Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!
|
|
Глава IV. Лоскутное одеяло
Назавтра, когда я проснулся на рассвете, оказалось, что меня весьманежно и ласково обнимает рука Квикега. Можно было подумать, что я - егожена. Одеяло наше было сшито из лоскутков - из множества разноцветныхквадратиков и треугольничков всевозможных размеров, и его рука, вся покрытаянескончаемым критским лабиринтом узоров, каждый участок которых имел свой, отличный от соседних оттенок, чему причиной послужило, я полагаю, егообыкновение во время рейса часто и неравномерно подставлять руку солнечнымлучам, то засучив рукав до плеча, то опустив немного, - так вот, та самаярука теперь казалась просто частью нашего лоскутного одеяла. Она лежала наодеяле, и, право же, узоры и тона все так перемешались, что, проснувшись, только по весу и давлению я мог определить, что это Квикег меня обнимает. Странные ощущения испытал я. Сейчас попробую описать их. Помню, когда ябыл ребенком, со мной однажды произошло нечто подобное - что это было, грезаили реальность, я так никогда и не смог выяснить. А произошло со мною вотчто. Я напроказничал как-то - кажется, попробовал пролезть на крышу покаминной трубе, в подражание маленькому трубочисту, виденному мною занесколько дней до этого, а моя мачеха, которая по всякому поводу постояннопорола меня и отправляла спать без ужина, мачеха вытащила меня из дымоходаза ноги и отослала спать, хотя было только два часа пополудни 21 июня, самого длинного дня в нашем полушарии. Это было ужасно. Но ничего нельзябыло поделать, и я поднялся по лестнице на третий этаж в свою каморку, разделся по возможности медленнее, чтобы убить время, и с горьким вздохомзабрался под одеяло. Я лежал, в унынии высчитывая, что еще целых шестнадцать часов должныпройти, прежде чем я смогу восстать из мертвых. Шестнадцать часов в постели.При одной этой мысли у меня начинала ныть спина. А как светло еще; солнцесияет за окном, грохот экипажей доносится с улицы, и по всему дому звенятвеселые голоса. Я чувствовал, что с каждой минутой положение мое становитсявсе невыносимее, и наконец я слез с кровати, оделся, неслышно в чулкахспустившись по лестнице, разыскал внизу свою мачеху и, бросившись внезапно кее ногам, стал умолять ее в виде особой милости избить меня как следуеттуфлей за дурное поведение, готовый претерпеть любую кару, лишь бы мне ненадо было так непереносимо долго лежать в постели. Но она была лучшей иразумнейшей из мачех, и пришлось мне тащиться обратно в свою каморку.Несколько часов пролежал я там без сна, чувствуя себя значительно хуже, чемкогда-либо впоследствии, даже во времена величайших своих несчастий. Потомя, вероятно, все-таки забылся мучительной кошмарной дремотой; и вот, медленно пробуждаясь, - еще наполовину погруженный в сон, - я открыл глаза всвоей комнате, прежде залитой солнцем, а теперь окутанной проникшей снаружитьмой. И вдруг все мое существо пронизала дрожь, я ничего не видел и неслышал, но я почувствовал в своей руке, свисающей поверх одеяла, чью-тобесплотную руку. И некий чудный, непостижимый облик, тихий призрак, которомупринадлежала рука, сидел, мерещилось мне, у самой моей постели. Бесконечнодолго, казалось целые столетия, лежал я так, застыв в ужаснейшем страхе, несмея отвести руку, а между тем я все время чувствовал, что стоит мне толькочуть шевельнуть ею, и жуткие чары будут разрушены. Наконец это ощущениенезаметным образом покинуло меня, но, проснувшись утром, я снова с трепетомвспомнил его, и еще много дней, недель и месяцев после этого терялся я вмучительных попытках разгадать тайну. Ей-богу, я и по сей день нередко ломаюнад ней голову. Так вот, если отбросить ужас, мои ощущения в момент, когда япочувствовал ту бесплотную руку в своей руке, совершенно совпадали по своейнеобычности с ощущениями, которые я испытал, проснувшись и обнаружив, чтоменя обнимает языческая рука Квикега. Но постепенно в трезвой осязаемойреальности утра мне припомнились одно за другим все события минувшей ночи, итут я понял в каком комическом затруднительном положении я нахожусь. Ибо какни старался я сдвинуть его руку и разорвать его супружеские объятия, он, непросыпаясь, по-прежнему крепко обнимал меня, словно ничто, кроме самойсмерти, не могло разлучить нас с ним. Я попытался разбудить его: " Квикег! ", - но он только захрапел мне в ответ. Тогда я повернулся на бок, чувствуясловно хомут на шее, и вдруг меня что-то слегка царапнуло. Откинув одеяло, яувидел, что под боком у дикаря спит его томагавк, точно черненькийостролицый младенец. Вот так дела, подумал я, лежи тут в чужом доме средибела дня в постели с каннибалом и томагавком! " Квикег! Ради всего святого, Квикег! Проснись! " Наконец, не переставая извиваться, я непрерывнымигромогласными протестами по поводу всей неуместности супружеских объятий, вкоторые он заключил своего соседа по постели, исторг из него какое-тонечленораздельное мычание; и вот он уже снял с меня руку, весь встряхнулся, как ньюфаундлендский пес после купания, уселся в кровати, словно аршинпроглотил, и, протерев глаза, уставился на меня с таким видом, точно невполне понимал, как я тут очутился, хотя какое-то смутное сознание того, чтоон уже меня видел, медленно начинало теплиться у него во взгляде. А я темвременем лежал и спокойно разглядывал его, не испытывая более относительнонего никаких опасений и намереваясь поэтому как можно лучше рассмотретьстоль удивительное создание. Когда же наконец он, видимо, пришел копределенному выводу о том, что представляет собой его сосед по постели, икак будто бы смирился с существующим положением вещей, он спрыгнул на пол идал мне жестами и возгласами понять, что готов, если мне так большенравится, одеваться первым и оставить меня затем в одиночестве, уступивкомнату полностью в мое распоряжение. Ну, Квикег, думаю я, при данныхобстоятельствах это в высшей степени культурное начало. Да ведь, по правдеговоря, как тут ни верти, а дикарям вообще свойственна некоторая врожденнаяделикатность; удивления достойно, насколько вежливы они по своей природе. Яс такой похвалой отзываюсь о Квикеге просто потому, что он проявил немалоучтивости и предупредительности, в то время как я повинен был в грубойбестактности: лежа в постели, я разглядывал его, внимательно следя за всемистадиями его туалета - на сей раз любопытство взяло верх над моейблаговоспитанностью. Ведь такого человека, как Квикег, не каждый деньувидишь - и сам он, и его повадки заслуживают самого внимательногорассмотрения. К одеванию он приступил сверху, водрузив на макушку свою бобровую шапку- надо сказать, весьма высокую, - а затем, все еще без брюк, стал шарить пополу в поисках башмаков. Для чего это делалось, я, клянусь богом, не знаю, но в следующий момент он - в бобровой шапке и с башмаками в руке - очутилсяпод кроватью, где, насколько я мог судить по его прерывистому дыханию инадсадному кряхтенью, он стал старательно натягивать башмаки на ноги, хотяникакими законами благопристойности не предусмотрено, чтобы человек долженбыл обуваться в уединении. Но, понимаете ли, Квикег был существом впромежуточной стадии - ни гусеница, ни бабочка. Он был цивилизован ровнонастолько, чтобы всевозможными невероятными способами выставлять напоказсвою дикость. Образование его еще не было завершено. Он еще только учился.Не будь он уже в малой степени цивилизован, он бы, по всей вероятности, вовсе не стал затруднять себя башмаками; с другой стороны, если б он неоставался все еще дикарем, ему бы никогда не пришло в голову надеватьбашмаки под кроватью. Наконец он вылез из-под кровати в шапке, которая всяпромялась и сдвинулась на самые глаза, и стал со скрипом, хромая, ходить покомнате, видно он не очень-то привык к обуви, а эта пара башмаков изволовьей кожи, сырых и сморщенных, и сшитых, надо думать, не на заказ, в тонемилосердно холодное утро поначалу мучительно жала ему ноги. Ну а так как занавесей у нас на окне не было и из дома напротив черезузенькую улочку отлично видно было все происходящее в нашей комнате, аКвикег, расхаживающий в одной только шапке и башмаках, представлял собою ввысшей степени нелепое зрелище, я стал уговаривать его по возможностипонятнее, чтоб он хоть немного ускорил свой туалет, главное же, чтоб онпоспешил надеть наконец брюки. Он внял моей просьбе, а затем приступил кумыванию. В тот утренний час всякий христианин на его месте стал бы мытьлицо. Квикег же - поразительно - ограничился лишь тем, что подверг омовениюгрудь, плечи и руки. Потом он надел жилет, взял с сундука, служившего столоми подставкой для умывальника, кусок твердого мыла, окунул его в воду и сталнамыливать щеки. Я с интересом ждал, чтоб он извлек откуда-нибудь своюбритву, но тут он вдруг вытаскивает из угла за кроватью гарпун, отделяетдлинную деревянную рукоятку, снимает чехол с лезвия, несколько раз проводитим по своей подошве и, остановившись перед обломком зеркала у стены, начинает энергично брить, вернее гарпунировать себе щеки. Да, думаю, Квикег, здорово же ты распоряжаешься первосортными лезвиями фирмы Роджера.Впоследствии я уже не так дивился описанной операции, потому что узнал, изкакой высококачественной стали изготовляются гарпуны и как необыкновенноостро затачиваются их длинные прямые лезвия. Туалет Квикега был вскорости завершен, и он величественно вышел изкомнаты, облаченный в длинный лоцманский бушлат, неся в руке, словномаршальский жезл, свой неизменный гарпун.
Данная страница нарушает авторские права?