Мономах. - Не обессудь – какой уж есть!

(слегка обижаясь):

- Не обессудь – какой уж есть!

Гита

(покрывая его лицо поцелуями):

- И я люблю тебя за то

Что, по Руси не правя тризну,

Ты любишь, как другой никто

Ох, слово трудное – Отчизну!

Мономах:

- Она и для тебя теперь

Своей отныне стала тоже!

И для меня она, поверь,

С тобой роднее и дороже!

Гита

(качая головой):

- О, сколько пролила я слез

К ней привыкая через слезы…

Летом – жара, зимой – мороз,

И - эти странные березы…

Потом гляжу – здесь знают в моде толк

И в книгах смыслят, буквы разбирая.

И Русь за дверью – не медведь и волк,

А красота – от края и до края!

Сначала полюбила я весну,

Потом уже скучать стала о лете,

И, наконец, березы белизну

Я толком рассмотрела на рассвете…

Мономах

(смеясь):

- Вот, что писала тетушка моя,

Нам из из Парижа – Анна Ярославна:

В какую глухомань попала я!

То Франция! А дальше – и подавно!

Гита:

- Да, много городов, рек, гор, полей!

Но, пусть не обижаются все страны,

А Русь твоя, и правда, всех милей…

Раздается стук в дверь, и появляется взволнованный гридень.

Мономах:

- Что там еще?

Гридень:

- Там половцы князь! Ханы!..

Та же самая гридница. Только теперь освещен трон и затемнен угол с летописцем. Около трона, в ожидании выхода Мономаха, стоят: Архиепископ, Ратибор с сыном Олбегом и три вооруженных гридня. Вдоль стены – старшие дружинники и бояре.

Летописец выходит из своего угла и с деловым видом направляется к трону. В руках у него грамота – свиток, со свисающей на шнурке печатью.

Летописец

(объясняя на ходу):

- Наутро, в предрассветный час

К Переяславлю – не с дарами! -

Пришли две рати и тотчас

Покрыли всё вокруг шатрами.

Два знамени: одно – змея,

Другое – злая волчья морда,

Своей угрозы не тая,

Взметнулись над равниной гордо!

Сначала в град вошли послы:

Не губы – шрамы после пыток!

Дерзки, грубы, надменны, злы,

Они вручили этот свиток!

Летописец отдает грамоту Ратибору и возвращается на свое место.

Летописец

(продолжая):

- Не руки у послов – клешни!

«Что хочешь – мира или брани?»

Князь выбрал мир, и тут они

Потребовали крупной дани.

Съедала дань всё, что с трудом

Собрали тиуны с народа!

Князь заклинал: умом, стыдом…

За меч хватался воевода…

О, дипломатии узлы –

Слова одни – иные планы!

Ушли надменные послы,

И, наконец, явились ханы…

Входят - хан Кидан и хан Итларь с сыном.За ними – их слуги.

Бояре:

- Сколько же ханов?

- Только два!

- Идут… Вот не было печали!

- Ага! Не лопнули едва,

Когда их тут провеличали!

- А молодой – сын Итларя?

- С чего ты взял?

- Больно похожи!

- Да ну тебя - болтаешь зря -

У всех одни и те же рожи!

Ратибор

(сыну - показывая глазами на хана Кидана):

- Гляди, какие сапоги!

Такие точно видел, вроде,

Когда разбили нас враги,

Я на погибшем воеводе!

Олбег

(кивая, в свою очередь, на сына Итларя):

- Вид – словно он непобедим!

Немало уже наших, видно,

Он погубил. Сразиться б с ним!

Ратибор:

- Ты это брось! Нельзя!

Олбег:

- Обидно…

Хан Кидан и хан Итларь с сыном идут так, словно у себя дома, и останавливаются посередине гридницы. Их окружение остается около двери.

Хан Кидан:

- Тепло живет великий князь!

Хан Итларь:

- Мне тоже нравится, не скрою.

И я, обратно возвратясь,

Себе такой дворец построю!