Школа в Кармартене 16 страница

* * *

Было время, когда архивариус Хлодвиг спал, а выбрать такое время среди бела дня было несложно. Фингалл, сын Энгуса, вошел в хранилище рукописей. Припомнив все обрывочные указания, он через час отыскал сбоку от одного из шкафов низенькую каменную дверцу, украшенную искусно вырезанными каменными драконами, с глазами, может быть, даже из рубинов, или, может, просто из цветного стекла. МакКольм бодро сунулся внутрь, но свечу внутри сразу задуло. Тогда он вернулся, взял с полки фонарь архивариуса Хлодвига и все-таки двинулся вперед. Коридор некоторое время оставался коридором, потом уперся в громадную готическую дверь, которая открывалась со скрипом. Фингалл вышел на свет и огляделся. Перед ним лежала холмистая страна с далеким и холодным бледно-голубым небом. Дальние цепи гор спали в лиловой дымке, трава была поблеклой, а вереск прибит к земле, как обычно зимой. Цепкий взгляд Фингалла быстро усмотрел вдали несколько пещер в скалах. Земля внизу была какая-то выжженная. Кругом не было ни души. От выхода из пещеры вниз сбегала тропинка, но Фингалл привык ходить по горам и ему не нужны были особые усилия, чтобы спуститься с почти отвесного склона. Фингалл сбежал со склона, по инерции пробежал еще сколько-то, остановился и подтянул гольфы. Обернувшись на склон, с которого он только что спустился, он увидел в нависающей слева слоистой стене ущелья еще одну пещеру со входом, заложенным огромным камнем. Если это было то, что он думал, необходимости идти к дальним пещерам не было. Он вскарабкался ко входу сначала по осыпи, потом по удачно расположенным природным каменным ступеням, шлепая по мелкой воде стекающего сверху ручья. Камень, закрывавший вход в пещеру, действительно был гигантский, и Фингалл вежливо провел по нему рукой. Обойдя камень слева, он увидел с другой его стороны довольно большую щель, в которую он мог пройти свободно.

Затея Фингалла состояла в том, чтобы доказать всему первому курсу, что драконы существуют. Поэтому когда он сыграл на своей волынке две из известных ему четырех мелодий и из пещеры навстречу ему высунулась гигантская чешуйчатая морда, он сначала даже обрадовался. Потом, правда, ноги сами отнесли его ярдов на сто. Вслед за ним из пещеры вылез большой дракон и потянулся. Когтями он проскреб в пыли борозды, как от плуга. Надо сказать, что Фингалл МакКольм особенно не ожидал появления дракона; он надеялся на это всей душой, но появление этой морды все равно было для него неожиданностью. Тут МакКольм внезапно вспомнил, что драконы огнедышащие. Он пустился бежать еще быстрей и пробежал с полмили. Потом он обернулся и вынул кинжал. После этого он немедленно почувствовал чью-то руку у себя на локте, а вслед за тем пальцы его разжались и кинжал выпал.

- Что вы намеревались делать, Фингалл, сын Энгуса? - спросил Зигфрид. - Тыкать этим в дракона? Дракон охраняется законом и занесен в книгу.

- В какую книгу? - спросил Фингалл, не совсем потерявший самообладание.

- В книгу жалоб, - столь же спокойно отвечал Зигфрид.

К этому времени в их сторону уже направлялись, спускаясь со склона, уменьшенные расстоянием, но имевшие от этого ничуть не менее многообещающий вид доктор Мак Кехт, Тарквиний Змейк и Курои с посохом. Посох Курои, по-видимому, слегка обжигал ему руку. Доктор Мак Кехт был не в очень хорошем настроении. Змейк выглядел, как обычно. Следом за ними спешил, поскальзываясь на осыпях, Хлодвиг Нахтфогель в ночном колпаке и парчовом шлафроке.

- Будьте добры объяснить нам, зачем вам понадобился дракон, - терпеливо сказал Зигфрид. - Вы собирались определить его вид и подвид?

- Я верил в то, что драконы существуют! - сказал МакКольм.

- Это очень хорошо, - недобро сказал Зигфрид. - Но, веря в это, вы, вероятно, верили также и в то, что драконы дышат огнем? Что на зиму они впадают в спячку? Что дракон, разбуженный зимой, очень опасен? И вы собирались привести его вслед за собой в хранилище рукописей?

- Огнедышащего дракона - в хранилище рукописей? - спросил архивариус Хлодвиг слабеющим голосом.

- Ах, да, - Зигфрид обернулся и посмотрел в глаза подбирающемуся к ним дракону. Дракон попятился. Так, шаг за шагом, Зигфрид прошел с ним весь путь назад по дороге и загнал его обратно в пещеру.

Затем он подозвал Мак Кехта.

- Я думаю, этим можно будет его снова усыпить, - сказал Мак Кехт, извлекая из складок своей одежды ампулу со снотворным.

- А вы как собираетесь?.. - спросил Зигфрид.

- Думаю, из арбалета.

- У этого дракона есть только одно уязвимое место, я сейчас вам объясню, где, - Зигфрид понизил голос. - Если вы попадете между шестой и седьмой пластинами чешуи у него на шее, пониже вон той черной полоски...

Мак Кехт кивнул и наложил стрелу с ампулой на арбалет. Стрела просвистела в воздухе, доктор Зигфрид проследил за ее полетом, дракон взвизгнул.

- Так-то, матушка Шарлотта, - Зигфрид махнул рукой, чтобы все уходили, а сам направился к пещере, чтобы получше уложить там дракона и привалить камнем вход.

- Итак, Фингалл, сын Энгуса, - бесстрастно начал Змейк, поглядывая на приближающуюся со стороны дальних холмов грозовую, а может, и снеговую тучу, - вы собирались привести в школу опаснейшее существо, чтобы поразить однокурсниц?

Нужно отметить, что Мак Кехт при этом мягко отвел в сторону Курои, сына Дайре, и занимал его какой-то незначащей беседой.

- Опаснейшее в мире? - облизывая пересохшие губы, переспросил МакКольм. Даже попав в беду, он все же не прочь был убедиться, что его влекла не какая-нибудь ерунда, а объект исследования, достойный истинного мужчины.

- Нет, в мире есть существа много опаснее, - Змейк разочаровал таким образом МакКольма и продолжил: - Если бы вы, как святая Елизавета, вели его за собой на пояске, это еще было бы простительно. Но дракон, давайте называть вещи своими именами, гнался за вами в бешенстве.

- Не говоря уже о том, - встопорщился архивариус, - что у меня в хранилище среди манускриптов есть некоторые очень древние!..

- При отсутствии должных знаний, не имея определенного плана действий, из любопытства, вы готовы были спровоцировать катастрофу такого масштаба? - Змейк смотрел на МакКольма с каким-то даже будто бы интересом.

- Я думал, может быть, унести отсюда драконью чешуйку... в доказательство, - сказал Фингалл.

- Зачем же чешуйку? Может быть, отпилить коготь? А может, сразу уж голову дракона? Редкого вида? - подпрыгивая, как мяч, возмущался архивариус.

Минут через семь преподаватели закончили пробирать дрожавшего на ветру МакКольма и спросили, все ли он понял.

- Все, - кратко сказал МакКольм, и, думая о том, что ему пора идти собирать вещи, потому что в школе его после этого не оставят, задал все-таки терзавший его вопрос: - Но как вы узнали?.. Как... почему вы все вдруг собрались сюда?

- Мы все одновременно почувствовали, что это надо пресечь, - меланхолично разъяснил Нахтфогель.

- Как? Что? То, что я дразнил дракона?

- Нет, вашу игру на волынке, - сухо отвечал Змейк. - И этот порыв нас... некоторым образом объединил.

* * *

Фингалл увязал вещи в узелок и понуро готовился покинуть школу. Он даже собирался сделать это сам, не дожидаясь никаких шагов со стороны Мерлина, чтобы не утруждать великого человека. Он сидел на полу своей опустевшей комнаты, подгребал с пола последние разрозненные предметы быта и запихивал их в узел, как вдруг к нему вошел Зигфрид Вёльсунг.

Доктор Зигфрид оглядел обстановку, присел на табурет и сказал:

- Я устранял сейчас последствия ваших необдуманных действий, Фингалл, и восстанавливал порядок. В связи с этим мне хотелось бы кое-что у вас спросить.

Шотландец виновато вздохнул.

- Как вы открыли дверь в хранилище и как отвалили камень при входе в пещеру?

Вопрос застал Фингалла врасплох.

- Не знаю. А что? - тупо спросил он.

- Дверь была заперта, камень весит тонны и тонны.

- Я... не помню. Камень... Я погладил его, обошел кругом и увидел щель. Дверь я просто толкнул, и она... это... открылась.

- Нет, не просто, - задумчиво сказал Зигфрид. - Пойдемте со мною к Финтану, МакКольм.

- К профессору Финтану? - сердце у Фингалла екнуло, потому что он не понимал, что он еще натворил. - А зачем?

- Потому что я не могу без него разрешить одно свое подозрение, - прямо отвечал Зигфрид.

Они спустились с башни, - шотландец вяло волочил за собой узел с пожитками, - прошли через двор и зашли в дом Финтана через один из его семи входов. Финтан коптил рыбу. Зигфрид весьма сжато полушепотом что-то рассказал ему. Безмятежное лицо Финтана утратило свойственное ему сходство с деревянной скульптурой и приобрело выражение некоторой озабоченности и сосредоточения.

- Скажите, пожалуйста, Фингалл, - начал он, откладывая все и принимаясь прочищать трубку. - В ваших местах... откуда вы родом... какого рода камни вас окружали?

- У нас там есть гранит, кремень, сланцы, кварц... известняки, - ошалело отвечал Фингалл.

- А не было ли какой-нибудь скалы... валуна... куда вы любили приходить в детстве, например, сидеть там? - продолжал свою мысль Финтан.

- Ну, Карриг-Айльбе, - неохотно отвечал Фингалл, полностью теряя нить происходящего.

- А Карриг-Айльбе - это... что? По составу?

- Почти чистый кремень. Немного гранита и вкраплений слюды, - буркнул Фингалл, размышляя о том, что это еще за новое издевательство.

- А... у вас не было в детстве такого, чтобы вы прикладывали руки к камню - и чувствовали его возраст?

Эти околичные вопросы наконец возмутили Фингалла.

- Ну да. А разве это не у всех так?

- О-о-о, далеко не у всех, - певуче сказал Финтан, подтаскивая клюкой одно полено поближе к устью очага. - А... скажите, Фингалл... Не было ли у вас в роду кого-нибудь, кроме вас, кто также... гм... хорошо понимал все эти вещи?

- Бабка была. Она в девяносто лет-то уж из дома не выходила, сидела и беседовала с камнями очага, - сказал Фингалл.

- А скажите мне, Фингалл, - сказал профессор, показывая Зигфриду взглядом, что он задает ключевой вопрос. - Карриг-Айльбе понимала вас?

- Да, - сказал Фингалл.

Тогда доктор Зигфрид сказал:

- Все ясно. Разрешите, профессор?

- Да-да, - сказал Финтан, отворачиваясь к очагу и начиная ковыряться в золе.

- У вас есть некоторый довольно редкий дар, МакКольм, - сказал Зигфрид, поправляя очки в тонкой золотой оправе и вглядываясь шотландцу в лицо. - Но он относится не к драконам. Это врожденное умение разговаривать с камнями. Камень при входе в пещеру Шарлотты послушался вас и отодвинулся по вашей просьбе. То же и дверь. Я принял все меры предосторожности к тому, чтобы ученики не могли открыть ее, - но она из камня, и потому она... как бы это сказать... отнеслась к вам с участием. Случай личной симпатии.

МакКольм слушал все это с широко открытым ртом.

- Э-э-э..., - он покрутил головой. - По-вашему получается, что человек, когда он берет в руку камень... или там... прислоняется к скале... обычно ни в зуб не понимает, о чем они думают?

- Обычно человек намного дальше от этого понимания, чем вы, - деликатно просветил его Зигфрид.

- А как же он тогда живет?.. - обалдело спросил Фингалл.

- Это подлинная загадка, требующая ответа, - задумчиво отвечал ему доктор Зигфрид.

* * *

Просмотр школьных хроник давался не быстро. История школы открывала столько всяких тайн, что Ллевелис, Морвидд и Керидвен в конце концов стали даже удивляться, почему святой Коллен держит все это на виду, а не спрячет куда-нибудь под ключ.

Морвидд, с головой уйдя в какой-то альбом, долго копалась в нем молча и наконец ахнула.

- Смотрите, здесь описано запрещенное эхо!

- Как запрещенное? - среагировал Ллевелис.

- А, вот, то-то и оно. Оно жило в депозитарии, в Левой башне. Но это было совершенно особенное эхо. Оно повторяло не слова, а мысли. То есть когда звучали голоса, оно повторяло не то, что сказано, а то, что собеседники на самом деле думают. А в тишине не молчало, а повторяло мысли людей в комнате. Это очень редкая разновидность эха. Вообще здесь в школе много разного интересного эха, вы просто не замечали. Например, то, что у башни Невенхир, под лестницей, повторяет слова с небольшим опережением, немножко как бы забегает в будущее - повторяет то, что человек собирался, но еще не успел сказать. В Винной башне эхо, когда повторяет фразу, непременно добавит словечко от себя - " такие дела" или еще что-нибудь. Эхо под крышей башни Парадоксов, если вы обратили внимание, никогда не повторяет глупостей. Но чтобы эхо повторяло мысли!..

- Так и что с ним стало?

- Его сочли опасным. На педсовете. И ему запретили говорить. Но оно и сейчас там живет. Просто молчит.

- Ух ты! - сказал наконец Ллевелис, до которого постепенно дошло. - А нельзя его как-нибудь расколдовать? Чтобы оно снова заговорило?

- Уверенности нет, - сказала Морвидд. - Вообще-то я знаю аналогичные случаи, когда эху запрещали говорить, и теоретически знаю, как снимать этот запрет, но там и эхо было попроще. Ну, было такое эхо в замке короля Фридриха Вильгельма, которого убили. Оно повторяло его предсмертные слова, все время, снова и снова. Ну, и оно так всем надоело, что пригласили одного известного ученого, чтобы он что-нибудь с этим сделал... а это был как раз мой прапрапрапрапра... прадедушка, - зарделась Морвидд, - и он там сделал кое-что. Словом, я примерно представляю себе, как это снять. А главное, надо бы описать это эхо! У меня в дневниках такого нет.

- Главное - не это, - сурово сказал Ллевелис. - Главное, что с помощью этого эха можно примирить доктора Мак Кехта и Рианнон. Ради этого стоит постараться!..

- Как это? - ошалело спросила Керидвен, отрываясь от одного из ранних портретов Мерлина, где он еще был несколько стилизован, хотя вполне узнаваем, являлся деталью орнамента и был вписан в круг.

- Обыкновенно. Они без ума друг от друга, но никак не могут поговорить по-человечески. Рианнон каждый раз задает Мак Кехту перца, а потом идет к нему извиняться, но попадает под горячую руку, когда у Мак Кехта операция или невесть что, какой-нибудь аврал, а потом Мак Кехт идет извиняться, что был с ней резок, и получает наотмашь кочергой, или еще что-нибудь. А тут представляете, - надо только заманить их в депозитарий под каким-нибудь предлогом, предоставьте это мне... и что бы Рианнон ни говорила, эхо ее выдаст. Ну, она скажет, что ненавидит Мак Кехта, а эхо повторит, что она его любит без памяти... ну, и так далее. Отпираться будет бесполезно. Мак Кехт все поймет, обрадуется... Понимаете?

- Понимаю, - сосредоточенно сказала Морвидд. - Но нужны кое-какие травы, свечи, монеты... А проход в депозитарий - он вообще где?

- Как где? - воскликнул Ллевелис. Он провел их к дальней стене и сказал с тяжелым вздохом: - Конечно, здесь! Где раньше была моя паутина!..

...Когда троица заговорщиков выбралась из библиотеки, они наткнулись во дворе на играющих в светоч знаний.

- Загадаем на то, как завтра все пройдет? - предложила Керидвен.

Они пролезли без очереди, порылись в карманах, нашли римскую монету, сунули жрицам, и Морвидд сказала: " Хотелось бы узнать мненье богов о нашем завтрашнем предприятии". Дилан-оракул, который, как положено, не слышал, в чем дело, но которому дали пинка жрицы, возгласил: " Дело задумали вы, благословенное свыше. Много оно принесет пользы для ваших умов". Ллевелис, Керидвен и Морвидд радостно переглянулись. Обычно изречения оракула не лезли ни в какие ворота. Здесь ничего не стоило получить напутствие вроде: " Больше соленых маслин нужно иметь в рационе, и простоквашей грибы не запивает мудрец" или " Нечего спрашивать вздор, словно вы Дафнис и Хлоя; девушки в ваших летах знают, куда и чего", - а тут ответ показался им вполне разумным!

* * *

И вот, рискуя головой, они тайком отправились в депозитарий, занимавший Двойную башню, которая состояла из двух - Левой и Правой. Было это задолго до рассвета, когда все в школе еще как бы спали, хотя из кабинета Мерлина доносилось какое-то поскрипывание. Морвидд прижимала к себе охапку трав, Ллевелис и Керидвен несли свечи, подсвечники, мешочек монет и зуб археоптерикса. Клаустрофобическая винтовая лесенка с полустертыми каменными ступенями вывела их наверх, в основное помещение депозитария, где хранились редко заказываемые издания. Под потолком на цепях висела скатанная в рулон пожелтевшая карта неизвестной страны, - длиной примерно в восемь ярдов. У двери располагалось несколько томов высотой в человеческий рост. Напротив стоял объемистый сундук с наклейкой: " Дворцовая документация царя Ашурбанипала. Месопотамия. Глина. Осторожно, не кантовать! " Из этого помещения наверх уходили две лестницы - в правую и левую башню. Они поднялись по левой лестнице и попали в круглую комнату с лабиринтом из книжных шкафов в середине.

- Вот место, где живет эхо, - сказала Морвидд.

Было тихо. На всякий случай Ллевелис крикнул: " Эге-гей! "

- Брось, - сказала Морвидд. - Здесь звучат все равно мысли, а не слова. Звучали, точнее. Вот сейчас попробуем его разбудить.

Она зажгла свечи, зажгла травы, разложила предметы и попросила не вмешиваться, что бы ни происходило. Затем она воззвала к различным сущностям - к кому-то по-латыни, к кому-то по-древнееврейски.

В дверном проеме возник Кервин Квирт. Он оперся о косяк и некоторое время смотрел на все это молча.

- Вы собираетесь снять запрет с эха? - спросил он затем с участием.

Ллевелис сразу инстинктивно решил на всякий случай защитить девочек, что было глупо, так как Кервин Квирт был последним человеком, который мог бы их обидеть.

- Это моя идея, - сказал Ллевелис. - Они не виноваты.

- Я не о том. Вы пытаетесь снять запрет? - повторил Кервин Квирт, тоже начиная слегка раскачиваться в такт движениям Морвидд. - Вы действительно думаете, что здешнему эху запретили говорить? Вы припоминаете хоть один случай, чтобы вам в школе что-нибудь запретили? Профессор Мерлин всегда действует только убеждением.

- А театр? - сразу спросил Ллевелис.

- Он не запрещал, он просто вывернулся от нас и улизнул, - сказала Керидвен.

- И эхо молчит не потому, что ему запретили говорить, а потому, что его логически убедили замолчать, - продолжал Кервин Квирт. - Оно не заколдовано, если мне будет позволено так выразиться, а убеждено. Так что делать пассы руками и жечь благовония, бить в бубен и плясать в данном случае неуместно. Пойдемте отсюда.

- Но так бы хотелось его хоть разок послушать! - воскликнула Морвидд. - Ведь мне же для науки!..

- Совет преподавателей в свое время счел это эхо опасным, а в совет входят... как бы это сказать... не случайные люди, - мягко заметил голос Кервина Квирта, отдавшийся во всех уголках зала, в то время как губы самого куратора были плотно сжаты.

- Что это? Что это было? - закричал голос Ллевелиса, в то время как Ллевелис молчал.

- Эхо! - сказала Керидвен одновременно с эхом. - Это и есть эхо!

- Ну и ну! - прозвучала мысль Морвидд, и наступила тишина.

- Ну вот, эхо смилостивилось над вами, Морвидд, - с улыбкой сказал Кервин Квирт. - Слова " для науки" оказали на него магическое воздействие. А теперь марш в постель.

- Интересно, - сказал Ллевелис, когда они, вздыхая, спускались за ушедшим вперед Кервином Квиртом по узкой винтовой лестнице. - Кервин Квирт так и будет появляться сам собой каждый раз, когда мы будем заблуждаться?..

* * *

Поскольку Ллевелис и девочки довольно плохо представляли себе, с какого времени Змейк работает в школе, а также - как тома хроник располагаются по хронологии, они по случайности начали просматривать хроники с двенадцатого-тринадцатого века. Это приоткрыло некоторые завесы, но Змейк, разумеется, не упоминался там вплоть до первой четверти семнадцатого.

- Я нашла запись речи Мерлина с балкона к студентам в день святой Двинвен 1132 года, - воскликнула Керидвен. - Да, хлестко он тут... " Если вы думаете, что долг студента - напиваться и дебоширить, так я вас разочарую. Куда я ни гляну, все и повсюду все время пьяны... Напьются - а потом спят на лекции, так что хоть из пушек по ним пали!.. Эта вот скверная мода, что идет из Европы, - пить вино пребольшими бочками и бренчать на лютне какие-то стишки! Это у меня-то над ухом! " Слушайте, а эпоха вагантов-то, видно, мимо нашей школы не прошла, - фыркнула Керидвен. - Тоже, наверное, кто-то пропустил по стаканчику и сочинил какую-нибудь ахинею. Но что все всё время валялись пьяными, что-то не верится. По-моему, он сгущает краски. " Нет, я, конечно, не против разврата... покуда это касается меня самого! А не зеленой молодежи!.. Не далее как две, нет, три недели назад я встретил двух... нет, одного студента, который распевал Всепьянейшую литургию, эту похабщину! И если вот этот вот гимн пороку я услышу еще хоть один раз... Если все это будет продолжаться, то я уйду. Посыплю голову пеплом и уйду. Ну, после этого школа, естественно, закроется... Это уж само собой разумеется. Кхм".

- Смотрите! - закричал тут Ллевелис. - Мерлин ужасно возмущался, когда мы захотели устроить театр, так? - он потряс томом хроник. - А здесь сказано, что в школе раньше был студенческий театр! Только им не удалось поставить ни одной пьесы!

- Мерлин их застукал?

- Да нет же! Они были официально. Их никто не преследовал. Они спокойно репетировали. Но незадолго до постановки... что-то случилось. Вы гляньте, чего тут только нет: эскизы костюмов, декораций, тексты пьес... Матерь Божья! Я преклоняюсь перед тем, кто это написал!..

- Так и что случилось?

- Не совсем понятно. Вот, они оставили записку... Полные тексты пьес, готовые, замечания по постановке!.. С ума сойти можно... Записку... " К сожалению, наши смутные времена не позволяют нам осуществить этот замысел. Двое из участников вынуждены вернуться домой, и шаткая политическая обстановка делает невозможным сам спектакль. Мы оставляем задуманное до лучших времен. Линвел, сын Шэфре, Майрвен, дочь Лливелина, Эйлир, сын Эдерна, и так далее, подписи, 1653 год".

Тут Ллевелис окончательно вдохновился и сказал:

- Мы обязаны это поставить. Именно потому, что они не смогли... понимаете? Мы прижмем Мерлина к ногтю... то есть к стене. Теперь уж точно.

И когда толпа замарашек с горящими глазами, частично в извлеченных уже из кладовой разноцветных тряпках, опять окружила зазевавшегося Мерлина, тому пришлось сдаться и выслушать их повторно.

- В семнадцатом веке... Им что-то помешало тогда... Они ставили две пьесы... Это гениально, - тихо, но внятно говорил Ллевелис, оставив привычку орать. - Мы сделаем то же самое. По их записям, по тому же тексту... Пожалуйста!

- Пожалуйста! - возмутился Мерлин. - Да сколько времени я уже вам твержу, что пора начинать репетиции. Апрель на носу..., - последние слова Мерлина, впрочем, ни на что не повлияли, на дворе по-прежнему был декабрь, - а вы еще до сих пор в каком-то анабиозе... неглиже. Нужно портных скорее, шить костюмы.

С того дня лицо Ллевелиса осветилось внутренним светом, и он сосредоточился бы на театре, если бы только не страх за Гвидиона. Этот страх гнал его в библиотеку и заставлял искать и искать сведения о том, что же все-таки выходит обыкновенно из изящных рук Змейка.

- Смотрите, какой-то Яго... что за Яго?

- Это валлийская форма английского имени " Джеймс".

- Да? Никогда не слышал. Редкое какое-то имя. Так вот, Яго, сын Йорвета, в 1630-х годах специализировался у Змейка. Трехгодичный спецкурс по токсикологии, в дополнение к основным дисциплинам, Тарквиний Змейк. Вот тебе и на! А Змейк-то его вышвырнул в середине первого года.

- Как вышвырнул?

- Так. Прекратил спецкурс. Что такое? А, вот. Приложена характеристика, рукой Змейка. Не очень лестная, но исчерпывающая. " Проявил крайне умеренный интерес к мгновенно парализующим ядам".

- Да, это все объясняет.

Затем у Змейка обнаружился замечательный ученик по имени Инир из Тангви. Девочки просто чуть не влюбились в него по гравюре " Инир из Тангви беседует с духами огня на выпускном экзамене по органической химии". Но ажиотаж разом прекратился, как только они наткнулись на письмо его из дома к Змейку с описанием одного опыта: " Я разогревал в тиглях оба сплава, но оказалось, что в лабораторных условиях трудно повторить то, что так легко происходит в природе. Кислота же могла существовать только при высоких температурах, но не могла долго находиться в сфероидном состоянии. По стечению обстоятельств, ко мне в лабораторию как раз в это время ворвался Джеральд Трелони, так некстати охваченный жаждой мести, и вызвал меня на поединок. Я заколол его очень чисто - так, чтобы кровь не залила мне огонь под тиглями, но немного не рассчитал, и труп, падая, сдвинул декель, нарушив чистоту эксперимента. Тем не менее, вещество, полученное мной в конечном счете, обладает тем самым оттенком пурпурного, который вы мне описали, дорогой наставник, и действительно прожигает латунную пластину, оставляя по краям отверстия голубоватый налет. При повторном опыте я, разумеется, прослежу за тем, чтобы декели были закрыты герметически".

- Ну что, по-прежнему нравится он нам? - мрачно спросила Керидвен у Морвидд. - Ты хотела бы иметь с ним свидание?

- Как бы это свидание не совпало с днем эксперимента, - отвечала Морвидд.

Судьба Мориена-ап-Тэйви, следующего ученика Змейка, заставила их призадуматься. Среди материалов, подшитых к хроникам, обнаружилось несколько страничек, написанных собственной рукой Мориена. Первая бумага была датирована годом поступления Мориена в школу, была написана почти детским почерком и содержала всего четыре строчки: " Мориен, сын Тэйви, сына Ангвина и Линед, из Гламорганшира. Посещал воскресную школу при церкви святой Хэледд в приходе Ллинавэлин. Естественная история, физика и химия привлекают меня более других наук". В другом томе хроник, с разницей во времени в семь лет, нашлась записка Мориена, написанная скоростным почерком с быстрыми росчерками в конце абзацев: "...оставался четыре часа тридцать минут в центре лондонского пожара 1344 года, где, следуя Вашим указаниям, фиксировал фактическую скорость обугливания тканей человеческого тела (результаты см. в таблице по графам...), что отчасти может способствовать опровержению формулы де Клуа и эль-Фахира...". Записка была дважды сложена вдоль и адресована Змейку.

- То есть Змейк отослал его в прошлое и спокойно бросил одного в горящем городе? - тупо переспросила Керидвен, пытаясь как-то уяснить себе содержание записки.

- А он, вместо того, чтобы тушить огонь или спасать, например, людей, наблюдал там скорость обугливания... тканей? - с выражением произнеся последнее слово, добавила Морвидд.

- Так. По-моему, за семь лет Мориен... как бы это сказал Змейк?.. проявил ярко выраженный интерес к предмету. А вот ответ на записку, - сказал Ллевелис. - " Дорогой Мориен, последние образцы тканей не удовлетворяют требованиям экперимента, необходимо воспроизвести седьмую и восьмую стадии, в особенности на препаратах эмбриона, с любовью, Змейк".

- С какой любовью? - похолодела Керидвен.

- Да нет. Это я так, пошутил, - промямлил Ллевелис, которому вообще-то было сильно не по себе. - Это приложено к другому письму, латинскому. " Тарквиний Змейк приветствует Мерлина Амброзия. SVBEEV³¹. Здоровье Оливера ухудшается; я должен быть все время при нем. Отъезд наш из Ирландии становится, таким образом, делом решенным..."

- Ну, это просто какое-то бытовое письмо! Нет, вы послушайте, что у меня, - сказала Керидвен, листавшая том хроник за начало XVIII века. - Змейк пишет докладную записку, выгораживает какого-то Риддерха, чтобы его не отчислили. Это Змейк-то! Выгораживает. Представляете? Вы только послушайте: " Признавая, что последние эксперименты Риддерха, сына Мивира, с кровью были слишком рискованными, я, тем не менее, прошу проявить снисхождение и разрешить ему продолжить обучение, принимая во внимание его неординарные способности в области преображения стихий".

- Это Змейк пишет?? - сунулся к ней Ллевелис. - Ну да, его почерк. Этим почерком он мне в пятницу написал: " Стремление выделиться везде и во всем в химии тем более опасно, что может неожиданно легко осуществиться".

В течение следующей недели, упорно листая тома хроник, они смогли убедиться в одном: после Риддерха больше личных учеников у Змейка не было.

- Либо после гениального Риддерха Змейк триста лет не мог никого видеть...

- Либо наоборот - в школе после Риддерха не могли видеть никаких учеников Змейка...

- Похоже, что второе, - в некотором страхе сказала Керидвен, которая как раз наткнулась на отдельной странице на запись невыцветающими чернилами: " Решением преподавательского состава школы имя Риддерха-ап-Мивира объявляется забытым и отныне не будет произнесено ни в школе, ни за ее пределами".

- Я не понял. Как это увязывается? - сказал Ллевелис, державший в это время в руках табели и характеристики Риддерха. - Его выпустили из школы с прекрасными результатами, проводили торжественным напутствием и сразу же, всем коллективом, на веки вечные прокляли??..

Чем стал заниматься Риддерх после выпуска, таким образом, узнать было невозможно. Однако сам процесс обучения Риддерха сопровождался столь многими комментариями Змейка и других преподавателей, что постепенно перед ними стала складываться цельная картина. Риддерх-ап-Мивир был необыкновенно одарен. Добрейший Морган-ап-Керриг испуганно писал в докладной записке, поданной Мерлину: " Чувствую, что я неспособен найти подход к Риддерху, сыну Мивира: он ничего не забывает ". Рианнон писала о нем в характеристике: " Я никогда прежде не сталкивалась с учеником, настолько легко овладевающим предметом. Я не могу избавиться от впечатления, что язык змей, пауков, крыс и скорпионов он знал изначально ".