Суббота, 20 июня 1942 г. Кажется, что вести дневник - совсем не мое занятие

Кажется, что вести дневник - совсем не мое занятие. Ведь до сих пор мне

это и в голову не приходило, а главное, кому в будущем, в том числе, мне

самой будет интересно жизнеописание тринадцатилетней школьницы? Но как бы то

ни было, я люблю писать, а главное -- становится легче, когда изложишь на

бумаге свои горести и проблемы.

"Бумага все выдержит". Эта пословица однажды всплыла в моей голове,

когда я, меланхолично, положив голову на руки, никак не могла решить --

остаться мне дома или куда-то пойти -- и в итоге не делала ничего.

Действительно, бумага терпелива, но я ведь не собираюсь кому-то дать

почитать эту конторскую книгу с высокопарным названием "дневник"! Разве что

только настоящему другу или настоящей подруге, а пока никто не относится ко

мне серьезно. Это, в сущности, и побудило меня вести дневник: у меня нет

подруги.

Об этом я должна написать подробнее, ведь кто поверит, что

тринадцатилетняя девочка одинока в целом мире. А это, действительно,

неправда, если взглянуть со стороны. У меня замечательные родители и

шестнадцатилетняя сестра, я насчитала не менее тридцати знакомых, которые

считаются моими подругами. Куча поклонников, которые глаз с меня не сводят,

и даже пытаются во время уроков с помощью карманного зеркальца поймать мою

улыбку. У меня много родственников и любящих тетушек, и в нашем доме всегда

уютно. В общем, всего в избытке, но нет подруги! Со знакомыми я только

веселюсь и дурачусь, но что-то мешает мне перейти с общепринятой и пустой

болтовни на более глубокие и серьезные темы. Может, я сама такая

недоверчивая? Вот почему мне нужен дневник. И чтобы моя воображаемая подруга

стала более реальной, я вместо простого перечисления фактов буду обращаться

в дневнике к ней, и дам ей имя: Китти.

О, моя биография! Как глупо было не начать с нее! Правда, ужасно

неохота. Но иначе из моей переписки с Китти ничего нельзя будет понять.

Мой папа, несомненно, лучший отец в мире и добрейший человек, только в

тридцать шесть лет женился на маме, которой тогда было двадцать пять. Моя

сестра Марго родилась в 1926 году во Франкфурте-на-Майне, а в 12 июня 1929

года появилась я. До четырех лет я жила во Франкфурте. Поскольку мы

полнокровные евреи, отец в 1933 году эмигрировал в Голландию, где возглавил

Опекту - предприятие по производству джемов. В сентябре к нему переехала

мама, Эдит Франк-Холландер, а мы с Марго остались у бабушки в Ахене. Марго

приехала к родителям в декабре, а я в феврале, как раз ко дню рождения

Марго: меня в качестве подарка усадили на ее стол!

В Голландии я пошла сначала в детский сад, а с шести лет -- в школу.

Когда я училась в шестом классе, нашей классной руководительницей стала

директриса госпожа Куперус. В конце года мы со слезами распрощались друг с

другом, потому что я, как и Марго, перешла в еврейский лицей.

Нашу жизнь омрачали постоянные волнения о родных и близких, оставшихся

в Германии, где евреев унижали и преследовали. После погромов 1938 года два

моих дяди, мамины братья, бежали в Северную Америку, а бабушка приехала к

нам. Ей было тогда 73 года.

В мае 1940 года начались трудные времена: нападение Германии,

капитуляция, оккупация и все больше бед и унижений для евреев. Законы,

ограничивающие наши права, принимались один за другим. Евреи были обязаны

носить желтую звезду, сдать свои велосипеды, не имели права ездить на

трамваях и в автомобилях, даже собственных. Евреи могли посещать магазины

только с трех до пяти и пользоваться услугами исключительно еврейских

парикмахеров. Евреи не имели права появляться на улице с восьми вечера до

шести утра. Им запрещалось ходить в театры, кино и другие подобные

учреждения, а также - в бассейн, теннисный корт, на греблю, и вообще

заниматься любым видом спорта в общественных местах. С восьми вечера евреи

не могли сидеть в собственном саду или в саду у знакомых. Нельзя было ходить

в гости к христианам. Учиться позволялось только в еврейских школах. Так мы

и жили в ожидании новых запретов. Джекки говорила: "Боюсь браться за что бы

то ни было, а вдруг и это нельзя?"

Летом 1941 года заболела бабушка. Ее готовили к операции, поэтому мой

день рождения в том году так по-настоящему и не отметили, так же как и в

1940, когда немцы оккупировали Голландию. Бабушка умерла в январе 1942 года.

Никто не знает, как я любила и люблю ее, и как часто о ней думаю. Мой

последний день рождения отмечали как бы и за два прошедших года. В память о

бабушке мы поставили свечку.

Сейчас мы четверо живем неплохо. А сегодня, 20 июня 1942 года, я

торжественно начинаю свой дневник.