилось, визжало, пищало, мяукало и гоготало. Старуха ударила кулаком по

- Тише вы, сволочь! - И мартышки с визгом полезли на высокий балдахин

кровати, и морские свинки побежали за печку, а ворон вспорхнул на круглое

зеркало; только черный кот, как будто окрик старухи его нисколько не

касался, спокойно продолжал сидеть на большом кресле, на которое он

вскочил, как только вошел. Когда все утихло, Вероника ободрилась, ей уже

не было так жутко, как там, в сенях, и даже сама женщина не казалась уже

ей такою ужасной. Теперь только она оглядела комнату. Отвратительные

чучела каких-то животных свешивались с потолка, на полу валялась какая-то

необыкновенная посуда, а в камине горел скудный голубоватый огонь, изредка

вспыхивавший желтыми искрами; когда он вспыхивал, сверху раздавался

какой-то шум, и противные летучие мыши, будто с искаженными смеющимися

человеческими лицами, носились туда и сюда; иногда пламя поднималось и

лизало закоптелую стену, и тогда раздавались резкие, пронзительные вопли,

так что Веронику снова охватил томительный страх.

- С вашего позволения, барышня, - сказала старуха, ухмыляясь, схватила

большое помело и, окунув его в медный котел, брызнула в камин.

Огонь потух, и в комнате стало совершенно темно, как от густого дыма;

но скоро старуха, вышедшая в другую каморку, вернулась с зажженною свечой,

и Вероника уже не увидала ни зверей, ни странной утвари - это была

обыкновенная бедно убранная комната. Старуха подошла к ней ближе и сказала

- Я уж знаю, дочка, чего ты от меня хочешь; ну что ж, ты узнаешь, выйти

ли тебе замуж за Ансельма, когда он сделается надворным советником. -

Вероника онемела от изумления и испуга, но старуха продолжала: - Ведь ты

уж мне все рассказала дома у папаши, когда перед тобой стоял кофейник, -

ведь я была кофейником, разве ты меня не узнала? Слушай, дочка! Оставь,

оставь Ансельма, это скверный человек, он потоптал моих деток, моих милых

деток - краснощекие яблочки, которые, когда люди их купят, опять

перекатываются из их мешков в мою корзину. Он связался со стариком; он

третьего дня облил мне лицо проклятым ауринигментом, так что я чуть не

ослепла; посмотри, еще видны следы от ожога. Брось его, брось! Он тебя но

любит, ведь он любит золотисто-зеленую змею; он никогда не сделается

надворным советником, он поступил на службу к саламандрам и хочет жениться

Вероника, которая, собственно, обладала твердым и стойким характером и

умела скоро преодолевать девичий страх, отступила на шаг назад и сказала

- Старуха! я слышала о вашей способности видеть будущее и потому хотела

- может быть, с лишним любопытством и опрометчиво - узнать от вас, будет

ли когда-нибудь моим господин Ансельм, которого я люблю и уважаю. Если же

вы хотите, вместо того чтобы исполнить мое желание, дразнить меня вашей

бессмысленной болтовней, то вы поступаете нехорошо, потому что я от вас

хотела только того, что, как я знаю, от вас получили другие. Так как вы,

по-видимому, знаете мои сокровеннейшие мысли, то вам, пожалуй, было бы

легко открыть мне многое, что меня тревожит и мучит, но, судя по вашим

глупым клеветам на доброго Ансельма, мне от вас больше ждать нечего.

Вероника хотела уйти, но старуха, плача и вопя, бросилась перед нею на

колени и, удерживая девушку за платье, воскликнула:

- Вероника, дитя мое, разве ты не узнаешь старую Лизу, которая так

часто носила тебя на руках, холила и ласкала?

Вероника едва верила глазам, потому что она в самом деле узнала свою -

правда, очень изменившуюся от старости и особенно от ожогов - бывшую

няньку, которая много уж лет тому назад исчезла из дома конректора

Паульмана. Старуха теперь выглядела уже совсем иначе; вместо гадкого

пестрого платка на ней был почтенный чепец, а вместо черных лохмотьев -

платье с крупными цветами, какое она обыкновенно носила прежде. Она встала

- Все, что я тебе сказала, могло показаться тебе безумным, но, к

несчастью, все это правда. Ансельм сделал мне много зла, но против своей

воли; он попал в руки архивариуса Линдгорста, и тот хочет женить его на

своей дочери. Архивариус - мой величайший враг, и я могла бы рассказать

тебе про него многое, но ты бы не поняла, или же это было бы для тебя

слишком страшно. Он ведун, но ведь и я ведунья - в этом все дело! Я теперь

вижу, что ты очень любишь Ансельма, и я буду помогать тебе всеми силами,

чтобы ты была вполне счастлива и добрым порядком вступила в брак, как ты

- Но скажи мне, ради бога, Лиза!.. - воскликнула Вероника.

- Тише, дитя, тише! - прервала со старуха. - Я знаю, что ты хочешь

сказать; я сделалась такою, потому что должна была сделаться, я не могла

иначе. Ну, так вот - я знаю средство, которое вылечит Ансельма от глупой

любви к зеленой змее и приведет его как любезнейшего надворного советника

в твои объятия; но ты сама должна мне помочь.

- Скажи мне только прямо, Лиза, я все сделаю, потому что я очень люблю

Ансельма, - едва слышно пролепетала Вероника.

- Я знаю, - продолжала старуха, - что ты смелое дитя, - напрасно,

бывало, я стращала тебя букою, ты только больше раскрывала глаза, чтоб

видеть, где бука; ты ходила без свечки в самую далекую комнату и часто в

отцовском пудермантеле пугала соседских детей. Ну, так если ты в самом

деле хочешь посредством моего искусства преодолеть архивариуса Линдгорста

и зеленую змею, если ты в самом деле хочешь назвать Ансельма, надворного

советника, своим мужем, так уходи тихонько из дому в будущее равноденствие

в одиннадцать часов, ночью, и приходи ко мне; я тогда пойду с тобою на

перекресток, здесь недалеко, в поле; мы приготовим что нужно, и все

чудесное, что ты, может быть, увидишь, не повредит тебе. А теперь, дочка,

Вероника поспешила домой в твердом намерении не пропустить ночи

равноденствия, потому что, думала она: " Лиза права, Ансельм запутался в

таинственные сети, но я освобожу его оттуда и назову его своим навсегда;

мой он ость и моим останется, надворный советник Ансельм".