Глава xli

Пойдешь ли ты со мной?

Луна светла, на море тишина,

Я знаю все дороги в океане.

Да. Ты пойдешь со мной.

«Талаба»

Несмотря на крепкое от природы здоровье Джини, ее волнение и усталость, вызванные этими переживаниями, были настолько велики, что Арчибалд счел необходимым дать ей день отдыха в селении Лонгтаун. Напрасно сама Джини протестовала против задержки: доверенный герцога Аргайла был, разумеется, человеком последовательным, а так как в юности Арчибалд готовился к медицинской профессии (по крайней мере он сам так утверждал, имея при этом в виду, что тридцать лет назад в течение шести месяцев растирал в ступке лекарства для старого Мунго Манглмана — хирурга в Гриноке), то проявлял настойчивость во всех вопросах, касающихся здоровья.

В данном случае он обнаружил лихорадочное состояние, и поскольку ему так удачно удалось применить этот научный термин к теперешнему самочувствию Джини, всякое дальнейшее сопротивление оказалось напрасным, да и сама Джини охотно подчинилась его указаниям и даже согласилась лечь в постель и есть кашу на воде, чтобы в спокойной обстановке вновь обрести душевное равновесие.

Мистер Арчибалд был не менее внимателен и в другом отношении. Он заметил, что казнь старухи и страшная судьба ее дочери произвели на Джини такое сильное впечатление, какое нельзя было объяснить только проявлением обычного человеколюбия. Это было тем более очевидно, что Джини казалась разумной женщиной, с твердым характером, совершенно не склонной к нервным припадкам; и поэтому Арчибалд, не подозревавший о существовании какой-либо связи между протеже его господина и этими злополучными женщинами, за исключением того, что она видела недавно Мэдж в Шотландии, приписал чрезмерное потрясение Джини тому, что эти события напомнили ей об ужасных обстоятельствах, в которых находилась недавно ее сестра. Поэтому он решил принять все меры, чтобы никакие происшествия не смогли вновь вызвать у Джини подобных воспоминаний.

Вскоре Арчибалду представилась возможность осуществить на деле свое намерение. Коробейник, пришедший вечером в Лонгтаун, имел среди прочих своих товаров большой широкий лист бумаги, на котором был отпечатан отчет о «Последней речи и казни Маргарет Мардоксон, о варварском убийстве ее дочери Магдалены, или Мэдж Мардоксон, по прозвищу Мэдж Уайлдфайр, и о ее душеспасительной беседе с его преподобием архидьяконом Флемингом». Опубликование этого достоверного документа произошло, очевидно, на следующий день после того, как они уехали из Карлайла, и так как он имел широкий спрос среди той части населения, которая знала об этих событиях, сей странствующий библиофил поспешил прибавить его к своим товарам. Покупателя он нашел еще скорее, чем предполагал: Арчибалд, весьма довольный своей дальновидностью, купил всю пачку за два шиллинга и девять пенсов, а коробейник, в восторге от такого выгодного сбыта оптом, немедленно вернулся в Карлайл, чтобы закупить новую порцию этого ценного товара.

Предусмотрительный мистер Арчибалд собирался предать огню всю покупку, но она была вовремя спасена еще более предусмотрительной дамой с молочной фермы, благоразумно заметившей, что просто грех выбрасывать столько бумаги, когда ее можно употребить на папильотки, прокладку для шляп и на прочие не менее полезные дела; она пообещала спрятать всю пачку в свой собственный сундук и никогда не показывать ее Джини Динс, заметив при этом: «Но, между прочим, мне не очень по вкусу такие неженки. Она могла бы уж привыкнуть к мысли о виселице за все это время и не устраивать такого переполоха из-за всякой ерунды».

Арчибалд напомнил даме с молочной фермы об указании герцога относиться как можно внимательней и вежливей к Джини, а также о том, что скоро они с ней расстанутся и оставшуюся часть пути им не придется заботиться о здоровье и настроении друг друга. И миссис Долли Даттон пришлось удовольствоваться этим ответом.

Наутро они снова отправились в путь и, проехав без всяких задержек Дамфризшир и часть Ланаркшира, прибыли в небольшой городок Ратерглен, расположенный в четырех милях от Глазго. Здесь курьер принес Арчибалду письма от главного представителя герцога Аргайла в Эдинбурге.

В этот вечер он ничего не сказал о содержании писем; ко на следующий день, когда они уже были в карете, преданный слуга сообщил Джини, что уполномоченный герцога, к которому по указанию его светлости он должен был ее доставить, поручил ему спросить у Джини, не согласится ли она проехать на один или два перегона дальше Глазго. Какое-то недовольство со стороны населения вызвали временные беспорядки в городе и его окрестностях, и будет неразумно, если мисс Джини Динс поедет одна, без провожатых, из Глазго в Эдинбург, тогда как, проехав немного дальше, они встретят одного из управляющих его светлости, который едет из горной Шотландии со своей супругой в Эдинбург; вот под их-то покровительством она и доберется в полной безопасности домой. Джини запротестовала:

— Я уже так давно из дома, и мой отец и сестра с нетерпением ждут меня, и некоторые из моих друзей были больны, когда я уезжала. Я заплачу за лошадь и провожатого в Глазго и уверена, что никто не станет причинять зла одинокой и беззащитной женщине. Я очень благодарна за это предложение, но никогда еще преследуемый олень не стремился так жадно в свое укрытие, как я хочу к себе в Сент-Леонард.

Камердинер герцога обменялся со своей спутницей взглядом, показавшимся Джини до того многозначительным, что она воскликнула:

— О мистер Арчибалд, миссис Даттон! Если что-нибудь случилось в Сент-Леонарде и вы знаете об этом, Бога ради, умоляю вас, скажите мне! Не скрывайте от меня ничего!

— Я, право же, ничего не знаю, мисс Динс, — сказал камердинер герцога.

— И я… я… я тоже… я тоже, — проговорила дама с молочной фермы, хотя с губ ее, казалось, было готово сорваться какое-то сообщение; однако взгляд, брошенный Арчибалдом, заставил почтенную даму проглотить его, и она решительно, с самым непреклонным видом крепко сжала губы, словно опасаясь, что непослушные слова все-таки вырвутся.

Джини поняла, что от нее что-то скрывают, и только повторные уверения Арчибалда, что ее отец, сестра и друзья, насколько ему известно, здоровы и все у них благополучно, несколько успокоили тревогу девушки. От таких уважаемых людей, как те, с которыми Джини сейчас ехала, она не ожидала ничего дурного, но все же ее страдание было настолько очевидным, что Арчибалд прибегнул к крайней мере и вручил ей листок бумаги, на котором было написано:

Джини Динс, ты меня очень обяжешь, если удалишься на день пути от Глазго с Арчибалдом и служанкой из нашего дома, не задавая им никаких вопросов, что весьма желательно для твоего друга

Аргайла и Гринвича.

Хотя это лаконичное послание от дворянина, которому она была так обязана, свело на нет все возражения Джини к предложенному маршруту, любопытство ее не удовлетворилось, а, наоборот, разгорелось самым сильным образом. Тем временем попутчики ее не проявляли больше никаких намерений следовать в Глазго. Наоборот, они ехали вдоль левого берега Клайда, по прелестной и разнообразной местности, где он протекает, превращаясь постепенно из мелководного потока в величественную судоходную реку.

— Значит, вы не едете теперь в Глазго? — спросила Джини, заметив, что кучер не свернул к древнему мосту, по которому проходила единственная в те времена дорога в столицу святого Мунго.

— Нет, — ответил Арчибалд, — в городе какое-то возмущение, и, так как наш герцог находится в оппозиции ко двору, нас могут слишком хорошо принять или наоборот: там могут вдруг вспомнить, что капитан Кэрик во время Шеффилдского восстания в тысяча семьсот двадцать пятом году note 94 обрушился на них со своими горцами, и тогда нас могут слишком плохо принять. Во всяком случае, гораздо лучше для всех нас, а для меня особенно (поскольку предполагается, что во многом я разделяю взгляды его светлости), предоставить этим славным людям из Горбалса действовать согласно их собственному усмотрению, не провоцируя и не подстрекая их моим присутствием.

Джини не нашлась, что ответить на подобные доводы, хоть ей и показалось, что в них самомнения не меньше, чем правды.

Тем временем карета катилась вперед; река делалась все шире, пока не превратилась в мощный морской рукав. Воздействие приливов и отливов стало ощущаться все сильней, как это описано в прелестном стихотворении того, кто был увенчан лавровым венком:

Все шире и мощней поток.

На отмели стоит баклан.

С его широких крыльев, открытых ветру,

За каплей капля падает, светясь.

— Где находится Инверэри? — спросила Джини, глядя на мутный океан холмов горной Шотландии, тянувшихся от другого берега реки в направлении к северу; они громоздились друг на друга, пересекаемые множеством озер. — Вон тот высокий замок — это дом герцога?

— Дом герцога, мисс Динс? Господь с вами, — ответил Арчибалд, — это древний замок Дамбартон, самая сильная крепость в Европе, что бы там ни говорили. Во время прежних войн с Англией ее комендантом был сэр Уильям Уоллес, а теперь комендант — его светлость. Эту должность всегда поручают самому достойному человеку в Шотландии.

— Значит, герцог живет на той высокой скале? — спросила Джини.

— Нет, нет, у него есть здесь наместник, который распоряжается всем в его отсутствие, и живет он в том белом доме, что вы видите у подножия скалы. А его светлость тут не останавливается.

— Еще бы! Этого только не хватало! — отозвалась дама с молочной фермы, на которую дорога, с тех пор как они выехали из Дамфриза, производила явно неблагоприятное впечатление. — Да если бы он тут жил, ему бы во веки веков не сыскать хозяйку для молочной фермы, будь он хоть единственный герцог во всей Англии. Не для того оставила я свой дом и друзей, чтобы приехать сюда и смотреть, как коровы станут дохнуть с голоду на этих голых холмах, вроде вон того, что вы назвали пристанищем эльфов, мистер Арчибалд, хотя, на мой взгляд, он больше похож на свинарник; и не для того тащилась я сюда, чтоб взгромоздиться на верхушку скалы и сидеть там, словно белка в клетке, которую вывесили в чердачном окне.

Возрадовавшись про себя, что это недовольство возникло лишь теперь, когда прелестная ворчунья была у него всецело «под башмаком», как он это называл, Арчибалд холодно ответил:

— Я этих холмов не делал и не знаю, как их можно исправить, а что касается места жительства, то скоро мы будем в доме герцога, который расположен на очень приятном острове, называемом Рознит. Там мы подождем судна, которое привезет нас в Инверэри, где встретим тех, с кем Джини вернется в Эдинбург.

— Остров? — переспросила Джини, которая за всю свою жизнь ни разу не покидала terra firma note 95. — Значит, нам придется ехать в лодке? Они кажутся такими маленькими по сравнению с этими страшными волнами и…

— Мистер Арчибалд, — сказала миссис Даттон, — я на это не согласна; со мной не договаривались, чтобы я спускалась на воду, и я требую, чтобы вы приказали этим парням ехать в дом герцога кружным путем.

— Его светлости принадлежит весьма надежное судно неподалеку отсюда, — ответил Арчибалд, — и вам не стоит так опасаться.

— Но я все равно опасаюсь, — заявила дама, — и настаиваю, чтобы мы ехали по суше, пусть это будет крюк хоть в десять миль.

— Но, к сожалению, я ничего не могу поделать, мадам, так как Рознит — остров.

— Да пусть хоть десять островов! — вскипела возмущенная дама. — Все равно это не причина, по которой я соглашусь тонуть, добираясь туда по всем этим морям.

— Конечно, это не причина, из-за которой надо тонуть, мадам, — ответил невозмутимый камердинер герцога, — зато весьма убедительная причина, из-за которой вы не можете попасть туда по суше. — Выполняя повеления своего господина, он указал направление рукой, и кучер, свернув с главной дороги, погнал лошадей к небольшой рыбацкой деревушке, где их ожидала лодка, более красиво разукрашенная, чем те, которые они до сих пор видели; над ней развевался флаг с изображением головы кабана, увенчанной герцогской короной, а на веслах сидели три матроса и столько же горцев.

Карета остановилась, кучер стал распрягать лошадей, а мистер Арчибалд распоряжался переносом багажа из экипажа в лодку.

— Давно ли прибыла «Каролина»? — спросил он у одного из матросов.

— Да уж пять дней как из Ливерпуля, а теперь стоит в Гриноке, — ответил тот.

— Тогда надо отправить лошадей и карету в Гринок, — сказал Арчибалд, — а оттуда по моему указанию погрузить их на судно и переправить в Инверэри. Пусть они пока постоят у моего кузена, конюха Дункана Арчибалда. Леди, — добавил он, обращаясь к женщинам, — надеюсь, вы готовы к отправлению? Нам надо спешить, чтобы не упустить прилива.

— Мисс Динс, — сказала коровница Инверэри, — вы можете поступать как вам угодно, но я скорее соглашусь просидеть тут всю ночь, чем войду в эту раскрашенную яичную скорлупу. Парень, а парень! (Это относилось к горцу, который поднимал дорожный чемодан.) Этот чемодан мой, и эта корзина, и эта подушка, и эти семь узлов, и этот бумажный мешок тоже! Если ты посмеешь тронуть хоть что-нибудь из моих вещей, то пеняй на себя.

Кельт посмотрел на говорившую, потом повернул голову в сторону Арчибалда и, не получив от последнего никаких сигналов, отменяющих полученный ранее приказ, взвалив на плечи чемодан и не слушая протестов возмущенной дамы, которых он, возможно, и не понимал, а если бы даже и понимал, то отнесся бы к ним с равным безразличием, благополучно переправил все имущество миссис Даттон в лодку.

Когда багаж был погружен, Арчибалд помог Джини выйти из экипажа и переправил несколько растерявшуюся девушку по прибывающей воде в лодку. Потом он предложил те же услуги своей второй спутнице, но та решительно отказалась покинуть карету, где она восседала теперь совершенно одна, угрожая всем виновным и невиновным лицам возбуждением иска по поводу жалованья, денег на питание, убытков, расходов и перечисляя по пальцам все свои платья и прочую одежду, с которыми считала себя разлученной навеки.

Мистер Арчибалд не стал тратить труда на увещевания, которые лишь усугубляли негодование дамы, но сказал по-гэльски несколько слов горцам, и хитрые шотландцы, осторожно приблизившись к экипажу и не выдавая ничем своих намерений, с такой неожиданной быстротой и ловкостью схватили упрямицу, что она не успела оказать никакого сопротивления; взвалив ее на плечи почти в горизонтальном положении, они промчались с ней по берегу, на который уже набегал прибой, и, не причинив ей никаких неприятностей, разве что слегка помяв одежду, усадили в лодку, где она в течение нескольких минут не могла прийти в себя от изумления, ужаса и оскорбления, вызванных этим внезапным перемещением. Затем в лодку вскочили мужчины, кроме самого высокого, который последовал примеру своих товарищей лишь после того, как оттолкнул ее от берега. Гребцы дружно налегли на весла, парус надулся, и лодка весело устремилась вперед.

— Вы, шотландский разбойник! — закричала взбешенная дама Арчибалду. — Как вы смеете так обращаться со мной?

— Мадам, — произнес Арчибалд с неумолимым хладнокровием, — пора бы вам уже знать, что вы находитесь в стране герцога и любой из этих парней по одному лишь слову его светлости швырнет вас с одинаковой готовностью как в лодку, так и из лодки.

— Бог да сжалится надо мной! — воскликнула миссис Даттон. — Знай я это раньше, никогда бы не согласилась поехать с вами.

— Теперь об этом уж поздно думать, миссис Даттон, — сказал Арчибалд, — но уверяю вас, что в горной Шотландии есть своя прелесть. В Инверэри в вашем полном распоряжении будет дюжина молочных коров, и, если вы пожелаете, вы сможете их всех перешвырять в озеро, потому что все приближенные герцога имеют почти такую же неограниченную власть, как и он сам.

— Весьма странно все это слышать, — ответила леди. — Но, видно, мне придется примириться с такими порядками. Уверены ли вы в том хотя бы, что лодка не затонет? Она что-то очень наклоняется в одну сторону, на мой взгляд.

— Не бойтесь ничего, — ответил мистер Арчибалд, подкрепляясь солидной щепоткой табаку, — здесь, на Клайде, эта лодка знает нас очень хорошо, и мы знаем ее не хуже, что по сути дела одно и то же. Ни с кем из нас никакой беды не случится. Мы бы отъехали с противоположного берега, но из-за беспорядков в Глазго не годится, чтобы люди его светлости показывались в городе.

— А вы не боитесь, мисс Динс, — обратилась весталка молочных дел к Джини, которая не без внутреннего трепета сидела около Арчибалда, собственноручно правившего рулем, — этих диких мужчин с голыми коленками и этой ореховой скорлупы, что скачет вверх и вниз, словно сбивалка в ведре с молоком.

— Нет, нет, мадам, — ответила Джини с некоторым колебанием, — я не боюсь. Мне и раньше приходилось видеть горцев, хотя и не так близко; а что до опасных глубоких рек, то Бог, я полагаю, оберегает людей не только на суше, во и на воде.

— Как это хорошо, — сказала миссис Даттон, — когда умеешь читать и писать: тогда к случаю всегда найдется сказать что-нибудь подходящее.

Арчибалд был очень доволен результатами своего энергичного воздействия на упрямую молочницу, но, как человек разумный и добродушный, он хотел теперь закрепить насильственно захваченное преимущество более мягкими средствами: в конце концов ему удалось так успешно доказать миссис Даттон всю необоснованность ее страхов и невозможность пребывания ее одной на берегу, в пустой карете, что еще до прибытия лодки в Рознит доброе согласие, царившее раньше в маленьком обществе, было полностью восстановлено.